Кроме того, и Арамис и даАртаньян поняли, что ни тому, ни другому не удастся узнать ничего нового.
      Портос ничего не понял из всей этой дуэли. Он не проронил ни слова, потому что Арамис знаком приказал ему молчать. И ужин для него был только ужином. Но Портос вполне довольствовался этим.
      Итак, ужин прошел чудесно.
      Говорили о войне и о финансах, об искусстве и о любви. Арамиса поражало каждое замечание даАртаньяна о политике.
      Изумленные взгляды Арамиса увеличивали недоверие мушкетера, а явное недоверие даАртаньяна усиливало недоверие Арамиса.
      Наконец даАртаньян умышленно бросил имя Кольбера. Он приберег этот удар напоследок.
      - Кто такой Кольбер? - поинтересовался епископ.
      "Ну, это уж слишком! - проворчал себе под нос мушкетер. - Не будем же дремать, не будем!"
      И он рассказал о Кольбере все подробности, какие Арамис мог пожелать узнать.
      Ужин, вернее беседа Арамиса и даАртаньяна, затянулся до часа ночи.
      Ровно в десять Портос заснул на своем стуле, захрапев, как орган.
      В полночь его разбудили, чтобы отправить в постель.
      - Гм! - проворчал он. - Кажется, я задремал, а между тем все, что вы говорили, было очень интересно.
      В час ночи Арамис проводил даАртаньяна в приготовленную для него комнату, лучшую в епископском дворце.
      В распоряжение мушкетера было предоставлено двое слуг.
      - Завтра в восемь часов, - объявил епископ, прощаясь с даАртаньяном, - если хотите, мы отправимся кататься верхом; конечно, и Портос поедет с нами.
      - В восемь часов? Так поздно? - спросил д'Артаньян.
      - Вы знаете, мне необходимо для сна семь часов - возразил Арамис.
      - Правильно.
      - Покойной ночи, милый друг, - и Арамис обнял мушкетера.
      "Отлично! - мысленно усмехнулся даАртаньян, когда дверь за Арамисом закрылась. - В пять часов я буду на ногах".
      Приняв такое решение, он лег и заснул крепким сном.
      XXV
      ПОРТОС НАЧИНАЕТ ЖАЛЕТЬ, ЧТО ПРИВЕЗ Д'АРТАНЬЯНА
      Едва даАртаньян потушил свечу, как Арамис, следивший сквозь занавеску за светом в комнате своего друга, на цыпочках прокрался к Портосу.
      Исполин, улегшийся уже часа за полтора перед тем, раскинулся на перине. Он погрузился в то благодатное спокойствие первого сна, который у Портоса не могли нарушить ни колокольный звон, ни грохот пушек.
      Дверь его комнаты тихо раскрылась под осторожной рукой Арамиса. Епископ подошел к спящему. Толстый ковер заглушал его шаги; впрочем, храп Портоса поглощал все остальные звуки. Арамис положил руку на плечо гиганта.
      - Ну, милый Портос, - сказал он, - вставайте.
      Голос Арамиса был нежен и ласков, но в нем звучал не совет, а приказание. Рука коснулась плеча легко, но она указывала на опасность.
      Портос сквозь сон услышал эти слова и почувствовал прикосновение. Он вздрогнул.
      - Кто тут? - загремел он.
      - Тес, это я, - прошептал Арамис.
      - Вы, милый друг? Но зачем вы меня будите?
      - Чтобы сказать вам, что нужно ехать.
      - Ехать? Куда?
      - В Париж.
      Портос подскочил и сел, устремив на Арамиса большие испуганные глаза.
      - В Париж?
      - Да.
      - Ах ты боже мой! - вздохнул Портос и снова лег, точно ребенок, сопротивляющийся няньке, чтобы оттянуть для сна еще часок-другой.
      - Тридцать часов верховой езды, - решительно прибавил Арамис. - Будут отличные сменные лошади.
      Портос двинул ногой и застонал.
      - Ну, ну, милый друг, вставайте, - повторял прелат с оттенком нетерпения.
      Портос высунул из-под одеяла обе ноги.
      - И мне необходимо ехать? - спросил он.
      - Совершенно необходимо.
