После бессонной ночи и мучительных дум он как-то весь осунулся; свойственное ему обычно беззаботное выражение пропало, и вокруг глаз появились темные круги.
      Но он был по-прежнему красив, по-прежнему осанка его дышала благородством, а печальная складка у рта, редко появлявшаяся у этого человека, придавала его лицу какой-то новый, молодивший его оттенок.
      В черном костюме, с белыми кружевами на груди, суперинтендант остановился в задумчивости на пороге той комнаты, где он так часто находил желанное счастье.
      Его мрачное спокойствие, его печальная улыбка произвели на г-жу де Бельер невыразимое впечатление.
      Глаз женщины умеет всегда распознать в чертах любимого человека гордость или страдание; чтобы вознаградить женщин за их слабость, природа одарила их исключительной чуткостью. При первом взгляде на Фуке маркиза поняла, что он глубоко несчастлив.
      Она угадала и то, что эту ночь он провел без сна, а день принес ему разочарования.
      И тотчас же силы вернулись к ней, она почувствовала, что любит Фуке больше жизни.
      Она встала и, подойдя к нему, сказала:
      - Вы писали мне утром, что начинаете уже забывать меня и что я, не видясь с вами, конечно, перестала думать о вас. Я приехала сюда, сударь, чтобы опровергнуть подобные предположения, тем более что я вижу по вашим глазам...
      - Что вы видите, маркиза? - спросил удивленный Фуке.
      - Что вы никогда еще так сильно не любили меня, как в эту минуту; и вы также должны видеть по моему поступку, что я вас не забыла.
      - Ах, маркиза, - ответил Фуке, и его благородное лицо мгновенно озарилось радостью, - вы - ангел, и мужчины не имеют права сомневаться в вас; им остается одно: преклониться пред вами и робко ожидать вашего благоволения.
      - В таком случае это благоволение вам будет даровано.
      Фуке хотел опуститься перед нею на колени.
      - Нет, - остановила она его, - сядьте со мною рядом. Ах, вот сейчас у вас на уме нехорошая мысль!
      - Почему вы так говорите, сударыня?
      - Вас выдала ваша улыбка. Скажите, о чем вы задумались? Ну скажите же, будьте откровенны; между друзьями не должно быть никаких тайн!
      - Ответьте и вы мне, к чему такая суровость в течение целых трех или четырех месяцев?
      - Суровость?
      - Разумеется. Разве вы не запретили мне посещать вас?
      - Увы, мой друг, - заговорила г-жа де Бельер с глубоким вздохом, ваш приезд ко мне принес вам большое несчастье; за моим домом следят; те же самые глаза, которые видели вас тогда, могут увидеть вас опять. Словом, я нахожу, что безопаснее мне приезжать сюда, чем вам ко мне; вы и так несчастны, и я не хочу, чтобы из-за меня вы стали еще несчастнее.
      Фуке вздрогнул.
      Эти слова снова напомнили ему финансовые заботы, а он стал уже было погружаться в любовные грезы.
      - Я несчастен? - проговорил он, силясь улыбнуться. - Право, маркиза, вы говорите таким печальным тоном, что, пожалуй, заставите меня самого поверить вашим словам. Неужели эти чудные глаза смотрят на меня только с жалостью? А мне так хотелось бы прочесть в них другое чувство.
      - Не я печальна, а вы: взгляните на себя в зеркало.
      - Я действительно немного бледен, маркиза, но это от усиленной работы; вчера король попросил у меня денег.
      - Да, четыре миллиона, я знаю.
      - Неужели вам это известно? - воскликнул пораженный Фуке. - Откуда вы это узнали? Ведь это было после того, как королевы удалились к себе, оставался только один человек, когда король...
      - Видите, я знаю, этого довольно, не правда ли? Итак, продолжайте, друг мой: король попросил у вас...
      - Так вы понимаете, маркиза, надо было добыть деньги, сосчитать их, разнести по книгам, для всего этого требуется время. С тех пор как умер Мазарини, финансовые дела несколько запутались и расстроились. Мои служащие завалены работой, вот почему я не спал эту ночь.
