Де Вард приберег это оскорбление напоследок; он теперь судорожно сжимал свою шпагу, ожидая нападения.
      - Вы правы, господин де Вард, - сказал Рауль, делая над собой страшное усилие, - мне известно только имя моего отца, но я слишком хорошо знаю графа де Ла Фер, его возвышенный характер, его незапятнанную честь и не боюсь, что на моем рождении лежит пятно, как вы намекаете! Незнание имени моей матери для меня несчастье, но не позор. А вы поступаете некорректно и несправедливо, попрекая меня несчастьем. Все равно, слово сказано, и я считаю себя оскорбленным. Итак, решено: после дуэли с даАртаньяном вы, если вам угодно, будете иметь дело со мной.
      - Ого, - ответил де Вард с язвительной улыбкой, - я восхищаюсь вашей осторожностью, виконт. Сию минуту вы обещали мне удар шпаги даАртаньяна, а после этого удара намерены обнажить свое оружие.
      - Не беспокойтесь, - с гневом отвечал Рауль, - господин ДаАртаньян ловко владеет оружием, и я попрошу у него как милости, чтобы он сделал с вами то, что сделал с вашим отцом, то есть не убил вас, а предоставил мне это удовольствие, когда вы поправитесь. У вас злое сердце, господин де Вард, и, право, все меры предосторожности, принятые против вас, не излишни.
      - Будьте спокойны, виконт, я сам приму меры предосторожности против вас, - ответил де Вард.
      - Позвольте, - сказал Бекингэм, - истолковать ваши слова и дать совет де Бражелону. Виконт, носите кольчугу.
      Де Вард сжал кулаки.
      - А, понимаю, - пробормотал он, - вы хотите прежде принять эту предосторожность, а потом уже помериться со мною силами?
      - Полно, господин де Вард, - ответил Рауль, - раз вы непременно этого хотите, покончим дело сейчас.
      И, вынимая шпагу, он шагнул по направлению к де Варду.
      - Что вы делаете? - спросил Бекингэм.
      - Ничего, - успокоил его Рауль, - то не затянется.
      Противники стали в позицию, и клинки скрестились.
      Де Вард бросился на Рауля с такой стремительностью, что при нервом же схватке Бекингэм понял, что Рауль щадит своего противника.
      Герцог, отступив, смотрел на поединок.
      Рауль дрался так спокойно, точно в его руках была рапира, а не шпага. Он высвободил свою шпагу, зацепившую шпагу противника у самой рукоятки, и, отступив на шаг, отпарировал три-четыре удара де Барда; потом, угрожая ему ударом ниже пояса, который де Вард отразил круговым движением, Рауль ударил по его шпаге, выбил ее из рук врага и отбросил на двадцать шагов за ограду.
      Де Вард стоял безоружный, ошеломленный; Рауль вложил свою шпагу в ножны, схватил дрожащего от ярости противника за ворот и за пояс и перебросил его через изгородь.
      - До встречи, до встречи, - пробормотал де Вард, поднимаясь на ноги и подбирая свою шпагу.
      - Черт возьми, - произнес Рауль, - вот уже целый час, как я повторяю вам то же самое.
      Потом, повернувшись к Бекингэму, попросил:
      - Умоляю вас, герцог, ни слова об этом. Мне стыдно, что я дошел до такой крайности, во я не смог сдержать гнев. Прошу вас, извините меня и забудьте.
      - Ах, дорогой виконт, - проговорил герцог, сжимая суровую, честную руку Рауля, - Позвольте мне, напротив, помнить и думать о вашей безопасности. Этот человек опасен, он убьет вас.
      - Моя отец, - ответил Рауль, - жил под угрозой более страшного врага двадцать лет и уцелел. В моих жилах течет кровь, которой покровительствует судьба, герцог.
      - У вашего отца были хорошие друзья, виконт.
      - Да, - вздохнул Рауль, - такие друзья, каких теперь не найдется.
      - Прошу вас, не говорите так, когда я предлагаю вам свою дружбу.
      И Бекингэм раскрыл объятия Бражелону, который с удовольствием принял предложенный союз.
