По дороге Людовик встретил графа де Сент-Эньяна.
      – Ну что, Сент-Эньян? – спросил он о притворным беспокойством. – Как наша больная?
      – Простите, государь, – пробормотал Сент-Эньян, – к стыду моему должен признаться, что я ничего не знаю о ней.
      – Ничего не знаете? – сказал король, притворяясь рассерженным.
      – Простите, государь, но, видите ли, я только что встретился с одной из трех болтушек, и, признаюсь, эта встреча меня отвлекла.
      – Так вы нашли ее? – с живостью спросил король.
      – Нашел ту, которая так лестно отозвалась обо мне, а найдя свою, я начал искать и вашу, государь; и как раз в это самое время я имел счастье встретиться с вами.
      – А как зовут вашу красавицу, Сент-Эньян? Или это, может быть, секрет?
      – Государь, разумеется, это должно быть секретом, и даже величайшим секретом, но для вас, ваше величество, нет тайн. Это мадемуазель де Тонне-Шарант.
      – Она красива?
      – Необыкновенная красавица, государь, а узнал я ее по голосу, которым она так нежно произносила мое имя. Я подошел к ней и заговорил, что было легко в толпе; я начал спрашивать ее, и она, ничего не подозревая, рассказала мне, что несколько минут назад была с двумя подругами под королевским дубом, как вдруг кто-то испугал их: не то волк, не то злоумышленник; они, разумеется, бросились бежать…
      – А как же зовут двух ее подруг? – с живостью перебил графа король.
      – Государь, – отвечал Сент-Эньян, – велите заключить меня в Бастилию.
      – Почему?
      – Потому что я эгоист и болван. Я так был поражен своей счастливой победой и открытием, что просто потерял голову. Кроме того, я полагал, что ваше величество настолько заинтересованы мадемуазель де Лавальер, что не придал никакого значения подслушанной нами болтовне. Потом мадемуазель де Тонне-Шарант покинула меня и вернулась к Лавальер.
      – Будем надеяться, что и мне повезет так же, как и тебе. Ну, пойдем к больной.
      «Вот штука-то! – думал про себя Сент-Эньян. – А ведь он действительно увлечен этой малюткой; вот никогда бы не подумал».
      Он указал королю ту комнату, куда провели Лавальер. Король вошел.
      Сент-Эньян последовал за ним.
      В просторной зале с низким потолком, у окна, выходившего на цветник, в широком кресле сидела Лавальер и полной грудью вдыхала ароматный ночной воздух.
      Ее роскошные белокурые волосы были распущены и волнами спускались на полуприкрытые кружевами грудь и плечи, из глаз катились крупные слезы.
      Матовая бледность покрывала ее лицо, придавая ей неописуемую прелесть, а физические и нравственные страдания наложили на ее лицо отпечаток благородной скорби. Она сидела неподвижно, точно мертвая. Казалось, она не слышала ни шушуканья подруг, суетившихся около нее, ни отдаленного гула толпы, доносившегося в открытое окно. Она ушла в себя, и только ее прекрасные тонкие руки изредка вздрагивали, точно от невидимого прикосновения. Задумавшись, она не заметила, как вошел король.
      Он издали увидел ее прелестную фигуру, облитую мягким серебряным светом луны.
      – Боже мой, – воскликнул он с невольным ужасом, – она умерла!
      – Нет, нет, государь, – сказала шепотом Монтале. – Напротив, ей теперь гораздо лучше. Не правда ли, Луиза, сейчас ты чувствуешь себя лучше?
      Лавальер ничего не ответила.
      – Луиза, – продолжала Монтале, – король беспокоится о твоем здоровье.
      – Король! – вскричала Луиза, вскочив с кресла, словно ее обожгло пламя. – Король беспокоится о моем здоровье?
      – Да, – отвечала Монтале.
      – И король пришел сюда? – проговорила Лавальер, не решаясь поднять глаза.
      – Боже мой, тот самый голос! – шепнул король на ухо Сент-Эньяну.
      – Вы правы, государь, – отвечал Сент-Эньян. – Это та самая, которая влюблена в солнце.
      – Тсс! – остановил его король.
      Потом он подошел к Лавальер.
      – Вы нездоровы, мадемуазель? Я видел вас несколько минут назад в обмороке, на траве. Как это случилось с вами?