      - Значит, у вас есть эта сумма? - спросила с беспокойством маркиза.
      - Ну, маркиза, - весело отвечал Фуке, - хорош был бы министр финансов, у которого в кассе не нашлось бы жалких четырех миллионов!
      - И уверена, что они у вас есть или будут.
      - То есть как это будут?
      - Он еще так недавно просил у вас два миллиона.
      - Напротив, маркиза, мне кажется, с тех пор прошла целая вечность; но, пожалуйста, перестанем говорить о деньгах.
      - Напротив, будем говорить именно о деньгах, друг мой.
      - О!
      - Послушайте, я для этого только и приехала сюда.
      - Но что же вы хотите сказать по этому поводу? - спросил министр, и в глазах его блеснуло тревожное любопытство.
      - Скажите, господин Фуке, министр финансов - лицо несменяемое?
      - Вы удивляете меня, маркиза; вы говорите со мною, как вкладчица.
      - По очень простой причине: я желаю поместить к вам капитал и, естественно, желаю знать, надежная ли у вас фирма.
      - Право, маркиза, я не могу догадаться, к чему клонится ваш разговор.
      - Я серьезно говорю вам, дорогой господин Фуке: у меня есть капитал, который стесняет меня. Мне надоело покупать земли, и я хотела бы попросить кого-нибудь из моих приятелей пустить этот капитал в оборот.
      - Но я думаю, это не к спеху?
      - Наоборот, даже очень к спеху.
      - Хорошо. Мы потом поговорим об этом.
      - Нет, не потом, так как я привезла деньги сюда.
      И она указала на сундук; затем она открыла его, и И глазам Фуке представились связки банковских билетов и куча золота.
      Фуке поднялся со стула одновременно с г-жой де Бельер; на минуту он задумался, потом вдруг попятился назад, побледнел и упал в кресло, закрыв лицо руками.
      - Ах, маркиза, маркиза!
      - В чем дело?
      - Какого вы мнения обо мне, если предлагаете мне подобные вещи?
      - Но что же вы вообразили? Скажите.
      - Эти деньги... ведь вы привезли, их для меня, вы привезли их потому, что услышали о моем затруднительном положении. Ах, не отпирайтесь! Я угадал. Разве я не знаю вашего сердца?
      - Ну и прекрасно! Раз вы его знаете, вы видите, что я предлагаю вам его.
      - Значит, я угадал! - воскликнул Фуке. - Право, сударыня, я никогда не давал вам повода так оскорблять меня.
      - Оскорблять вас! - проговорила она, побледнев. - Вот странная щепетильность у людей! Ведь вы говорили, что любите меня. И во имя этой любви просили, чтобы я поступилась своею честью, репутацией! А когда я предлагаю вам деньги, вы отказываетесь от них!
      - Маркиза, маркиза, вам предоставлялась полная свобода оберегать то, что вы называете репутацией и честью. Предоставьте же и мне свободу защищать мое достоинство. Пусть я буду разорен, пусть я паду под тяжестью моих собственных ошибок, даже под тяжестью угрызений совести, но, заклинаю вас всем святым, не наносите мне этого последнего удара!
      - Вы говорите безрассудно, господин Фуке, - сказала маркиза.
      - Очень может быть, маркиза.
      - И безжалостно.
      Фуке схватился за грудь, словно силясь подавить внутреннее волнение.
      - Осыпайте меня упреками, маркиза, - простонал он, - я не стану отвечать вам.
      - Вы не хотите принять от меня доказательство дружеского расположения?
      - Не хочу.
      - Поглядите на меня, господин Фуке.
      Глаза маркизы загорелись.
      - Я предлагаю вам свою любовь.
      - О, маркиза!.. - мог только выговорить Фуке.
      - Слышите ли? Я люблю вас, люблю давно; у женщин, как и у мужчин, бывает ложный стыд, ложная щепетильность. Я давно люблю вас, но не хотела признаться в этом.