      - В нашем роде, - прибавил Бекингэм, - умирают за тех, кого любят. Вы это знаете, виконт.
      - Да, герцог, знаю, - ответил Рауль.
      XL
      ЧТО ДУМАЛ ШЕВАЛЬЕ ДЕ ЛОРРЕН О ПРИНЦЕССЕ
      Ничто больше не нарушало спокойствия в пути.
      Под каким-то предлогом, не вызвавшим никаких толков, де Вард уехал вперед. Он увез с собой Маникана, ровный и мечтательный характер которого уравновешивал его раздражительность.
      Бэкингэм и Бражелон приняли де Гиша в свой дружеский союз; теперь они втроем неустанно восхваляли принцессу. Бражелон добился того, что этот квартет похвал теперь состоял из трио, а не из сольных выступлений, к которым прежде имело опасное пристрастие де Гиш и его соперник.
      Такая гармония очень нравилась королеве-матери. Но она, быть может, приходилась менее по вкусу молодой принцессе, кокетливой как дешж; не боясь за себя, она любила опасные движения. Принцесса обладала безрассудным и дерзким сердцем, ей нравилось скользить по краю опасности, ее влекло острое лезвие, словно она жаждала ран.
      По пути в Париж принцессу провожало тысячи поклонников, за нею следовали с полдюжины безумцев и два совершенно сумасшедших. Только Рауль, видевший всю прелесть этой девушки, но хранивший в сердце другую любовь, рядом с которой не оставалось места для новой, вернулся в столицу холодный и настороженный.
      Дорогой он иногда беседовал с королевой об упоительном очаровании, исходившем от принцессы, и королевамать, которую многому научили перенесенные несчастья и пережитые разочарования, ответила ему:
      - Генриетта стала бы знаменитой, даже если бы она родилась не в королевской семье, а в полной безвестности: она женщина с яркой фантазией, своенравным характером и твердой волей.
      Де Вард и Маникан, двое разведчиков и курьеры, объявили о приближении принцессы.
      В Нантере поезд принцессы был встречен блестящим эскортом из всадников и экипажей. Это принц, вместе с де Лорреном и другими своими любимцами, в сопровождении части королевской гвардий, выехал навстречу невесте.
      В Сен-Жермене принцесса и королева перешли из дорожного экипажа, тяжеловатого и довольно поистрепавшегося от путешествия, в изящную, роскошную карету, запряженную шестеркой лошадей в белой золоченой сбруе. В этом экипаже прекрасная молодая принцесса сидела, под балдахином из вышитого шелка, с каймой из перьев, словно на троне; на ее сияющее лицо падали розовые блики, нежно играя на ее матовой, как перламутр, коже.
      Подъехав к экипажу, герцог Филипп был поражен красотой Генриетты и так явно выразил свое восхищение, что де Лоррен, стоявший среди других придворных, пожал плечами, а граф де Гиш и Бекингэм почувствовали сердечную боль.
      После обмена любезностями и выполнения всех правил церемониала процессия медленно двинулась к Парижу.
      Членов свиты наскоро представили принцу. На Бекингэма указали только в числе других знатных англичан.
      Принц обратил на них мало внимания. Но, видя по дороге, что Бекингэм упорно держится подле дверцы кареты, он спросил у неразлучного с ним де Лоррена:
      - Кто этот всадник?
      - Вашему высочеству только что представили его, - ответил де Лоррен. - Это герцог Бекингэм.
      - Ах да, правда.
      - Кавалер принцессы, - прибавил фаворит особенным тоном, каким только завистники умеют произносить самые простые фразы.
      - Что такое? - спросил принц, не останавливая коня.
      - Я сказал: кавалер.
      - Разве у принцессы есть назначенный для ее сопровождения кавалер?
      - Гм! Мне кажется, вы это так же хорошо видите, как и я; посмотрите только, как они мило и весело болтают вдвоем.
      - Втроем.
      - Как втроем?
      - Конечно, ты же видишь, что де Гиш участвует в их беседе.
      - Да, вижу... Конечно. Но что это доказывает? Только то, что у принцессы не один кавалер, а два.
      - Ты все отравляешь, ехидна.