      Портос встал с постели, и скоро пол и стены задрожали от его шагов, тяжелых, как шаги каменной статуи.
      - Ради бога тише, милый Портос, - остановил его Арамис, - вы его разбудите!
      - Ах, правда, - рявкнул Портос, - я и забыл. Но не беспокойтесь, я буду осторожен.
      И, говоря это, он уронил пояс с пристегнутыми к нему шпагой, пистолетами и кошельком, из которого выпали со звоном рассыпавшиеся монеты. От этого шума кровь в Арамисе закипела, меж тем как Портос только громко расхохотался.
      - Чудеса! - тем же тоном произнес он.
      - Тише, Портос, тише!
      - Правда...
      И он действительно наполовину понизил голос.
      - Я хотел сказать, - продолжал Портос, - что начинаешь копаться именно тогда, когда нужно торопиться, и особенно шумишь, когда нужно двигаться беззвучно.
      - Да, правда. Но давайте опровергнем это мнение, Портос. Будем торопиться и молчать.
      - Вы видите, я стараюсь, - проворчал Портос, натягивая штаны.
      - Очень хорошо.
      - Значит, это срочно?
      - Да, и очень серьезно.
      - Ого!
      - ДаАртаньян расспрашивал вас в Бель-Иле?
      - Ничуть.
      - Не может быть! Припомните.
      - Он спросил меня, что я делаю; я ответил: "Занимаюсь топографией". Я хотел сказать другое слово, которое вы однажды произнесли, но я никак не мог его припомнить.
      - Тем лучше. О чем еще он вас спрашивал?
      - Спросил, кто такой Жетар.
      - Еще?
      - Кто такой Жюпене.
      - Не видел ли он случайно плана наших укреплений?
      - Видел.
      - Ах, черт возьми!
      - Но будьте спокойны: я резинкой стер ваш почерк. Невозможно заподозрить, что вы дали мне указания относительно этих работ.
      - У нашего друга зоркий глаз.
      - Чего вы боитесь?
      - Боюсь, что все откроется, Портос. Нужно предупредить великое несчастье. Я приказал запереть все двери: даАртаньяна не выпустят до рассвета. Лошадь оседлана; вы домчитесь до первой подставы и к пяти часам утра проедете пятнадцать лье. Идем.
      Арамис одел Портоса с ловкостью, не уступавшей искусству самого опытного камердинера. Портос, смущенный и в то же время сбитый с толку, не останавливал его и только рассыпался в извинениях.
      Наконец он был готов. Арамис взял его за руку и вывел, заставляя осторожно переступать со ступеньки на ступеньку, не позволяя задевать за дверные косяки, поворачивая его то в одну, то в другую сторону, точно он, Арамис, был гигантом, а Портос карликом. Дух управлял материей.
      Оседланная лошадь действительно ожидала во дворе.
      Портос уселся в седло. Арамис сам взял лошадь под уздцы и провел ее по двору, устланному соломой, чтобы заглушить стук копыт. В то же время епископ сдавливал ноздри коня, чтобы он не заржал.
      У наружных ворот Арамис притянул к себе Портоса, который готовился скакать, не спросив даже, зачем он едет.
      - Теперь, друг Портос, - сказал ему на ухо епископ, - без отдыха до Парижа: ешьте, пейте, спите на лошади, не теряя ни минуты!
      - Отлично. Ни разу не остановлюсь.
      - Передайте это письмо во что бы то ни стало в собственные руки Фуке. Необходимо, чтобы он получил его завтра до полудня.
      - Получит.
      - И помните об одном, мой друг.
      - О чем?
      - Что вы едете за патентом на титул герцога и пэра.
      - О! - произнес Портос с блестящими глазами. - В таком случае я доскачу в сутки.
      - Постарайтесь.
      - Ну, отпускайте коня... Вперед, Голиаф!
      Арамис отпустил не повод, а ноздри животного. Портос пришпорил Голиафа, и конь, как бешеный, рванулся с места галопом.
      Арамис следил за всадником, пока тот не скрылся в темноте; потеряв его из виду, он вернулся во двор.
