Поспешите же и отправьте меня в Бастилию вместе с моим старинным и испытанным другом. Ибо если вы не сумели выслушать графа де Ла Фер, то есть наиболее мудрый и благородный голос дворянской чести, если вы не желаете внимать тому, что говорит даАртаньян, то есть наиболее откровенному и грубому голосу искренности и прямодушия, значит, вы никуда не годный король, а завтра станете жалким в своем бессилии королем. Плохих королей ненавидят, жалких королей прогоняют. Вот что я скажу вам, ваше величество. Вы сами повинны в том, что толкнули меня на эти слова.
      Похолодевший и смертельно бледный король откинулся в кресле. Было очевидно, что молния, ударившая у его ног, поразила бы его меньше; казалось, что ему не хватает воздуха и он сейчас задохнется. Грубый голос искренности, о котором говорил даАртаньян, проник в его сердце, словно клинок.
      ДаАртаньян высказал все, что должен был высказать. Понимая гнев короля, он снял с себя шпагу и, почтительно подойдя к Людовику XIV, положил ее перед ним на стол. Но король гневным жестом отбросил шпагу, которая упала на пол и отскочила к ногам даАртаньяна.
      И хотя мушкетер умел владеть собой, как никто, на этот раз он, в свою очередь, побледнел и, дрожа от негодования, произнес:
      - Король может подвергнуть солдата опале, может изгнать его, может осудить его на смерть, но, будь он хоть сто раз король, он не имеет права нанести ему тяжкое оскорбление, предав бесчестию его шпагу. Никогда король Франции, государь, не отталкивал от себя с презрением шпагу такого человека, как я. Коль скоро эта шпага поругана, - подумайте об этом, ваше величество, - у нее не может быть других ножен, чем ваше сердце или мое. Я выбираю свое, государь; благодарите бога и мое долготерпение!
      Потом, выхватив шпагу, он воскликнул:
      - Пусть моя кровь падет на вашу голову, ваше вечичество!
      Стремительным жестом он приложил острие шпаги к своей груди, оперев ее эфес об пол. Но король еще более стремительным движением правой руки обнял за шею славного мушкетера, схватившись левой рукой за середину клинка, который он затем в полном молчании вложил в ножны.
      ДаАртаньян, бледный, дрожащий и еще не оправившийся от оцепенения, допустил, чтобы король проделал все это. Тогда Людовик, смягчившись, возвратился к столу, взял перо, набросал несколько строк, подписался под ними и протянул даАртаньяну написанную им бумагу.
      - Что это, ваше величество? - спросил капитан.
      - Приказ господину даАртаньяну немедленно освободить графа де Ла Фер.
      ДаАртаньян схватил королевскую руку и запечатлел на ней поцелуй; затем, сложив приказ, он сунул его за борт своей кожаной куртки и вышел. Ни король, ни капитан не произнесли при этом ни слова.
      - О, человеческое сердце! О, компас монархов! - прошептал, оставшись один, Людовик. - Когда же я научусь читать в твоих сокровенных изгибах так, словно предо мною лежит открытая книга! Нет, я не плохой король, я не жалкий король, но я просто сущий ребенок!
      XXV
      ПОЛИТИЧЕСКИЕ СОПЕРНИКИ
      ДаАртаньян, обещавший Безмо возвратиться к десерту, сдержал свое слово. Едва подали коньяки и ликеры, составлявшие гордость комендантского погреба, как в коридоре послышалось звяканье шпор, и на пороге появился капитан мушкетеров.
      Атос и Арамис отменно тонко вели игру, и все же ни тому, ни другому не удалось проникнуть в тайны собеседника. Они пили, ели, говорили о Бастилии, о последней поездке в Фонтенбло, о празднестве, которое предполагал устроить у себя в Во Фукс. Разговор все время не покидал общих тем, и никто, кроме Безмо, не коснулся ни разу ничего такого, что могло бы представлять личный интерес для присутствующих.