      - Вовсе нет. Ах, ваше высочество, какой у вас строптивый характер! Представители Франции приветствуют вашу будущую супругу, а вы недовольны.
      Герцог Орлеанский боялся язвительных замечаний де Лоррена, когда насмешливость фаворита особенно разыгрывалась.
      Он оборвал этот разговор.
      - Принцесса недурна собой, - небрежно заметил он, точно речь шла о посторонней ему женщине.
      - Да, - тем же тоном ответил де Лоррен.
      - Ты произнес это "да" совсем как "нет". А я нахожу, что у нее очень красивые черные глаза.
      - Маленькие.
      - Верно, не особенно большие. У нее красивая фигура.
      - Ну, фигура не блестящая, ваше высочество.
      - Пожалуй. Зато у нее благородная осанка.
      - Да, но слишком худое лицо.
      - Кажется, восхитительные зубы.
      - Их легко видеть. Слава богу, рот достаточно велик. Положительно, ваше высочество, я ошибался: вы красивее вашей жены.
      - А как ты считаешь, я красивее этого Бекингэма?
      - О да, и он это чувствует. Посмотрите, он старается с удвоенным жаром ухаживать за принцессой, чтобы вы не затмили его.
      У принца вырвалось нетерпеливое движение; однако, увидев торжествующую улыбку на губах де Лоррена, он сдержал лошадь и пустил ее шагом.
      - Впрочем, - сказал он - что мне смотреть на кузину! Я же давно знаю ее. Ведь мы вместе воспитывались. Я достаточно видел ее ребенком в Лувре.
      - Извините, ваше высочество, она весьма изменилась, - заметил де Лоррен. - В те времена, о которых вы говорите, она была не такой блестящей и, главное, далеко не такой гордой. Помните тот вечер, ваше высочество, когда король не пожелал танцевать с ней, найдя, что она некрасива и плохо одета?
      Герцог Орлеанский нахмурил брови. Действительно, нелестно для него было жениться на принцессе, которою король пренебрегал в молодости.
      Может быть, он ответил бы своему фавориту, по в это мгновение, оставив карету, к принцу подъехал де Гиш.
      Он издали следил за принцем и де Лорреном и напрягал слух, стараясь уловить фразы, которыми они обменивались.
      Из коварства или по неосторожности де Лоррен не счел нужным притворяться.
      - Граф, - начал он, - у вас хороший вкус.
      - Благодарю за комплимент, - ответил де Гиш. - Но чем я заслужил его?
      - Гм! Спросите его высочество.
      - Конечно, - подтвердил герцог Орлеанский, - Гиш отлично знает, каким совершенным кавалером я его считаю.
      - Раз мы на этот счет согласны, граф, я продолжаю - сказал де Лоррен. - Не правда ли, вы уже неделю находитесь подле принцессы?
      - Пожалуй, - ответил де Гиш, невольно краснея.
      - Так скажите же нам откровенно: как вы находите ее?
      - Ее? - с изумлением спросил де Гиш.
      - Да, ее внешность, ее ум?
      Ошеломленный таким вопросом, де Гиш не сразу нашелся, что ответить.
      - Ну, ну, де Гиш, - громко смеялся де Лоррен, - скажи, что ты думаешь, будь откровенен; его высочество приказывает.
      - Да, да, приказываю, - сказал принц.
      Де Гиш пробормотал несколько невнятных слов.
      - Я знаю, что это щекотливый вопрос, - продолжал герцог Орлеанский. Но ведь мне можно говорить все. Как ты ее находишь?
      Желая скрыть свои чувства, де Гиш прибегнул к единственному средству защиты, которое остается у человека, застигнутого врасплох; он солгал.
      - Я не нахожу принцессу ни красавицей, ни уродом. Скорее она недурна собой.
      - Боже мой, граф! - вскричал де Лоррен, - И это говорите вы, так восхищавшийся ее портретом?
      Де Гиш покраснел до ушей. На счастье, его горячая лошадь бросилась в сторону, и это помогло ему скрыть выступившую краску.
      - Портретом? - спросил он, возвращаясь на прежнее место. - Каким портретом?