      В комнате мушкетера не было движения. Слуга, дежуривший у его дверей, не видел света и не слышал никакого шума. Арамис осторожно запер входную дверь, отпустил слугу и лег спать.
      ДаАртаньян в самом деле ничего не подозревал. Поэтому, проснувшись в половине пятого, он вообразил, что одержал победу. Неодетый, он подбежал к окну, которое выходило во двор. Светало. Двор был пуст; даже куры еще не сошли с насестов. Не было видно никого из слуг. Все двери были заперты.
      "Отлично, полная тишина, - подумал даАртаньян. - Во всяком случае, я проснулся раньше всех в доме. Оденемся".
      И даАртаньян оделся.
      Но на этот раз он не старался костюмом Аньяна придать себе вид горожанина или духовного лица, о котором так заботился прежде. Ему даже удалось, подтянув пояс, застегнувшись, надев набекрень фетровую шляпу, отчасти вернуть себе тот военный облик, отсутствие которого поразило Арамиса.
      Покончив с одеванием, он с притворной бесцеремонностью без предупреждения вошел в комнату хозяина дома. Арамис спал или притворялся спящим.
      Большая раскрытая книга лежала на его ночном пюпитре; свеча в серебряном подсвечнике еще горела. Это доказывало, как мирно провел ночь прелат, с какими добрыми намерениями готовился проснуться.
      Мушкетер поступил с епископом совершенно так же, как епископ поступил с Портосом. Он коснулся его плеча. Ясно было, что Арамис притворялся, потому что он, всегда отличавшийся таким чутким сном, не пробудился сразу, а заставил даАртаньяна повторить свое прикосновение.
      - А, это вы? - сказал он, потягиваясь. - Какая приятная неожиданность! Подумайте, во сне я совсем забыл, что вы у меня. Который час?
      - Не знаю, - смутился даАртаньян. - Кажется, рано, но у меня осталась военная привычка просыпаться с рассветом.
      - Разве вы хотите ехать сейчас же? - спросил Арамис. - Помните, мы сговорились выезжать в восемь часов. Давайте так и сделаем.
      - Может быть; но мне так хотелось увидеться с вами, что я подумал: чем скорее, тем лучше.
      - А мой семичасовой сон? - остановил Арамис. - Смотрите, я рассчитывал на него, и мне придется возместить упущенное.
      - Но мне кажется, прежде вы так не любили поспать. У вас была кипучая кровь, вы никогда не валялись в постели.
      - Именно поэтому теперь я люблю полежать.
      - О, сознайтесь, вы назначили восемь часов не ради сна.
      - Боюсь, что вы станете смеяться надо мной, если я скажу правду.
      - Говорите.
      - От шести до восьми я привык молиться.
      - Я не думал, что епископы подчиняются такому строгому уставу.
      - Епископ, дорогой друг, должен соблюдать внешние приличия больше, чем какой-нибудь церковный служка.
      - Черт возьми! Вот слова, которые меня примиряют с вашим преподобием: внешние приличия! Это - слова мушкетера! Да здравствуют внешние приличия!
      - Не хвалите меня за них, а лучше простите, д'Артаньян. У меня вырвались очень мирские, очень светские слова.
      - Значит, я должен уйти?
      - Мне необходимо сосредоточиться, дорогой друг.
      - Хорошо, я ухожу. Но, пожалуйста, ради язычника по имени даАртаньян сократите ваши размышления и молитвы. Я жажду поговорить с вами.
      - Хорошо, мой друг, обещаю вам, что через полтора часа...
      - Полтора часа молитв и размышлений! Дорогой мои! А нельзя ли сократить?
      Арамис рассмеялся.
      - Вы по-прежнему очаровательны, молоды, веселы! - улыбался он. - Вы приехали в мою епархию, чтобы поссорить меня с благодатью.
      - Вот как!
      - О, я никогда не мог противиться вашим чарам, даАртаньян! Вы будете стоить мне спасения души.
      ДаАртаньян закусил губу.
      - Хорошо, - усмехнулся он, - беру грех на себя. Быстро перекрестясь, прочтите одно "Отче наш", и едем!
      - Тес, - перебил его Арамис, - мы больше не одни. Я слышу, что сюда идут.
      - Отошлите их.