      - Ах! - проговорил Фуке, всплеснув руками.
      - И вот я вам признаюсь... Вы на коленях молили меня о любви, я отказывала вам; я была так же слепа, как вы в данную минуту. А теперь я сама предлагаю вам свою любовь.
      - Да, любовь, но только одну любовь, все!
      - И любовь, и самое себя, и жизнь мою! Все, все.
      - Я не вынесу такого счастья!
      - А вы будете тогда счастливы? Говорите, говорите... если я буду ваша, вся ваша?
      - Это высшее блаженство!
      - Так владейте же мною. Но если я ради вас поступаюсь предрассудком, то и вы обязаны поступиться своей щепетильностью ради меня.
      - Маркиза, маркиза, не искушайте меня!
      - Фуке, одно слово "нет" - и я сейчас же открываю эту дверь. - И она показала на дверь, выходившую на улицу. - И вы никогда больше меня не увидите. А если "да" - я пойду за вами всюду, с закрытыми глазами, одна, без защиты, без сожаления, без ропота. А это мое приданое!
      - Это ваше разорение, - сказал Фуке, опрокидывая сундук так, что бумаги и золото высыпались на пол, - здесь миллионное состояние.
      - Ровно миллион... Здесь, мои драгоценности, которые не понадобятся мне больше, если вы не любите меня; не понадобятся и в том случае, если вы меня любите так же сильно, как я вас люблю!
      - О, это слишком большое счастье для меня! Слишком большое! - воскликнул Фуке. - Я уступаю, я сдаюсь, я побежден вашей любовью. Я принимаю приданое...
      - А вот и сама невеста! - засмеялась маркиза, бросаясь в его объятия.
      X
      БОЖЬЯ ЗЕМЛЯ
      А в это время Бекингэм и де Вард ехали вместе, как добрые приятели, по дороге, ведущей из Парижа в Кале.
      Бекингэм так торопился, что отменил большую часть своих визитов.
      Он сделал один общий визит принцу, принцессе, молодой королеве и вдовствующей королеве.
      Герцог расцеловался с де Гишем и с Раулем; уверил первого в полном уважении к нему, а второго - в своей преданности и вечной дружбе, перед которой бессильно время и расстояние.
      Фургоны с поклажею двинулись вперед; сам Бекингэм выехал вечером в карете в сопровождении всей своей свиты.
      Де Барда обижало, что этот англичанин как будто тащит его на буксире, и он перебирал в своем изворотливом уме всевозможные средства избежать этих цепей, но не мог найти ни одного подходящего, и волей-неволей ему пришлось платиться за свой скверный характер и злой язык.
      В конце концов, взвесив все обстоятельства, де Вард уложил вещи в чемодан, нанял двух лошадей и в сопровождении только одного лакея отправился к той заставе, где должен был пересесть в карету Бекингэма.
      Герцог принял своего противника как нельзя лучше. Он подвинулся, чтобы дать ему возможность усесться поудобнее, предложил ему конфет и прикрыл его колени собольим мехом. Потом они стали говорить о дворе, не упоминая о принцессе, о принце, не касаясь его семьи, о короле, умалчивая о его невестке, о королеве-матери, обходя ее невестку, об английском короле, избегая называть его сестру.
      Вот почему это путешествие, сопровождавшееся продолжительными остановками, было очаровательно.
      Бекингэм, настоящий француз по уму и образованию, был в восторге от такого интересного спутника.
      Дорогою они то закусывали, то пробовали лошадей на прекрасных лугах, то охотились за зайцами, так как Бекингэм вез с собою борзых. Словом, время проходило незаметно.
      Покидая Францию, Бекингэм тосковал больше всего о новой француженке, которую он привез в Париж; его мысли были полны воспоминаний, а следовательно, сожалений.
      И когда он невольно погружался в задумчивость, де Вард умолкал и старался не мешать ему.
