Те, что довольны своей внешностью или еще достаточно молоды, чтобы не воспринимать старость применительно к себе. — Моя очередь получить комплиментом по физиономии. — Хорошенькие женщины могут себе позволить быть выше этого. Но так ли бы вы думали, если бы природа не оказалась к вам столь щедра? Если бы уже в юности грудь у вас обвисла вялым блином или неизвестный, оставивший вам после себя этот шрамик над правым глазом, ударил хотя бы на дюйм ниже и полностью лишил бы вас глаза? Так же непринужденно вы кокетничали бы тогда с мужчинами в гостях или даже просто стояли рядом с неподпорченными подружками в очереди за билетами в кино?
Признаться, на языке у меня вертелся один ответ: стоит ли работать на того, кого можешь нокаутировать в первом же раунде? С другой стороны, часто ли шотландцы встречаются на ринге с умными женщинами? К стыду своему, я повела себя несколько по-хамски.
— Неужели вы это о себе, миссис Марчант? Это вы-то страдали из-за своей внешности?!
— Что было, мое дело, — прозвучало резко, как пощечина. У меня даже щека запылала. — Важно, какая я теперь. И мне есть что терять. Муж и я трудились долго и неустанно, чтобы стать тем, кем мы стали. И теперь нас преследует какой-то умалишенный. Я испытываю панический страх при мысли, чем это нам может грозить. Впрочем, вы, судя по всему, не имеете ни малейшего желания нам помочь.
Она разозлилась, но как она была хороша! Ой-ой, кажется, я влипла: неужто на меня действует не столько женский ум, сколько женская внешность?
Подняв стакан, я выпила до дна, попутно спрашивая себя, не тяжко ли раскаюсь впоследствии. Фрэнк утверждает, что меня губит предвзятость: вздорных клиенток я предпочитаю вздорным клиентам.
— Напротив, — сказала я. — Я уже согласна.
Назавтра я уехала в середине дня. Стоило, конечно, уехать утром, но я не была убеждена, что не срежусь, если меня попросят дунуть в трубочку. Проспав до одиннадцати, я проснулась с начальными признаками похмелья и без ясного представления, как добралась до постели. Я поплавала, впихнула в себя, давясь, плошку отрубей, выпила три громадных стакана воды, которую затем полностью выпарила в компании упомянутых сезанновских купальщиц, а также директорши музея.
У нее это тоже был последний день, и после парильни я предложила ей вместе выпить на прощанье обескофеиненного кофейку у бассейна. Я сидела и балдела от насыщавшего мою кровь кислорода и от сознания собственного успеха. Директорша с виду поздоровела, правда, моложе не стала. День был великолепный — солнце светило сквозь стеклянную крышу атриума, озаряя ей лицо, высвечивая причудливую сетку морщин, складки на лбу. Помнится, у Эдит Ситуэлл в стихах — морщинки, как снег, заметают лицо стареющей королевы Елизаветы Первой. Мне это врезалось в память. Пожалуй, такое можно пожелать и себе в старости, —хотя в моем случае более вероятна метафора Одена: свадебный торт под дождем. Конечно, если не поддамся искушению подставить себя под фантастический скальпель Мориса.
Интересно, оказывалась ли эта моя знакомая перед подобным выбором? Или такая зацикленность на внешности — исключительное свойство поколения, бурно пошедшего в рост после войны и настолько привыкшего ощущать жизнь как юность, что прощание с ней для него — трагедия. Мне хотелось поинтересоваться, как директорша воспринимает свое старение, смирилась или противится, но она была слишком озабочена сокращением государственных дотаций на музейное развитие, а я не нашла способа перевести разговор в нужное мне русло.
Пока мы там сидели, появилась из массажного кабинета Марта, чтобы вызвать очередную счастливицу пациентку. Увидев меня за бассейном, кивнула, в глазах едва заметный вопрос. Марта не была бы Мартой, если бы уже не знала, что Лола, а не Дженнифер, уложила вещи и бежала, как вор, под покровом ночи. Значит, спрашивал ее взгляд не о том.
