Наз-Ханум. Очень хорошо. Коровье масло выбросила на улицу, а сама теперь сухой хлеб ест. Дурак тот, кто тебя умной считает.
      Алмас (с легкой улыбкой глядя на мать). Эх, мама, мама, и ты против меня!
      АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ
      КАРТИНА 4-я
      А л м а с перед училищем, окруженная детьми.
      Сюрьма. Учительница, почему вы теперь совсем не смеетесь?
      Алмас. Нет, моя хорошенькая, моя умненькая, я по-прежнему смеюсь.
      Сюрьма. А почему мы теперь с песнями по селу не ходим?
      Алмас. А потому, что хозяева не дают.
      Сюрьма. Учительница, а почему вас тогда люди бить хотели?
      Алмас. А потому, что они вас у меня отнять хотят и превратить в своих пастухов. А я вас в трактористов, машинистов и летчиков готовить хочу. А они не хотят, потому что это им невыгодно.
      Сюрьма. Учительница, разреши с песнями идти по селу!
      Алмас. Хорошо, дети. Если хотите - идите. Только скорей возвращайтесь.
      Сюрьма. А что петь? Какую песню?
      Алмас. Какую хотите. Ну, в ряды стройся! Вперед, ма-арш, марш!
      Дети становятся в ряды и начинают песню. Напевая, уходят. Алмас входит в ворота училища. В это время Шариф вбегает на площадь, открывает калитку во двор Бала-Оглана, кричит.
      Шариф. Бала-Оглан! Бала-Оглан! (Отходит обратно от калитки). Куда он, дьявол, пропал?
      Шариф второпях хочет уходить и сталкивается с Гаджи-Ахмедом.
      Гаджи-Ахмед. Шариф?
      Шариф. Гаджи, здорово!
      Г а д ж и-А х м е д. Это ты к нам приходил?
      Шариф. Я, я. Вот это видел? (Показывает газету).
      Г а д ж и-А х м е д. Нет. Откуда я мог видеть? А что там?
      Шариф. Пропала! С треском провалилась! И все честь-честью, фактологически и документологически...
      Гаджи-Ахмед. Да что ты говоришь? Если так, то завтра же режу серого барана. Ей-богу. А ну-ка...
      Шариф. С самого начала пишут: "Зарвавшаяся учительница". А дальше кроют и пишут: заведующий училищем Мирза-Самендар - человек старательный, добросовестный и пользуется любовью всей деревни. Но учительница не хочет подчиняться его указаниям и творит совершенно недопустимые безобразия. Устраивает у себя на квартире кутежи и пьянки. Развращает деревенскую молодежь...
      Гаджи-Ахмед. Вот молодец! И Барата здесь нужно было бы прицепить.
      Шариф. Ты дальше слушай... Мало того, что она сама развращена, она также развращает и детей. Приводит их раздетыми к себе на свои кутежи и заставляет голыми плясать перед своими друзьями... Вот здесь нужно было бы и Барата пристегнуть.
      Гаджи-Ахмед. Молодец!
      Шариф. Хорошая статья... Кроме того, принуждает учеников красть тихонько от родителей из дома масло, сыр и другие продукты для своих кутежей.
      Гаджи-Ахмед. Молодец! Теперь она пропала. Завтра серого барана режу.
      Шариф. Сегодня утром на ячейке был большой шум. Прямо драка.
      Гаджи-Ахмед. Передают, она говорила, что секретарь ячейки не годится.
      Шариф. Не годится-она не говорила, а говорила, что занимается семейственностью и молчит.
      Гаджи-Ахмед. Ну и хитрая девушка! А чем же кончилось?
      Шариф. Чем? Ничем. С треском провалилась.
      Г а д ж и-А х м е д. Как же так?
      Шариф. Да очень просто! Сказали ей, что не будут поддерживать человека, который создает интригу в деревне.
      Г аджи-Ахмед. Ай, молодец!
      Шариф. Только немного Барат да еще кое-кто пробовали заступиться, но ничего не вышло. С одной стороны Самед крыл, с другой - Раджаб. Словом, заткнули.
      Г а д ж и-А х м е д. Молодец!
      Входят Бала-Оглан и Оджаккули.
      Бала-Оглан. Я вас ищу!
      Оджаккули. Чудо, братья, чудо!
      Шариф. Мы про это чудо слышали. Ты уж лучше пойди, расскажи другим.