      Де Лоррен не сводил с него глаз.
      - Да, портретом. Разве миниатюра не похожа?
      - Не знаю. Я забыл портрет: он исчез у меня из памяти.
      - А между тем он произвел на вас сильное впечатление, - заметил де Лоррен.
      - Возможно.
      - Но она, по крайней мере, умна? - пожал плечами герцог Орлеанский.
      - По-видимому, да, ваше высочество.
      - А Бекингэм? - спросил де Люрреа.
      - Не знаю.
      - Должно быть, умен, - сказал де Лоррен, - раз он смешит принцессу, и она, кажемся, с большим удовольствием разговаривает с ним. А неглупый и остроумной женщине неприятно находиться в обществе глупца.
      - Значит, он умен, - наивно сказал де Гиш, к которому на помощь явился Рауль, уравнивая его с опасным собеседником.
      Де Бражелон обратился к де Люррену и таким образом заставил его переменить тему разговора.
      Въезд был торжественный и блестящий. Король, желая оказать брату почет, велел устроить великолепную встречу. Принцесса и ее мать остановились в Лувре, в том самом Лувре у где во времена изгнания они так страдали от забвения, бедности и лишений.
      Дворец был негостеприимен раньше к несчастной дочери Генриха IV, его голые стены, провалившиеся полы, покрытые паутиной потолки, огромные полуразрушенные камины, эти холодные очаги, которые едва удавалось согреть на средства, из милости отпускаемые парламентом, - все теперь преобразилось. Великолепная обивка, пушистые ковры, блестящие плиты пала, картины в широких золотых рамах, повсюду канделябры, зеркала, роскошная мебель, телохранители с гордой осанкой и в шляпах с развевающимися перьями, огромная толпа слуг и придворных в передних и на лестницах - вот что встретило их теперь.
      В огромных дворах, некогда печальных и немых, гарцевали всадники. Из-под копыт их лошадей, ударявших о камень, сыпались тысячи искр. Молодые красивые дамы поджидали в каретах дитя той дочери Франции, которая в годы своего вдовства и изгнание порой не находила полена дров для очага, куска хлеба для стола и которую презирали даже дворцовые слуги.
      Вдовствующая королева возвращалась в Лувр с болью в сердце, полная горьких воспоминаний, между тем как ее дочь, обладавшая более изменчивым и забывчивым характером, ехала туда радостная и торжествующая. Королева знала, что блестящая встреча относилась к счастливой матери короля, восстановленного на втором троне Европы, тогда как дурной прием был оказан ей, дочери Генриха IV, в наказание за то, что она была несчастна.
      Проводив принцессу и королеву в их покои, где они пожелали немного отдохнуть, все вернулись к своим обычным занятиям.
      Бражелон прежде всего отправился к отцу, но узнал, что Атос уехал в Блуа. Он хотел повидаться с даАртаньяном. Но мушкетер, занятый набором новой королевской гвардии, был неуловим. Бражелон вернулся к де Гишу. Но у графа шли совещания с портными и с Маниканом, отнимавшие у него все время.
      С герцогом Бекингэмом дело обстояло еще хуже.
      Молодой англичанин покупал одну лошадь за другой, одни драгоценности за другими. Он завладел всеми парижскими вышивальщицами, ювелирами, портными. Между ним и де Гишем происходил поединок изящества, ради счастливого исхода которого герцог готов был истратить миллион, тогда как маршал Граммон выдал де Гишу только шестьдесят тысяч ливров.
      Бекингэм, смеясь, тратил свой миллион. Де Гиш вздыхал и без советов де Варда рвал бы на себе волосы.
      - Миллион! - каждый день повторял граф. - Я буду побежден. Почему маршал не хочет дать мне вперед мою долю наследства?
      - Потому, что ты ее истратишь, - говорил ему Рауль.
      - Не все ли ему равно? Раз мне суждено от этого умереть, я умру. Тогда мне уже ничего не будет нужно.
      - Но зачем умирать? - спросил Рауль.
      - Я не хочу, чтобы англичанин превзошел меня в изяществе.
      - Дорогой граф, - сказал тогда Маникан, - изящество вещь не дорогая, а только трудно достижимая.