Нельзя сказать, чтобы меня вовсе не посещали эти мысли. Где-то на периферии хмельного забытья мне снился необыкновенный сон про женские тела, их вылепливали какие-то руки, свисающие, как марионетки, с нитей. Сон имел известное эротическое звучание, но подтекст его был мне совершенно не ясен, и если я соберусь снова улечься нагишом на массажный стол Марты, мне надо будет сперва удостовериться, что с моей сексуальной ориентацией все в порядке. В любом случае, я по-прежнему состояла на службе у ее хозяйки.
По договоренности я должна была приступить к работе только со следующей недели. За это время Оливии предстояло, по моей просьбе, скопировать некий набор личных досье из кабинета мужа, данные о пациентах Мориса Марчанта, которые в последние десять лет обращались с жалобой.
Несомненно, было бы в сто раз проще, если б я смогла побеседовать с самим хирургом, однако Оливия была непреклонна: Мориса беспокоить нельзя. В конце концов я оставила споры и решила проявить инициативу. Я стойко придерживаюсь мнения: чем меньше клиент знает, тем спокойнее он спит. Надо полагать, Мориса Марчанта ежедневно посещают десятки женщин. Вот и я стану очередной пациенткой — пришла проконсультироваться, скажем, насчет неудачной формы бедер. По крайней мере, хоть получу представление, что он такое.
Еще мне хотелось бы выяснить, куда именно направилась Лола прошлой ночью, просто чтоб попробовать еще хоть что-нибудь выжать из этой скрытной девицы с уязвленным самолюбием. Можно не сомневаться, и этот шаг тоже привел бы мою клиентку в ужас ввиду возможной огласки. Впрочем, уже не в первый раз в моей практике процесс расследования оказывается для клиента ненамного приятней самого преступления. Возможно, я получу от ворот поворот. Зато всегда смогу претендовать на участие в программе «Эрудит». Тема: косметическая — пардон, пардон, эстетическая хирургия. Возможно, если достаточно поднаберусь знаний, смогу и матушке поспособствовать к ее золотой свадьбе подправить щечки. Если мы с нею доживем.
После полного драматизма пребывания в «Замке Дин» собственная квартира показалось мне заурядной дырой. Обычно домой возвращаться я люблю. Так приятно бывать наедине с собой, не спеша копаться в вещах, пытаться реанимировать цветы в ящиках за окном или отдраивать ванну. Но только не сегодня. Сейчас все было не как всегда, все вызывало раздражение.
Учуяв передозировку кофеина, я выплеснула кофе в раковину и приготовила себе омлет, который умяла с половиной булки. Желудок мой был настолько изумлен непривычным грузом, заполнившим его до отказа, что переваривал пищу с трудом. Однако мало-помалу расшевелились углеводы, и к середине дня я почти пришла в норму и созрела для работы. Хоть теперь «Замок Дин» и стал безопасным местом для стремящихся к оздоровлению клиенток, работа не считалась законченной, пока на стол перед Фрэнком не ляжет готовый отчет, который ему предстояло одобрить и подписать. Но сколько я ни старалась, никак не могла сосредоточиться. Взглянула на часы. Начало седьмого. Решила на остаток дня устроить себе отгул. И тут вспомнила про Кейт и Эми.
Вытащив конверт с оплаченными вперед талонами, оставленный для меня Оливией Марчант в регистратуре (наверное, ее несколько позабавило, что я, идеолог феминизма, горю желанием предоставить кому-то то, чего активно не желаю себе), и написала на нем фамилию Кейт. Потом я прошлась по ближайшему супермаркету и сгребла с полки детских книжек самое с виду привлекательное. Не позабыв, конечно, и про Бена, чтоб избежать третьей мировой войны.
Когда я доехала до них, было уже почти семь. Так как Колин практически никогда не возвращался домой к этому времени, я даже и не заметила его автомобиль на противоположной стороне улицы. Собственно, сообразила я, что он вернулся, только когда, приложив палец к звонку, услышала изнутри его ор.
