Гемптон-Корт, с коричневыми стенами, большими окнами, красивыми железными решетками, с тысячью башенок, со странными колоколенками, с потайными ходами и фонтанами во дворе, как в Альгамбре, Гемптон-Корт – колыбель роз и жасминов. Он радует зрение и обоняние, он является очаровательной рамкой для прелестной любовной картины, созданной Карлом II, среди великолепных полотен Тициана, Порденоне и Ван-Дейка, – тем самым Карлом II, в галерее которого висел портрет казненного Карта I и на деревянной обшивке его видны были дыры от пуританских пуль, выпущенных солдатами в Кромвеля 24 августа 1648 года, когда они привели Карла I в Гемптон-Корт в качестве пленника.
      Тут собирал свой двор его сын, вечно жаждавший удовольствий, этот поэт в душе, недавний бедняк, который днями наслаждений возмещал каждую минуту, проведенную в лишениях и нищете.
      Не мягкий газон Гемптон-Корта, такой нежный, что кажется, будто идешь по бархату; не громадные липы, ветви которых, как у ив, свисают до самой земли и скрывают в своей тени любовников и мечтателей; не клумбы пышных цветов, опоясывающих ствол каждого дерева и служащих ложем для розовых кустов в двадцать футов вышины, которые раскидываются в воздухе, как огромные снопы, – не эти красоты любил Карл II в прекрасном дворце Гемптон-Корт.
      Но, может быть, он любил красноватую гладь реки, покрывавшуюся морщинами от малейшего ветерка и колеблющуюся, словно волнистые волосы Клеопатры? Или пруды, заросшие ряской и белыми кувшинками, раскрывающими молочно-белые лепестки, чтобы показать золотистую сердцевинку? Эти таинственные лепечущие воды, по которым плавали черные лебеди и маленькие прожорливые утки, гонявшиеся за зелеными мухами, вьющимися над цветами, и за лягушатами в их убежищах из прохладного мха?
      Может быть, его привлекали огромные остролистники, легкие мостики, переброшенные через канавы, серны, мелькавшие в бесконечных аллеях, или трясогузки, порхавшие среди букса и клевера?
      Все это есть в Гемптон-Корте; а кроме того – шпалеры белых роз, вьющихся по высоким трельяжам и усыпающих землю благоуханным снегом своих лепестков. В тамошнем парке есть также старые смоковницы с позеленевшими стволами и с корнями, ушедшими в поэтические и роскошные пласты мха.
      Нет, Карл II любил в Гемптон-Корте очаровательные женские фигуры, которые после полудня мелькали по террасам; он, подобно Людовику XIV, приказывал выдающимся художникам запечатлевать их красоту, так что на полотнах осталось увековеченным множество красивых глаз, лучившихся любовью.
      В день, когда мы приезжаем в Гемптон-Корт, небо почти так же нежно и ясно, как во Франции, в воздухе влажная теплота; от герани, душистого горошка и гелиотропа, тысячами разбросанных по цветнику, распространяется пьянящий аромат.
      Час дня. Вернувшись с охоты, король пообедал, побывал у герцогини Каслмен и, доказав таким образом свою верность официальной любовнице, может до вечера со спокойной совестью изменять ей. Весь двор резвится и флиртует. Дамы серьезно спрашивают у кавалеров, какие чулки им больше подходят: розовые или зеленые. Карл II объявляет, что единственное спасение для женщины – зеленые шелковые чулки, потому что такие чулки носит мисс Люси Стюарт.
      Пока король убеждает других перенять его вкусы, мы займемся направляющейся ко дворцу по буковой аллее молодой дамой в темном, об руку с другой дамой, одетой в лиловое платье.
      Они миновали газон, посреди которого возвышался красивый фонтан с бронзовыми сиренами, и, беседуя, поднялись на террасу, вдоль которой тянулось несколько павильонов различной формы; почти все они были заняты, и молодые женщины прошли мимо, не останавливаясь, причем одна покраснела, а другая задумалась.
      Наконец они достигли конца террасы, выходившей на Темзу, и, отыскав тенистый и прохладный уголок, уселись на скамью.
      – Куда мы идем, Стюарт? – спросила младшая.
      – Ты ведешь, дорогая Грефтон, и я иду за тобой.