      ДаАртаньян влетел среди общей беседы, все еще бледный и взволнованный своим свиданием с королемБезмо поторопился придвинуть ему стул. ДаАртаньян залпом осушил предложенный ему комендантом полный стакан вина. Атос и Арамис заметили, что ДаАртаньян сам не свой. Не заметил этого лишь Безмо, который видел в даАртаньяне капитана мушкетеров его величества, и ничего больше, и старался всячески угодить ему. Принадлежать к окружению короля означало, на взгляд Безмо, располагать неограниченными правами. Хотя Арамис и увидел волнение даАртаньяна, угадать причину его он все же не мог. Только Атос полагал, что знает ее. Возвращение даАртаньяна и в особенности возбужденное состояние этого всегда невозмутимого человека как бы говорили ему: "Я только что обратился к королю с просьбой, и король отказал мне в ней". Убежденный в правильности своей догадки, Атос усмехнулся, встал из-за стола и сделал знак даАртаньяну как бы затем, чтобы напомнить ему, что у них есть и другие дела, кроме того, чтобы ужинать вместе.
      ДаАртаньян понял Атоса и ответил ему также знаком. Арамис и Безмо, заметив этот немой диалог, вопросительно посмотрели на них. Атос, решив, что пришла пора объяснить действительное положение дел, произнес с любезной улыбкой:
      - Истина, господа, заключается в том, что вы, Арамис, только что ужинали в обществе государственного преступника, который к тому же ваш узник, господин де Безмо.
      У Безмо вырвалось восклицание, выражавшее и удивление и одновременно радость. Добрейший Безмо гордился своею тюрьмой. Не говоря уж о выгодах, доставляемых ему заключенными, он был тем счастливее, чем больше их было, и чем более знатными они были, тем большей гордостью он проникался.
      Что до Арамиса, то, приняв подобающий обстоятельствам вид, он сказал:
      - Дорогой Атос, простите меня, но я был, можно сказать, убежден, что произошло именно то, что и взаправду имеет место. Какая-нибудь выходка Рауля или мадемуазель Лавальер, разве не так?
      - Увы! - вздохнул Безмо,
      - И вы, - продолжал Арамис, - вы, как настоящий вельможа и дворянин, забыв о том, что в наш век существуют только придворные, отправились к королю и выложили ему все то, что думаете о его поведении?
      - Вы угадали, друг мой.
      - Таким образом, - начал Безмо, дрожа при мысли о том, что он дружески поужинал с человеком, навлекшим на себя немилость его величества, таким образом, граф...
      - Таким образом, дорогой комендант, - сказал Атос, - мой друг, господин ДаАртаньян, передаст вам бумагу, которая высовывается из-за борта его кожаной куртки и является, конечно, не чем иным, как приказом о моем заключении.
      Безмо привычным жестом протянул руку.
      ДаАртаньян и в самом деле вытащил из-за пазухи оба королевских приказа: один из них он протянул коменданту. Безмо развернул бумагу и вполголоса начал читать ее, поглядывая поверх нее на Атоса и останавливаясь время от времени:
      - "Приказ содержать в моей крепости Бастилии..." Очень хорошо... "в моей крепости Бастилии... господина графа де Ла Фер". Ах, сударь, какая печальная честь для меня содержать вас в Бастилии!
      - У вас будет терпеливый и непритязательный узник, сударь, - заверил Атос своим ласковым и спокойным голосом.
      - И такой, который не пробудет у вас и месяца, дорогой комендант, продолжал Арамис, в то время как Безмо, держа перед собою приказ, переписывал в тюремную ведомость королевскую волю.
      - И дня не пробудет, или, вернее, и ночи, - заключил ДаАртаньян, предъявляя второй приказ короля, - потому что теперь, дорогой господин де Безмо, вам придется переписать также и эту бумагу и немедленно освободить графа.
      - Ах! - вскричал Арамис. - Вы избавляете меня от хлопот, дорогой ДаАртаньян.
      И он с многозначительным видом пожал руку сперва мушкетеру, потом Атосу.
      - Как! - удивленно спросил Атос. - Король мне возвращает свободу?
      - Читайте, дорогой друг, - сказал ДаАртаньян.
      Атос взял приказ и прочел.
      - Да, - кивнул он, - вы правы.