      Такая чуткость, наверно, тронула бы Бекингэма и, быть может, изменила бы его отношение к де Варду, если бы тот не смотрел на него злыми глазами, с ехидной улыбкой.
      Инстинктивная ненависть неистребима: ничто не может ее загасить; иногда слой пепла покрывает ее, но под ним она раскаляется еще сильнее.
      Истощив весь запас дорожных развлечений, они доехали наконец до Кале.
      Это было к концу шестого дня путешествия.
      Еще накануне люди герцога уехали вперед, чтобы нанять лодку для переезда на маленькую яхту, которая лавировала в виду берега или останавливалась, - когда чувствовала, что ее белые крылышки утомились, - на расстоянии двух-трех пушечных выстрелов от берега.
      По частям весь экипаж герцога был свезен на яхту, и Бекингэму доложили, что все готово и он может когда угодно переправиться сам, вместе с французским дворянином - своим спутником.
      Никому и в голову не приходило, что французский дворянин не был приятелем герцога.
      Бекингэм велел передать командиру яхты, чтобы он держал ее наготове; море было тихое, все предвещало великолепный закат, и герцог решил отплыть только в ночь, а вечером хотел прогуляться по песчаному берегу.
      Он обратил внимание окружающих на прекрасное зрелище: небо на горизонте алело пурпуром, и пушистые облака вздымались амфитеатром от солнечного диска до зенита, точно горные хребты, нагроможденные друг на друга.
      Теплый воздух, солоноватый запах моря, ласковое дуновение ветерка, а вдали - темные очертания яхты с переплетающимися, как кружево, снастями на фоне алевшего неба; там и сям на горизонте паруса, похожие на крылья чаек, реющих над морем, - этой картиною действительно можно было залюбоваться. Толпа зевак сопровождала лакеев в раззолоченных ливреях, принимая управляющего и секретаря за хозяина и его приятеля.
      Что касается Бекингэма, просто одетого в серый атласный жилет и лиловый бархатный камзол, в шляпе, надвинутой на глаза, без орденов и шитья, то ни его, ни де Варда, который был весь в черном, как стряпчий, не замечали вовсе.
      Люди герцога получили приказание держать лодку наготове у мола, но не подъезжать к берегу раньше, чем их позовет герцог или его друг.
      - Сохраняйте спокойствие, что бы вы ни увидели, - сказал герцог, намеренно подчеркнув последнюю фразу.
      Пройдя несколько шагов по берегу, Бекингэм обратился к де Варду:
      - Мне кажется, сударь, что нам пора... Начинается прилив; минут через десять вода так смочит песок, по которому мы ходим, что мы не будем чувствовать под ногами земли.
      - Милорд, я к вашим услугам; но...
      - Но мы находимся еще на земле короля; вы это хотели сказать?
      - Разумеется.
      - В таком случае пойдемте дальше. Видите клочок земли, окруженный со всех сторон водою; вода прибывает и скоро зальет островок. Этот островок, наверно, не принадлежит никому, кроме господа бога, потому что он не нанесен на карты. Видите вы его?
      - Вижу, мы даже не сможем добраться до него сейчас, не промочив ноги.
      - Нам будет очень удобно на этой маленькой сцене. Как вам кажется?
      - Я буду чувствовать себя хорошо везде, где моя шпага будет иметь честь скреститься с вашей, милорд.
      - Так идем туда! Я в отчаянии, что из-за меня вы промочите себе ноги, господин де Вард; но зато вы можете сказать королю: "Государь, я не дрался на земле вашего величества". Может быть, это слишком тонко, но такова уж ваша природа, господа французы! Не обижайтесь, это придает особенную прелесть вашему уму, прелесть, свойственную только вашей нации. Знаете ли, надо нам поспешить, господин де Вард, вода поднимается, и скоро наступит ночь.
      - Я не прибавлял шагу, только чтобы не идти впереди вашей светлости. Скажите, милорд, у вас еще не промокли ноги?