      - Да, но все трудно достижимое стоит дорого, у меня же всего шестьдесят тысяч ливров.
      - Право, - заметил де Вард, - какой ты странный! Трать столько же, сколько Бекингэм; тебе не хватает только девятисот сорока тысяч ливров.
      - Но где же их достать?
      - Делай долги.
      - Они у меня уже есть.
      - Тем более.
      Этот совет оказал свое действие, и де Гиш пустился на сумасбродства, между тем как Бекингэм тратил лишь наличные.
      Слухи о такой расточительности радовали всех парижских торговцев; и о домах Бекингэма и Граммона рассказывали всякие чудеса.
      Тем временем принцесса отдыхала, а Бражелон писал письма де Лавальер. Были отправлены уже четыре письма, но ни на одно он еще не получил ответа. В утро свадебной церемонии, которая должна была состояться в церкви Пале-Рояля, Рауль сидел, заканчивая свой туалет, когда его лакей доложил:
      - Господин де Маликорн.
      "Что нужно от меня этому Маликорну? - подумал Рауль.
      - Пусть подождет, - сказал он.
      - Господин де Маликорн приехал из Блуа, - прибавил лакей.
      - А, пригласите его войти! - воскликнул Рауль.
      Вошел сияющий, как звезда, Маликорн, с великолепной шпагой.
      Он любезно поклонился виконту:
      - Господин де Бражелон, я привез вам тысячу приветов от одной дамы.
      Рауль покраснел.
      - От дамы из Блуа? - спросил он.
      - Да, виконт, от мадемуазель де Монтале.
      - А, благодарю, господин Маликорн, теперь я вас узнал, - сказал Рауль. - Что же угодно мадемуазель де Монтале?
      Маликорн вынул из кармана четыре письма и подал их Раулю.
      - Мои письма! Возможно ли? - произнес Рауль, побледнев. - Мои письма, и нераспечатанные!
      - Виконт, эти письма не застали в Блуа той особы, которой были адресованы. Вам их возвращают.
      - Луиза де Лавальер уехала из Блуа? - вскричал Рауль.
      - Да, неделю тому назад.
      - Где же она сейчас?
      - Вероятно, в Париже, сударь.
      - Но как узнали, что эти письма от меня?
      - Ора де Монтале узнала ваш почерк и вашу печать, - объяснил Маликорн.
      Рауль смущенно улыбнулся.
      - Со стороны мадемуазель де Монтале это очень любезно, - сказал он, она по-прежнему добра и очаровательна.
      - Да, сударь.
      - Жаль, что она не дала мне точных сведений о мадемуазель де Лавальер. Трудно ее отыскать в этом огромном Париже.
      Маликорн вынул из кармана еще один конверт.
      - Может быть - предположил он, - это письмо скажет вам то, что вы желаете узнать.
      Рауль быстро сломал печать и увидел почерк Монтале. Вот что было написано на листке:
      "Париж, Пале-Рояль. День брачного благословения".
      - Что это значат? - спросил Рауль Мадикорна. - Вы знаете?
      - Да, виконт.
      - Ради бога, объясните мне...
      - Не могу, виконт. Ора де Монтале запретила мне говорить.
      Рауль посмотрел на этого странного человека и ничего не сказал.
      - По крайней мере, - попросил он, - хоть намекните: ждет меня радость иди огорчение?
      - Вы скоро узнаете.
      - Вы строго храните тайны.
      - Виконт, прошу вас о любезности.
      - В обмен на ту, которой вы мне не оказываете?
      - Вот именно.
      - Говорите.
      - Мне очень хочется видеть свадебную церемонию, а у меня нет входного билета, хотя я сделал все, чтобы его получить. Вы могли бы провести меня?
      - Конечно.
      - Пожалуйста, сделайте это, умоляю вас.
      - Охотно, вы пройдете со мной.
      - Виконт, я ваш покорный слуга.
      - Но почему вы не обратились к своему другу Маникану?
      - Сегодня утром, присутствуя при его туалете, я опрокинул баночку с лаком на его новый костюм, и он бросился на меня со шпагой так яростно, что я едва спасся. Вот почему я не стал просить у него билет. Он бы меня убил.