      Оджаккули (не слушая его, начинает). Мулле Субхану приснился сон. Старец святой в белом платье и на белом коне... (запинается) явился ему во сне и спрашивает: "Что ты, мулла Субхан, спишь? Господь бог в эту деревню холеру пошлет и всю деревню шиворот-навыворот перевернет". - "А почему?" спрашивает мулла Субхан. А тот ему в ответ: "Потому что...".
      Гаджи-Ахмед. Ты это расскажи другим крестьянам, мы этот сон давно слышали.
      Оджаккули. Человек божий, дай же мне рассказать!
      Гаджи-Ахмед. Ты лучше Кербалай-Фатмансе и другим расскажи.
      Оджаккули. Фу ты, проклятый! Вот бог-то нас наказывает за такое... это... Ни младшему внушения, ни старшему почета.(Уходит).
      Шариф (Бала-Оглану). Читал про красавицу?
      Бала-Оглан. Как же, как же, читал...
      Шариф. Ну, что? Нравится тебе мое перо?
      Бала-Оглан. Как же! Еще бы!
      Шариф. А она, наверное, подумала, что крестьяне ничего не поймут. Как барашка - куда захочу, туда и поведу. А в этой деревне такие могучие львы живут вроде меня, которые сотни таких одним глотком проглотят.
      Гаджи-Ахмед. Завтра режу барана.
      Бала-Оглан. Только вот конец мне не нравится.
      Гаджи-Ахмед (тревожно). А что в конце?
      Бала-Оглан. О комиссии какой-то пишут.
      Гаджи-Ахмед. Что за комиссия? А. ну-ка прочти.
      Шариф. "Критикующих она пытается оклеветать разными небылицами. А в общем учительница создает склоку в деревне, и поэтому все крестьяне требуют немедленно отозвать и наказать такую склочницу и распущенную..." И так далее...
      Гаджи-Ахмед. Ну, что же тут плохого?
      Бала-Оглан. Так-то так... Только вопрос о комиссии мне не по душе.
      Гаджи-Ахмед. Какая же комиссия?
      Шариф. Да это не важно. Это просто из редакции пишут, что для расследования дела создана комиссия.
      Гаджи-Ахмед. А? Комиссия приедет? Это не особенно хорошо.
      Шариф. Вы успокойтесь! Я все документологически и фактологически докажу. Разве вы не видели, как дети крали ей продукты.
      Бала-Оглан. Видели. Мы их на дороге встретили.
      Шариф. А разве родители детей не придут, да и не скажут об этом?
      Бала-Оглан. Все скажут.
      Шариф. А разве дети каждый день голые не танцуют? А Барат и другие не смотрят? Сколько раз я сам ходил и смотрел! Сама она меня приглашала: "Иди посмотри моих детей..." Вы успокойтесь! Сам я селькор, а на руках у меня фактологические и документологические все бумаги.
      Гаджи-Ахмед. А когда комиссия приедет?
      Шариф. А кто знает? Может быть, завтра, послезавтра.
      Гаджи-Ахмед. Слушайте! Этим делом шутить нельзя. Я сейчас же пойду к мулле Субхану, а вы с народом поговорите. Нужно иметь доказательства. Потом приду, посоветуемся. Может быть, прямо арестовать понадобится. К арестованной отношение будет другое. Понимаешь? Так или не так?
      Бала-Оглан. Хотите, сейчас же арестую и посажу в конюшню?
      Гаджи-Ахмед. Нет, нет. Нужно, чтобы все это было сделано руками самих крестьян. Надо использовать сон муллы Субхана. Идемте, найдем Ибата, чтобы он тоже предупредил своих людей.
      Шариф. Ибат в городе.
      Бала-Оглан. Вон он по склону скачет.
      Гаджи-Ахмед. Он и есть.
      Шариф. Ибат говорит: "Я готов. Когда хотите, в одну ночь с ней кончу, - и ни духу, ни слуху".
      Гаджи-Ахмед. Так нельзя. Нужно всесторонне обсудить
      Шариф. Постойте! А почему же Ибат так скоро вернулся? Он должен был приехать через два дня.
      Бала-Оглан. А кто еще с ним едет?
      Шариф. На его брата похож.
      Бала-Оглан. Так, так, так... Он и есть.
      Гаджи-Ахмед. А разве брата его освободили?