      - И вас это сердит? - улыбнулся даАртаньян.
      - О нет, напротив! Я не желаю зла королю, а величайшее зло, какое можно пожелать королям, - это чтобы они творили несправедливость. Но вам это далось нелегко, разве не так? Признайтесь же, друг мой!
      - Мне? Отнюдь нет, - повернулся к нему мушкетер. - Король исполняет любое мое желание.
      Арамис посмотрел даАртаньяну в лицо и увидел, что это неправда. Что до Безмо, то он не спускал глаз с д'Артаньяна, в таком восторге он был от человека, заставляющего короля исполнять любое свое желание.
      - Король посылает Атоса в изгнание? - спросил Арамис.
      - Нет, об этом не было речи; король не произнес этого слова, - сказал даАртаньян. - Но я думаю, что графу и впрямь лучше всего... если только он не собирается благодарить короля...
      - Говоря по правде, не собираюсь, - горько усмехнулся Атос.
      - Так вот, я считаю, что графу лучше всего удалиться на время в свой замок, - продолжал даАртаньян. - Впрочем, Атос, говорите, настаивайте. Если вам приятнее жить где-нибудь в другом месте, я уверен, что добьюсь соответствующего разрешения короля.
      - Нет, благодарю вас, дорогой даАртаньян, - ответил Атос, - для меня нет ничего приятнее, чем вернуться к моему одиночеству, под раскидистые деревья на берегу Луары; если господь лучший целитель душевных ран, то природа - лучшее лекарство от них. Значит, сударь, - обратился Атос к Безмо, - я свободен?
      - Да, граф, полагаю, что так; надеюсь, по крайней мере, - проговорил комендант, вертя во все стороны обе бумаги, - при условии, разумеется, что у господина д'Артаньяна не припасено еще одного приказа.
      - Нет, дорогой господин Безмо, нет, - засмеялся мушкетер, - вам следует держаться второго приказа, и на нем мы с вами поставим точку.
      - Ах, граф, - сказал Атосу Безмо, - да знаете ли вы, чего вы лишаетесь? Я назначил бы вам ежедневное содержание в тридцать ливров, как генералам; да что там! - пятьдесят, как положено принцам, и вы бы всякий раз ужинали, как поужинали сегодня.
      - Уж позвольте мне, сударь, предпочесть мой скромный достаток.
      Повернувшись затем к даАртаньяну, Атос произнес:
      - Пора, друг мой.
      - Пора, - подтвердил даАртаньян.
      - Не доставите ли вы мне радости быть моим спутником, дорогой друг? спросил даАртаньяна Атос.
      - Лишь до ворот: достигнув их, я скажу вам то же, что сказал королю: "Я при исполнении служебных обязанностей".
      - А вы, дорогой Арамис, - сказал, улыбаясь, Атос, - могу ли я рассчитывать на вас как на спутника: ведь ЛаФер по дороге в Ванн.
      - У меня этим вечером, - ответил прелат, - свидание в Париже, и я не могу пренебречь этим свиданием, не нанеся серьезного ущерба весьма важным делам.
      - Тогда, дорогой друг, позвольте заключить вас в объятия и удалиться. Господин де Безмо, благодарю вас за вашу любезность и особенно за яства, которыми вы потчуете бастильских узников и с которыми меня познакомили.
      Обняв Арамиса и пожав руку Безмо, выслушав от того и другого пожелание счастливо доехать, Атос с даАртаньяном откланялись и удалились.
      Расскажем теперь о том, что произошло в доме Атоса и Рауля де Бражелона в то самое время, когда в Бастилии разыгрывалась развязка сцены, начало которой мы наблюдали в королевском дворце.
      Как мы видели, Гримо сопровождал своего господина в Париж и, как мы сказали выше, присутствовал при отъезде Атоса; он видел, как даАртаньян покусывал ус, он видел, как его господин сел в карету; вглядевшись в лицо того и другого и зная эти лица достаточно долгое время, он понял, несмотря на их внешнюю невозмутимость, что произошло нечто важное.