      - Конечно, - сказал Рауль. - Я знаю, что Маникан способел убить человека, имевшего несчастье совершить подобное преступление; но я исправлю беду: сейчас застегну плащ и буду готов служить вам провожатым.
      XLI
      СЮРПРИЗ ОРЫ ДЕ МОНТАЛЕ
      Принцесса венчалась в дворцовой церкви Пале-Рояля в присутствии немногих избранных придворных.
      Однако, хотя приглашение в церковь почиталось за великую милость, Рауль, верный своему слову, провел с собой Маликорна, жаждавшего насладиться любопытным зрелищем.
      Выполнив свое обещание, Рауль подошел к де Гишу, Великолепный костюм графа плохо гармонировал с его лицом, до такой степени искаженным печалью, что только герцог Бекингэм мог бы состязаться с ним в бледности и унынии.
      - Будь осторожен, граф, - сказал Рауль, подойдя к другу и готовясь его поддержать, когда архиепископ благословлял молодых.
      Действительно, принц Конде уже посматривал с удивлением на эти две статуи отчаяния, стоявшие по обеим сторонам алтаря.
      Граф стал более внимательно следить за собою.
      По окончании обряда король и королева перешли в большую залу, где им были представлены принцесса и се свита.
      Все заметили, что король, по-видимому восхищенный наружностью жены брата, осыпал ее самыми искренними приветствиями.
      Все заметили, что Анна Австрийская долго и задумчиво смотрела на Бекингэма, потом наклонилась к г-же де Мотвиль и сказала ей:
      - Не находите ли вы, что он очень похож на своего отца?
      Все заметили наконец, что принц наблюдал за присутствующими и, казалось, был недоволен.
      После приема высоких особ и послов герцог Орлеанский попросил у короля позволения представить ему и принцессе его новый штат.
      - Не знаете ли вы, виконт, - шепотом спросил принц Конде, - со вкусом ли тот человек, который составлял штат герцога, и увидим ли мы приятные лица?
      - Я совершенно не знаю этого, ваше высочество, - ответил Рауль.
      - О, вы разыгрываете неведение.
      - Почему, ваше высочество?
      - Но ведь вы друг де Гиша, одного из любимцев принца?
      - Совершенно верно, но меня это не интересовало. Я не расспрашивал де Гиша, а он сам ничего не говорил мне.
      - А Маникан?
      - Я видел Маникана в Гавре и по дороге, но я не спрашивал его, так же как и де Гиша. Кроме того, де Маникан лицо второстепенное и вряд ли знает что-нибудь о составе нового двора.
      - Ах, мой милый виконт, откуда вы явились? - сказал Конде. - Ведь в таких случаях именно второстепенные лица играют главную роль, и вот доказательство: почти все делалось по советам Маникана де Гишу и де Гиша принцу.
      - Я этого совсем не знал, - заверил Рауль. - Впервые слышу об этом от вашего высочества.
      - Готов вам поверить, хотя это и может показаться неправдоподобным. Впрочем, долго ждать нам не придется. Вот и "летучий отряд", как говорила милейшая королева Екатерина Медичи. Честное слово, прехорошенькие лица!
      Действительно, целая толпа молодых девушек вошла в зал под предводительством г-жи де Навайль. К чести Маникана надо сказать, что если он играл ту роль, какую ему приписывал принц Конде, то он отлично справился со своей задачей. Картина могла очаровать ценителя всех типов красоты, каким был Конде. Впереди шла молодая белокурая девушка лет двадцати, с большими голубыми, ослепительно сверкавшими глазами.
      - Мадемуазель де Тонне-Шарант, - сказала принцу Филиппу старуха де Навайль.
      Герцог Орлеанский повторил герцогине с поклоном:
      - Мадемуазель де Тонне-Шарант.
      - Эта премиленькая, - обратился Конде к Раулю. - Раз!
      - В самом деле, - заметил Бражелон, - она красива, хотя у нее немного высокомерный вид.
      - Ба! Знаем мы этот вид, виконт! Через три месяца она будет ручная. Но посмотрите, еще одна красавица.