      - Пока нет. Взгляните-ка в ту сторону: видите, мои люди смотрят на нас и боятся, как бы мы не утонули. Смотрите, как забавно танцует лодка на гребнях волн, но от этого зрелища у меня делается морская болезнь. Разрешите мне повернуться к ним спиной.
      - Заметьте, милорд, что тогда солнце будет вам бить прямо в глаза.
      - Ну, вечером лучи его слабее, к тому же оно скоро зайдет; так что не беспокойтесь.
      - Как вам угодно, милорд.
      - Я понимаю, господин де Вард, я вам очень признателен. Желаете снять камзол? Будет удобнее.
      - Согласен.
      Бекингэм снял камзол и бросил его на песок. Де Вард последовал его примеру.
      Очертания двух фигур, казавшихся с берега белыми призраками, ясно обрисовывались на фоне красно-фиолетовой мглы, спускавшейся с неба на землю.
      - Честное слово, герцог, мы не можем теперь отступить! - сказал де Вард. - Чувствуете ли вы, как наши ноги вязнут в песке?
      - Да, по самую щиколотку, - ответил Бекингэм.
      - Я к вашим услугам, герцог.
      Де Вард взял шпагу, герцог тоже.
      - Господин де Вард, - заговорил тогда Бекингэм, - еще одно последнее слово... Я с вами дерусь потому, что вы мне не нравитесь, потому, что вы истерзали мне сердце насмешками над моею страстью, которую я действительно питаю в настоящую минуту, за которую готов отдать жизнь. Вы злой человек, господин де Вард, и я приложу все старания, чтобы убить вас, потому что, я чувствую, если вы не умрете сейчас от моей шпаги, то в будущем причините много зла моим друзьям. Вот что я хотел вам сказать, господин де Вард.
      И Бекингэм поклонился.
      - А я, милорд, со своей стороны отвечу вам так: до сих пор вы просто были мне не по душе, но теперь, когда вы разгадали меня, я вас ненавижу и сделаю все возможное, чтобы убить вас.
      И де Вард поклонился Бекингэму.
      В ту же минуту шпаги скрестились - в темноте сверкнули молнии. Оба противника искусно владели оружием; первые выпады оказались безрезультатными. А ночь быстро опускалась на землю; стало так темно, что приходилось нападать и парировать удары наугад.
      Вдруг - де Вард почувствовал, что шпага его во что-то уперлась: он попал в плечо Бекингэма. Шпага герцога опустилась вместе с рукою.
      - О! - застонал он.
      - Я вас задел, не правда ли, милорд? - спросил де Вард, отступая шага на два назад.
      - Да, сударь, но задели легко.
      - Однако же вы опустили шпагу.
      - Это невольно, от прикосновения холодной стали, но я уже оправился. Начнем снова, если вам угодно, милостивый государь.
      И, с отчаянною отвагою сделав выпад, он ранил маркиза в грудь.
      - И я также задел вас, - сказал он.
      - Нет, - ответил де Вард, не тронувшись с места.
      - Простите; но я заметил, что у вас рубашка в крови... - проговорил Бекингэм.
      - А! - воскликнул взбешенный де Вард - Так вот же вам!
      И, напрягая все свои силы, он пронзил руку Бекингэма у локтя. Шпага прошла между двух костей. Бекингэм почувствовал, что у него отнялась правая рука; он протянул левую, перехватил шпагу, которая чуть не вывалилась из повисшей руки, и, прежде чем де Вард успел занять оборонительную позицию, пронзил ему грудь.
      Де Вард зашатался, ноги у него подкосились, и, не успев вытащить шпагу, застрявшую в руке герцога, он свалился в красноватую от вечернего освещения воду, которая теперь окрасилась в настоящий красный цвет.
      Де Вард был жив. Он сознавал приближение смертельной опасности: вода быстро поднималась. И герцог также видел эту опасность. Собравшись с силами, он с болезненным криком выдернул шпагу из руки; потом, обратившись к де Варду, спросил его:
      - Вы живы, маркиз?
      - Да, - отвечал де Вард едва слышным голосом; он захлебывался от крови, заливавшей ему горло, - но силы слабеют.