      После отъезда Атоса он принялся размышлять. Он вспомнил, как странно Атос попрощался с ним, вспомнил о том смущении, которое он заметил в хозяине, человеке со столь четкими мыслями и такой несгибаемой волей, смущении, неприметном для всех, но только не для него. Он знал, что Атос не взял с собой никаких вещей, а между тем у него создалось впечатление, что он уезжает не на час и даже не на день. По тону, каким, обращаясь к Гримо, Атос произнес слово "прощай", чувствовалось, что он уезжает надолго.
      Все это пришло в голову Гримо одновременно с нахлынувшим на него чувством глубокой привязанности к Атосу, с тем ужасом пред пустотою и одиночеством, которые постоянно занимают воображение тех, кто любит; короче говоря, все эти мысли и ощущения повергли честного Гримо в грусть и посеяли в нем тревогу.
      Не найдя, однако, никаких указаний, которые могли бы направить его, не заметив и не обнаружив ничего, что могло бы укрепить в нем сомнения, Гримо отдался своему воображению и стал строить догадки относительно случившегося с его господином. Ведь воображение - это прибежище или, вернее, наказание для сердец, полных привязанности. И впрямь никогда еще не случалось, чтобы человек с привязчивым сердцем представлял себе своего друга счастливым или веселым. И никогда голубь, который пустился в полет, не внушает голубю, оставшемуся на месте, ничего, кроме страха перед ожидающей его участью.
      Итак, Гримо перешел от тревоги к страху. Он восстановил в памяти последовательность хода событий: письмо даАртаньяна к Атосу, письмо, которое так огорчило Атоса, затем посещение Атоса Раулем, посещение, после которого Атос потребовал свои ордена и придворное платье; потом свидание с королем, свидание, после которого Атос воротился домой в таком мрачном расположении духа, далее объяснение отца с сыном, объяснение, после которого Атос с такой грустью обнял Рауля, а Рауль с такой грустью ушел к себе; наконец, появление даАртаньяна, пощипывающего усы, после чего граф де Ла Фер уехал вметете с даАртаньяном в карете. Все это в совокупности представляло собою драму в пять актов, достаточно ясную и прозрачную даже для менее искушенных и тонких психологов, чем Гримо.
      И Гримо прибег к решительным средствам. Он принялся перетряхивать придворное платье своего господина, чтобы разыскать там письмо даАртаньяна. Письмо все еще лежало в кармане, и он прочитал следующее:
      "Дорогой друг! Рауль потребовал от меня сведений о поведении мадемуазель де Лавальер во время пребывания нашего юного друга в Лондоне. Я бедный капитан мушкетеров, и уши мои весь день набивают казарменными и альковными сплетнями. Если бы я сообщил Раулю все, что думаю и что слышал, бедный мальчик не вынес бы этого. К тому же я служу королю и не могу обсуждать его поведение. Если сердце велит вам действовать, действуйте. Дело в большей мере затрагивает вас, чем меня, и притом вас почти столько же, сколько Рауля".
      Гримо вырвал у себя полпрядки волос. Он вырвал бы больше, если бы волосы у него были хоть чуточку гуще.
      "Вот где, - сказал он себе, - нужно искать разгадку! Мадемуазель натворила неладное. То, что говорят о ней и короле, - сущая правда. Наш молодой господин обманут. Он, наверное, проведал об этом. Граф отправился к королю и высказал ему начистоту все, что думает. Ах, боже мой, граф вернулся без шпаги!"
      От этого открытия на лбу у преданного слуги выступил пот. Он больше не размышлял: он нахлобучил на голову шляпу и побежал к Раулю.
      После ухода Луизы Рауль успел укротить в себе если не любовь, то страдание и, мысленно оглядывая опасный путь, на который увлекли его безумие и возмущение, сразу увидел своего отца в бессильной борьбе с королем, борьбе, начатой к тому же самим Атосом. В этот момент прозрения несчастный юноша вспомнил таинственные знаки Атоса, неожиданное посещение даАртаньяна, и его воображению представилось то, чем кончается всякое столкновение между монархом и подданным.
