Собака.

Собака плакала. Боль не уходила. Она затаилась в изувеченном теле и давала о себе знать при каждом движении. Что она сделал людям? Чем провинилась перед ними? Она была хороша, пока была щенком и хозяйский сын играл с ней. А потом выросла и стала обузой. В конце концов, хозяин вздыхая отвёз её на дачу к знакомому и отдал. Тому нужна была собака — сторожить двор. Так она сменила первых хозяев. Второй её не баловал и относился равнодушно. А как-то раз привёз нового пса. Злого, крепкого кобеля. Жизни совсем не стало. Кобель был под стать хозяину — никакой собачьей солидарности. И однажды она вырвалась со двора.

Жизнь бродячей собаки далеко не кусок мяса. И поголодав, получив взбучек от бродячих псов, она снова стала искать себе дом. Но куда не пробовала прибиться — не везло. Или там уже были собаки, или терпеть их не могли. Так и скиталась, пока не встретила одного — такого же как сама. Они сразу почувствовали родство душ. Никто ещё с ней так не разговаривал. И она пошла за ним. Спали, где придётся, ели что найдётся. Но теперь она была не одна. Но всему приходит конец. Как-то у рынка хозяин нарвался на молодых и крепких парней. Они не любили бродяг. Собака самоотверженно кинулась спасать его…

Вот тогда её и покалечили. А бродягу увезли в больницу. Навсегда. И снова она скиталась в одиночку. Прячась от всех. Но эта зима выдалась лютая и голодная. Голод и холод погнали её к людям… От дома вкусно пахло. Она топталась не в силах отойти отсюда. И от голода её так скрутило, что завыла — громко и жалобно. Вот тогда-то дверь распахнулась… Пронзительный собачий визг, огласил окрестности. Ошпаренная кипятком, собака, подволакивая плохо слушавшиеся задние ноги, стремилась убежать подальше. Сил едва хватило доползти до пустыря. И теперь она лежала, прижавшись ошпаренным боком к холодному снегу. Было больно.

Чёрная тень беззвучно возникла на дороге. Снег не скрипел под копытами мглистого, огромного коня. Сидевший недвижно в седле Всадник смотрел на неё мёртвым взглядом. Шерсть на холке собаки невольно встала дыбом. Ей было страшно. Но отчего-то зла от Всадника она не учуяла. Он же, внезапно повернул коня и тот, перебирая точёными ногами, в мгновение ока оказался возле неё. Собака затравленно смотрела на седока. Из-под капюшона слабо сверкнули два огонька.

— Несчастная. Хлебнула людской доброты?

В его голосе она не услышала угрозы. Скорее горечь. Кажется, он жалел её… Собака слабо заскулила.

— Вижу. Много настрадалась. Этот мир жесток к слабым.

Конь скосил на неё глаз. Он явно жалел её. Из глаз собаки выкатилась слеза.

— Я не могу залечить твои раны. И у меня нет еды. Но Я могу дать тебе освобождение. Готова ли ты идти со мной?

Собака скорбно посмотрела на него. Как и куда она могла идти? В таком состоянии.

— Туда, куда отправляются все. Где ты встретишь своего друга. Он уже там. Ждёт тебя. С того дня как ты потеряла его.

Она недоверчиво посмотрела на Всадника, вильнула слабо хвостом. Неужели всё кончится. Весь этот кошмар. И она увидит вновь своего друга? Бродягу, что жалел её! Но как? Как она пойдёт?

— Там, ты не будешь такой как сейчас. И больше никто, никогда не обидит тебя. И никто вас уже не разлучит.

И она вдруг поняла. Поняла о чём говорит этот ужасный Всадник и он показался ей самым лучшим из всех существ, которых она встречала в своей жизни. Кроме своего друга конечно. Она с усилием вскинула голову. Да, да! Она пойдёт, она согласна. Согласна на всё, лишь бы снова быть рядом с ним и чтобы навсегда уже не разлучаться. И забыть об этой жизни. Навсегда!