      – Я?
      – Конечно, ты! Туда, где на скамейке ждет и вздыхает молодой француз.
      Мисс Мэри Грефтон моментально остановилась.
      – Нет, нет! Я не хочу туда.
      – Почему?
      – Вернемся, Стюарт.
      – Напротив, пойдем дальше и объяснимся.
      – По поводу чего?
      – По поводу того, что виконт де Бражелон всегда встречается с тобой, когда ты выходишь, и ты всегда встречаешься с ним, когда он выходит.
      – И отсюда ты заключаешь, что он меня любит или что я его люблю?
      – А почему бы и нет? Он очаровательный гоноша. Надеюсь, никто меня не слышит? – сказала мисс Люси Стюарт, оглядываясь с улыбкой, доказывавшей, впрочем, что ее беспокойство не столь велико.
      – Нет, нег, – отвечала Мэри, – король в своем овальном кабинете с герцогом Бекингэмом.
      – Кстати, по поводу герцога, Мэри…
      – Что?
      – Мне кажется, что после возвращения из Франции он объявил себя твоим рыцарем. Как ты к этому относишься?
      Мэри Грефтон пожала плечами.
      – Ну, хорошо! Я спрошу об этом красавца Бражелона, – засмеялась Стюарт. – Пойдем скорей к нему.
      – Зачем?
      – Мне нужно с ним поговорить.
      – Подожди. Мне раньше нужно поговорить с тобой. Скажи, Стюарт, ведь ты знаешь маленькие секреты короля?
      – Ты думаешь?
      – Кому же больше их знать! Скажи, почему господин де Бражелон в Англии? Что он здесь делает?
      – То, что делает всякий дворянин, посланный одним королем к другому.
      – Допустим. Однако хотя мы и не сильны в политике, мы все же настолько смыслим в ней, чтобы видеть, что у господина де Бражелона нет здесь никакого серьезного дела.
      – Послушай, – сказала Стюарт с деланной важностью. – Я, так и быть, выдам тебе государственную тайну. Хочешь, я перескажу тебе верительное письмо короля Людовика Четырнадцатого к его величеству Карлу Второму, привезенное господином Бражелоном?
      – Конечно, хочу.
      – Вот оно: «Брат мой! Я посылаю вам придворного, сына человека, которого вы любите. Прошу вас хорошо принять его и внушить ему любовь к Англии».
      – Только и всего?
      – Да… или что-то в этом роде. Не отвечаю за точность выражений, но смысл такой.
      – И что же отсюда следует? Или, верное, какой вывод сделал король?
      – Что у его величества, короля Франции, был какой-то повод удалить господина де Бражелона и женить его… где-нибудь за пределами Франции.
      – Значит, благодаря этому письму…
      – Как тебе известно, король и – Кольбер принял господина де Бражелона великолепно и по-дружески; он предоставил ему лучшую комнату в Уайт-Холле, и так как ты являешься теперь украшением двора, ты отвергла любовь короля… полно, не красней… то король пожелал расположить тебя к французу и поднести ему прекрасный подарок. Вот почему ты – наследница трехсот тысяч, будущая герцогиня, красивая и добрая – участвуешь, по желанию короля, во всех прогулках, предпринимаемых господином де Бражелоном. Словом, тут устроено нечто вроде заговора. И вот, если ты хочешь поджечь фитиль, я даю тебе огонь.
      Мисс Мэри очаровательно улыбнулась и пожала руку подруги:
      – Поблагодари короля.
      – Непременно. Но берегись, господин Бекингэм ревнив! – погрозила Стюарт.
      Не успела она произнести эти слова, как из одного павильона на террасе появился герцог и, подойдя к дамам, с улыбкой сказал:
      – Вы ошибаетесь, мисс Люси. Я не ревнив, и вот вам доказательство, мисс Мэри: вон там мечтает в одиночестве виконт де Бражелон, который, по-вашему, должен быть причиной моей ревности. Бедняга! Надеюсь, что вы не откажетесь разделить его одиночество, а я хочу побеседовать наедине с мисс Люси Стюарт.
      И, поклонившись Люси, герцог прибавил:
      – Разрешите мне предложить вам руку и проводить к королю, который ждет вас.