      Шариф. Наверное, освободили. Мы послали отношение из сельсовета, чтобы его как бедняка освободили. (Смотрит в открытые ворота училища). Вот и красавица наша идет.
      Гаджи-Ахмед. Идем за дело браться! (Уходят).
      Входят Темирташ и Алмас.
      Темирташ. Значит, ты успокоиться не намерена?
      Алмас. Я теперь здесь вроде как арестованная. Вчера меня предупредили, что без разрешения предсельсовета я оставить деревню не могу. А Фуаду написали анонимное письмо, что со мной в комнате живет какой-то мужчина. Они, должно быть, видели нас. Фуад мне об этом написал.
      Темирташ. А Фуад что? Сердится?
      Алмас. Нет. Если бы он поверил в такую чушь, то я бы совершенно разочаровалась в людях. В самую тяжелую минуту я вспоминаю его - и становлюсь бодрее.
      Темирташ. Ну, я пойду. Закончу свои дела и вернусь. Вечером я должен выезжать.
      Алмас. Хорошо. А дети к вашему приходу вернутся... Да вот их уже слышно.
      Темирташ уходит. Алмас прислушивается к песне детей, задумывается, затем радостно улыбается.
      Голос Мирзы-Самендара. Да не орите, вам говорят! Расходитесь, собачьи дети!
      Алмас вздрагивает. Голоса детей замолкают. Дети выбегают на сцену. Входит Мирза-Самендар с громким криком.
      Мирза-С а менд а р. Да буду я жертвой закона Магомета. Да буду я жертвой закона Магомета! Если бы верблюду дали крылья, то ни одна бы крыша целой не осталась. Я хочу знать, кто в этом проклятом училище заведующий? Ты или я?
      Алмас молчит.
      Ах, да буду я жертвой закона Магомета! Знал он своих людей. Знал Магомет, что женщина - дьявол.
      Алмас. Что случилось, Мирза-Самендар?
      Мирза-Самендар. О, если бы я мог освободиться от тебя! Довольно я терпел! Я сейчас пойду писать доклад Наркомпросу. Или я останусь, или ты.
      Алмас. Товарищ Мирза-Самендар! Я не хочу быть заведующей. Можете быть спокойны.
      Мирза-Самендар. Ты еще не заведующая, а уже всю деревню взбудоражила. А что будет, когда станешь заведующей! Да буду я жертвой закона Магомета! Зачем ты собрала детей?
      А л м а с. Доктору показывать буду.
      Мирза-Самендар. Прекрасно! Заведующий я или ты?
      Алмас. Вы.
      Мирза-Самендар. Я не разрешаю доктору осматривать моих детей! Какое ты имеешь право без меня распоряжаться?
      А л м а с. Гражданин заведующий, вы были на охоте, и я не смогла взять у вас разрешения. А доктор приехал проездом и остановился здесь ненадолго. Детей показывать доктору я буду, и вы не имеете права мне запретить!
      Мирза-Самендар. Что?! Не имею права? Я не имею нрава? Заведующий я или не заведующий?! Я ишак или заведующий?!
      А л м а с. Заведующий.
      Мирза-Самендар. Так я тебе запрещаю показывать детей доктору!
      Алмас. А я вашему приказу не подчиняюсь. Идите, пишите кому хотите об этом.
      Мирза-Самендар. Да буду я жертвой закона Магомета! Магомет знал, что женщина - дьявол. Училище превратила в ярмарку. Утром собираются женщины, в полдень - мужчины, вечером - артисты, гармонисты. Не учебное заведение, а черт его знает какое заведение! Уроки остались в стороне, а училище превратилось в женскую баню. Сейчас же пойду все напишу в Наркомпрос. Или я здесь останусь, или ты!
      Алмас. Гражданин заведующий! Я-то здесь останусь, а вот вам-то придется, очевидно, уехать.
      Ми р з а-С а м е н д а р. Этого ты не увидишь! Кого крестьяне захотят, тот и останется. А кого не захотят, тот и уедет. С этого месяца я тебе жалования выписывать не буду. И больше ничего! Ах, да буду я жертвой закона Магомета! (Уходит).
      Алмас задумывается. Дети по одному выходят из углов.
      Алмас. Дети, куда же вы убежали? Быстро раздевайтесь, сейчас доктор придет.
      В это время какая-то женщина, закутанная в чадру, тихо берет ее за платье.
      Алмас (быстро оборачиваясь к женщине). Кто вы?