Всадник соскользнул с коня и наклонился к ней. Коснулся её головы, и боль сразу растаяла, исчезла. Собака благодарно взглянула на него, лизнула перчатку.

Ей вдруг стало тепло и легко. И она с облегчением закрыла глаза.

Всадник выпрямился. Постоял ещё, глядя на неё, а потом сказал:

— Пора. Вот увидишь, там ты будешь счастлива.

Чёрный конь беззвучно перебирая ногами скользил по заснеженным полям, а за ним легко и свободно, светящейся тенью неслась собака. И там, далеко на краю поля их встречал, раскинув руки, тот самый бывший бродяга. Её друг.

2006 Стрингер.

Насмешник.

— Я так и знал. Человек умер, а они заняты своей суетой.

Cтарик обернулся в сторону Всадника и торжествующе взглянул на него. Его тело лежало в кресле, стоявшем на веранде и со стороны можно было подумать, что он спит. В саду за столом хлопотала старушка. Ещё две женщины о чём то болтали в доме. Их мужья в это время расположились под тенистой яблоней и неспешно прихлёбывали пиво из жестяных банок.

— Слава Богу, мне удалось избежать дурацких прощаний и всхлипов над головой. Но выходные я им испортил. Ты не представляешь — как они трясутся над своими выходными. Выезд сюда они именуют поездками на дачу! К природе приобщаются. Барина из себя корчат.

Всадник понимающе кивнул.

— Вот ты меня понимаешь. А они не понимают. Ноги бы моей здесь не было, если не моя благоверная. Садик ей подавай, огородик, чистый воздух. Детям воздух нужен. Ах какие мы нежные. А я вот безвыездно прожил в городе полвека и ничего. Барство всё это. Царя уж почитай почти век нет, а господа пролетарии всё из себя господ строят. К земле тянет — так и живи в деревне. А то живём в городе, а отдыхаем на дачах. Посмотрел бы мой дед на это. Снял бы ремень да всыпал всем.

— Не слишком ли ты строг к ним? — отозвался Всадник.

— А зачем было меня сюда перетаскивать? Мне и в городе неплохо отдыхалось. Все друзья — товарищи мои там. С ними хоть можно было и в шахматишки перекинуться и козла забить. Там я ещё и работать мог. А здесь что? Цветочки выращивать? Да яблоками торговать на станции? Тьфу! Я им кто? Агроном что ли? Или смотритель на даче? Это всё моя старуха. Ей приспичило. А эти и обрадовались — давайте папа, переселяйтесь а к вам ездить будем на выходные. Ну конечно! Где ещё найдёшь бесплатного сторожа да домработницу? Приедут и палец о палец не ударят. Невестки всё языками треплют, как сороки и валяются на диване, а сыновья вон — пиво хлещут. Утомились за неделю.

Старушка в саду уже закончила накрывать на стол и позвала всех к столу. Женщины недовольно оторвались от телевизора и томно покинули диван. Мужчины не расставаясь с пивом, бодро двинулись к столу. Хозяйка вздыхала и охала, что внуки опять на речке задержались и пропустят обед.

— Вот, смотри! Сейчас меня звать будут. Ух начнётся спектакль…

— Похоже, ты не очень пылал любовью к своей семье.

— Да не в этом дело. Почему ж не любил? Просто устал от всех. Странные они какие-то. Не понимаю я их. Я для них просто старый ворчун. Отсталый. Передовые они у меня все. Больно умные. А хоть один что-нибудь за свою жизнь создал своими руками? Сидят в конторах бумажки перекладывают. Да ну их.

Старушка усадив всех озабоченно посмотрела на веранду и поспешила к нему.

— Ты что ж уснул что ли? — добродушно-ворчливым тоном позвала она его.

— Ага, уснул — ехидно отозвался покойник — посмотри получше.

Старушка тронула его за плечо. Потом слегка толкнула. Тело оставалось неподвижно. Она встревожено наклонилась к нему… Вгляделась. Всплеснула руками, и обессилено опускаясь на пол, заголосила. Люди вскочили из-за стола и поспешили к ней.