Что именно он кричал, я не расслышала, но было ясно, что Колин чем-то здорово взбешен. Вообще-то Колин парень не взрывной (по мне, так даже апатичный), хотя мне пару раз удавалось довести его до белого каления. Но в данный момент его всерьез разобрало. Так же, как, судя по всему, и Кейт. Ее голос взвивался, накладываясь на крики Колина, пронзительный, на грани срыва. Мне стало здорово не по себе — как бывало в детстве: сидишь на лесенке, а внизу ругаются родители, считая, что ты спишь.
Я с силой вдавила кнопку звонка. Крики оборвались. Кто-то что-то швырнул, хлопнула дверь. Потом в прихожей показался чей-то силуэт. Парадная дверь отворилась.
— Привет, Колин! — сказала я. — С приятным возвращением!
Клянусь, это вырвалось у меня не нарочно. Я выпалила эту фразу чисто автоматически, по привычке. И тут же прикусила язык. На Колина страшно было смотреть. Перекошенное лицо, совершенно дикий взгляд.
— Ханна, — произнес он, как будто не сразу сообразил, кто перед ним. — Э-э-э…. мы… мы в данный момент несколько заняты.
— Ханна-а! — На верхушке лестницы возникла маленькая фигурка; рука, наполовину заделанная в гипс, просалютовала мне «хайль!». — Ханна! Ханна! — выкрикнула Эми в радостном возбуждении. — Смотри, я руку сломала! Иди покажу!
Колин, слегка застонав, обернулся:
— Эми, спать давно пора!
— Интересно, как можно спать, когда вы, ребята, так орете? — сказала Эми, и упрек ее прозвучал пугающе по-взрослому.
Наполовину сбежав с лестницы, она готовилась наскочить на меня с объятиями. Из кухни внизу отворилась дверь, и появилась Кейт. Вся зареванная.
— Прости, пожалуйста, — сказала я. — Просто вот я вернулась и кое-что тебе принесла.
— Ты, как всегда, удивительно вовремя. Раз пришла, входи.
Да, визит не из приятных. Мелкобуржуазного воспитания Колина хватило, чтобы в кухне за бокалом вина вести со мной вежливую беседу. Но меня преследовала мысль: если бы не наше с Эми присутствие, он не вино бы распивал, а шваркнул эту самую бутылку об пол. Со своей стороны, Кейт сидела непривычно тихая и нервно постукивала пальцами по ножке бокала, как джазист по клавишам. Она не спускала тревожного взгляда с Эми, то и дело подманивая ее к себе. Но Эми была целиком поглощена укреплением своих позиций. Избрав меня в фаворитки, она охала и ахала над книжками и руководила моими стараниями, когда я вырисовывала фломастером узоры на девственно белой поверхности ее гипсовой повязки.
Момент явно не подходил для вручения Кейт подарка. Я пыталась разрядить обстановку рассказами про муки и радости оздоровительного центра, но моя дурацкая болтовня была явно не к месту. Поэтому я, в последний раз пригубив вина, объявила, что на вечер у меня назначена встреча. Эми взревела, но она уже исчерпала свой ресурс выклянчивания, и когда Кейт пообещала, что прочтет ей на сон грядущий сказку, Эми решила больше не искушать судьбу. Она потопала к себе наверх выбирать книжку, а Кейт меня провожала. Колин остался на кухне.
Прощание на пороге проходило в тягостном молчании. По тому, как напрягался ее подбородок, я поняла, что Кейт с трудом сдерживает слезы. Я с тревогой спросила;
— У вас все в порядке, ребята? Глупо.
— Вот откуда у Эми это словечко! — хмуро проговорила сестра.
— Какое словечко?
— «Ребята». Она нас постоянно так называет.
— Кейт!
— Послушай, Ханна, шла бы ты лучше, а? Мне… я… не могу сейчас с тобой разговаривать.
— Все! Меня уже нет. Но на выходные я дома. Если вдруг понадоблюсь.
Я пошла по ступенькам вниз. Но когда обернулась, Кейт еще стояла на пороге. Взгляд у нее был такой несчастный, такой безнадежный, что я решила все-таки отдать ей свой презент.