      Яхши. Алмас-ханум, я к тебе.
      Алмас. Яхши, это ты? Какими судьбами?
      Яхши. Два слова хочу тебе сказать.
      Алмас. Как же ты не побоялась прийти ко мне?
      Яхши. Ибат в городе. Приедет через два дня. Кроме тебя, мне не к кому идти.
      Алмас. Что случилось?
      Яхши. Алмас-ханум, у меня горе. Ты хороший человек. Всем женщинам помогаешь. И я только к тебе могу обратиться. Больше у меня никого нет. Я в опасном положении. Помоги мне!
      Алмас. Какая тебе помощь нужна, Яхши? Ты скажи. Если я сумею, я обязательно помогу тебе.
      Яхши. Клянись всем, чему ты веришь!
      Алмас. Яхши, мое слово - клятва.
      Яхши. Алмас-ханум, единственная надежда на тебя. На небесах - бог, а на земле - ты. Ты помоги моему ребенку! (Показывает своего ребенка, которого держит под чадрой).
      Алмас при виде ребенка вздрагивает и отскакивает назад.
      Алмас. Яхши, чей это ребенок?
      Яхши. Мой. Завтра или послезавтра и муж приедет, и деверь. Мы оба должны будем умереть. Единый бог знает, что я хотела его уничтожить, хотела в колодец бросить... но не могу. Руки не поднимаются. Алмас-ханум, умоляю тебя, богом заклинаю - помоги мне!
      Алмас. Чем же я могу тебе помочь, Яхши?
      Яхши. Я не знаю... Я своего ребенка своими руками убить не могу. Смотрю в лицо - губки свои сосет, просит молока. Руки опускаются!
      Алмас. Яхши, я прямо не знаю, чем тебе помочь? Сейчас я сама в очень тяжелом положении. Чем я тебе могу помочь?
      Яхши. Дай мне совет какой-нибудь, спаси от смерти! Девять месяцев я мучилась. Не показывалась никому. Пряталась от людей. Сколько лет умоляла бога, просила ребенка, а теперь собственными руками должна убить его!
      Алмас. Яхши...
      Яхши. Алмас-ханум, я на краю гибели! Я своего ребенка кладу к твоим ногам и прошу твоей помощи. Помоги нам!
      В это врамя Ибат быстрыми шагами входит на сцену и, устремив гневный взгляд на обеих женщин, как черная туча, медленно приближается к ним. Обе женщины в один голос вскрикивают: "Ах!" Бледные, они стоят неподвижно, как застывшие. Медленными шагами Ибат подходит к ним, останавливается и внимательно смотрит в лицо то одной, то другой. И очень спокойным и холодным голосом спрашивает.
      Ибат. Ты что тут делаешь? А?
      Обе женщины молчат.
      Ты слышишь? Что ты тут делаешь?
      Молчание.
      Чей это ребенок?
      Опять молчание.
      Не слышите, что я говорю? Чей это ребенок?
      Яхши (со стоном). Ребенок... Ребенок...
      Обе женщины смотрят друг на друга.
      Ибат (дрожа от гнева). А? Чей это ребенок?!
      Наконец Алмас поднимает голову и спокойным голосом говорит.
      А л м а с. Ребенок мой.
      И б а т. А что твой ребенок у нее делает?
      Алмас. Я прошу ее ухаживать за моим ребенком.
      Ибат (почти вырывая ребенка из рук Яхши, со всей силой бросает его Алмас). На! Сама ухаживай! Она тебе не нянька!.. Вставай, ты, собачья дочь! (Ударяет Яхши ногой).
      Яхши падает вниз лицом.
      Расселась! Муж ждет у дверей, а ты тут с чужими детьми возишься! Ну-ка, домой! Я с тобой там поговорю! (Алмас). Мы с тобой рассчитаемся! Недолго терпеть осталось. Эх ты, время проклятое! Мужиками бабы управлять стали! (Уходит).
      Алмас с ребенком на руках стоит неподвижно, как бы задумавшись.
      Темнота.
      КАРТИНА 5-я
      Перед училищем. Старухи, дети, старики, собравшись в кучу, смотрят в щели забора и двери училища и многозначительно переглядываются, подмигивая друг другу.
      Фатманса (вынимая трубку изо рта). У-у ты, черт побери!.. Посмотрите на дочь Атам-Оглана. И как ломается!
      Оджаккули (второпях входит). Братья, братья!.. Слышали сон муллы Субхана?