— Вот теперь начнётся — проворчал старикан — терпеть не могу этого. Ну умер, так что кричать-то. Не мальчик уж.

Мужчины, подбежав, сперва наклонились над ним. Посмотрели озадаченно друг на друга. Один повернулся к матери и подхватил её, поднял. Второй проверял пульс у старика. Женщины ошарашено переглядывались. Выходной был испорчен. Наконец очнувшись, приняли у мужчины старушку, а тот с братом стали поднимать тело, чтобы перенести в дом.

— Ну вот. Теперь скорую вызовут — регистрировать смерть… Как будто и так не видно. Это чтобы в доме не держать. Перетащат в морг, чтоб потом из города хоронить. А то сюда не всем сослуживцам удобно будет. Да и начальству далеко ездить. Щас начнут родственникам звонить. Друзьям моим никто конечно не удосужится. Чином не вышли. Разве что старая на работу прежнюю сообщит. Я там всё ж заслуженный мастер был. Глядишь, автобус пришлют бесплатно. Да венок от администрации. Тьфу. Пошли отсюда. Хотя постой! Чё они там делают?

Старушка всё причитала хлопоча вокруг мужа. Сыновья сосредоточенно переговаривались. Жёны не зная куда себя деть, пытались успокоить старушку. Наконец, один из мужчин подошёл к телефону. Другой постоял, покачал головой, потом вышел в кухню. Открыл холодильник и достав бутылку, налил себе в стопку. Выпил залпом и шумно выдохнув, закурил. Новопреставленный заглянул в проём. Посмотрел задумчиво на жену.

— Охо хо. Тоскливо тебе будет здесь будни коротать. Разве что заберут к себе в город. Хотя…

Он махнул рукой и посмотрел на Всадника.

— Ну что? Пора что ли?

— Пора.

— А как бы мне свои поминки посмотреть? Очень мне любопытно.

Всадник помедлил с ответом… Потом ответил.

— Обещаю. Увидишь. А сейчас надо отправляться.

Старик ещё раз посмотрел на семью и побрёл к выходу.

Они вернулись спустя сутки, к третьему дню. Во дворе больницы, где располагался морг собралась небольшая толпа. Мужчины сосредоточенно курили, переговаривались. Женщины с траурным выражением на лицах, вздыхали, обсуждали вполголоса присутствующих. Обе невестки с детьми — подростками стояли с заученно-скорбными лицами. Небольшая кучка родных собралась вокруг старушки, остальные — сослуживцы, друзья, соседи группировались поодаль.

Покойник насмешливо осмотрел присутствующих. Всадник невозмутимо возвышался рядом. Старик рассматривал венки.

— О! Гляди-ка, не поскупились на цветочки. Ритуал прежде всего. Как никак сослуживцы и соседи потом обсуждать будут. Хотя когда у старшого отец начальника помер — так мой такой венок заказал… Мало не покажется. Мне небось подешевле купили. Зато стол будет что надо. Вот увидишь. Главное не похороны — главное поминки. Небось, начальство тоже придёт уже после работы — к столу. Смотри-ка, а моих почти и нет никого. Постеснялись звать. Они у меня то все из простых — крестьян. А тут чистая публика собралась. С дипломами.

У дверей морга возникла лёгкая суета. Два санитара вынесли гроб и поставили на два табурета. Люди потянулись поближе. Женщины привычно всхлипнули. Мужчины откинули сигареты и приняли соответствующие выражения лиц. Вышедший вслед за гробом батюшка приготовился.

— Ты смотри! И попа позвали! Моду блюдут. О душе моей заботятся.

Дед насмешливо хрюкнул.

— А я когда-нибудь в церковь ходил? Нет, ты погляди — стоят все расфуфыренные, никто и лба-то толком перекрестить не умеет, а туда же. Спектакль вздумали из моих похорон делать. А я завещал попа звать?

Всадник молчал. Старикан оглянулся на него, вспомнил что-то.