      - Нельзя. Вчера я назначил им прием. Это директор иезуитской коллегии и настоятель доминиканского монастыря.
      - Ваш штаб? Отлично.
      - А вы чем пока займетесь?
      - Разбужу Портоса и в его обществе стану дожидаться конца ваших совещаний.
      Арамис не шевельнулся, не двинул бровью. Ни одного слова, ни одного жеста.
      - Идите, - сказал он.
      ДаАртаньян повернулся к дверям.
      - Кстати, вы знаете, где помещается Портос?
      - Нет, но я спрошу.
      - Идите по коридору и откройте вторую дверь налево.
      - Благодарю. До свиданья.
      И даАртаньян ушел в направлении, указанном епископом.
      Через десять минут он вернулся.
      Арамис сидел между настоятелем-доминиканцем и главой иезуитской коллегии совершенно в таком же положении, в каком мушкетер застал его однажды в гостинице Кревкера.
      Их присутствие не смутило мушкетера.
      - В чем дело? - неторопливо спросил Арамис. - Вы, кажется, хотите что-то сообщить мне, дорогой друг?
      - Дело в том, - ответил даАртаньян, пристально глядя в лицо Арамису, - что Портоса нет в комнате.
      - Где же он может быть?
      - Я спрашиваю вас об этом.
      - А вы не узнавали у слуг?
      - Спрашивал.
      - Что же вам ответили?
      - Что Портос часто уходит из дому, не предупредив никого, и что, вероятно, он ушел или уехал.
      - Что же вы сделали?
      - Я побывал в конюшне, - спокойно произнес мушкетер.
      - Зачем?
      - Чтобы посмотреть, уехал ли Портос верхом.
      - И что же? - спросил епископ.
      - В стойле номер пять нет лошади по имени Голиаф.
      Мушкетер сильно волновался, между тем как Арамис вел разговор самым любезным тоном.
      - О, я понимаю, - улыбнулся Арамис, подумав с минуту. - Портос уехал, чтобы сделать нам сюрприз.
      - Сюрприз?
      - Да. Канал, идущий отсюда к морю, славится своими утками, чирками и бекасами; это любимая дичь Портоса. Он привезет нам на завтрак дюжину вкусных птиц.
      - Вы думаете? - засомневался даАртаньян.
      - Вполне уверен. Куда бы мог он иначе уехать?
      Я уверен, что он взял с собой ружье.
      - Возможно, - проговорил даАртаньян.
      - Знаете что, дорогой друг? Садитесь на коня и догоните его.
      - Хорошо, - сказал даАртаньян. - Сейчас поеду.
      Арамис позвонил и велел вошедшему лакею распорядиться, чтобы оседлали лошадь, которую выберет господин даАртаньян.
      Подле дверей лакей отошел в сторону, чтобы пропустить вперед мушкетера.
      В это время глаза лакея встретились с глазами его господина. Легкое движение бровей показало умному соглядатаю, что ему надо делать.
      ДаАртаньян вскочил в седло. Арамис услышал стук подков о камни.
      Через мгновение слуга вернулся.
      - Что? - спросил его епископ.
      - Монсеньер, он едет вдоль канала к морю, - ответил слуга.
      - Хорошо, - отпустил его Арамис.
      Действительно, мушкетер, отбросив все подозрения, ехал к океану в надежде увидеть среди дюн или на отмели исполинскую фигуру Портоса.
      Два часа даАртаньян отыскивал Портоса; наконец он вернулся домой.
      "Мы, верно, разминулись, - думал он, - и сейчас оба мои товарища, должно быть, ждут моего возвращения".
      ДаАртаньян ошибся. Он не нашел Портоса в епископском доме, так же как и на берегу канала.
      На верху лестницы его ждал Арамис с опечаленным лицом.
      - Вас не догнали, дорогой даАртаньян? - еще издали крикнул он.
      - Нет. А вы за мной посылали?
      - Я в отчаянии, дорогой друг, в отчаянии, что заставил вас проехаться напрасно. В семь часов пришел священник из Сен-Патерна. На дороге он встретил дю Валлона, который, не желая никого будить, уехал тайком; ему же Портос поручил сказать, что он боится, как бы Жетар в его отсутствие не напортил чего-нибудь, а потому решил, воспользовавшись приливом, отправиться в Бель-Иль.