      Фатманса. Какой сон?
      Оджаккули. Чудо! Чудо!.. Святой отец мулла Субхан уснул, и во сне ему святой старец приснился на белом коне, в белом платье и говорит: "Бог в вашу деревню холеру пошлет, всю деревню выморит. Вы хотите превратить дом божий в дом разврата!" Мулла Субхан отвечает ему: "Это не мы, это женщина одна хочет". - "А какие же вы, говорит, - люди и мужчины, когда с одной богохульной женщиной справиться не можете?".
      Фатманса. Так, так, так, брат. Так и есть. Никто пальцем не может тронуть. А сама, смотри, как ломается!
      Оджаккули. Кербалай-Фатманса, мои глаза плохо видят. Кто ломается, что ломает?
      Фатманса. Что ты - слепой, что ли? Что ломает, кто ломается?.. Хромую ногу твоего слепого мула ломают.
      Оджаккули. У, черт! Опять мул! У кого мул хромой, тот сукин сын. И кто врет - сукин сын. Хромой мул, хромой мул!.. Ты его сглазила, чертова перечница.
      Фатманса. Дурак! Ишак! С прошлого года восемьдесят копеек задолжал и не платишь. А когда спрашиваешь, жена нос вешает.
      В это время дети в школе начинают петь.
      Фатманса. Опять начали барабанить. А смотри, как дочь Бала-Оглана ломается! Совершенно голая!
      Оджаккули. Совершенно без платья?
      Фатманса. Голая, как сейчас родилась.
      Оджаккули. Дайте-ка, я посмотрю.
      В это время вбегает Ш а р и ф.
      Ш а р и ф. Что за собрание? Что случилось, Кербалай-Фатманса?
      Фатманса. Смотри, какой там кутеж! Только держись! Смотри, как ломается.
      Ш а р и ф. Опять танцуют! А ну-ка, подписывайтесь здесь! (Вынимает бумагу и чернила). Нельзя же больше терпеть. Нужно иметь стыд. Тетя Фатманса, подписывайся!
      Фатманса. А как же подписываться? Я же неграмотная.
      Ш а р и ф. На вот: палец сюда и сюда. (Показывает на чернильницу и на бумагу). Так. (Другим). И вы все подписывайтесь. И ты... И ты... Это будут фактологические и документологические доказательства. Подтверждает, что в газете было написано.
      В это время выходят Барат и Гюльверды.
      Барат. Товарищ Шариф, по какому праву ты клевещешь на учительницу?
      Шариф. Постой, постой! Ты не кричи, во-первых. И во-вторых: как, то есть, клевещу?
      Гюльверды. Ты что в газете написал? Когда это в нашей деревне было что-нибудь подобное?
      Шариф. Постой, постой! Криком ничего не сделаешь. Вы успокойтесь.
      Барат. Мы тебя к суду притянем!
      Шариф. Вы успокойтесь. Я все фактологически и документологически докажу! А доказательство - вот, весь народ. Все фактологически и документологически видели, как дети голыми танцевали. Вы все видели или не видели?.. Тут вот все подписались. (Показывает бумагу).
      Гюльверды. Завтра приедет комиссия. И ты перед комиссией за клевету отвечать будешь.
      Шариф. Комиссия? Пусть приедет! Я сам хочу чтобы комиссия приехала и посмотрела бы на нашу молодежь и комсомольцев. Каждый вечер, до самого утра, Барат, сам там кутишь!..
      Барат. Кто? Я? Я там кутил?
      Шариф. Да, да. Ты, ты! И ребенка с ней прижил.
      Барат. Какого ребенка ?
      Шариф. Ребенок вашей Алмас-ханум и твой. Разве без отца ребенок может родиться? Если не твой, то чей же? Пусть все скажут... Сельчане, без отца может бьпь ребенок? Ведь не от святого же духа, как Иисус Христос, он родился?
      Барат. У меня ребенок родился?! Да что ты, совести, что ли не имеешь?!
      Шариф. А откуда же этот ребенок? Жених, слава богу, здесь не был. А? Что ж ты молчишь?
      Фатманса. А что же ему говорить-то! Он уже сделал свое дело.
      Входит Бала-Рза, Автиль, Ибат и другие.
      Бала-Рза. Что за шум?
      Фатманса. А вон, посмотри, что там делается! Раздели детей ваших догола и танцуют.