— Ну, кабы знал при жизни… Хотя всё равно нечестно получается. Спасибо конечно — панихида она нужна, да кто б знал заранее. Всё равно нечестно. Думаешь такие уж сами верующие? Просто мода такая пошла. Как никак, даже правительство стало по праздникам в церковь захаживать. Вот мои и соблюдают. Главное — всё как у людей. Тьфу, прости меня Господи.

— Вот и ты поминать стал Его. — Отозвался эхом Всадник.

— А как уж теперь не поминать. — Хмыкнул старик.

Он нахмурился разглядывая толпу. Народ скорбно вздыхая внимал батюшке и переминался с ноги на ногу.

— Устали стоять бедненькие. Непривычно — всё больше привыкли задницами кресла да стулья протирать. — съехидничал старый. — Ничего, счас по машинам рассядутся. Эт раньше сперва несли по улице, квартал другой с оркестром. Теперь уж как вынесут так сразу в кузов иль автобус. Урбанизация хренова. Етить их… туды.

— Ядовитый ты дед. — Невозмутимо заметил Всадник.

— С ними поживёшь — мухомором станешь. Гляди — комедь начинается.

Батюшка закончил отпевание и уступил место родным. Старушка запричитала над покойником. Несколько пожилых родственниц заголосили. Невестки, спохватившись, громко всхлипнули. В толпе завздыхали. Подростки неловко наклонялись поцеловать деда в восковый лоб.

— Началось. И отверзлись слезотоки. Тушь попортите, французскую — насмешливо комментировал покойник.

Он повернулся к Всаднику и горестно заметил:

— А моих то друзей со старого двора, никого не позвали. Не соответствуют ситуации значит. Хмыри.

Сыновья бережно отвели мать в сторонку и кивнули окружающим. Шестеро крепких мужчин подняли гроб и неторопливо понесли к выходу со двора. Семья двинулась следом. За ними потянулись остальные. Батюшка шёл впереди, за гробом. Несколько молодых людей на улице уже загружали венки в машины…

На кладбище старикан молча наблюдал всю церемонию. Только один раз, когда уже опускали гроб, обронил в сторону жены.

— Да брось уж убиваться. Все там будем. Недолго уж осталось.

Зато дома он опять оживился.

— Нет ты глянь, какой стол накрыли. Ух ты! Даже кутью не забыли. Небось у батюшки инструкции получали. А водка вся импортная. Кутить так кутить. Как же, начальство посетить грозилось. Да на работе ж потом обсуждать будут. Нельзя отставать от людей. Ещё подумают что зажмотили. Тут ведь, главное не похороны — главное поминки. Народ отмечаться идёт. Щас ещё кто на кладбище не был — подоспеют. После работы.

— Всё, семейка моя занялась привычным делом. Теперь речи пойдут, аж заслушаешься. А главное — гостей всех принять согласно чину и рангу. Никого не обделить, не обидеть. Особенно самых важных, да уважаемых. А я своих дружков уважал больше чем всю эту публику. А им и места тут не нашлось. Тьфу! Для кого поминки-то? И моя туда же.

— Ешьте гости дорогие, дед наш всегда гостей да застолье любил. — передразнил он фальцетом. — Любил! Да не твоих гостей. От всех меня в даче той изолировали. Ну погодите — придёте ещё на тот свет. Встречу уж как следует. Мало не покажется. Он вдруг встрепенулся и потянулся в прихожую. Там в дверях топтался какой-то мужичонка, обтрёпанный.

— Андрюха! — воскликнул дед — с завода моего! Вместе росли, вместе работали!

Вышедший в прихожую вслед за женой, один из сыновей посмотрел на недовольное лицо супружницы и что-то шепнул ей. Она поспешила в кухню. Сын же слушая пришедшего, который явно стесняясь что-то горестно бормотал, кивал головой. В это время жена вернулась и пакетом в руках, чем-то заполненным. Они вручили его незваному гостю. Тот машинально взял, посмотрел печально на обоих, потом махнул рукой и вышел.

— У гады! — Взвился старик. — Публике не соответствует! За стол постеснялись усадить! Это для кого поминки? Для сытых да расфуфыренных? Так вы меня уважили? Да он в жизни ни у кого ничего не просил! Он меня пришёл помянуть, а не вашу водку жрать! Это мои поминки!!!