— Вот, — сказала я, вынимая из кармана и протягивая конверт, — держи, это тебе!
Сдвинув брови, она спросила:
— Что это?
— Каникулы, — сказала я, но почему-то чувствовала, что она этим не воспользуется.
Глава седьмая
Следующий день у меня прошел спокойно — поливала цветы за окном, отдраивала в ванне нарост вокруг спуска, смотрела какие-то киношки, которые если и были халтурой, то непреднамеренной. Я точно знала, что автоответчик включен, но Кейт не звонила. Семья. Кому она нужна! Во всяком случае, не мне.
В воскресенье утром я решила из постели не вылезать. Какого черта! За окном наблюдалось неожиданное возвращение зимы, ветер колотил дождем по стеклу. В час дня позвонили в дверь. Пришлось идти открывать в халате. Вид явно не для клиентки. С доставкой на дом явилась сама мадам, красавица Оливия, в щегольском черном непромокаемом плаще и в соответствующей непромокаемой шляпе. Рыбачка в дизайнерском исполнении. В руках тяжеленная коробка с досье. Подобная доставка вручную совершенно не вязалась с ее обликом, впрочем, дело у нас с ней было деликатное, такое вряд ли можно доверить курьерской службе. В связи с убогостью своего жилища, я дальше порога Оливию не пустила. Кажется, ее это не возмутило.
Вероятно, ей понадобилось как-то объяснять мужу, что у нее за дела посреди воскресного дня. Но это ее дело, не мое.
Втащив коробку наверх, я распаковала ее на кухонном столе. В коробке оказалось с полсотни больших коричневых конвертов. Не так много, если учесть, что ей пришлось проглядеть более тысячи случаев, но вполне достаточно, чтобы мне прибегнуть к помощи кофеина.
Каждое дело содержало страничек пять записей и диковатый комплект снимков в фотокопиях. Усевшись поудобней, я на весь остаток дня погрузилась в работу.
К вечеру я просмотрела все; передо мной на столе конверты распределились по трем стопкам, а список имен я прилепила голубой приклейкой к стене. Выработала тактику действий. В одной стопке лежали отсеянные — те, что возвращались с жалобой и уходили уже удовлетворенные; в другой — те, кого удалось ублажить последующим лечением (за счет Марчанта или за их собственный); И в третьей — продолжающие негодовать или ушедшие к другим специалистам.
Не могу передать, как позабавилась я, проглядывая эти бумаги. Словно перелистала коррректуру журнала «Хелло!» до того, как с ней поработала местная цензура. На долечивание были взяты: малозаметная представительница королевской фамилии, нуждавшаяся в коррекции фигуры после того, нарожала в быстрой последовательности немалое количество увесистых отпрысков; звезда рок-н-ролла, страдавший избыточным весом; политик, который многие годы внушал гражданам, что усилиями его партии государственное здравоохранение достигло невероятных высот, но сам с помощью этого самого здравоохранения, видно, так и не смог избавиться от мешков под глазами; пара известных телеведущих, одна из которых становилась моложе с каждым годом. Дама жаловалась на то, что рот слишком стянуло и говорить приходится с трудом. Не исключено, кто-то Марчанту за это приплатил. Увы, из истинных знаменитостей лишь одна не прекращала канючить. А финальная стопка оставшихся недовольными оказалась не так уж велика. Выходит, Морис Марчант и в самом деле большой мастер. Несколько поразительных фотографий служили тому свидетельством. Самые яркие примеры были связаны с избыточным жиром и его смертным врагом — липосакцией.
Липосакция — термин, который, подобно «коллатеральной компенсации», вломился в наш язык, как незваный гость в чужое застолье, и ведет себя с такой наглостью, что не сразу и сообразишь, откуда взялся да и место ли ему в нашем доме.