      Ибат. Вы-то что за них душой болеете?
      Бала-Рза. Как, мою дочь раздели?
      Шариф. Да не только твою. Всех! И танцуют голые перед всеми.
      Бала-Рза. Я сейчас ей покажу, проклятой?! (Входит в училище).
      Фатманса. А чего же вы стоите? Берите своих детей! Спасайте от позора!
      Голоса из толпы. Идем!..
      -И мы!..
      -Куда?
      -И мы детей своих возьмем!..
      -Возьмем!
      Шум.
      Бала-Рза (выводит дочь в спортивном костюме и обращается к толпе). Женщины, дайте-ка сюда чадру!
      Фатманса (вырывает у кого-то платок, бросает ему). На! Всех совратила, проклятая!..
      Автиль. Слушай, куда ты ребенка тащишь?
      Бала-Рза. А тебе какое дело?
      Автиль. Как мне какое дело? Она же невеста моего сына.
      Бала-Рза. Ты согласишься, чтобы твоя невестка была опозорена?
      Автиль. Я хочу, чтобы она училась.
      Бала-Рза. Пока она в моем доме. Когда придет к тебе, тогда муж будет распоряжаться.
      Автиль. Ты мою невестку темной оставить хочешь?
      Шариф. Его дочь. Захочет - возьмет, захочет --оставит.
      Автиль. Невестка моя или не моя?
      Бал а-Рза. Раз на то пошло, совсем я за твоего сына не отдам ее! Завтра же бери свои вещи обратно! Я ее собаке отдам, а твоему сыну не дам!
      Автиль. Оставь, говорю тебе, ее! Пусть идет учиться!
      Бала-Рза. Отстань, говорю! Клянусь богом, всех перебью к черту!
      Ссорятся и уходят. Входит Барат со стариком Аллаверды.
      Барат. Да, подумайте хорошенько. Оставь ребенка, пожалуйста.
      Аллаверды. Я ее породил или ты? Я породил или ты?
      Барат. Она моя сестра или нет?
      Аллаверды. Убирайся ты к черту! Отстань, говорю!
      Барат. Я не хочу, чтобы моя сестра оставалась темной.
      Аллаверды. Не отстанешь? Не отстанешь?
      Барат. Нет.
      Аллаверды. Нет? Так на тебе. (Бьет Барата по щеке). Уйди, говорю!
      Барат. Не расходись, старик! Ты же мой отец. Оставь ребенка. Это все делают люди, которые свой карман защищают. И исподтишка других настраивают... Что вы, товарищи, делаете? Мужской колхоз развалили. Женский колхоз развалили. А теперь до училища добрались? Уводите своих детей оттуда?
      Ш а р и ф. Это она, гулящая и негодная женщина, наше прекрасное училище развалила!
      Барат. Училище вы развалили!
      Ш а р и ф. Слава богу, весь народ видит.
      И б а т. Пускай все скажут. Раз в училище учительница ребенка без мужа родила, то в такое училище нельзя пускать детей.
      Толпа. Такая учительница нам не нужна!!!
      Барат. Вы врете!
      Ибат. Кто врет - собачий сын, и кто не верит тоже.
      Барат. Я завтра в комиссии от вас буду требовать доказательств!
      Ш а р и ф. Доказательства у меня. Все фактологически и документологически. Честь-честью!
      Фатманса. Да что вы языком вертите и крутите? Кто всех детей в селении принимает? Я или не я? Спросите меня, и я вам скажу. Ребенка приняла я. Ночью Наз-Ханум пришла ко мне и вызвала меня к своей дочери. Я пошла и приняла у нее ребенка. Зачем же тут прятать и скрывать? Тут дело ясное.
      В это время Алмас выходит к толпе.
      Ал мае. Крестьяне! Товарищи! Вы им не верьте! Подождите, я вам все расскажу...
      Фатманса. Не надо! Мы все лучше тебя знаем. Сама своими глазами видела!
      Ш а р и ф. В газете все написано!
      Алмас. Товарищи, советское правительство...
      Гаджи-Ахмед. Как ты советское правительство ругаешь?! Не смей правительство наше трогать!
      Алмас. Товарищи, правительство...
      Гаджи-Ахмед. Правительство не трогай. Мы не допустим, чтобы ты наше правительство ругала!
      Алмас. Товарищи, дайте мне сказать!