Старикан бушевал, потом сник от бессилья.

— Ноги моей здесь не будет. Погодите же — припомню я вам Андрюху. Ещё встретимся. Век не забуду. Зажрались. Пошли отсюда. Ни рож их видеть не могу, ни словоблудия их слышать. К Андрюхе пойду. С ним посижу лучше — во дворе.

Всадник всё так же кивнул и они вышли. Мужичонка стоял на улице, плечи его подрагивали. В стороне он увидел пару голодных бомжей рывшихся в мусорке. Пошёл к ним.

— Щас им отдаст. Знаю его. Ни за что не прикоснётся к этой еде. Какой бы голодный ни был. И водку их пить не станет — Старик сокрушённо смотрел на друга. А тот и вправду отдал им пакет и побрёл дальше. Дед, обернувшись к дому, погрозил кулаком. Потом посмотрел умоляюще на Всадника.

— Иди — сказал тот — иди за ним. Я подожду.

2006 Стрингер.

Скептик.

— Тебя нет!

Возмущённо заявил человек, глядя на Всадника укутанного в чёрный плащ мрака.

— ???

— Ты снишься мне. На самом же деле тебя нет.

Серебряный череп на рукояти меча ухмыльнулся. Всадник невозмутимо посоветовал:

— Оглянись.

Человек обернулся. И слегка изумился. Его тело лежало на диванчике в беспомощном положении. Выпавшая из рук книга валялась на полу.

Потом вновь обратился к Всаднику.

— Ты хочешь сказать, что я умер?

— Несомненно. Иначе, что я тут делаю?

— Снишься мне. — упрямо заявил человек. — Просто снишься. Смерть — есть сон мозга. А ты его бред.

— В таком случае — Я, бред весьма ощутимый. Потому, что Я — есть, а вот тебя уже нет. Точнее, нет того, кто так считал. А то, что предо мной — есть его сущность, которой предстоит убедиться в моём наличии.

Человек задумчиво посмотрел на Всадника. Потом перевёл взгляд на тело.

— А что это за нить тянется от него ко мне?

— Это нить жизни, которая удерживает пока тебя возле тела.

— Ага! Значит, я ещё не совсем умер! Мой мозг не отключился окончательно и выдаёт иллюзорные картинки. И ты есть его иллюзия.

Огоньки во мраке капюшона весело мигнули.

— Это очень просто проверить. Сейчас я перережу нить, и ты уже потеряешь всякую связь с телом. Окончательно.

— И что потом?

— Потом ты отправишься, куда следует. Хотя…

— Что значит — хотя? Что ты этим хотел сказать? — обеспокоился вдруг человек. Он опасливо посмотрел на меч Всадника. Череп меча вдруг издевательски подмигнул ему.

— Так ты же не веришь в меня. Следовательно, и в жизнь после жизни. И вообще во всё, что по твоему — не материально. Зачем вводить тебя в тот мир, в который ты не веришь?

— Подожди! Так ты утверждаешь, что явился за мной с того света? Из иного мира?

— Я ничего не утверждаю. Просто Я — есть. А тебя уже нет.

— Как это? Но вот ведь я.

— Ты сон. Моя иллюзия. Есть лишь тело валяющееся там. Поэтому я сейчас уйду, а ты исчезнешь. Как мираж.

Всадник пошёл к окну.

— Эй! Подожди! Это нечестно! И потом — ты ведь не обрезал нить!

Всадник обернулся.

— Ах да. Надо освободить тело от его миража.

Он извлёк меч и стал приближаться к умершему. Человек недоверчиво наблюдал за ним.

— Постой. Так я действительно исчезну, как только ты перережешь нить? Но тогда, согласно логике ты тоже исчезнешь.

— Для тебя — да. Ведь тебя просто не станет.

Человек напряжённо размышлял.

— А ты? Ты останешься?

— Конечно, для других. У меня много работы. И много клиентов.