      – Государь, – пробормотала бедная девушка, бледнея и дрожа, словно в лихорадке, – право, я сама не знаю.
      – Вы, вероятно, много ходили, – сказал король. – Быть может, от усталости…
      – Нет, государь, – поспешно ответила за свою подругу Монтале, – это не от усталости: почти весь вечер мы просидели под королевским дубом.
      – Под королевским дубом? – вздрогнув, прошептал король. – Так и есть, я не ошибся.
      И он подмигнул графу.
      – Да, да, – подтвердил Сент-Эньян, – под королевским дубом, вместе с мадемуазель де Тонне-Шарант.
      – Откуда вы это знаете? – спросила Монтале.
      – Очень просто: сама мадемуазель де Тонне-Шарант сказала мне.
      – Так она, вероятно, сказала вам и причину обморока Луизы?
      – Она говорила мне не то про волка, не то про злоумышленника, я не понял хорошенько.
      Лавальер слушала с остановившимся взглядом, тяжело дыша, словно угадывала истину. Людовик приписал ее состояние перенесенному испугу.
      – Не бойтесь, – успокаивал он ее, заметно волнуясь и сам, – волк, который так напугал вас, был о двух ногах.
      – Значит, это был человек! – воскликнула Луиза. – Значит, кто-то нас подслушивал!
      – А если бы даже и так! Разве вы говорили вещи, которые нельзя слышать?
      Лавальер всплеснула руками и закрыла лицо, чтобы скрыть выступившую краску.
      – Ах! – застонала она. – Ради бога, скажите, кто прятался в кустах?
      Король взял ее за руку.
      – Это я, мадемуазель, – проговорил он, почтительно наклонившись к ней, – неужели вы боитесь меня?
      Лавальер громко вскрикнула: второй раз силы покинули ее, она похолодела и со стоном, без чувств повалилась в кресло. Но король успел протянуть руку и поддержать ее.
      А в двух шагах стояли де Тонне-Шарант и Монтале; они тоже окаменели, вспоминая свой разговор с Лавальер, и совсем позабыли, что нужно прийти ей на помощь, настолько они растерялись от присутствия короля, который, преклонив колено, держал в объятиях потерявшую сознание Лавальер.
      – Вы все слышали, государь? – с ужасом пролепетала Атенаис.
      Король не ответил; он пристально смотрел в полузакрытые глаза Лавальер, пожимая ее свесившуюся руку.
      – Все, до последнего слова, – отозвался Сент-Эньян, подходя к мадемуазель де Тонне-Шарант в надежде, что и она упадет в обморок к нему в объятия.
      Но гордую Атенаис трудно было довести до обморока: она бросила уничтожающий взгляд на Сент-Эньяна и выбежала из комнаты.
      Более храбрая Монтале нагнулась к Луизе и приняла ее из рук короля, у которого уже начинала кружиться голова от душистых волос лежавшей без чувств Луизы.
      – В добрый час! – прошептал Сент-Эньян. – Занятное происшествие! Глуп я буду, если не разглашу о нем первый.
      Король подошел к нему и, сделав предостерегающий жест, сказал дрожащим голосом:
      – Ни слова, граф!
      Бедный король совсем забыл, что час назад он говорил Сент-Эньяну то же самое, но с противоположным намерением, то есть с намерением придать делу возможно более широкую огласку.
      Разумеется, второе предостережение оказалось таким же бесполезным, как и первое. Через полчаса всему Фонтенбло стало известно, что мадемуазель де Лавальер под королевским дубом призналась Монтале и Тонне-Шарант в своей любви к королю.
      Стало известно также, что король был очень встревожен состоянием здоровья мадемуазель де Лавальер, что он побледнел и задрожал, заключив в объятия упавшую в обморок красавицу. Таким образом, никто не сомневался, что совершилось величайшее событие – король влюбился в мадемуазель де Лавальер. Принц мог спать совершенно спокойно.
      Удивленная не менее других таким оборотом дела, королева-мать поспешила сообщить о нем молодой королеве и Филиппу Орлеанскому. Но каждому из них она передала новость по-разному. Невестке она сказала так:
      – Видите, Тереза, как вы ошибались, обвиняя короля: сегодня ему приписывают уже новую любовь, наверно, и этот слух такой же пустой, как и вчерашний.