      Ш а р и ф. Не надо! Не допустим, чтобы ты при нас говорила против советской власти! Товарищи, мы все слышали!..
      Бала-Оглан. Товарищи, товарищи! Расходитесь! Не шумите! Из города приехала комиссия и прокурор.
      Ш а р и ф. Очень хорошо! Вовремя. Пускай придут и посмотрят, какую учительницу нам прислали. Разрушила прекрасное училище! Пускай придут и собственными глазами убедятся. Вот она, гулящая контра!
      Алмас, пораженная, прислонившись к стене, неподвижно стоит. Все быстро расходятся.
      АКТ ПЯТЫЙ
      КАРТИНА 6-я
      Комната Алмас. Поздний вечер. В комнате горит лампа. Время от времени слышны раскаты грома. В окно виден дождь, сверканье молний.
      Алмас за столом, пишет. Плачет ребенок. Алмас встает и подходит к ребенку.
      Алмас. Нет, нет, плакать нельзя... Голодная? Ой ты, бедненькая! Ну постой, постой! Я сейчас тебя супом кормить буду. (Укрывает ребенка и садится около него).
      Раздается стук.
      Алмас. Кто там?
      Барат. Алмас-ханум, это я, Барат.
      Алмас уходит и возвращается с Баратом.
      Алмас. Ну, что слышно, Барат?
      Барат. Комиссия приняла требование крестьян.
      Алмас. Требование-снять меня со службы и арестовать?
      Барат. Нет, требование открытого разбора дела. С завтрашнего дня заседания будут открытые.
      Алмас. Тебя допрашивали?
      Барат. Нас всех. У меня спрашивали такие вещи, что я совершенно растерялся.
      Алмас. Испугался?
      Барат. Испугаться-то не испугался... За последние дни ты похудела, Алмас, побледнела.
      Алмас. Положение мое слишком тяжелое, Барат. И ночами не сплю, все думаю, но выхода не нахожу.
      Барат. Ты держись крепче, Алмас. Мы все тебя будем защищать.
      Алмас. Барат, ответь мне: если бы жизнь двух людей зависела от одного твоего слова, то что бы ты сделал?
      Барат. Смотря каких людей.
      Алмас. Таких, просто невиновных, несчастных людей...
      Барат. Ну, конечно, я бы сделал так, чтобы они жили.
      Алмас. Но их жизнь должна быть смертью для меня. Да и не для меня одной. Она очернит всю мою работу все, что я делаю, к чему я стремлюсь. Понимаешь?
      Бара т. Что-то не особенно понял, Алмас.
      Алмас. Сейчас я, Барат, между двух огней. Или я должна предать смерти двух совершенно невинных людей-или в глазах всех навсегда должна запятнать себя, свое имя. Понимаешь, Барат? Или они должны умереть, или я. Или они должны жить, или я. Понимаешь? Я как-то собраться с мыслями не могу. Дай мне совет, Барат.
      Барат. Алмас-ханум, мы должны стремиться все их сплетни раскрыть.
      Алмас. Нет. Не раскроете. По-видимому, сами обстоятельства им помогают. У меня руки связаны. Я должна молчать. Положение тяжелое, Барат, тяжелое!
      Барат. Ты, Алмас-ханум, не бойся! Давеча я сам боялся. А теперь у меня страх прошел. Мы их обвинять будем.
      Алмас. В чем?
      Барат. Они ведь явную ложь говорят. Говорят, что между нами что-то было.
      Алмас. Значит, они и тебя запутать хотят?
      Барат. Ну да. И что будто бы даже у нас ребенок родился.
      Алмас (с возрастающим волнением). У нас ребенок?
      Барат. Да. И вот завтра мы все потребуем, пускай они это докажут. Пусть покажут ребенка. У них же в руках доказательств нет
      Алмас (почти со стоном). У них в руках... доказательства есть.
      Барат. Есть? Что есть?
      Алмас. Есть.
      Барат. Да что есть? Где есть?
      Алмас (указывает на ребенка). Вот их доказательства.
      Барат (вдруг в страхе отскакивает). Как? Значит, действительно ребенок есть?
      Алмас. Видишь, что есть.
      Барат. Все пропало! Всех нас под суд отдадут.
      Алмас. Почему же тебя, Барат?
      Барат. Теперь они докажут, что ребенок наш. Кто же после этого нам поверит?
      Алмас. Барат, и ты веришь, что ребенок мой?
      Барат. Ну, а чей же?