— Но… а что бывает с теми кто верит в жизнь после смерти?

— Они отправляются туда, где их ждут.

— И там тоже есть ты?

— Нет. Там я не нужен. Но Я — оттуда.

Человек беспомощно посмотрел на него.

— Тогда это неправильно. Если есть что-то после смерти, то оно есть для всех. Или его нет вовсе. И тогда я прав.

Всадник невозмутимо перерезал нить и повернулся к нему.

— Видишь ли, ты так упорно и последовательно доказывал наше отсутствие… он показал на полки книг с трудами умершего… — что было решено — удовлетворить твоё желание.

— Протестую!

Всадник пожал плечами, и достав из под плаща какой-то жезл, коснулся его.

— Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

В тот же миг душа умершего стала терять свои очертания, и превратившись в бесформенное облачко, была втянута жезлом. Ещё раз, окинув взглядом кабинет скептика, Всадник удовлетворённо кивнул и покинул дом.

— Должен же Я чем-то удобрять свой сад. — пробормотал он, вскакивая в седло. Чёрный конь, согласно кивнув, рванулся с места.

2006 Стрингер.

Ведьма.

— Явился? — сварливым голосом откликнулась старушка — Нет бы приходить, когда зовут. Ладно уж, входи коль пришёл.

Всё это она высказала, не отрываясь от священнодействия над небольшим кофейником. Даже не оглянулась. Гость пристально вгляделся.

— А чего мне оглядываться. — проворчала она, — Будто не знаю, как выглядит Смерть. Твой холод и спиной почуешь, не ошибёшься.

Череп на рукояти меча хихикнул. Всадник шагнул в хижину. И сразу, словно в ней потемнело. Он осмотрелся. Внутри чисто и аккуратно прибрано всё. Было видно, что хозяйка обладает педантичной натурой и не терпит беспорядка. И множество пучков различных трав, корешков развешанных по стенам.

Всадник сел на старый стул, задумчиво посмотрел на часы её жизни.

Последняя песчинка зависла в воздухе, готовая упасть… Он остановил её жестом.

— Ну спасибо, уважил. — старушка теперь стояла уперев руки в боки и внимательно рассматривала его. — Мне совсем не хотелось покидать этот свет, не не успев выпить свой последний кофе с полынной настойкой.

— Может и для меня пара глотков найдётся?

Всадник внимательно смотрел на неё. Она же, ничуть не смутившись, кивнула ему и захлопотала вокруг стола. На расстеленной чистенькой скатёрке возникли две керамические кружечки, пара рюмочек, сахарница, и тарелка с сухим печеньем.

А в центре всего этого гордо красовался штоф с настойкой. Наконец, разлив кофе по кружечкам и нацедив настойки, она села свой любимый стул с высокой спинкой и подлокотниками. Лицо её вдруг стало строгим.

— Ну? Что явился-то раньше времени?

Всадник поднёс кружку к капюшону, словно вдыхая в себя аромат крепко сваренного кофе.

— С имбирём.

Скорее утверждая, чем спрашивая, произнёс он. Синие огоньки во мраке капюшона медленно зазмеились.

— Не хочешь, не отвечай. А пошто такая честь — сам Легат Всадников пожаловал за бедной старой ведьмой?

— Не ведьмой, а ведуньей — усмехнулся Всадник — Говорят, больно у тебя кофе с настойками вкусные.

Взгляд её чуть смягчился. Старушка тихо вздохнула и ответила:

— Вот ты первый кто меня ведуньей назвал, после того как моя наставница отдала Богу душу. А то все — ведьма да ведьма…

Она вдруг пригорюнилась.

— Теперь и помирать-то приходится в одиночестве. И дар передать некому. Приходили раньше, да прогнала всех. Им, видишь ли, колдовство подавай. Чтоб себя только тешить да лелеять. Думали, мне всё равно кому дар достанется, всё равно кого учить да посвящать. Да я таких насквозь вижу.

Старушка вдруг вскинула голову.

— Ты небось, нарочно пришёл заранее. Посидеть со мной, чтоб одна не отошла. Ни к чему это. Меня вон баньши уже с ночи оплакивает. Слышишь?