      "ДаАртаньян на дежурстве, стало быть, прикован к своему посту, - думал Рауль, - и он не поехал бы к графу де Ла Фер ради удовольствия повидаться с ним. Он пустился в путь лишь потому, что должен был сообщить ему нечто такое, чего он, Рауль, не знает. Это нечто, при столь сложном стечении обстоятельств, таило в себе по меньшей мере угрозу, а может быть, и прямую опасность".
      Рауль содрогнулся при мысли о том, что он вел себя как отъявленный эгоист, что забыл об отце из-за своей несчастной любви, что искал забвения в горькой усладе отчаяния, тогда как ему следовало, быть может, встать на защиту Атоса и отразить удар, направленный прямо в него.
      Эта мысль заставила его встрепенуться. Он пристегнул к поясу шпагу и побежал к дому отца. По дороге он столкнулся с Гримо, который с другого конца, но с тем же Жаром бросился на поиски истины. Они обнялись. Оба они оказались в одной и той же точке параболы, описанной их воображением.
      - Гримо! - вскричал Рауль.
      - Господин Рауль! - воскликнул Гримо.
      - Как граф?
      - Вы его видели?
      - Нет, а где он?
      - Я и сам разыскиваю его.
      - А господин даАртаньян?
      - Уехал с ним вместе.
      - Когда?
      - Через десять минут после вас.
      - Верхом?
      - Нет, в карете.
      - Куда же они направились?
      - Не знаю.
      - Взял ли отец с собой деньги?
      - Нет.
      - Шпагу?
      - Нет.
      - Гримо!
      - Господин Рауль!
      - Мне кажется, что даАртаньян приехал...
      - Чтобы арестовать графа, не так ли?
      - Да, Гримо.
      - Я готов в этом поклясться.
      - Какой дорогой они поехали?
      - По набережным.
      - К Бастилии?
      - Господи боже! Да!
      - Поторапливайся! Бежим!
      - Бежим!
      - Но куда? - спросил удрученный Рауль.
      - Отправимся сперва к шевалье даАртаньяну, бить может, мы что-нибудь там и узнаем.
      - Нет, если он скрыл от меня правду, находясь у отца, он и дальше будет таить ее. Пойдем к... О господи, по я сегодня окончательно обезумел! Гримо!
      - Что еще?
      - Я забыл о господине дю Валлон.
      - Господине Портосе?
      - Который все еще ожидает меня. Увы! Я тебе говорил, что я окончательно обезумел.
      - Ожидает вас? Где же?
      - У Меньших Братьев в Венсенском лесу!
      - Господи боже!.. К счастью, это недалеко от Бастилии.
      - Скорее! Скорее!
      - Сударь, я велю оседлать лошадей.
      - Да, друг мой, иди позаботься о лошадях.
      XXVI
      ПОРТОС ВНЯЛ УБЕЖДЕНИЯМ, НО СУТИ ДЕЛА ВСЕ ЖЕ НЕ ПОНЯЛ
      Достойный Портос, верный законам старинного рыцарства, решил дожидаться де Сент-Эньяна, пока не стемнеет. Но поскольку де Сент-Эньян не мог прибыть к месту встречи, поскольку Рауль забыл предупредить об этом своего секунданта и поскольку ожидание затягивалось до бесконечности и становилось все томительней и томительней, Портос велел сторожу, стоявшему неподалеку у ворот, раздобыть для него несколько бутылок порядочного вина и побольше мяса, чтобы было, по крайней мере, чем поразвлечься, пропуская время от времени славный глоток вместе со славным куском. И он дошел уже до последней крайности, то есть, говоря по-иному, до последних кусочков, когда Рауль и Гримо, гоня во весь опор лошадей, подскакали к нему.
      Увидев на дороге двух всадников, Портос ни на мгновение не усомнился, что это не кто иной, как противники. Он поспешно вскочил с травы, на которой успел удобна расположиться, и принялся разминать колени и кисти рук.
      "Вот что значит иметь добрые боевые привычки! Этот негодяй все же посмел явиться. Если бы я удалился отсюда, он, не найдя тут никого, получил бы несомненное преимущество перед нами", - думал Портос.