      - О, - обрадовался Рауль, - эту красавицу я знаю!
      - Мадемуазель Ора де Монтале, - сказала де Навайль.
      Имя и фамилия были добросовестно повторены герцогом.
      - Боже мой! - воскликнул Рауль, побледнев и устремив изумленный взгляд на входную дверь.
      - Что такое? - спросил принц Конде. - Неужели Ора де Монтале заставила вас с таким чувством воскликнуть: "Боже мой!"?
      - Нет, ваше высочество, нет, - ответил Рауль, весь дрожа.
      - Если не Ора де Монтале, так, значит, та прелестная блондинка, которая идет за нею? Хорошенькие глазки, честное слово! Худощава немного, но очаровательна.
      - Мадемуазель де Ла Бом Леблан де Лавальер, - сказала де Навайль.
      При этом имени, которое проникло до самой глубины сердца Рауля, глаза его затуманились. Он ничего больше не видел и не слышал.
      Конде, заметив, что Рауль не отвечает на его шутливые замечания, отошел от виконта, чтобы поближе рассмотреть молодых девушек, которых он отметил с первого взгляда.
      - Луиза здесь, Луиза-фрейлина принцессы! - шептал Рауль.
      И его глаза, которым он отказывался верить, переходили от Луизы к Монтале.
      Ора уже отбросила напускную застенчивость, необходимую только в первую минуту представления и поклонов. Из своего уголка она довольно бесцеремонно разглядывала всех присутствующих и, отыскав Рауля, забавлялась глубоким изумлением, в которое повергло бедного влюбленного появление Луизы и ее подруги.
      Рауль пытался уклониться от шаловливого, лукавого, насмешливого взгляда Монтале, мучившего его, и в то же время, ища объяснений, он постоянно ловил ее взор.
      Между тем Луиза, вследствие ли природной застенчивости или по какой-нибудь другой, непонятной для Рауля причине, стояла опустив глаза: смущенная, ослепленная, прерывисто дыша, она старалась отступить как можно дальше, не обращая внимания на подталкивания Монтале.
      Все это было для Рауля загадкой, и бедный виконт дал бы многое, чтобы отгадать ее. Но подле него не было никого, кто мог бы объяснить тайну. Даже Маликорн, немного смущенный блестящим обществом и насмешливыми взглядами Монтале, описал круг и стал в нескольких шагах от принца Конде, позади группы фрейлин. Отсюда доносился до него голос Оры - планеты, которая притягивала его, как скромного спутника.
      Когда Рауль пришел, в себя, ему показалось, что слева от него звучат знакомые голоса. Действительно, невдалеке стояли де Вард, де Гиш и де Лоррен.
      Впрочем, они говорили так тихо, что в большой зале еле слышался их шепот.
      Уменье говорить, не двигаясь с места" не шевелясь, не глядя на собеседника" составляло особое искусство, которым новички не сразу могли овладеть. Приходилось долго упражняться в таких беседах без взглядов, без движения головой, вроде разговора мраморных статуй.
      Между тем во время приемов у короля и королев, когда их величества беседовали, а все, казалось, слушали их в благоговейном молчании, происходило много таких тихих разговоров, в которых далеко не преобладала лесть.
      Рауль принадлежал к числу людей весьма опытных в этом искусстве, и часто но движению губ он угадывал смысл слов.
      - Кто такая эта Монтале? - интересовался де Вард. - Кто такая Лавальер? Почему к нам явилась провинция?
      - Монтале? - переспросил де Лоррен. - Я знаю ее. Это славная девушка, которая будет забавлять двор. Лавальер - очаровательная хромуша.
      - Фи! - сказал де Вард.
      - Не говорите "фи", де Вард; о хромых есть много латинских пословиц, очень остроумных и, главное, верных.
      - Господа, господа, - остановил их де Гиш, с беспокойством поглядывая на Рауля, - пожалуйста, осторожнее.
      Однако волнение графа, вероятно, не имело оснований. Рауль сохранял спокойный и равнодушный вид, хотя и слышал вое до последнего слова. Казалось, он запоминал все вольности и дерзости этих двух зачинщиков ссоры, чтобы при случае отплатить им.