Всадник кивнул. Он заметил тёмное облако баньши в кустах, ещё подъезжая к домику.

— Тебе будет трудно уйти, не передав дар. Я облегчу твой уход.

— С чего ж это Смерть так жалостлива стала?

Старая ведунья недоверчиво посмотрела на него. Легат поставил кружку на стол. Огоньки разгорелись чуть ярче.

— Некогда одна ведунья помогла человеку. Спасла его дочь. Давно это было. Потом случилось так, что он оказался в моём Легионе. Стал Всадником. Богу ведомо отчего. Но за ним остался долг. А я как Легат Легиона в ответе за своих. Не может быть долгов за Всадником. Перед посвящением, он просил за неё.

— Не забыл значит старую ведьму — ведунья качнула головой — спасибо ему. Смерти я не боюсь. Все там будем. Вот только тяжело одной уходить. Нельзя забирать дар с собой. А передать некому.

Она горестно поджала губы. Всадник поднял стопку рассматривая её.

— У его дочери тоже родилась дочь, а затем — внучка. Он завещал её тебе.

Старушка изумлённо посмотрела на него.

— Как же я передам ей? Мне жить-то осталось…

Легат усмехнулся.

— Сейчас, по тропинке к твоему дому, идёт женщина с девочкой на руках. Не спрашивай — как и почему. Она закроет тебе глаза, оплачет и позаботится об остальном. Девочка примет твой дар. Потом, мы с тобой удалимся.

— Да-а, правильно говорят, что добро не остаётся безнаказанно. — задумчиво прошептала она. Легат посмотрел на опустевшие кружку и стопку. — А пока… налей мне ещё кофе и настойки.

Всадник ожидал под деревом у дома. Когда всё закончилось, и послышался тихий женский плач — сквозь щель неплотно закрытой двери просочилась ведунья.

Она улыбалась. Тонкая сияющая нить тянулась за ней. Он подошёл и отсёк её мечом. Они постояли, прислушиваясь к звукам в домике. Вот раздался детский лепет… Ведунья облегчено вздохнула и выпрямилась. Всадник взлетел в седло и протянул ей руку. Уже садясь поудобнее, к нему на коня, она хитро прищурилась:

— А кто ж тебе варит кофе там? Или так и угощаешься, провожая старых ведьм вроде меня?

Серебряный череп меча подавился смешком.

2006 Стрингер.

Santa simplicita (Святая простота).

Старушка была набожна. Вот и сейчас, она возвращалась домой с чувством исполненного долга. На площади сожгли этого еретика Бруно. Она не только была там, но и молилась во славу Господа. За здравие отцов церкви, блюдущих чистоту паствы и за спасение души упорствовавшего отступника. Боле того, в отличие от многочисленных зевак собравшихся поглазеть на казнь, она притащила туда с трудом собранную вязанку хвороста. Вязанка и самой то нужна была, но разве в такой момент можно думать лишь о себе, о плоти. О душе надо заботиться. Своей — и того заблудшего. Не зря ведь падре благословил её при всех.

И даже еретик, увидев как она подталкивает вязанку к костру, произнёс что-то на латыни… Что-то такое про святых… О Санта… Санта… Видать благодарил. Вот только высокий такой, отец — доминиканец как-то странно усмехнулся. Лица его она не видела. Тень от капюшона скрывала лицо.

На дворе уже была ночь. Сегодня старушка перед сном молилась больше обычного. И всё поминала заблудшую душу, что должно быть уже предстала перед Господом и теперь кается за свои грехи. Но всё же даже его погрязшая в упорстве еретическая душа умилилась ей. Значит, не всё может для него потеряно. Ах, как красиво он сказал — Санта… святая… жаль что дальше не смогла разобрать. Но Бог всё видит и всё слышит. Вот ей и зачтётся на том свете благое дело. Она ведь не просто помогла святым отцам, а пожертвовала очень нужную ей целую вязанку отличного хвороста. День прошёл не зря — во славу Господа.