      - Но ведь Голиаф не мог проскакать четыре лье по морю?
      - Там добрые шесть, - поправил его Арамис.
      - Тем более.
      - Поэтому-то, милый друг, - с кроткой улыбкой заметил прелат, - Голиаф стоит в конюшне и, кажется, очень доволен, что на его спине нет Портоса.
      Действительно, лошадь привели обратно с того места, где исполин сел на свежего коня. Таково было распоряжение прелата, от внимания которого не ускользала ни одна мелочь.
      Мушкетер сделал вид, что вполне поверил этому объяснению.
      Он начал притворяться под влиянием все более и более усиливавшихся в нем подозрений.
      За завтраком он сидел между иезуитом и Арамисом и улыбался сидевшему напротив него доминиканцу, жирная физиономия которого была ему порядком противна.
      Роскошный завтрак сильно затянулся. Великолепные испанские вина, прекрасные морбиганские устрицы, отборная рыба из устья Луары, исполинские пенбефские креветки, нежная полевая дичь украшали стол. ДаАртаньян много ел и мало пил, Арамис не пил совсем или, по крайней мере, пил только воду.
      После завтрака ДаАртаньян сказал:
      - Дайте мне ружье.
      - Вы хотите пойти на охоту?
      - Я думаю, что в ожидании Портоса мне лучше всего будет этим заняться.
      - Возьмите любое со стены.
      - Вы не отправитесь со мною?
      - Ах, дорогой друг, очень бы хотел, но епископам охота запрещена.
      - А! - ответил ДаАртаньян. - Я этого не знал.
      - Кроме того, - добавил Арамис, - до двенадцати у меня дела.
      - Значит, мне придется идти одному? - спросил даАртаньян.
      - Да, к сожалению. Но, главное, возвращайтесь к обеду.
      - Право, у вас кормят так хорошо, что я не могу не вернуться.
      ДаАртаньян встал из-за стола, поклонился своим сотрапезникам, взял ружье, но вместо того, чтобы отправиться на охоту, быстро направился в маленький ваннский порт.
      Он несколько раз оглядывался, желая узнать, идут ли за ним: никого и ничего не было видно.
      За двадцать пять ливров он нанял маленький рыбачий баркас и в половине двенадцатого отчалил, вполне уверенный, что его не выследили. И правда, за ним никто не ехал. Только иезуит, с утра стоявший на высокой колокольне своей церкви, не пропустил ни одного его шага, следя за ним в сильную подзорную трубу.
      Без четверти двенадцать Арамис узнал, что лодка даАртаньяна направилась к Бель-Илю.
      Лодка шла быстро; сильный северо-западный ветер нес ее к острову.
      По мере того как ДаАртаньян приближался к цели, он все пристальнее вглядывался в берег. Он искал глазами в толпе или среди укреплений яркий костюм Портоса и его массивную фигуру.
      Поиски даАртаньяна были напрасны: он высадился, никого не встретив, и первый же солдат, к которому он обратился, сказал ему, что господин барон еще не вернулся из Ванна.
      Не теряя ни минуты, ДаАртаньян приказал рулевому держать курс на мыс Сарзо.
      Несмотря на быстроту переправы, даАртаньяна мучили нетерпение и досада, о которых могла бы рассказать только палуба баркаса: он без устали ходил по ней взад и вперед в течение трех часов.
      От набережной, к которой пристал его баркас, д'Артаньян мигом добрался до епископского дворца.
      Своим быстрым возвращением он думал смутить Арамиса. Ему хотелось упрекнуть Арамиса в лукавстве, сделав это сдержанно, но достаточно тонко, чтобы заставить Арамиса почувствовать все последствия такого поведения и вырвать у него хоть часть тайны. Он, наконец, надеялся словесной атакой, как штыковым ударом, разрушить таинственность, окружавшую Арамиса, и заставить его открыть свои карты.
      Но в передней он встретил камердинера, который, глупо улыбаясь, преградил ему дорогу.
      - К его преосвященству! - крикнул ДаАртаньян, стараясь рукою отстранить камердинера.