      А рассказав приключение под королевским дубом принцу, она добавила:
      – До чего вас ослепила ревность, дорогой мой Филипп! Ясно как день, что король совсем потерял голову из-за этой девчонки Лавальер. Смотрите не проболтайтесь об этом жене, а то, пожалуй, это дойдет и до королевы.
      Последнее предупреждение подействовало немедленно. Лицо принца просияло; он торжествовал; так как еще не было двенадцати, а праздник должен был продолжаться до двух часов ночи, то, разыскав жену, он предложил ей руку и пошел гулять.
      Через несколько шагов он сделал именно то, против чего предостерегала его мать.
      – Смотрите, не передавайте королеве, что болтают про короля, – сказал он таинственно.
      – А что болтают? – осведомилась принцесса.
      – Что мой брат вдруг самым нелепым образом влюбился.
      – В кого?
      – В девчонку Лавальер.
      Было темно, и принцесса могла улыбаться сколько угодно.
      – Вот как! – проговорила она. – А с каких это пор?
      – По видимому, недавно, всего несколько дней тому назад. Но это был только дымок, пламя вспыхнуло лишь сегодня.
      – Что ж, по моему, у короля прекрасный вкус: девочка очаровательна.
      – Вы смеетесь, дорогая моя.
      – Я? Почему же?
      – Во всяком случае, эта страсть кому-нибудь принесет счастье, хотя бы самой Лавальер.
      – Право, вы говорите так, точно читаете в сердце моей фрейлины. Почему вы так уверены, что она согласна отвечать на страсть короля?
      – А почему вы уверены, что она не согласна?
      – Она любит виконта де Бражелона.
      – Вы думаете?
      – Она даже его невеста.
      – Была.
      – Как так?
      – Да ведь когда к королю обратились за разрешением на этот брак, он отказался дать согласие.
      – Отказался?
      – Отказался, несмотря на то, что его просил граф де Ла Фер, которого он так уважает за участие в восстановлении на престоле вашего брата и за многое другое.
      – Тогда бедным влюбленным ничего больше не остается, как ждать, чтобы король изменил свое решение, они молоды, времени впереди у них много.
      – Ах, душечка, – сказал Филипп, рассмеявшись, в свою очередь, – я вижу, что вы не знаете самой сути дела, не знаете, что именно так глубоко тронуло короля.
      – Что же его так тронуло? Говорите скорее!
      – Одно весьма романтическое приключение.
      – Вы знаете, как я люблю такие приключения, и томите меня, – нетерпеливо сказала принцесса.
      – Так вот, под королевским дубом… Вы знаете, где этот королевский дуб?
      – Не все ли равно где. Под королевским дубом.
      – Видите ли, мадемуазель де Лавальер была там с двумя подругами и, полагая, что они совершенно одни, призналась в своей страстной любви к королю.
      – Вот как! – сказала принцесса, начиная волноваться. – Она призналась в любви к королю?
      – Да.
      – Когда?
      – Час тому назад.
      Принцесса вздрогнула.
      – А об этой ее страсти никому не было известно раньше?
      – Никому.
      – Даже самому его величеству?
      – Даже самому его величеству. Малютка глубоко хранила свою тайну, но не выдержала и проговорилась подругам.
      – Откуда вы узнали эту чепуху?
      – Да оттуда же, откуда всем стало известно об этом.
      – А откуда известно всем?
      – От самой Лавальер, которая созналась в этой любви своим подругам Монтале и Тонне-Шарант.
      Принцесса остановилась и нервным движением выдернула свою руку из-под руки мужа.
      – Так час тому назад она сделала это признание?
      – Да, приблизительно час тому назад.
      – И королю стало об этом известно?
      – В этом именно и заключается самая романтическая сторона приключения. Король с Сент-Эньяном стояли невдалеке от дуба и, разумеется, ни слова не упустили из всего этого интересного разговора.
      При этих словах принцесса почувствовала, что ее точно ударили ножом в сердце.
      – Но я после этого видалась с королем, – проговорила она опрометчиво, – и он ничего не сказал мне об этом.
      – Ну вот! – наивно воскликнул принц, как торжествующий супруг. – Еще бы он сам рассказал о том, что строжайше запретил передавать вам.
      – Что-о-о! – гневно вскричала принцесса.
      – Я говорю, что все это хотели скрыть от вас.
      – Зачем же это понадобилось?
      – Боялись, что вы так дружны с королевой, что не выдержите и разболтаете ей все.