Снимки демонстрировали вид «до» и «после» этой самой «сакции», то бишь, попросту говоря, откачки. Изображаемая плоть была напрочь лишена индивидуальности, как в порнографии, ведь «липо» — это, к вашему сведению, лишняя попа. Чаще всего попадались виды ягодиц и бедер с опоясывающими наростами по верху или по низу таза. Да, я — дитя своего идеологизированного века. Мне известно, что для феминисток проблема полноты — это проблема женской свободы и что от диет только еще больше разносит, но при всей моей приверженности идеям эмансипации мне все-таки кажется, что таскание на себе тяжеленных телес едва ли способствует раскрепощению. С другой стороны, меня не слишком воодушевляли и картинки «после». Что говорить, жира стало меньше, но при взгляде на это тело казалось, что оно скорей утратило что-то, чем обрело естественную форму.
Марчант аккуратно записывал свои беседы с обладателями «липо» (куда это «липо» девается потом — забирается клиентом или переходит в собственность удаляющего?). Он каждый раз определял предел своих возможностей. Хотя с помощью липосакции и можно радикально избавиться от жировой массы, но полностью преобразить фигуру нельзя. Иными словами, что есть — то есть, и на осиную талию рассчитывать нечего. Две пациентки и один пациент с этим примириться никак не могли.
Больше всего меня заинтересовал мужчина, не в последнюю очередь потому, что он был звездой рок-н-ролла. Ну, или почти звездой. Парень дико растолстел в начале восьмидесятых, но недавно рискнул снова появиться перед публикой. Вроде бы пару месяцев назад его показывали в ретро-музыкальном шоу. Отчаянно пыталась вспомнить, сильно ли у него вываливался из штанов живот. М-да. Забавно, как пухлость форм, иной раз даже украшающая женщину, напрочь лишает мужчину мужественности. По зрелом размышлении я все-таки решила не спешить встречаться с рок-звездой.
Из двух пациенток определенно выделялась одна. Отчет тянул на сценарий фильма ужасов. По словам Марчанта, в момент появления дамы у него в клинике на ней уже вряд ли осталось что-либо не тронутое скальпелем, и он объяснил ей, что его возможности не безграничны. Даже из его записей было очевидно, что она скисла; но в успех того, что он сделать в силах, он верил.
Вторая группа жалоб касалась носов. Особое мое внимание привлек тот, что стартовал как вест-индский, а финишировал не столь близко к англосаксонскому, как хотелось бы его владелице, юной модели. Заметки Марчанта были в основном чисто техническими — куча всякой всячины о сложностях подъема переносицы и переконфигурации хряща. У меня сложилось впечатление, что он славно поработал как архитектор, не беря в голову культурных аспектов проблемы, потому ему, конечно, было странно, отчего клиентка недовольна.
Потом шли жалобы на опустившиеся в результате подтяжки веки и на некачественные груди. Тут я могла бы ухватиться за случай с заподозренной утечкой силиконового имплантата, но, судя по записям Марчанта, была проделана срочная и бесплатная операция по его извлечению, и имплантат признан качественным. Клиентка (интересно, теперь у нее одна титька больше другой, или же она в интересах симметрии решилась опорожнить обе?) покинула клинику явно удовлетворенная.
В другом случае жалоба поступила не от самой клиентки, а от ее приятеля. Внешне потом получилось очень здорово (приятель и был инициатором операции), только на ощупь что-то не так, будто мнешь наполненную водой грелку. Данный комментарий был закавычен, чтобы подчеркнуть, что это цитата, а не личное мнение Марчанта. Славный какой приятель. Уж я бы тебе сделала операцию, ты бы у меня порадовался.
Последняя из проблем, касавшихся груди, имела отношение к размерам и форме. Данная клиентка надеялась получить грудь поосновательней. И здорово взбесилась, не получив ожидаемого. Разглядывая фотографии, я вспоминала Оливию и ее вдохновенные наскоки на мое чувство физической полноценности. То, что было «до», как раз напоминало те самые обвислые блинчики, в остальном же у клиентки фигура была отличная. Неужто ее грудь настолько отравляла ей жизнь? Впрочем, возможно, я это скоро выясню.