      - К его преосвященству?
      - Ну да, конечно. Разве ты не узнаешь меня, дурак?
      - Конечно, вы шевалье ДаАртаньян. Но его преосвященства нет дома.
      - Как? Его преосвященства нет дома? Где же он?
      - Уехал.
      - Куда?
      - Не знаю, но, может быть, его преосвященство сообщает это вам в письме, которое он поручил мне отдать вашей милости.
      И камердинер вынул из кармана письмо.
      - Давай скорей, чучело! - вскричал ДаАртаньян, вырывая письмо из рук слуги. - Да, да, - прибавил он, пробежав глазами первые строки, - О, я понимаю!
      И он прочитал вполголоса:
      "Дорогой друг!
      Крайне неотложное дело призывает меня в один из приходов моей епархии. Я надеялся повидаться с вами перед отъездом, но теперь потерял эту надежду, так как вы, вероятно, проведете в Бель-Иле два-три дня с нашим милым Портосом.
      Развлекайтесь, но не старайтесь состязаться с ним за столом; я этого не посоветовал бы даже Атосу в самые лучшие его дни.
      До свидания, дорогой друг! Поверьте, я глубоко сожалею, что не мог лучше и дольше воспользоваться вашим милым обществом".
      - Черт возьми, - сказал даАртаньян, - меня провели! Ах я дурак, болван, трижды идиот! Но посмотрим, чья возьмет в конце концов. О, меня обманули, как обезьяну, которой дают пустой орех!
      И, отвесив пощечину улыбающемуся камердинеру, мушкетер выбежал из епископского дворца.
      Как ни хорош был Хорек, для такой спешной поездки он не годился. Поэтому даАртаньян выбрал на почтовом дворе лошадь, которая благодаря его шпорам и твердой руке доказала, что олени совсем не самые быстроногие создания в мире.
      XXVI
      Д'АРТАНЬЯН СПЕШИТ, ПОРТОС ХРАПИТ, А АРАМИС ДАЕТ СОВЕТ
      Часов через тридцать - тридцать пять после описанных нами событий Фуке, по обыкновению приказав никого не принимать, сидел у себя в кабинете в знакомом уже нам доме в Сен-Манде и работал. Внезапно во двор влетела карета, запряженная четверкой взмыленных лошадей. Очевидно, ее ожидали, потому что четверо лакеев бросились к дверцам экипажа и открыли их.
      Фуке поднялся из-за письменного стола и быстро подошел к окну, в то время как из кареты выходил прибывший гость, который с трудом сошел с подножки в три ступеньки, опираясь на плечи лакеев. Когда он назвал свое имя, один из слуг побежал к подъезду и исчез в передней. Слуга торопился сообщить о приезде гостя своему господину, но ему не пришлось стучаться в двери кабинета.
      Фуке уже стоял на пороге. - Его преосвященство ваннский епископ, доложил лакей.
      - Хорошо, - ответил Фуке.
      Потом, наклонившись над перилами лестницы, по нижним ступеням которой уже поднимался Арамис, сказал:
      - Вы, мой друг? Так рано?
      - Да, я. Но истерзанный, разбитый, как видите.
      - О, бедный друг! - посочувствовал Фуке, предлагая Арамису руку, на которую тот оперся.
      Все слуги почтительно отступили.
      - Ничего! - отозвался Арамис. - Все это не беда, раз я доехал. Это важнее всего.
      - Говорите скорее, - сказал Фуке, запирая двери кабинета.
      - Нас никто не подслушает?
      - Будьте покойны.
      - Дю Валлон приехал?
      - Да.
      - И вы получили мое письмо?
      - Да. Дело, по-видимому, серьезно, раз оно потребовало вашего присутствия в Париже, в то время как вы так нужны в другом месте.
      - Да, крайне серьезно.
      - Благодарю, благодарю вас. В чем же дело? Но, ради бога, прежде всего отдохните, дорогой друг. Вы ужасно бледны.
      - Мне действительно нехорошо. Но прошу вас, не обращайте на меня внимания. Дю Валлон ничего не сказал вам, отдавая письмо?