      С этими словами Бекингэм увел мисс Люси Стюарт.
      Оставшись одна, Мэри Грефтон сидела несколько мгновений неподвижно, потупив голову с грацией, свойственной молоденьким англичанкам; глаза ее были нерешительно устремлены на Рауля, а в сердце шла борьба, о которой можно было судить по тому, что ее щеки то бледнели, то алели. Наконец она, по-видимому, решилась и довольно твердыми шагами подошла к скамейке, на которой, как сказал герцог, Рауль мечтал в одиночестве.
      Как ни легки были шаги мисс Мэри, звук их привлек внимание Рауля. Он оглянулся, заметил молодую девушку и пошел ей навстречу.
      – Меня к вам послали, сударь, – заговорила Мэри Грефтон, – вы меня принимаете?
      – Кому же я обязан таким счастьем, мадемуазель, – спросил Рауль.
      – Господину Бекингэму, – с притворной веселостью поклонилась Мэри.
      – Герцогу Бекингэму, который так добивается вашего драгоценного общества? Возможно ли, мадемуазель?
      – Право, сударь, как видите, все сговорились устроить так, чтобы мы проводили вместе лучшую или, вернее, большую часть дня. Вчера король мне приказал быть за столом подле вас; сегодня герцог предлагает мне посидеть с вами на скамейке.
      – И он ушел, чтобы освободить место? – в смущении произнес Рауль.
      – Посмотрите на поворот аллеи: он уходит с мисс Стюарт. Скажите, виконт, у вас во Франции кавалеры тоже оказывают такие любезности?
      – Я не могу, мадемуазель, сказать вам в точности, что делают во Франции, потому что меня едва ли можно назвать французом. Я побывал во многих странах, почти всегда в качестве солдата; кроме того, я провел много времени в деревне. Я настоящий дикарь.
      – Англия вам не нравится, не правда ли?
      – Не знаю, – рассеянно и со вздохом отвечал Рауль.
      – Как не знаете?
      – Простите, – поспешно проговорил Рауль, встряхивая головой и собираясь с мыслями. – Простите, я не расслышал.
      – Ах, – вздохнула девушка, – напрасно герцог Бекингэм прислал меня сюда!
      – Напрасно? – с живостью спросил Рауль. – Да, вы правы, я человек угрюмый, вам со мной скучно. Господину Бекингэму не следовало посылать вас ко мне.
      – Именно потому, что мне не скучно с вами, – возразила Мэри своим нежным голосом, – господину Бекингэму не следовало посылать меня к вам.
      Рауль смутился и покраснел.
      – Каким образом господин Бекингэм мог послать вас ко мне? Ведь он вас любит, и вы его любите…
      – Нет, – отвечала Мэри, – нет, герцог Бекингэм не любит меня, он любит герцогиню Орлеанскую; что же касается меня, то я не питаю никаких чувств к герцогу.
      Рауль с удивлением посмотрел на девушку.
      – Вы друг герцога, виконт? – спросила она.
      – Герцог удостаивает меня чести называть своим другом, с тех пор как мы познакомились с ним во Франции.
      – Значит, вы простые знакомые?
      – Нет; потому что герцог Бекингэм близкий друг человека, которого я люблю, как брата.
      – Графа де Гиша?
      – Да, мадемуазель.
      – Который влюблен в герцогиню Орлеанскую?
      – Что вы говорите?
      – И любим ею, – спокойно закончила девушка.
      Рауль опустил голову; мисс Мэри Грефтон продолжала со вздохом:
      – Они очень счастливы… Покиньте меня, господин де Бражелон, потому что герцог весьма неудачно предложил меня вам в спутницы. Ваше сердце занято другой, и вы дарите мне ваше внимание, как милостыню. Сознайтесь, сознайтесь… Было бы дурно с вашей стороны, виконт, не сказать правды.
      – Извольте, я сознаюсь.
      Грефтон взглянула на него. Бражелон держался так просто и был так красив, в глазах его светилось столько прямоты и решимости, что мисс Мэри не могла заподозрить его в невежливости или глупости. Она поняла, что Рауль любит другую, любит самым искренним образом!
      – Да, конечно, – проговорила она. – Вы влюблены в какую-нибудь француженку.