      Выпятив грудь, он принял наиболее воинственную из своих поз" продемонстрировав поистине атлетическое сложение. Но вместо де Сент-Эньяна ему пришлось столкнуться с Раулем, который, отчаянно крича и жестикулируя, устремился к нему.
      - Ах, дорогой друг! Простите меня! До чего ж я несчастлив!
      - Рауль! - поразился Портос.
      - Вы не сердитесь на меня? - вскричал Рауль, обнимая Портоса.
      - Я? За что?
      - За то, что я позабыл о вас. Но я прямо потерял голову.
      - Что же случилось?
      - Если б вы знали, друг мой!
      - Вы убили его?
      - Кого?
      - Де Сент-Эньяна.
      - Увы! Теперь мне не до Сент-Эньяна!
      - Что еще?
      - То, что граф де Ла Фер, надо полагать, арестован.
      Портос сделал движение, которое могло бы опрокинуть каменную стену.
      - Арестован?.. Кем?
      - ДаАртаньяном.
      - Немыслимо! - произнес Портос.
      - И тем не менее это правда, - ответил Рауль.
      Портос повернулся к Гримо, как бы затем, чтобы найти у него подтверждение. Гримо кивнул головой.
      - Куда же его отвезли?
      - Вероятно, в Бастилию.
      - Что навело вас на это предположение?
      - По дороге мы расспрашивали разных людей: одни видели, как проезжала карета, другие - как она въехала в ворота Бастилии.
      - О-хо-хо! - вздохнул Портос. И он сделал два шага в сторону.
      - Какое решение вы принимаете? - спросил у него Рауль.
      - Я? Никакого. Но я не желаю, чтобы Атос оставался в Бастилии.
      Рауль подошел к Портосу поближе.
      - Знаете ли вы, что арест произведен по приказу самого короля?
      Портос посмотрел на юношу; его взгляд говорил: "А мне-то какое дело до этого?" Это немое восклицание показалось Раулю настолько красноречивым, что он больше уже не обращался к Портосу с вопросами. Он сел на коня. Портос с помощью Гримо сделал то же.
      - Выработаем план действий, - сказал Рауль.
      - Да, конечно, давайте-ка выработаем наш план, - согласился Портос.
      Рауль внезапно остановился.
      - Что с вами? - спросил Портос. - Слабость?
      - Нет, бессилие! Не можем же мы втроем взять Бастилию.
      - Ах, если бы даАртаньян был в нашей компании, я бы не отказался от этого.
      Рауль пришел в восторг от этой героической - потому что она была бесконечно наивной - веры во всемогущество д'Артаньяна. Вот они, эти знаменитые люди, втроем или вчетвером нападавшие на целые армии и осаждавшие замки! Напугав смерть и пережив целый век, лежавший теперь в развалинах, эти люди были все еще сильнее, чем самые дюжие из молодых.
      - Сударь, - сказал Портосу Рауль, - вы мне внушили мысль, что нам необходимо повидать даАртаньяна.
      - Конечно.
      - Надо думать, что, отвезя моего отца в крепость, он уже успел возвратиться к себе.
      - Справимся прежде в Бастилии, - предложил Гримо, который говорил мало, но дельно.
      И они поспешили к Бастилии. По странной случайности - такие случайности боги даруют лишь людям с сильною волей - Гримо неожиданно заметил карету, въезжающую на подъемный мост у ворот Бастилии. Это был даАртаньян, возвращавшийся от короля.
      Напрасно Рауль пришпорил коня, рассчитывая настигнуть карету и увидеть, кто в ней едет. Лошади остановились по ту сторону массивных ворот, ворота закрылись за ними, и конь Рауля ткнулся мордою в мушкет часового.
      Рауль повернул назад, довольный, что он все же видел карету, в которой и был, очевидно, доставлен его отец.
      - Теперь карета в наших руках, - заметил Гримо.
      - Нам следует подождать, ведь она, несомненно, поедет обратно, не так ли, друг мой? - сказал Рауль, обращаясь к Портосу.
      - Если и даАртаньяна не подвергнут аресту, - ответил Портос. - В противном случае все потеряно.