      - Нет. Я услышал шум, подошел к окну и увидел нечто вроде мраморного всадника. Я вышел к нему; он мне протянул письмо, и его лошадь тотчас пала на месте.
      - А он?
      - Он тоже упал. Его подняли и отнесли в комнаты.
      Прочтя письмо, я зашел к нему, чтобы расспросить о подробностях, но он так крепко спал, что не было возможности его разбудить. Мне стало его жаль; я приказал снять с барона сапоги и не тревожить его.
      - Хорошо. Дело вот в чем. Вы видели в Париже даАртаньяна?
      - Конечно. Это человек умный и даже благородный, хотя по его милости погибли наши друзья Лиодо и д'Эмери.
      - Увы, знаю. В Туре я встретил курьера, который вез мне письмо Гурвиля и депеши Пелисона. Вы думали об этом событии?
      - Да.
      - И вы поняли, что это было нападение на вас?
      - Сознаюсь, у меня тоже явилась эта мрачная мысль.
      - Не обманывайтесь... Умоляю вас, не обманывайтесь... выслушайте меня... Вернемся к даАртаньяну. При каких обстоятельствах вы его видели?
      - Он явился за деньгами с чеком короля.
      - Личным?
      - Подписанным его величеством.
      - Видите! Так знайте, даАртаньян побывал в БельИле переодетый. Он выдавал себя за управляющего, которому его господин поручил купить участки для солеварен. А у даАртаньяна один господин - король; значит, он был послан королем. Он видел Портоса.
      - Кто такой Портос?
      - Простите, я обмолвился. В Бель-Иле он встретил дю Валлона и теперь не хуже нас с вами знает, что Бель-Иль укреплен.
      - И вы думаете, что его послал король? - в раздумье спросил Фуке.
      - Не сомневаюсь.
      - Ив руках короля даАртаньян - опасное оружие?
      - Самое опасное из всех.
      - Значит, я с первого взгляда правильно оценил его.
      - Как?
      - Я хотел расположить его к себе.
      - Если вы нашли, что это самый храбрый, умный и ловкий человек во всей Франции, вы его оценили верно.
      - Значит, во что бы то ни стало нужно привлечь его на нашу сторону.
      - Кого? ДаАртаньяна?
      - Разве вы не разделяете моего мнения?
      - Разделяю, но вы не привлечете его к себе.
      - Почему?
      - Потому, что мы упустили удобный момент. Он был не в ладах со двором; следовало воспользоваться этим. Но потом он побывал в Англии, способствовал реставрации, приобрел состояние и, наконец, вернулся на службу к королю. Это значит, что ему хорошо платят за службу.
      - Мы дадим ему больше, вот и все.
      - О, сударь, простите. У даАртаньяна только одно слово, и когда он его дал, то не берет назад.
      - Какой же ваш вывод? - встревожено спросил Фуке.
      - Я считаю, что надо отразить страшный удар.
      - Как?
      - Погодите... ДаАртаньян явится к королю с отчетом.
      - Я полагаю, вы его намного опередили.
      - Приблизительно часов на десять.
      - Значит, спешить нечего.
      Арамис покачал головой.
      - Посмотрите на эти несущиеся по небу облака, на ласточек, рассекающих воздух. ДаАртаньян быстрее облака и птицы; даАртаньян - это несущий их ветер. Это сверхчеловек. Он мой ровесник, и я знаю его тридцать пять лет.
      - Так что же делать?
      - Выслушайте мои расчеты, господин Фуке. Я послал к вам дю Валлона в два часа ночи; он уехал за восемь часов до меня. Когда он явился?
      - Приблизительно часа четыре тому назад.
      - Вот видите! Я приехал на четыре часа скорее, чем он. А между тем Портос отличный наездник; он загнал восемь лошадей: я видел их трупы. Я проехал на почтовых пятьдесят лье, но у меня подагра, камни в почках, словом, я умираю от усталости. Мне пришлось в Туре отдохнуть; оттуда я ехал в карете полуживой. Мой экипаж едва не опрокинулся; иногда я лежал на его сиденье, иногда на стенке, а четверка лошадей шла карьером. Наконец я здесь, совершив путь на четыре часа быстрее, чем Портос. Но даАртаньян не весит трехсот фунтов, как Портос; у него нет подагры и камней в почках, как у меня; это не наездник, а кентавр. Видите ли, он уехал в Бель-Иль, когда я отправился в Париж, и несмотря на то, что я опередил его на десять часов, даАртаньян приедет через два часа после меня.