      Де Вард, как будто угадав его мысль, продолжал:
      - Кто возлюбленные этих девиц?
      - Вы скрашиваете о Монтале? - осведомился де Лоррен.
      - Да, сперва о ней.
      - Вы, я, де Гиш, всякий, кто пожелает.
      - А другой?
      - Вы говорите о Лавальер?
      - Да.
      - Берегитесь, господа, - заметил де Гиш, чтобы помешать де Варду ответить, - принцесса слушает вас.
      Рауль, засунув руку под камзол, рвал на своей груди кружева.
      Однако именно злословие по адресу молодых девушек заставило его принять важное решение.
      "Бедная Луиза, - подумал он, - она, конечно, приехала сюда с самыми чистыми намерениями и под почетным покровительством. Однако я должен узнать ее намерения и кто ей покровительствует".
      И, подражая маневру Маликорна, он направился к группе фрейлин.
      Вскоре прием окончился. Король, не сводивший восхищенного взгляда с принцессы, вышел из приемной залы с обеими королевами.
      Де Лоррен пошел рядом с герцогом и по дороге влил ему в ухо несколько капель того яда, который собирал в течение часа, рассматривая новые лица и строя предположения об их сердечных переживаниях.
      Уходя, король увлек за собой часть присутствующих. Однако те из придворных, которые любили независимость или усиленно занимались ухаживанием, начали подходить к дамам.
      Принц Конде сказал несколько любезностей де ТоннеШараят. Бекингэм ухаживал за г-жой де Шале и г-жой де Лафайет, которых уже отличила принцесса; де Гиш, покинувший герцога Орлеанского, как только тот смог приблизиться один к герцогине, оживленно беседовал со своей сестрой, г-жой де Валантинуа, и с фрейлинами де Креки и де Шатильон.
      Среди водоворота этих политических и любовных интриг Маликорн старался овладеть вниманием Монтале; но ей гораздо больше хотелось поговорить с Бражелоном, хотя бы для того, чтобы насладиться его вопросами и изумлением.
      Рауль сразу направился к де Лавальер и почтительно поклонился ей. Увидев Рауля, Луиза покраснела и что-то пролепетала. Ора поспешила к ней на помощь.
      - Ну, вот и мы, виконт, - сказала Монтале.
      - Я вижу, - с улыбкой ответил Рауль. - Об этом-то я и хотел поговорить с вами.
      Тут к ним с любезной улыбкой подошел Маликорн.
      - Удалитесь, господин Маликорн, - приказала Монтале. - Вы, право, очень нескромны.
      Маликорн прикусил губу и, ни слова не говоря, отступил на два шага назад. Изменилась только его улыбка: из добродушной она стала насмешливой.
      - Вы хотите получить объяснения, господин Рауль? - заговорила Монтале.
      - Мое желание вполне понятно. Луиза де Лавальер - фрейлина принцессы?
      - А почему бы ей не быть фрейлиной, как и мне? - спросила Монтале.
      - Примите мои поздравления, - поклонился Рауль, чувствуя, что ему не хотят дать прямого ответа.
      - Вы это говорите не слишком любезно, виконт.
      - Да?
      - Гм! Пусть судит Луиза.
      - Может быть, господин де Бражелон считает, что это место слишком почетно для меня? - смущенно произнесла Луиза.
      - О нет, дело совсем не в этом, - горячо возразил Рауль. - Вы отлично знаете, что я этого не думаю. Меня не удивило бы, если бы вы заняли трон королевы, не говоря уже о месте фрейлины. Меня удивляет только, что я узнал об этом лишь сегодня, случайно.
      - Ах, правда, - со свойственным ей легкомыслием ответила Монтале. Ты ничего не понимаешь, да и не можешь понять. Виконт написал тебе четыре письма, но в это время в Блуа была только твоя мать. Я не хотела, чтобы эти письма попали в ее руки, и потому перехватила их и отослала виконту. Таким образом, он думал, что ты в Блуа, между тем как ты была в Париже, и не знал, что твое положение изменилось.