      Принцесса поникла. Ей был нанесен смертельный удар. И она не успокоилась, пока не встретилась с королем.
      Король, конечно, узнает последним, что про него говорят, подобно тому как любовник – единственный человек, который не знает, что говорят про его возлюбленную. Поэтому, когда Людовик увидел искавшую его принцессу, он подошел к ней немного смущенный, но все такой же любезный и предупредительный.
      Принцесса ждала, чтобы он сам заговорил о Лавальер. Не дождавшись, она спросила:
      – Ну, что случилось с этой девчонкой?
      – С какой девчонкой? – спросил король.
      – С Лавальер… Ведь вы говорили мне, государь, что она упала в обморок.
      – Ей все еще нехорошо, – проговорил король с притворным равнодушием.
      – Это, пожалуй, может повредить тем слухам, которые вы так хотели пустить, государь.
      – Каким слухам?
      – Что вы интересуетесь Лавальер.
      – Надеюсь, что они сами распространятся, – отвечал рассеянным тоном король.
      Принцесса подождала еще; она хотела знать, расскажет ли ей король о происшествии под королевским дубом. Но король и не заикнулся о нем.
      Принцесса тоже не решалась заговорить Так они и расстались, ни словом не обмолвившись обо всех этих событиях.
      Как только король удалился, принцесса тотчас же разыскала Сент-Эньяна. Это было нетрудно, так как граф, подобно сторожевому судну, конвоирующему большие корабли, всегда находился где-нибудь поблизости от короля.
      В ту минуту принцессе нужен был именно такой человек, как Сент-Эньян.
      А он, со своей стороны, искал слушателя познатнее, чтобы изложить разговор под дубом во всех подробностях. Поэтому он не заставил себя долго упрашивать. Когда он окончил свое повествование, принцесса сказала:
      – Признайтесь, что это прелестная сказка.
      – Не сказка, а истинное происшествие.
      – Ну все равно, но только признайтесь, что вы сами не присутствовали там, а просто слышали это от кого-нибудь.
      – Клянусь честью, ваше высочество, что все это произошло в моем присутствии.
      – И по-вашему, признание ее произвело на короля впечатление?
      – Такое же точно, какое произвело на меня признание мадемуазель де Тонне Шарант! – воскликнул Сент-Эньян – Ведь вы только послушайте, принцесса, Лавальер сравнила короля с солнцем: сравнение очень лестное!
      – Король не очень-то падок на лесть.
      – Ваше высочество, король, сколько бы ни сравнивали его с солнцем, все-таки человек, в чем я убедился собственными глазами, когда мадемуазель де Лавальер упала в его объятия.
      – Лавальер упала в объятия короля.
      – Ах, какая эффектная была картина: представьте себе, что Лавальер упала.
      – Ну, ну, что же вы видели? Говорите скорее.
      – Да то же самое, что видели и остальные присутствующие: когда Лавальер без чувств упала к королю в объятия, король сам чуть не лишился чувств.
      Принцесса вскрикнула, будучи не в силах удержаться от душившего ее гнева.
      – Спасибо, – проговорила она с нервным смехом, – вы чудный рассказчик, господин де Сент-Эньян.
      И, задыхаясь от ярости, она почти бегом устремилась к замку,

      Принц расстался с принцессой в отличнейшем настроении и, чувствуя себя сильно уставшим, поехал домой, предоставив каждому проводить остаток ночи как заблагорассудится.
      Придя к себе, он тотчас занялся ночным туалетом с еще большей тщательностью, чем обыкновенно; он чувствовал себя победителем И пока его камердинеры были заняты работой, он напевал мотивы балета, под которые недавно танцевал король.
      Потом он позвал портных и велел им показать приготовленные на завтра костюмы, оставшись очень доволен, он одарил каждого из них. Наконец принц обласкал также шевалье де Лоррена, возвратившегося с празднества.
      Шевалье, поклонившись принцу, хранил некоторое время молчание, как командир стрелков, исследующий, в какую сторону ему нужно прежде всего направить огонь Затем, словно решившись, он начал.
      – Обратили ли вы внимание на одно странное обстоятельство, ваше высочество?
      – Нет. На какое?
      – На якобы дурной прием, оказанный его величеством графу де Гишу.
      – Якобы дурной?
      – Да, конечно, потому что на самом деле король ведь вернул ему свою благосклонность.