      - Но ему может помешать какая-нибудь случайность.
      - Для него не существует случайностей.
      - А если не хватит лошадей?
      - Он побежит быстрее самой быстрой лошади.
      - Что за человек!
      - Да, этого человека я люблю и восхищаюсь им.
      Я люблю его, потому что он добр, благороден, честен; восхищаюсь им, так как для меня он воплощение человеческого могущества. Но, любя его, преклоняясь перед ним, я его боюсь и остерегаюсь. Итак, сударь, вот какой вывод: через два часа даАртаньян будет здесь. Опередите его, поезжайте в Лувр, повидайтесь с королем раньше, чем к нему явится даАртаньян.
      - Что сказать королю?
      - Ничего. Подарите ему Бель-Иль.
      - О, д'Эрбле, д'Эрбле! Сколько планов рушится! - воскликнул Фуке. - И так внезапно!
      - После неудавшегося плана всегда можно задумать и выполнить другой. Никогда не следует приходить в отчаяние. Поезжайте, поезжайте, сударь, скорее.
      - А наш отборный гарнизон? Король тотчас же сменит его.
      - Когда этот гарнизон вступил в Бель-Иль, он был предан королю; теперь он ваш. То же будет со всяким другим через две недели. Не упреждайте событий. Неужели вы предпочитаете удержать два-три полка вместо того, чтобы через год подчинить себе целую армию? Разве вы не понимаете, что ваш теперешний гарнизон создаст вам сторонников в Ла-Рошели, в Нанте, в Бордо, в Тулузе, всюду, куда его пошлют? Поезжайте к королю, господин Фуке, поезжайте. Время идет, и пока мы его теряем, даАртаньян летит по дороге как стрела.
      - Вы знаете, господин д'Эрбле, что каждое ваше слово - семя, которое в моем уме прорастает и приносит плоды. Я еду в Лувр.
      - Помните, даАртаньяну не нужно ехать через СенМанде. Он прямо отправится в Лувр; нужно вычесть этот час из того времени, которое есть у нас в запасе.
      - Может быть, у даАртаньяна есть все, но у него нет моих английских лошадей. Через двадцать пять минут я буду в Лувре.
      И, не теряя ни секунды, Фуке приказал подать лошадей. Арамис успел сказать ему:
      - Возвращайтесь так же быстро, как поедете туда; буду ждать вас с нетерпением.
      Через пять минут министр летел к Парижу.
      Между тем Арамис попросил указать ему комнату, где отдыхал Портос.
      На кровати лежал Портос. Его лицо покраснело, лучше сказать - полиловело, глаза опухли, рот был открыт. От храпа, который вырывался из глубин его груди, дрожали оконные стекла. Глядя на вздувшиеся мышцы его лица, на спутанные и прилипшие ко лбу волосы, на сильное движение поднимавшегося подбородка и плеч, нельзя было не почувствовать своего рода восхищения: сила, доходящая до такой степени, почти божественна.
      По приказанию Пелисона слуга разрезал сапоги Портоса, потому что просто снять их не было ни малейшей возможности. Четверо лакеев тщетно пробовали стянуть их. Им даже не удалось разбудить Портоса.
      Сапоги сняли, разрезав их на ремешки, и ноги исполина упали на кровать. С него срезали все остальное платье; отнесли в ванну и целый час продержали в теплой воде; надели на него чистое белье; уложили в согретую грелкой постель. Все это стоило большого труда. Усилия слуг пробудили бы мертвого, но Портос даже не открыл глаз, ни на секунду не прервал своего могучего храпа.
      Арамис, худощавый и нервный, собрав все свое мужество, хотел превозмочь усталость и поработать с Гурвилем и Пелисоном, но, внезапно лишившись чувств, повалился на стул и не смог подняться. Его отнесли в соседнюю комнату. Вскоре отдых в удобной кровати успокоил его возбужденный мозг.