Одна из недовольных как бы стояла особняком. Звали ее Марчелла Гаварона, прошлым летом она приехала в клинику из далекого Милана, чтобы сделать подтяжку лица, и результат ее не удовлетворил. Еще дважды наведывалась в клинику и четыре месяца назад еще заявляла претензии. Жила по-прежнему в Милане. Мне стоило совершить над собой неимоверное усилие, чтобы не положить ее дело поверх остальных. В результате оно застряло где-то посредине отобранной группы из десяти человек.
Составив окончательный список, я стала думать, как его еще ужать. Самый очевидный путь — сравнить почерк клиентов с почерком в анонимке. Но кто возьмется за ручку в наш компьютерный век, если под рукой клавиатура, и, хотя все-таки им приходилось расписываться, подтверждая согласие на операцию, или хотя бы на чеке, в моих документах таких бумаг не оказалось. Ну что ж. Всегда можно при встрече спровоцировать человека что-нибудь написать.
После какой-то вкусности из китайского ресторана и двух кружек лагера меня вдруг осенило. Я даже заколебалась, звонить ли Оливии, вдруг ее возмутит, почему это не пришло мне в голову с самого начала. Ладно, спихнем за счет алкоголя. Номер, который она оставила мне для чрезвычайной связи, был лондонский. Она сняла трубку и перешла продолжать разговор в другую комнату.
— Не убеждена, что ваша догадка…
— Послушайте, тот, кто посылал Лоле записки, явно достаточно хорошо знал ваш оздоровительный центр, чтобы так умело его атаковать.
— Пожалуй.
— Значит, вероятно, этот кто-то когда-либо у вас бывал, даже, возможно, общался с Лолой, выведал о ее недовольствах!
— Возможно, хотя все необходимые сведения можно почерпнуть из нашего рекламного буклета.
— Скажите, вы ведь направляете клиентов из вашего центра в клинику мужа? Или оттуда — сюда?
Короткая пауза. Может, это возбраняется? Вспомнились рекламные плакаты на стенах в салоне красоты. Оливия Марчант, в конце-то концов, явно деловая женщина.
— Направлять не направляем, но можем рекомендовать.
Разве это не одно и то же?
— Значит, объект наших поисков может оказаться и в вашей картотеке?
— Так, я поняла, что вы имеете в виду.
— Как скоро я могу получить от вас список имен?
— Видите ли, мы помечаем таких клиенток в компьютерных файлах, но отдельно картотеки не ведем, так что придется пройтись по всем документам. Так или иначе, завтра я буду там. Могла бы прислать вам данные факсом в середине дня или забросить позже.
Я чуть было не попросила ее лично привезти их к нам в фирму. Фрэнк сделал на лестнице новое ковровое покрытие и все бубнит: вот бы клиенты полюбовались на эту красоту. Миссис Марчант как раз из тех, которые оценят. Да ну его, в самом деле! Покрытие покрытием, а от одного вида старого потертого кресла меня по-прежнему в дрожь бросает. Пусть Фрэнк ищет себе длинноногих красоток. Эта — моя, со всеми ее делами и премиальными.
Глава восьмая
На следующее утро я долгим, тяжелым взглядом окинула в зеркале свою фигуру и набрала номер хирурга —эстетика.
Регистраторша в его приемной на Харли-стрит оказалась крайне любезна и крайне сожалела, что не может записать меня раньше чем на семнадцатое следующего месяца, а все потому, что мистер Марчант чрезвычайно занят и со среды у него конференции в Амстердаме и Чикаго. Но стоило мне заикнуться, что меня направили из «Замка Дин», как она моментально обнаружила поступивший в последнюю минуту отказ, позволявший мне попасть к доктору завтра днем в часы его приема в клинике «Эмбанкмент». Я записала адрес.
— Добро пожаловать завтра, миссис Лэнсдаун! — сказала мне регистраторша.
Это все я же, но под чужой фамилией. Не хватает еще, чтобы на экране компьютера высветилось мое имечко, когда Оливия Марчант будет в очередной раз выискивать среди пациенток своего мужа тех, что прошли обработку в «Замке Дин». Мысленно обозрев еще недавно сидевших со мной за столом поедательниц салата, я остановилась на пишу сценарий о проблемах косметической хирургии и слыхала от знакомых, будто в клинике Марчанта мне могут помочь.