      Рауль поклонился.
      – Герцог знает о вашей любви?
      – О ней никто не знает, – отвечал Рауль.
      – Почему же вы сказали об этом мне?
      – Мадемуазель…
      – Признайтесь.
      – Не могу.
      – Значит, первый шаг придется сделать мне. Вы не хотите говорить, так как убеждены теперь, что я не люблю герцога, что я, может быть, полюбила бы вас. Вы искренний и скромный человек, не желающий профанировать настоящее чувство; вы предпочли сказать мне, несмотря на вашу молодость и мою красоту: «Моя любовь во Франции». Благодарю вас, господин де Бражелон, вы благородный человек, и я впредь буду еще больше любить вас… по-дружески. Но довольно обо мне, поговорим о вас. Забудьте, что мисс Грефтон говорила вам о себе, скажите мне лучше, почему вы печальны, почему за последние дни вы стали грустить еще больше?
      Рауль был до глубины сердца взволнован этим нежным и задушевным голосом; он не нашелся, что ответить, и Мэри снова пришла ему на помощь.
      – Пожалейте меня, – сказала она. – Моя мать была француженка. Значит, я могу сказать, что по крови и душой я француженка. Но над моей французской пылкостью вечно расстилается английский туман и английская хандра. Именно у меня рождаются золотые грезы об упоительном счастье, но туман окутывает их, и они истаивают. Так произошло и теперь. Простите, довольно об этом, дайте мне вашу руку и поведайте другу о своих горестях.
      – Вы говорите, что вы француженка душой и по крови?
      – Да, моя мать была француженкой, а мой отец, друг короля Карла Первого, эмигрировал во Францию; таким образом, во время суда над королем и правления Кромвеля я воспитывалась в Париже. После реставрации Карла Второго мой отец вернулся в Англию и почти тотчас же умер. Тогда король пожаловал мне титул герцогини и увеличил мои владения.
      – У вас есть родственники во Франции?
      – Есть сестра, которая старше меня на семь или восемь лет; она вышла замуж во Франции и успела уже овдоветь. Это маркиза де Бельер.
      Рауль встал с места.
      – Вы ее знаете?
      – Я слышал это имя.
      – Она тоже любит, и ее последние письма говорят мне, что она счастлива. У меня, как я уже сказала вам, господин де Бражелон, половина ее души, но нет и сотой доли ее счастья. Поговорим теперь о вас. Кого вы любите во Франции?
      – Одну милую девушку, чистую и нежную, как лилия.
      – Но если она тоже любит вас, то почему вы печальны?
      – До меня дошли слухи, что она меня больше не любит.
      – Надеюсь, вы им не верите?
      – Письмо, в котором сообщается об этом, не подписано.
      – Аноним! Тут кроется предательство, – проговорила мисс Грефтон.
      – Взгляните, – сказал Рауль, подавая девушке сто раз прочитанную им записку.
      Мэри Грефтон взяла листок и прочла:
      «Виконт, вы хорошо делаете, что развлекаетесь с придворными красавицами в Англии, потому что при дворе короля Людовика Четырнадцатого замок вашей любви осажден. Оставайтесь поэтому в Лондоне навсегда, бедный виконт, или скорее возвращайтесь в Париж».
      – Без подписи? – спросила Мэри.
      – Без подписи.
      – Значит, не верьте.
      – Но я получил еще одно письмо.
      – От кого?
      – От господина де Гиша.
      – О, это другое дело! Что же он вам пишет?
      – Читайте.
 
       «Друг мой, я ранен, болен. Вернитесь, Рауль, вернитесь!
       Де Гиш».
 
      – Что же вы собираетесь делать? – спросила Мэри, у которой замерло сердце.
      – Получив это письмо, я хотел было тотчас же испросить согласия короля на отъезд.
      – Когда же вы получили письмо?
      – Позавчера.
      – На нем стоит пометка «Фонтенбло».
      – Странно, не правда ли? Двор в Париже. Словом, я уехал бы. Но когда я обратился к королю с просьбой об отъезде, он рассмеялся и сказал:
      «Господин посол, почему вы решили уехать? Разве ваш государь отзывает вас?» Я покраснел, смутился. В самом деле, король послал меня сюда, и я не получил от него приказания вернуться.