      Ал мае. Нет, нет! Этого я не могу сказать, Барат, не могу! Это смерть для двух совершенно невинных людей. Понимаешь?
      Барат. Да спросят же тебя, чей ребенок? И ты должна будешь ответить, или они все полностью докажут.
      В это время открывается двгрь, с большой осторожностью входит Шариф.
      Шариф (улыбаясь). Можно войти?
      Никто не отвечает.
      (Входит и говорит двусмысленно). Не помешал?..
      Ал мае. Что вам надо?
      Шариф. Я секретарь совета и принес вам бумагу от председателя сельсовета.
      Молчание.
      Имею и другое поручение.
      А л м а с. Говорите.
      Шариф. Мне приказано сказать наедине.
      А л м а с. Я ничего тайного от Барата не делаю.
      Шариф. Это и нам, и прибывшей комиссии также фактологически и документологически известно. Я могу говорить с вами только наедине. По этому поводу у меня фактологические и документологические бумаги имеются.
      Барат. Я пошел, Алмас-ханум.
      Алмас. Барат, не уходите.
      Барат. Я потом приду.
      Шариф. Так, так.
      Молчание.
      Вы на меня, Алмас-ханум, кажется, немного обижены?
      Молчание.
      Что же делать? Так вышло... Я очень жалею...
      Молчание.
      Завтра комиссия вызывает вас на открытое заседание для разбора дела.
      Алмас. Никого в деревне не нашли больше послать?
      Шариф. Алмас-ханум, завтра комиссия вызывает нас на заседание. Ваше положение очень тяжелое. Вы это знаете. Я не присяжный, но не хуже всякого присяжного знаю. У вас никакого выхода нет. Я вам обвинительный акт фактологически и документологически могу прочесть. (Читает отрывок). "Учительница Алмас-хаНУМ... так... так... так... собрав вокруг себя неопытную молодежь деревни, занималась кутежами, безнравственностью и развратом. Учениц своих заставляла голыми танцевать перед своими друзьями. Критикующих ее действия она старалась оклеветать, и наконец рождение незаконного ребенка вывело крестьян из терпения и послужило причиной увода из училища детей и фактологического закрытия училища". Так или не так?
      Алмас. Вам лучше знать.
      Ш а р и ф. Знаете, Алмас-ханум, правильно это или неправильно, но доказать обратное вы не сможете. На все это имеются фактологические и документологические доказательства и свидетели.
      А л м а с. Что вы теперь от меня хотите?
      Шариф. Алмас-ханум, я хочу помочь вам.
      А л м а с (с иронией). Очень тронута.
      Шариф. Алмас-ханум, ты все-таки наша, не чужая. И я тебя больше жизни люблю! Ты учительница, начинай опять учить детей. А что касается вопроса "Зарница" в селе, мечети и так далее, то это все ты пока оставь в стороне. И мы все будем тебе помогать. Пожалуйста, пускай деревня растет. Никто против ничего не имеет.
      Ал мае. Значит, камень снизу и камень сверху?
      Шариф. Ну, да.
      Алмас (с горькой улыбкой). Ну, хорошо. А если не соглашусь, что мне будет?
      Шариф. Что будет? (Протягивает ей бумагу). Вот... Ей-богу, Алмас-ханум, я тут ни при чем. Сами крестьяне требуют. Вот здесь четыреста крестьян подписались.
      А л м а с. Четыреста крестьян? И все против меня?.. За что?.. Значит, я во вред им работала?.. Ах жизнь, жизнь! Ценнее урока быть не может. Те крестьяне, от которых мы ждали помощи...
      Шариф. Алмас-ханум! Ведь крестьяне-это все равно что бараны. Один с горы бросается-все за ним. А в деревне у нас три или четыре человека скажут, то и будет. Тридцать родственников у одного, тридцать - у другого, и тридцать - у третьего. Это что? И у каждого по пяти друзей. Вот вам пятьсот!
      Алмас. Значит, если я не соглашусь, борьба будет продолжаться?
      Шариф. Тогда мы будем знать, как нам поступить. Вот эти газеты, эти статьи и эти бумаги все фактологически и документологически показывают. И если вы еще не потеряли способность думать, то хорошенько подумайте, а потом ответьте.
      Ал мае. Если так, то на тебе! (Вырывает бумагу из его рук и бросает ему в лицо). Так и скажи товарищам своим: борьба продолжается!