Модель с неудавшимся носом, именуемая Натали Уэст, по этому адресу уже не проживала. Ее прежняя соседка по квартире сказала, что Натали живет теперь на Бермудах с владельцем фирмы звукозаписи. Я выдала себя за подругу, только что вернувшуюся издалека, и соседка с готовностью поведала мне недостающие подробности из биографии Уэст. Как выяснилось, Натали вот уже год как не работает моделью и теперь заправляет студией звукозаписи вместе с парнем, с которым познакомилась во время съемок. Когда я спросила соседку насчет проблем с косметической хирургией, та удивилась, что мне о них известно, и сказала, что Натали сделали еще одну операцию, уже в другом месте, но с не более удачным исходом. «Хотя вы же знаете Натали! С ее-то внешностью другая Бога бы благодарила, а не гналась за каким-то там совершенством». Я поддакнула и, как и подобает верной подруге, записала бермудский адрес — на всякий случай.
На очереди был пузатый Элвис. Автоответчик предложил мне телефон менеджера. Позвонив, я представилась музыкальной журналисткой и напросилась на интервью. Менеджер сказал, что сообщит мне, что и как.
Что ж, займемся пока грудями. Пациентка с подозрением на утечку имплантата эмигрировала в Австралию с новым мужем, которого, по-видимому, не колышут размеры ее обессиликоненных сисек. Девица с недовольным приятелем оказалась весьма любезна и сказала, что жалоб уже не имеет. Грудь оставила в прежнем виде, а малого прогнала, что в данных обстоятельствах я расценила как некий триумф феминизма. Судя по голосу, новая ситуация ее вполне устраивала.
Последняя и самая неудовлетворенная клиентка, некая Белинда Бейлиол, откликнулась голосом автоответчика. Впрочем, голос был приятный — молодой, энергичный, как будто она оторвалась от чего-то важного и ей не терпелось к нему вернуться. Для связи мне предлагалось назваться и оставить свой номер после сигнала. Что я и сделала. Потом, на всякий случай, заглянула в ее бумаги. Там значился еще один телефонный номер, помещенный в скобки с пометкой «ел.». Оказалось, что это автоответчик некоего казино неподалеку от Стрэнда. Открыто с двух дня до четырех ночи. Какая прелесть! Похоже, мне удастся вкусить ночной жизни без отрыва от работы.
Вся во власти роскошных видений, я позвонила в Милан, но снова натолкнулась на автоответчик, на сей раз с певучей и быстрой итальянской речью. Оставила сообщение вяло и медленно по-английски. Будем надеяться, сеньора позаботилась известить супруга, что делала подтяжку.
Начала было набирать номер миссис Мюриэл Рэнкин, обладательницы многочисленных рубцов и жертвы липосакции, как вдруг заработал факс. Новости, новости, придержим первую полосу! И отложим очередной звонок. Стану богатой и процветающей, заведу себе отдельную линию для факса, чтоб и разговаривать и читать одновременно.
Лежа на тахте, я смотрела, как бумага вытекает из аппарата на пол. Едва она остановилась, зазвонил телефон.
— У тебя что, мобильник испорчен?
— Нет, заряжается.
— Слава богу. Потому что при увольнении попрошу его вернуть. Я думаю, заявление об уходе ты уже написала?
— Об уходе?
— Ты уже не в «Замке Дин», и тебя нет на работе. А сейчас полдвенадцатого, рабочий день в разгаре. Твой персональный номер могу, если хочешь, тебе переслать по почте.
— Да пошел ты, Фрэнк! Я все выходные работала. И откуда, черт побери, ты узнал, что я уже не в «Замке»?
— Откуда! Позвонил и узнал. Небось позабыла, что служащие обязаны звонить в контору раз в два-три дня с отчетом. Так у нас заведено.