      Рауль ничего не ответил: можно было допустить все что угодно. Он посоветовал Гримо поставить лошадей на маленькой улице Жан Босир, чтобы не возбуждать подозрений, тогда как сам стал подстерегать выезд из Бастилии даАртаньяна или той самой кареты, которую он только что видел.
      Это решение оказалось правильным. Не прошло и двадцати минут, как снова распахнулись ворота, и в них показалась карета. Раулю, однако, и на этот раз не посчастливилось рассмотреть находившихся в ней. Гримо, впрочем, клялся, что в ней было двое и один из них - его господин. Портос поглядывал то на Рауля, то на Гримо в надежде понять их.
      - Ясно, - сказал Гримо, - если граф в этой карете, значит, его или отпускают на волю, или перевозят в другую тюрьму.
      - Сейчас мы это узнаем; все дело в том, какую дорогу они изберут, заметил Портос.
      - Если моего господина освобождают, то его повезут домой, - проговорил Гримо.
      - Это верно, - подтвердил Портос.
      - Карета едет в другом направлении, - указал Рауль.
      И действительно, карета въехала в предместье СентАнтуан.
      - Поскачем, - предложил Портос. - Мы нападем на карету и предоставим Атосу возможность бежать вместе с нами.
      - Мятеж! - прошептал Рауль.
      Портос снова посмотрел на Рауля, и этот второй его взгляд был достойным дополнением к первому, устремленному им незадолго пред этим на Рауля и на Гримо с целью выяснить их намерения.
      Через несколько мгновений трое всадников догнали карету; они следовали за нею так близко, что дыхание их лошадей увлажняло ее заднюю стенку.
      ДаАртаньян, внимание которого было неизменно настороже, услышал топот коней. В этот момент Рауль крикнул Портосу, чтобы он обогнал карету и посмотрел, кто сопровождает Атоса. Портос дал шпоры коню и оказался вровень с каретою, но ничего не увидел, так как занавески на ее окнах были опущены.
      Гнев и нетерпение охватили Рауля. Он только теперь уяснил себе в полной мере, какою таинственностью окружали Атоса сопровождающие его, и решился на крайние меры.
      ДаАртаньян, однако, узнал Портоса. Из-за кожаных занавесок он разглядел также Рауля. О результатах своих наблюдений он сообщил графу де Ла Фер. Но им обоим хотелось знать, пойдут ли Портос и Рауль до конца.
      Так и случилось. Рауль с пистолетом в руке подскакал к головной лошади и крикнул кучеру: "Стой!" Карета остановилась. Портос снял кучера с козел. Гримо уцепился за ручку на дверце кареты.
      Рауль открыл объятия и закричал:
      - Граф! Граф!
      - Это вы, Рауль? - молвил Атос, опьяненный радостью.
      - Недурно! - добавил, смеясь, ДаАртаньян.
      И оба они обняли юношу и Портоса.
      - Мой храбрый Портос, мой преданный друг, - вскричал Атос, - вы всегда тут как тут!
      - Ему все еще двадцать лет, - сказал ДаАртаньян. - Браво, Портос!
      - Черт подери, - проговорил немного смущенный Портос, - да ведь мы думали, что вы арестованы.
      - А между тем, - перебил Атос, - дело шло лишь о прогулке в карете шевалье даАртаньяна.
      - Мы следили за вами от самой Бастилии, - ответил Рауль, и в тоне его явственно ощущалось недоверие и упрек.
      - Куда мы ездили ужинать к добрейшему господину Безмо. Помните ли Безмо, Портос?
      - Конечно, отлично помню.
      - И мы видели там Арамиса.
      - В Бастилии?
      - Да. За ужином.
      - Ах, - облегченно вздохнул Портос.
      - Он просил передать вам тысячу приветов.
      - Спасибо.
      - Куда же едет господин граф? - спросил Гримо, которого его хозяин успел уже поблагодарить признательной улыбкой.
      - Мы отправляемся в Блуа, домой.
      - Как?.. Прямо отсюда? Без багажа?
      - Так и едем. Я собирался просить Рауля, чтобы он прислал мои вещи или привез их сам, если бы пожелал приехать ко мне.
      - Если ничто не удерживает его больше в Париже, - сказал ДаАртаньян, посмотрев на Рауля прямым и острым, как стальной клинок, взглядом, способным так же, как клинок, вызывать боль - ведь он разбередил раны юноши, - он поступил бы лучше всего, уехав с вами, Атос.
      - Теперь меня ничто не удерживает в Париже, - ответил Рауль.
      - Значит, мы едем вместе, - решил Атос.
      - А господин даАртаньян?
      - О, я собирался проводить Атоса лишь до заставы? оттуда мы возвратимся вместе с Портосом.
      - Отлично, - отозвался Портос.
      - Подите сюда, сын мой! - проговорил граф, ласково обнимая Рауля за шею и усаживая его в карету. - Гримо, - продолжал граф, - ты не спеша вернешься в Париж, ведя в поводу коня господина дю Валлона. Что же касается меня и Рауля, то мы пересядем на верховых лошадей, предоставив карету господам даАртаньяну и дю Валлону, которые вернутся в Париж. Приехав домой, ты соберешь мои вещи и вместе с письмами перешлешь их в Блуа.
      - Но когда вы приедете снова в Париж, - заметил Рауль, рассчитывая побудить графа высказаться, - вы останетесь без белья и всех остальных вещей, и это будет чрезвычайно неудобно.
      - Полагаю, Рауль, что я уезжаю надолго. Последнее мое пребывание здесь не порождает во мне особенного желания возвращаться сюда, по крайней мере, в ближайшем будущем.
      Рауль опустил голову и замолчал.
      Атос вышел из кареты и сел на коня, на котором приехал Портос и который, видимо, был немало обрадован тем, что сменил своего всадника. Друзья обнялись на прощание, пожали друг другу руки и обменялись уверениями в вечной дружбе. Портос обещал провести у Атоса, как только будет располагать досугом, не менее месяца. ДаАртаньян также пообещал приехать в Блуа, как только получит отпуск. Обняв Рауля в последний раз, он шепнул ему:
      - Я напишу тебе, мой дорогой.
      Это было так много для даАртаньяна, который никогда никому не писал, что Рауль был тронут до слез. Он вырвался из объятий мушкетера и поскакал.
      ДаАртаньян уселся в карету, где его поджидал Портос.
      - Ну и денек, друг мой, - сказал он, обращаясь к Портосу.
      - Да, да, - подтвердил Портос.
      - Вы, должно быть, порядком устали?
      - Нельзя сказать, чтобы очень. Однако я лягу пораньше, чтобы завтра быть свежим и отдохнувшим.
      - А позвольте спросить, для чего?
      - Для того, чтоб закончить начатое мною сегодня, я полагаю.
      - Вы волнуете меня, друг мой. Я вижу, что вы чемто встревожены. Какую же чертовщину вы начали и что оставили незаконченным?
      - Послушайте, ведь Рауль так и не дрался. Выходит, что драться предстоит мне.
      - С кем? С его величеством королем?
      - Как это с королем? - спросил пораженный Портос.
      - Ну да, конечно, мое большое дитя, с королем.
      - Но, уверяю вас, - с господином де Сент-Эньяном.
      - Вот что я намерен сказать вам, Портос. Обнажив шпагу против этого дворянина, вы обнажаете шпагу против самого короля.
      - Что вы? - вытаращил глаза Портос. - И вы в этом уверены?
      - Еще бы!
      - Как же уладить в таком случае это неприятное дело?
      - Мы постараемся хорошенько поужинать с вами. Стол капитана мушкетеров, как говорят, недурен. Вы увидите за ужином красавца де Сент-Эньяна и выпьете вместе со мной за его здоровье.
      - Я? - ужаснувшись, вскричал Портос.
      - Как? Вы отказываетесь пить за здоровье его величества?
      - Но, черт возьми, я не говорю о его величестве короле, я говорю о господине де Сент-Эньяне!
      - Повторяю вам, эта - одно и то же.
      - Раз так... Ну что же... - буркнул побежденный Портос.
      - Вы меня поняли, дорогой мой?