      – Я что то не заметил этого, – сказал принц.
      – Как! Вы не заметили, что король, вместо того чтобы отправить его в ссылку, что было бы вполне естественно, как будто оказал поощрение его странному упорству, позволив ему снова занять место в балете.
      – И вы находите, что король был не прав, шевалье?
      – А вы, принц, разве не разделяете моего мнения?
      – Не совсем, дорогой мой шевалье, и я одобряю короля за то, что он не подверг немилости несчастного, скорее сумасброда, чем злонамеренного.
      – Ну а меня, – заметил шевалье, – это великодушие, признаюсь, очень удивляет.
      – Почему же? – спросил Филипп.
      – Я считал короля более ревнивым, – со злостью ответил шевалье.
      В течение нескольких мгновений принц чувствовал какое-то раздражение в словах своего фаворита, последняя его фраза подействовала, как искра на порох.
      – Ревнивым! – вскричал принц. – Ревнивым? Что это значит? Ревнивым к чему или к кому, скажите на милость?
      Шевалье заметил, что у него вырвалась невзначай злобная фраза, как это иногда с ним случалось. И он постарался, пока не поздно, замять ее.
      – Да просто к своему авторитету, – ответил он с притворным равнодушием. – К чему же еще может ревновать король?
      – Ах да, конечно! – сказал принц.
      – А разве, – продолжал шевалье, – ваше королевское высочество не замолвили бы словечка за милого графа де Гиша?
      – Ей-богу, нет! – отвечал принц. – Гиш малый умный и храбрый. Но он вел себя легкомысленно с моей женой, и я не желаю ему ни худа, ни добра.
      Шевалье заронил подозрение относительно де Гиша, как он попробовал это сделать относительно короля; но он, видимо, не заметил, что в настоящую минуту требуется снисходительность и даже полное равнодушие и для освещения положения ему необходимо будет поднести лампу к самому носу мужа.
      При помощи этого маневра иногда удается обжечь других, но чаще обжигаешься сам.
      «Отлично, отлично, – думал про себя шевалье – Подожду-ка я де Варда, он за один день сделает больше, чем я за месяц, ибо я думаю, прости меня боже, пли, вернее, прости его боже, что он еще ревнивее, чем я. Впрочем, мне нужен не де Вард, а какое-нибудь событие, которого при данных обстоятельствах я не вижу Конечно, возвращение де Гиша, когда его прогнали, очень знаменательно, но значение этого факта умаляется, если принять во внимание, что де Гиш вернулся как раз в тот момент, когда ее высочество больше не интересуется им. В самом деле, принцесса занята королем, это ясно Но помимо того, что король мне не по зубам, да мне и не нужно кусать его, принцессе недолго осталось любезничать с его величеством, так как поговаривают, что король больше не интересуется ею. Отсюда следует, что мы должны сидеть спокойно и ожидать какого-нибудь нового каприза: он-то и решит дело».
      С этими мыслями шевалье опустился в кресло, принц разрешил ему садиться в своем присутствии Так как у де Лоррена иссяк весь запас язвительности, то разговор с ним не представлял уже никакого интереса.
      К счастью, как мы уже сказали, принц был в прекрасном расположении духа, которого хватило бы на двоих, до той минуты, когда, отпустив лакея и свиту, он прошел к себе в спальню. Уходя, он поручил шевалье передать привет принцессе и сказать ей, что так как ночь сырая, то он, боясь за свои зубы, не спустится больше в парк.
      Шевалье вошел к принцессе как раз в тот момент, когда она возвращалась в свои комнаты Он в точности исполнил поручение, и ему бросилось в глаза равнодушие, не лишенное некоторого смущения, с которым принцесса выслушала его сообщение.
      Это показалось ему новым.
      И если бы этот странный вид был у принцессы, когда она собиралась уходить, он бы непременно последил за ней. Но принцесса возвращалась домой; делать было нечего. Он повернулся на каблуках, как цапля, осмотрелся по сторонам, тряхнул головой и машинально направился к цветникам.
      Не успел он сделать сотню шагов, как встретил двоих молодых людей, шедших под руку, опустив головы и разбрасывая попадавшиеся им под ноги камешки. То были господа де Гиш и де Бражелон.
      Их вид, как всегда, возбудил у шевалье де Лоррена инстинктивное отвращение. Тем не менее он сделал им глубокий поклон и получил в ответ такой же.