      Мэри сдвинула брови и задумалась.
      – И вы остаетесь? – поразилась она.
      – Приходится, мадемуазель.
      – А та, кого вы любите…
      – Да?
      – Она вам писала?
      – Ни разу.
      – Ни разу? Значит, она вас не любит?
      – По крайней мере, со времени моего отъезда в Англию она не прислала ни одного письма.
      – А прежде писала?
      – Иногда… О, я уверен, ей что-нибудь помешало!
      – Вот и герцог: ни слова о нашем разговоре!
      Действительно, в конце аллеи показался герцог; он был один и с улыбкой подошел к собеседникам, протягивая им руку.
      – Договорились? – поинтересовался он.
      – О чем? – удивилась Мэри Грефтон.
      – О том, что может сделать вас счастливой, дорогая Мэри, и рассеять грусть Рауля.
      – Я не понимаю вас, милорд, – произнес Рауль.
      – Разрешите мне говорить при виконте, мисс Мэри? – с улыбкой попросил Бекингэм.
      – Если вы хотите сказать, – гордо отвечала Мэри, – что я готова была полюбить господина де Бражелона, то не трудитесь. Я сама уже сказала ему об этом.
      Немного подумав, Бекингэм без всякого смущения ответил:
      – Я оставил вас с виконтом именно потому, что знаю ваш тонкий ум и деликатность; его больное сердце может исцелить только такой искусный врач, как вы.
      – Но ведь прежде, чем заговорить о сердце господина де Бражелона, вы говорили мне о вашем собственном. Значит, вы хотите, чтобы я принялась лечить сразу два сердца?
      – Это правда, мисс Мэри. Но вы должны признать, что я быстро отказался от вашей помощи, убедившись в неизлечимости своей раны.
      Мэри на мгновение задумалась.
      – Милорд, – продолжала она, – господин де Бражелон счастлив. Он любит и любим. Следовательно, и ему не нужно врача.
      – Господина де Бражелона, – сказал Бекингэм, – ждет тяжелая болезнь, и ему больше, чем когда-нибудь, понадобится заботливое лечение.
      – Что вы имеете в виду, милорд? – с живостью спросил Рауль.
      – Вам я ничего не скажу. Но если вы желаете, я посвящу мисс Мэри в такие вещи, которых вам нельзя слышать.
      – Милорд, вы что-то знаете и подвергаете меня пытке!
      – Я знаю, что мисс Мэри Грефтон самое очаровательное создание, какое может встретить на своем пути больное сердце.
      – Милорд, я уже сказала вам, что виконт де Бражелон любит другую, проговорила Мэри.
      – Напрасно.
      – Вы что-то скрываете, герцог! Объясните, почему я люблю напрасно?
      – Но кого же он любит? – вскричала Мэри.
      – Он любит женщину, недостойную его, – спокойно отвечал Бекингэм с флегматичностью, которая свойственна только англичанам.
      Мисс Мэри Грефтон вскрикнула, и ее порыв не меньше, чем слова Бекингэма, поверг Бражелона в трепет.
      – Герцог, вы произнесли слова, объяснения которых я, не медля ни секунды, отправляюсь искать в Париже.
      – Вы останетесь здесь, – твердо произнес Бекингэм.
      – Я?
      – Да, вы.
      – Почему же?
      – Да потому, что вы не имеете права уехать, и поручения, данного королем, не бросают ради женщины, хотя бы она была так же достойна любви, как Мэри Грефтон.
      – В таком случае объясните мне все.
      – Хорошо. Но вы останетесь?
      – Да, если вы будете со мной откровенны.
      Бекингэм открыл уже рот, чтобы рассказать все, что он знал, но в эту минуту в конце террасы показался лакей и подошел к павильону, в котором находился король с мисс Люси Стюарт. За лакеем следовал запыленный курьер, очевидно, всего только несколько минут тому назад ступивший на землю.
      – Курьер из Франции! От принцессы! – вскричал Рауль, узнав ливрею слуг принцессы.
      Курьер попросил доложить о себе королю: герцог СЕ мисс Грефтон обменялись многозначительными взглядами.

Глава 45.
КУРЬЕР ПРИНЦЕССЫ