«У нас» — это у Фрэнка, а «служащие» — это я. Иногда случаются у него подобные закидоны. Обычно это долго не длится. По правде говоря, я должна была оставить вчера на рабочем автоответчике свое сообщение, но голова у меня была настолько забита толстыми животами и прочей дребеденью, что это совершенно выпало у меня из памяти.
— В чем дело, Фрэнк? Неужели с утра в понедельник у тебя нет забот поважнее, чем меня попрекать?
—Au contraire [5], крысеночек. Уже с половины десятого завалялись у меня два дела, о бегстве из-под стражи в Мадриде и о компьютерном мухляже в Ньюкасле, оба ждут, кто их подхватит.
Мадрид против Ньюкасла. Черт его знает, что предпочтительнее. Компьютерный мухляж в краю углекопов? Это, конечно, дельце покруче, чем выискивать дамочек, у которых жир выкачан не из того места, но, насколько мне известно, провинциальный розыск что местное радио — лондонский акцент тут совершенно ни к чему.
— Извини, Фрэнк. Боюсь, работа у меня уже есть.
— Ах, вот как! Собственную фирму открыла? Или же это чистое совместительство?
— Фрэнк! Если и так — поделом тебе. Ведь до сих пор на дверной табличке не появилось мое имя, а было обещано!
«Камфорт и Вульф»: одно время я даже наслаждалась этим созвучием, как подросток, приставляющий к своему имени фамилию какой-нибудь рок-звезды. Мечты, мечты. Греют, пока не дойдет, что все это блеф. Глупости, не будет этого никогда. Уж я-то Фрэнка знаю. Ни за что не откажется от возможности поруководить мной. А я, если честно признаться, на руководящую должность и не потяну, я скорее из категории исполнителей.
Чтоб его слегка ублажить, рассказала Фрэнку в двух словах про новую работу, попросила совета. Хоть и обиженным тоном, но кое-что немаловажное он присоветовал. Заострил внимание на почерке, оговорившись, однако, что б его практике авторов анонимок очень и очень непросто вычислить, то пишут левой рукой, а то, случается, вставляют ручку между пальцами ноги. Еще Фрэнк счел довольно странным, что Оливия Марчант скрывает все от мужа. Но это в духе Фрэнка. И еще он то и дело норовит ввернуть: нашелся б мужик на те же деньги, ясное дело, меня бы он не взял. Только это все так, один треп. Сказать по правде, если б мне в лихую минуту пришлось выбирать между Женщиной-Кошкой и Фрэнком Камфортом — я бы в два счета отрешилась от своего феминизма.
Я продолжила знакомство с пришедшим факсом и со всеми диновскими дамочками, которые цепляются за омоложение с помощью скальпеля как за очередную возможность швырнуть деньги на ветер. Список оказался невелик, и на второй страничке я обнаружила ее — Мюриэл Рэнкин, или мадам Грушу, с сильно изрезанным прошлым. На пятидесятом году жизни она провела в «Замке Дин» дней десять в номере люкс со всеми сопутствующими примочками. И, выложив пару «косых» за эти десять дней, ничего взамен не приобрела. Я поинтересовалась, чем она занимается. Выяснилось — ничем. Зато муж у нее деловой. Владеет целой сетью гаражей. Надо полагать, дама лишена стимула передвигаться пешком. Потому и возникли проблемы с задницей. И они не исчезли, невзирая на общение с Морисом Марчантом. Я снова стала проглядывать его заметки. Читая описание ее повторного визита (теперь уже вместе с супругом), я обнаружила на полях какие-то каракульки, изначальная неразборчивость которых усугублялась фотокопированием. Еще вчера днем я их приметила, но лень было возиться разбирать. Теперь я всмотрелась пристальней. Что такое «неуравновешенная психика»? Интересно, у кого же, у нее или у гаражного воротилы? Все оказалось настолько просто, что мне даже стало как-то за себя неловко.телепродюсерше, отбывавшей в один день со мной. Она была помоложе и попривлекательней меня, но оставленный ею счет (на него упал мой взгляд в регистрационной книге) говорил о весьма пылких чувствах к салону красоты. Кто знает, сколько сладкой отравы успела влить юная Джулия ей в уши.