      - Так как же быть? Вы можете идти?
      И Бекингэм поставил его на одно колено.
      - Все кончено, - простонал де Вард и снова упал. - Позовите своих людей, - попросил он, - иначе я утону.
      - Эй, вы! - крикнул Бекингэм. - Лодку сюда! Живее, причаливайте!
      Матросы тотчас же заработали веслами. Но вода прибывала быстрее, чем двигалась лодка.
      Бекингэм увидел, что волна вот-вот накроет де Варда; тогда левой, здоровой рукой он подхватил противника снизу за талию и приподнял с земли. Волна окатила герцога до пояса, но он даже не покачнулся. Он пошел по направлению к берегу. Но едва он сделал шагов десять, как новая волна, выше и яростнее первой, обдала его грудь, сбила с ног и совсем захлестнула.
      Потом, когда она сбежала, на песке остались герцог и потерявший сознание де Вард.
      В ту же минуту четыре матроса, поняв опасность, бросились с лодки в море и в одну секунду очутились возле герцога. Они застыли от ужаса, когда увидели, что их господин обливается кровью.
      Они хотели унести его.
      - Нет, нет! - запротестовал герцог - Прежде сносите маркиза на берег!
      - Смерть, смерть французу! - раздался глухой ропот англичан.
      - Назад! - воскликнул герцог, с гордым жестом поднимаясь на ноги. Сейчас же исполняйте мой приказ. Немедленно доставьте господина де Варда на берег, или я вас всех перевешаю!
      В это время подъехала лодка. Управляющий и секретарь выскочили из нее и подошли к маркизу. Он не подавал никаких признаков жизни.
      - Поручаю вам этого человека, - сказал им герцог, - вы мне отвечаете за него головой. На берег! Перенесите господина де Варда на берег!
      Маркиза бережно взяли на руки, перенесли и положили на сухой песок, куда не достигал морской прилив. Несколько любопытных да пять-шесть рыбаков собрались на берегу, привлеченные странным зрелищем: двое мужчин дрались по пояс в воде.
      Англичане передали им раненого в ту минуту, когда он очнулся и открыл глаза. Секретарь герцога вынул из кармана туго набитый кошелек и передал самому почтенному на вид рыбаку.
      - Вот вам от моего господина, герцога Бекингэма, - прибавил он, ухаживайте за маркизом де Вардом позаботливее.
      И он вернулся в сопровождении своих людей к лодке, на которую с большим трудом перебрался Бекингэм, удостоверившись предварительно в том, что де Вард вне опасности. На де Варда накинули камзол герцога и понесли его на руках в город.
      XI
      ТРОЙНАЯ ЛЮБОВЬ
      После отъезда Бекингэма де Гиш вообразил, что мир безраздельно принадлежит ему.
      У принца не осталось больше ни малейшего повода к ревности; кроме того, шевалье де Лоррен совершенно завладел им, и принц предоставил всем в доме полнейшую свободу.
      Король, увлеченный принцессой, выдумывал все новые увеселения, чтобы сделать приятным ее пребывание в Париже, так что не проходило дня без какого-нибудь празднества в Пале-Рояле или приема у принца.
      Король распорядился, чтобы в Фонтенбло были сделаны приготовления к переезду двора, и все старались попасть в число приглашенных. Принцесса была занята с утра до вечера. Ее язык и перо не останавливались ни на минуту. Разговоры ее с де Гишем становились все оживленнее, что часто бывает предвестием страсти.
      Когда взор делается томным при обсуждении цвета материи, когда целый час проходит в толках о качестве или запахе какого-нибудь саше или цветка, то хотя слова таких разговоров могут слышать все, но вздохи и жесты видны не всем.
      Наговорившись досыта с г-ном де Гишем, принцесса болтала с королем, который аккуратно каждый день посещал ее. Время проходило в играх, сочинении стихов; каждый выбирал какой-нибудь девиз, эмблему; эта весна была не только весной природы, она была юностью народа, возглавляемого Людовиком XIV.