      Потом, увидя, что парк пустеет, что огни иллюминации догорают и что подул утренний ветерок, он повернул налево и возвратился в замок через маленький двор; а двое молодых людей повернули направо и продолжали путь к большому парку.
      Когда шевалье поднимался по маленькой лестнице, которая вела к потайному ходу, он заметил, как в проходе между большим и малым двором показалась женщина, а за ней другая.
      Женщины эти шли быстро, что можно было угадать в темноте по шелесту их шелковых платьев. Фасон их мантилий, изящное сложение, таинственный и высокомерный вид, особенно у той, которая шла первой, поразили шевалье.
      – Удивительно знакомые фигуры, – сказал он себе, останавливаясь на последней ступеньке лестницы.
      Подобно хорошей ищейке, он собрался уже идти вслед за ними. Но в этот момент его остановил бежавший за ним уже несколько минут лакей.
      – Сударь, – доложил он, – приехал курьер.
      – Ладно, ладно, – отвечал шевалье. – У нас есть время; до завтра.
      – Он привез какие-то спешные письма, которые господину шевалье, может быть, будет приятно прочесть.
      – Вот как! – воскликнул шевалье. – Откуда же они?
      – Одно из Англии, а другое из Кале. Последнее прислано с нарочным, и, по-видимому, очень важное.
      – Из Кале! Какой же дьявол пишет мне из Кале?
      – Мне кажется, что я узнал почерк вашего друга графа де Барда.
      – О, в таком случае я сейчас приду, – вскричал шевалье, позабыв, что он сию минуту только собирался шпионить. И он поднялся к себе, а тем временем две незнакомки исчезли в глубине противоположного двора.
      Последуем же за ними, оставив шевалье разбирать письма.
      Когда они подошли к деревьям, первая остановилась, запыхавшись и осторожно приподымая вуаль.
      – Что, далеко еще до того места? – спросила она.
      – Да, ваше – высочество, еще шагов пятьсот; но пусть ваше высочество немного отдохнет, а то мы скоро устанем.
      – Ваша правда.
      И принцесса, потому что это была она, прислонилась к дереву.
      – Послушайте, сударыня, – сказала она, немного отдышавшись, – не скрывайте от меня ничего, скажите мне правду.
      – Ах, ваше высочество, вы уже рассердились, – ответила дрожащим голосом молодая девушка.
      – Да нет, моя дорогая Атенаис, успокойтесь, я нисколько не сержусь.
      Да, в сущности, все это меня не касается. Вас беспокоит, не сказали ли вы чего-нибудь лишнего под дубом; вы боитесь, что, может быть, задели короля, а я хочу вас успокоить, убедившись сама, можно ли было вас слышать.
      – Ах, конечно, можно было, король стоял совсем близко от нас.
      – Да, но вы, вероятно, говорили не очень громко, так что некоторые слова можно было и не расслышать?
      – Ваше высочество, мы думали, что мы совершенно одни.
      – Вас было трое?
      – Да. Лавальер, Монтале и я.
      – Значит, именно вы говорили опрометчиво о короле?
      – Боюсь, что так. Но в таком случае не будете ли вы, ваше высочество, так добры помирить меня с его величеством?
      – Если нужно будет, я вам обещаю. Однако, как я уже вам говорила, прежде чем идти на неприятность, нужно сначала убедиться, действительно ли король слышал что-нибудь. На дворе темная ночь, а под деревьями еще темнее. Король, наверное, вас не узнал, Начать об этом разговор – значит выдать себя.
      – Ах, ваше высочество, если узнали мадемуазель де Лавальер, узнали и меня. К тому же господин де Сент-Эньян не оставил у меня ни малейших сомнений на этот счет.
      – Значит, вы говорили что-нибудь очень обидное для короля?
      – Да нет же, ваше высочество, ни одного слова. Одна из нас уж очень его превозносила, так что, по сравнению с этими похвалами, мои слова могли показаться несколько холодными.
      – Эта Монтале так безрассудна, – сказала принцесса.
      – Нет, это не Монтале! Монтале ничего не говорила, это Лавальер.
      Принцесса вздрогнула, точно она не знала этого раньше.
      – Ах нет, нет! – воскликнула она. – Король не мог все расслышать. А лучше давайте проделаем опыт, ради которого мы пришли сюда. Покажите мне дуб.