      Король соперничал со всеми в красоте, молодости и любезности. Он был влюблен во всех красивых женщин, даже в свою жену - королеву.
      Но при всем своем могуществе он бывал очень робок на первых порах. Эта робость удерживала его в границах обыкновенной вежливости, и ни одна женщина не могла похвастать, что он оказывал ей предпочтение перед другими. Можно было предсказать, что тот день, когда он заявит о своих чувствах, и станет зарею новой эры; но он молчал, и г-н де Гиш, пользуясь этим, оставался королем любовных интриг всего двора.
      Мало-помалу он занял определенное место в доме принца, который любил его и старался как можно больше приблизить к себе. Замкнутый от природы, он до приезда принцессы слишком уединялся, а когда она приехала - почти не отходил от нее.
      Все окружающие заметили это, а в особенности злой гений, шевалье де Лоррен, к которому принц был чрезвычайно привязан за его веселые, хоть и злые выходки и за уменье выдумывать разнообразные развлечения.
      Шевалье де Лоррен, видя, что де Гиш угрожает занять его место у принца, прибегнул к решительному средству. Он просто-напросто сбежал, оставив принца в крайнем недоумении.
      В первый день принц почти не заметил его отсутствия, потому что де Гиш был рядом и те часы дня и ночи, когда он не разговаривал с принцессой, самоотверженно посвящал принцу.
      Но на другой день принц, не находя никого под рукой, спросил, куда девался шевалье. Ему ответили, что об этом никому не известно.
      Де Гиш, проведя все утро с принцессой за выбором шитья и бахромы, пришел утешать принца. Но после обеда надо было заняться оценкой тюльпанов и аметистов, и де Гиш снова ушел в кабинет принцессы.
      Принц остался один; был час его туалета; он чувствовал себя самым несчастным человеком в мире и опять спросил, не знает ли кто-нибудь, где шевалье.
      - Никто ничего о нем не знает, - был все тот же ответ.
      Тогда принц, не зная, куда деваться от скуки, отправился, как был, в халате и папильотках, к жене. Там он нашел целое сборище молодежи, которая смеялась и перешептывалась по углам: тут группа женщин, обступивших мужчину, и едва сдерживаемый смех, а там - Маникан и Маликорн, осаждаемые Монтале, мадемуазель де Тонне-Шарант и другими хохотушками.
      Поодаль от этих групп сидела принцесса; стоя перед ней на коленях, де Гиш держал на ладони рассыпанные жемчуга и драгоценные камни, которые она перебирала своими тонкими белыми пальчиками.
      В другом углу устроился гитарист и наигрывал испанские сегидильи, от которых принцесса была без ума с тех пор, как молодая королева стала их петь - с каким-то особенно грустным оттенком; разница была тольдо в том, что фразы, которые испанка произносила с дрожащими на ресницах слезами, англичанка напевала с улыбкою, позволявшей видеть ее перламутровые зубки.
      Этот кабинет, битком набитый молодежью, представлял самое веселое зрелище.
      При входе принц был поражен видом стольких людей, веселившихся без него. Его взяла такая зависть, что он невольно воскликнул, как ребенок:
      - Что же это такое! Вы здесь забавляетесь, а я там скучаю один!
      Все сразу притихли, как от удара грома смолкает чириканье птиц.
      Де Гиш моментально вскочил на ноги. Маликорн спрятался за юбки Монтале. Маникан выпрямился и стал в церемонную позу. Гитарист сунул гитару под стол и прикрыл ее ковром.
      Одна принцесса не тронулась с места и, улыбаясь, ответила супругу:
      - Ведь вы занимаетесь туалетом в этот час.
      - И вы нарочно его выбрали, чтоб веселиться, - проворчал принц.
      Эта фраза послужила сигналом к общему бегству: женщины разлетелись, как стая спугнутых птиц; гитарист растаял как тень; Маликорн, не переставая прятаться за юбки Монтале, успел юркнуть за драпировку. Что касается Маникана, то он пришел на помощь де Гишу, который, разумеется, все время стоял около принцессы, и оба они храбро выдержали натиск. Граф был слишком счастлив, чтобы сердиться на принца; но принц был очень зол на свою супругу.
      Ему нужен был повод к ссоре, и таким поводом ему послужило исчезновение этой толпы, веселившейся до его прихода и смущенной его появлением.
      - Почему же все разбежались, как только я вошел? - обиженно и надменно проговорил он.
      На это принцесса холодно ответила, что, когда является глава дома, домочадцы из почтения стараются держаться поодаль.
      Говоря это, она состроила такую забавную мину, что де Гиш и Маникан не могли удержаться от смеха; принцесса захохотала следом за ними; общее веселье заразительно подействовало на самого принца, так что ему пришлось сесть; когда он смеялся, его фигура теряла свою важность и достоинство.
      Перестав хохотать, он рассердился еще больше. Его злило, собственно, то, что он сам не мог сохранить серьезность.
      Он смотрел злыми глазами на Маникана, не решаясь излить свой гнев на графа де Гиша.
      По его знаку оба они вышли из комнаты. А принцесса, оставшись одна, стала грустно перебирать жемчуг, не смеялась больше и молчала.
      - Как это мило, - надулся принц, - у вас меня встречают как чужого.
      И он ушел в крайнем раздражении.
      По дороге ему попалась Монтале, дежурившая в комнате, смежной с кабинетом принцессы.
      - На вас приятно посмотреть, но только из-за двери.
      Монтале сделала глубокий реверанс.
      - Я не вполне понимаю, что ваше высочество изволите мне сказать.
      - Я повторяю, мадемуазель, что когда вы хохочете все вместе в комнате у принцессы, то всякий посторонний, если он не остается за дверью, оказывается лишним.
      - Разумеется, ваше высочество говорите это не о себе?
      - Наоборот, мадемуазель, я говорю это и думаю именно о себе! Мне устроили не очень-то любезную встречу. Еще бы! Именно в то время, как у моей жены - то есть в моем доме - музицируют и веселятся, когда и мне, в свою очередь, хочется немножко развлечься, все убегают!.. Что же это значит? Вероятно, в мое отсутствие делается что-нибудь дурное...
      - Но сегодня было все то же, что и вчера и раньше, - оправдывалась Монтале.
      - Неужели! Значит, каждый день хохочут так, как сегодня!..
      - Конечно, ваше высочество.
      - И каждый день происходит то же самое?
      - Все то же, ваше высочество.
      - И каждый день такое же бренчанье?
      - Ваше высочество, гитара была только сегодня; но когда ее не было, играли на скрипке и на флейте: женщинам скучно без музыки.
      - Черт возьми! А мужчинам?
      - Какие же мужчины, ваше высочество?
      - Господин де Гиш, господин де Маникан и остальные.
      - Да ведь они - приближенные вашего высочества.
      - Да, да, ваша правда, мадемуазель.
      И принц ушел на свою половину. Он задумчиво опустился в глубокое кресло, даже не взглянув в зеркало.
      - И куда это пропал шевалье! - проговорил он.
      Около кресла стоял лакей.
      - Никто не знает, где он, ваше высочество.
      - Опять этот ответ!.. Первого, кто скажет мне: "не знаю", я прогоню со службы.
      При этих словах принца все разбежались совершенно так же, как исчезли при его появлении гости принцессы. Тогда принц пришел в неописуемую ярость. Он толкнул ногою шифоньерку, которая разлетелась на кусочки.
      Потом он отправился на галерею и хладнокровно сбросил наземь эмалевую вазу, порфировый кувшин и бронзовый канделябр. Поднялся страшный грохот. Сбежались люди.
      - Что угодно вашему высочеству? - решился робко спросить начальник стражи.
      - Я занимаюсь музыкой, - отвечал принц, скрежеща зубами.
      Начальник стражи дослал за придворным доктором. Но раньше доктора явился Маликорн и доложил принцу: