Вас побуждало только сердце, благородное доброе сердце, которое таится под вашим наружным скептицизмом, под вашими язвительными насмешками. Вы употребили на это деньги вашего преданного слуги, может быть, ваши собственные, - я даже в этом уверен, - и в довершение всего ваши жертвы не признаются! Что за беда? Вы хотите возвратить деньги Планше?.. Понимаю ваше желание, друг мой: неприлично дворянину, заняв деньги у своего подчиненного, не отдать ему капитала вместе с процентами. Знаете что, я продам замок Ла Фер или, ради этого много, какую-нибудь маленькую ферму. Вы расплатитесь с Планше, и, будьте уверены, в моих амбарах останется довольно хлеба для нас обоих и для Рауля. Таким образом, любезный друг, вы будете обязаны только самому себе, и - я знаю вас хорошо - вам очень приятно будет думать: "Я возвратил корону королю Англии". Не так ли, друг мой?
      - Атос, Атос, - протянул даАртаньян в раздумье, - я уже говорил вам, что, когда вы станете аббатом, я буду слушать ваши проповеди. Если вы скажете мне, что есть ад, черт возьми, я стану бояться огня и сковородки. Вы лучше меня, вернее сказать, вы лучший из людей. А за собой я признаю только одно достоинство: я не завистлив. Все остальные пороки найдутся во мне с избытком.
      - А я не знаю никого, кто бы мог сравниться с д'Артаньяном, - возразил Атос. - Но мы незаметно пришли К дому, где я живу. Не хотите ли вы зайти ко мне, дорогой друг?
      - О, да это, кажется, гостиница "Олений рог"! - вскричал даАртаньян.
      - Признаюсь, мой друг, я нарочно выбрал ее. Люблю старых знакомых; мне приятно сидеть на том самом месте, на которое я опустился, истомленный усталостью, убитый отчаянием, когда вы воротились вечером тридцать первого января.
      - Открыв убежище замаскированного палача? Да, то был страшный день!
      - Так войдем же, - предложил Атос.
      Они вошли в зал, который прежде был общим. И в гостинице, и в этом общем зале произошли большие перемены. Прежний хозяин разбогател, закрыл гостиницу и превратил зал в бакалейный склад. Остальные комнаты он сдавал внаймы приезжим.
      С невыразимым волнением даАртаньян узнал всю мебель комнаты, расположенной в первом этаже; узнал обивку стен, занавески, даже географическую карту, которую Портос так любовно изучал на досуге.
      - Прошло одиннадцать лет! - воскликнул д'Артаньян. - Черт возьми! А мне кажется, что целое столетие!
      - А мне - один день, - сказал Атос. - Понимаете ли, друг мой, какую я испытываю радость при мысли, что вы здесь со мною, что я жму вату руку, что могу далеко отбросить шпагу и кинжал и без опасения приняться за эту бутылку хереса. Моя радость была бы еще полнее, если б наши два друга сидели с нами у стола, а Рауль, милый мой Рауль, стоял на пороге и смотрел на нас своими большими, блестящими, ласковыми глазами.
      - Да, да, - сказал даАртаньян с волнением, - это правда. Я вполне согласен с вами, особенно с вашей первой мыслью: приятно смеяться, сидя на том самом месте, где мы содрогались, ежеминутно ожидая, что Мордаунт появится в дверях.
      В эту минуту дверь отворилась, и даАртаньян, как он ни был храбр, не мог не вздрогнуть.
      Атос понял его и улыбнулся:
      - Это наш хозяин, он несет мне какое-то письмо.
      - Да, милорд, - сказал трактирщик, - я действительно принес письмо вашей милости.
      - Благодарю, - кивнул Атос и взял письмо, не взглянув на него. - Скажите, любезный хозяин: вы не узнаете моего гостя?
      Старик поднял голову и внимательно посмотрел на даАртаньяна.
      - Нет, не узнаю.
      - Он один из тех друзей, о которых я вам говорил; он останавливался здесь со мною одиннадцать лет назад.
      - Здесь перебывало столько иностранцев! - вздохнул старик.
      - Но мы были здесь тридцатого января тысяча шестьсот сорок девятого года, - прибавил Атос, думая этим указанием расшевелить ленивую память трактирщика.
      - Может статься, - отвечал он, - но это было так давно!
      Он поклонился и вышел.
      - Благодарю! - сказал даАртаньян. - Вот, совершай подвиги и перевороты, вырубай шпагою свое имя на камнях или на меди; если кое-что крепче, тверже и беспамятнее железа, меди и камня: это старый череп разбогатевшего трактирщика. Он не узнает меня! А я так узнал бы его...
      Атос, улыбаясь, распечатал письмо.
      - А! - обрадовался он. - Письмо от Парри.
      - Ого! - проговорил даАртаньян. - Читайте, друг мой, читайте! В нем, верно, есть свежие новости.
      Атос покачал головой и прочел:
      "Любезный граф, его величество король с величайшим сожалением заметил, что вы не находились при нем сегодня во время его торжественного въезда. Король приказал мне написать вам об этом и просить, чтобы вы вспомнили о нем. Его величество ждет вас сегодня вечером в Сент-Джемсском дворце от девяти до одиннадцати часов.
      С истинным почтением имею честь быть вашим покорнейшим слугою Парри".
      - Видите, любезный даАртаньян, не надо сомневаться в доброте королей.
      - Не сомневайтесь, вы правы, - отвечал даАртаньян.
      - Ах, милый, дорогой друг, простите меня, - сказал Атос, от которого не ускользнул оттенок горечи в словах даАртаньяна. - Неужели я невольно оскорбил своего лучшего товарища?
      - Что вы, Атос! Я даже провожу вас до дворца, разумеется до ворот; кстати прогуляюсь.
      - Вы войдете вместе со мною, друг мой. Я хочу сказать его величеству...
      - Не надо! - вскричал даАртаньян с непритворной гордостью. - Нехорошо просить милостыню; но нет хуже, чем просить ее через других. Пойдемте, друг мой, прогулка мне будет очень приятна; по дороге я покажу вам дом генерала Монка, который приютил меня. Славный домик! Знаете ли, выгоднее быть генералом в Англии, чем маршалом во Франции.
      И он увел Атоса, огорченного притворной веселостью своего друга.
      Весь город был в радостном возбуждении. Двое друзей каждое мгновение сталкивались с энтузиастами, которые расспрашивали их, намереваясь покричать: "Да здравствует добрый король Карл!" Д'Артаньян отвечал ворчанием, Атос улыбкой. Так дошли они до дома Монка, который, как мы уже говорили, надо было миновать, чтобы достичь Сен-Джемсского дворца.
      Дорогой Атос и даАртаньян разговаривали мало, должно быть потому, что им надо было переговорить о слитком многом. Атос думал, что, если он заговорит, даАртаньяну покажется, что слова его звучат радостью, которая оскорбит мушкетера, даАртаньян, со своей стороны, молчал из опасения, что в словах его проявится горечь, которая смутит Атоса. Радость одного и обида другого словно соперничали в молчании. Наконец первым заговорил даАртаньян, у которого слова всегда вертелись на кончике языка.
      - Помните ли, Атос, - произнес наконец он, - то место в записках д'Обинье, где этот преданный слуга - гасконец, как я, бедный, как я, - я чуть не сказал: храбрый, как я, - рассказывает про скупость Генриха Четвертого? Отец мой часто говорил мне, я хорошо помню, что господин д'Обинье лгун. Однако посмотрите, как вся нисходящая линия великого Генриха похожа на него в этом отношении.
      - Помилуйте, даАртаньян! Французские короли скупы? - воскликнул Атос. - Вы сума сошли, друг мой!
      - О, вы никогда не видите недостатков в других, потому что у вас самого их нет. Но Генрих Четвертый в самом деле был скуп. Людовик Тринадцатый, сын его, тоже был скуп; мы с вами знаем об этом кое-что, не так ли! У Гастона Орлеанского этот порок дошел до предела; за это его ненавидели все служившие у него. Бедная Генриетта была скупа поневоле. Она обедала не каждый день и топила у себя в комнатах не каждую зиму, и она подала пример своему сыну, Карлу Второму, внуку великого Генриха Четвертого, который скуп вдвойне, и как мать и как дед. Что, хорошо я вывел родословную скупости?
      - ДаАртаньян, друг мой, вы очень строги к Бурбонам.
      - Ах, я забыл еще самого лучшего из них... другого внука беарнца, Людовика Четырнадцатого, моего бывшего повелителя. Этот тоже, я думаю, скуп: он не хотел дать миллиона своему брату Карлу! Ну-ну, вижу, что вы начинаете сердиться... Кстати, мы подошли к моему дому или, лучше сказать, к дому моего друга Монка.
      - Дорогой даАртаньян, я не сержусь, но вы меня огорчаете. В самом деле, всегда грустно, когда человек не занимает того положения, на какое имеет право по своим заслугам: ваше имя должно так же блистать, как имена самых знаменитых воинов и дипломатов. Разве Люини, Беллегарды и Бассомпьеры больше вас заслужили богатство и славу? О, вы правы, друг мой, тысячу раз правы!
      ДаАртаньян вздохнул и ввел друга в дом генерала Монка.
      - Позвольте, - сказал он, - я оставлю дома свой и кошелек. Если в толпе хваленые лондонские жулики, славящиеся даже в Париже, обокрадут меня, отнимут последнее, то мне не на что будет вернуться во Францию... С веселым сердцем выехал я из Франции и еще веселее возвращаюсь, потому что вся моя старая ненависть к Англии воскресла и еще усилилась.
      Атос не отвечал.
      - Так подождите, любезный друг, минутку, я пойду посмотрю. Знаю, что вы спешите получить награду, но поверьте, мне также не терпится разделить вашу радость... Хоть издали... Подождите меня.
      ДаАртаньян почти уже прошел сени, когда полусонный, полулакей, исполнявший у Монка должность привратника и сторожа, остановил нашего мушкетера и произнес по-английски:
      - Извините, милорд даАртаньян.
      - Это еще что такое? Уж не выгоняет ли меня и генерал? Только этого недоставало.
      Эти слова, сказанные по-французски, нисколько не подействовали на того, к кому относились: привратник говорил только по-английски, с примесью самого грубого шотландского наречия. Но они больно кольнули Атоса, Потому что, казалось, Белова даАртаньяна начинали оправдываться.
      Англичанин протянул письмо даАртаньяну со словами:
      - От генерала.
      - Отлично, так и есть, он выгоняет меня, - сказал гасконец. - Читать ли письмо, Атос?
      - Вы, наверное, ошибаетесь, - отвечал Атос. - Или на свете нет честных людей, кроме вас и меня?
      ДаАртаньян пожал плечами и распечатал письмо; между тем невозмутимый англичанин поднес фонарь, чтоб посветить нашему мушкетеру.
      - Что с вами? - спросил Атос, видя, что д'Артаньян изменился в лице.
      - Прочтите сами.
      Атос взял бумагу и прочитал:
      "Господин даАртаньян, король очень сожалеет, что вы не провожали его в собор св. Павла. Его величество говорит, что ему очень недоставало вас, - так же как и мне, любезный капитан. Есть только одно средство исправить дело. Его величество ждет меня в девять часов в Сент-Джемсском дворце. Не хотите ли быть там в одно время со мною? Король назначает этот час для вашей аудиенции".
      Письмо было подписано Монком.
      XXXIII
      АУДИЕНЦИЯ
      - Ну что? - воскликнул Атос с ласковым упреком, прочтя даАртаньяну письмо Монка.
      - Что? - повторил мушкетер, покраснев от радости и немного от стыда, так как слишком поторопился обвинить короля и Монка. - Простая вежливость, она ни к чему не обязывает, но, конечно, все-таки вежливость.
      - Мне не верилось, что молодой король так неблагодарен, - сказал Атос.
      - Надо признаться, у него еще не было времени забыть прошлое, - отвечал даАртаньян. - Но до сих пор все оправдывало мое мнение.
      - Согласен, дорогой друг, согласен. Вот вы опять развеселились. Вы не поверите, как я рад.
      - Значит, - сказал даАртаньян, - король принимает Монка в девять часов, а меня примет в десять. Это, наверное, большая аудиенция, из тех, которые мы называем в Лувре раздачей святой воды. Пойдемте, друг мой, авось и нам перепадет капелька.
      Атос ничего не ответил, и оба направились к СентДжемсскому дворцу, вокруг которого еще теснилась толпа, стремившаяся увидеть в окнах тени придворных и силуэт короля. Было восемь часов, когда два друга вошли в дворцовую галерею, битком набитую придворными и просителями. Все украдкой поглядывали на их простые костюмы иностранного покроя, на их благородные и выразительные лица. Атос и даАртаньян, окинув взглядом толпу, продолжали свою беседу.
      Вдруг в конце галереи послышался шум: вошел генерал Монк, а за ним человек двадцать офицеров, искавших его улыбки. Ведь еще вчера он был владыкой Англии; предполагали, что человека, восстановившего Стюартов, ожидает блистательное будущее.
      - Господа, - сказал Монк, обернувшись, - прошу вас, не забудьте, что я теперь уже ничего не значу. Недавно я командовал главной армией республики; теперь эта армия принадлежит королю, я передал в его руки всю власть, которою пользовался вчера.
      Глубочайшее изумление выразилось на всех лицах; кружок льстецов и просителей около Монка начал редеть и мало-помалу слился с толпою. Монк собирался ждать короля, так же как все другие. ДаАртаньян не мог не заметить этого графу де Ла Фер, хмурившему брови.
      Вдруг дверь кабинета Карла II отворилась, и появился молодой король; перед ним шли двое придворных.
      - Здравствуйте, господа, - начал он. - Здесь ли генерал Монк?
      - Я здесь, ваше величество! - ответил старый солдат.
      Карл поспешно подошел к нему и с искренним порывом сжал его руки.
      - Генерал, - сказал король громко, - я сейчас подписал патент: вы герцог Олбермельский, и я хочу, чтобы по богатству и могуществу вы стояли выше всех в королевстве, где, за исключением благородного Монтроза, никто не сравнится с вами по верности, храбрости и таланту. Господа, герцог назначается главнокомандующим нашими сухопутными и морскими силами; поздравьте его с этим званием.
      В то время как все столпились вокруг генерала, принимавшего поздравления со своим обычным бесстрастием, даАртаньян шепнул Атосу:
      - Когда подумаешь, что это герцогство, это командование сухопутными и морскими силами, словом, все это величие лежало в ящике длиной в шесть футов и шириною в три...
      - Друг мой, - возразил Атос, - еще более крупные знаменитости помещаются в ящиках еще меньших, из которых уже нельзя выйти.
      Вдруг Монк заметил обоих французов, стоявших в стороне в ожидании, когда толпа поредеет. Он тотчас подошел к ним и застал их в разгаре философских рассуждений.
      - Вы говорили обо мне? - спросил он с улыбкою.
      - Милорд, - ответил Атос, - мы говорили также о боге.
      Монк задумался, потом весело предложил:
      - Поговорим немножко о короле, если позволите; ведь, кажется, вам назначена аудиенция?
      - В девять часов, - сказал Атос.
      - В десять часов, - продолжил даАртаньян.
      - Войдем скорее в этот кабинет, - отозвался Монк, делая знак двум своим товарищам, чтобы они прошли впереди него, на что ни один, ни другой не хотели согласиться.
      Король во время этого истинно французского спора вышел на середину галереи.
      - Ах, вот и мои французы! - воскликнул он с беспечной веселостью, уцелевшей, несмотря на все его бедствия. - Французы - мое утешение!
      Атос и даАртаньян поклонились.
      - Герцог, проводите их в мой рабочий кабинет. Я сейчас приду, господа, - прибавил король по-французски.
      И он поспешно отпустил весь двор, чтобы скорее вернуться к своим французам, как он их называл.
      - Шевалье даАртаньян, - сказал он, входя в кабинет, - я очень рад вас видеть.
      - Государь, я в восторге оттого, что могу приветствовать ваше величество в Сент-Джемсском дворце.
      - Сударь, вы хотели оказать мне чрезвычайно важную услугу, и я обязан вам за нее благодарностью. Если б я не боялся захватить права нашего главнокомандующего, то предложил бы вам достойное вас звание при моей особе.
      - Ваше величество, - возразил даАртаньян, - я оставил службу короля французского и обещал ему, что не буду служить другому королю.
      - Очень жаль, - сказал Карл. - Я желал бы сделать для вас как можно больше; вы нравитесь мне.
      - Ваше величество...
      - Посмотрим, - продолжал Карл с улыбкою, - не удастся ли мне заставить вас изменить слову. Герцог, помогите мне. Если б вам предложили, я хочу сказать, если б я предложил вам должность главного начальника своих мушкетеров?
      ДаАртаньян поклонился еще ниже, чем первый раз.
      - Я бы имел несчастье отказать вашему величеству, - сказал он. - У дворянина нет ничего, кроме честного слова, а мое слово, как я уже имел честь сообщить, дано французскому королю.
      - Так не будем говорить об этом, - заметил король, поворачиваясь к Атосу.
      ДаАртаньяна вновь охватило горестное разочарование.
      "Я предвидел это, - прошептал мушкетер. - Слова!
      Слова! Святая вода! Король всегда умеет предложить вам именно то, чего вы заведомо не можете принять, и показаться великодушным, ничем не рискуя! Дурак, трижды дурак я, что надеялся!"
      Между тем Карл взял Атоса за руку.
      - Граф, - произнес он, - вы мне были вторым отцом? За услугу, которую вы мне оказали, ничем нельзя оплатить. Но мне все же хочется наградить вас. Отец мой пожаловал вас орденом Подвязки; орден этот имеют не все государи в Европе. Королева-регентша наградила вас орденом Святого Духа, и это не менее знаменитый орден. Я жалую вам знаки Золотого Руна, которые прислал мне французский король; он получил к своей свадьбе два патента на этот орден от испанского короля, своего тестя. Но за это я попрошу у вас услуги.
      - Ваше величество, - заговорил Атос в смущении, - вы жалуете мне знаки Золотого Руна! Во Франции она есть только у короля.
      - Я хочу, чтобы и у себя на родине, и всюду вы были равны всем знаменитейшим людям, которых отличают государи, - сказал Карл, снимая цепь с груди. - Я уверен, граф, что отец одобрил бы меня из могилы!
      "Однако странно, - думал даАртаньян в то время, когда друг его на коленях принимал знаменитый орден, - странно и удивительно, что дождь счастья всегда лил на всех окружающих, а на меня никогда не попадало ни капли. О, если б я был завистлив, клянусь честью, мне пришлось бы рвать на себе волосы".
      Атос встал, Карл нежно обнял его.
      - Генерал! - сказал король Монку.
      Потом остановился, улыбнулся и продолжал:
      - Извините, я хотел сказать: герцог... Я ошибаюсь только потому, что слово "герцог", по-моему, слишком коротко... Я все ищу титула подлиннее. Я желаю, чтобы вы были как можно ближе к трону и чтобы я мог называть вас, как короля Людовика, братом! Нашел! Вы будете почти моим братом: я жалую вам звание вицекороля Ирландии и Шотландии, любезный герцог... Теперь уж я не ошибусь.
      Герцог пожал руку короля, но по обыкновению без излишнего восторга. Однако эта последняя милость тронула его сердце. Карл проявлял великодушие мудро, с тем чтобы дать герцогу время высказать какое-нибудь желание, но дарованные Монку милости превзошли все то, что он мог пожелать.
      - Черт возьми! - пробормотал даАртаньян про себя. - Дождь льет ливмя! Можно сойти с ума!
      Он казался таким жалким и грустным, что король не мог сдержать улыбки. Монк хотел проститься с Карлом II.
      - Как, вы уже уходите, мой верный друг? - спросил король у герцога.
      - Если ваше величество позволит... Я очень устал от впечатлений этого дня. Мне нужно отдохнуть.
      - Но, - сказал король, - вы не уйдете без господина даАртаньяна, надеюсь?
      - Почему же? - спросил старый воин.
      - Вы сами знаете почему.
      Монк взглянул на короля с удивлением.
      - Простите, ваше величество, - пробормотал он, - я никак не могу понять...
      - Возможно. Но если вы забыли, так господин даАртаньян помнит.
      Лицо мушкетера выразило удивление.
      - Позвольте спросить, герцог, - сказал король, - вы живете вместе с господином даАртаньяном?
      - Да, ваше величество: я имел честь предложить ему квартиру.
      - Это и не могло быть иначе... Пленник всегда неразлучен с победителем.
      Монк покраснел.
      - Да, правда, - согласился он, - я действительно пленник господина даАртаньяна.
      - Разумеется, Монк, потому что вы еще не выкупили себя. Но не беспокойтесь: я вырвал вас из рук господина даАртаньяна, я же заплачу и выкуп.
      В глазах даАртаньяна блеснула радость. Гасконец начал понимать.
      Карл подошел к нему.
      - Генерал не очень богат, - начал он, - и не может заплатить вам за себя столько, сколько он стоит. Я, разумеется, богаче. Но теперь, когда он герцог и почти король, возможно, что и я уже не в состоянии буду заплатить за него. Господин даАртаньян, будьте снисходительны. Сколько я должен вам?
      ДаАртаньян несказанно обрадовался такому обороту дела, но не выдал своего восторга.
      - Ваше величество, вы напрасно беспокоитесь, - ответил он. - Когда я имел счастье захватить господина Монка, он был только генералом; стало быть, мне следует получить выкуп за генерала. Пусть генерал отдаст мне свою шпагу, и я буду считать, что мне уплатили сполна. Только шпага генерала стоит столько же, сколько он сам.
      - Odds fish [8], как говаривал отец мой! - воскликнул Карл II. - Вот благородная речь благородного человека, не правда ли, герцог?
      - По чести так, ваше величество.
      И он обнажил шпагу.
      - Сударь, - сказал он даАртаньяну, - вот шпага, которую вы просите. У многих клинки бывали получше; но мой никогда ни перед кем не склонялся, хотя он очень прост.
      ДаАртаньян с гордостью взял шпагу, которая только что возвела короля на престол.
      - Ого! - вскричал Карл II. - Как! Шпага, вернувшая мне трон, удалится из Англии? И не будет в числе наших государственных драгоценностей? Нет, клянусь душою, этого не случится! Капитан даАртаньян, я даю двести тысяч ливров за эту шпагу: если мало, скажите...
      - Да, ваше величество, этого мало, - ответил д'Артаньян с неподражаемой серьезностью. - Прежде всего, я не хотел бы продавать ее; но вы желаете, а желание вашего величества для меня закон. Я повинуюсь. Но из уважения к славному воину, который слышит меня, я должен оценить ее, по крайней мере, наполовину дороже. Я прошу триста тысяч за шпагу или готов даром отдать ее вашему величеству.
      И, взяв шпагу за острие, он протянул ее королю.
      Карл II громко рассмеялся.
      - Вот благородный человек и веселый товарищ! Не так ли, герцог? Он нравится мне, и я люблю его. Вот, шевалье даАртаньян, - прибавил он, возьмите это.
      Он подошел к столу, взял перо и написал чек на триста тысяч ливров.
      ДаАртаньян взял чек, с важностью повернулся к Монку и произнес:
      - Я взял за шпагу слишком мало, я это знаю; но верьте мне, герцог, я скорее умру, чем прослыву стяжателем.
      Король опять захохотал, как счастливейший человек во всем государстве.
      - Вы еще повидаетесь со мною до отъезда, шевалье, - сказал он. - Мне нужно будет запастись веселостью, если мои французы уезжают.
      - Ваше величество! Моя веселость не то, что шпага герцога. Я отдам ее даром, - отвечал даАртаньян, вполне довольный.
      - И вы, граф, - прибавил Карл, оборачиваясь к Атосу, - и вы тоже еще придете ко мне. Я должен дать вам важное поручение. Вашу руку, герцог.
      Монк пожал руку королю.
      - Прощайте, господа, - сказал Карл французам, подавая им руку, которую они поочередно поцеловали.
      - Ну так что же? - спросил Атос, когда они вышли из дворца. - Теперь вы довольны?
      - Тeс... - отвечал даАртаньян в радостном волнении. - Ведь я еще не вернулся от казначея... По дороге мне на голову еще может свалиться кирпич.
      XXXIV
      НЕУДОБСТВА БОГАТСТВА
      Как только приличие позволило ему явиться за деньгами, даАртаньян, не теряя времени, отправился к королевскому казначею.
      Тут он имел удовольствие променять клочок бумаги, исписанный весьма плохим почерком, на огромное количество золотых, только что вычеканенных монет с изображением короля Карла II.
      ДаАртаньян всегда умел владеть собою, но в этом случае он не мог скрыть радости, которую читатель поймет, если захочет быть снисходительным к человеку, отовсюду не видавшему столько свертков золотых монет, которые лежали в порядке, поистине ласкающем глаз. Казначей положил все эти свертки в мешки и на каждый мешок наложил печать с английским гербом; такую милость казначеи оказывают не всякому. Потом он бесстрастно и с той учтивостью, какую он обязан был проявить к человеку, пользовавшемуся дружбой короля, сказал:
      - Возьмите ваши деньги, сударь.
      "Ваши деньги"! От этих слов в душе даАртаньяна задрожали струнки, о существовании которых он раньше и не подозревал.
      Он приказал положить мешки на тележку и вернулся домой в глубоком раздумье. Человек, у которого триста тысяч ливров, не может не морщить лба; на каждую сотню тысяч ливров по одной морщине - это еще ничего.
      ДаАртаньян заперся в своей комнате, не обедал, никого не впускал к себе; зажег лампу, положил заряженный пистолет на стол и всю ночь напролет бодрствовал, обдумывая, как бы сделать, чтобы эти красивые золотые монеты, попавшие в его сундук из королевской казны, не перешли в карманы какого-нибудь ловкого вора.
      Лучшим средством, какое пришло в голову гасконцу, било немедля запереть свое сокровище замками, столь прочными, чтобы никакая рука не сломала их, чтобы никакой обычный ключ их не открыл. ДаАртаньян вспомнил, что англичане слывут мастерами в механике и в деде всяческой охраны; он решил назавтра же пойти на поиски механика, который мог бы продать ему добротный сундук или несгораемый шкаф. Ему недолго пришлось искать. Некто Вилл Джобсон, обитающий на Пиккадилли, выслушал его распоряжения, понял его затруднения и обещал сделать ему надежный замок, который освободит его от всякого страха за будущее.
      - Я дам вам, - сказал он, - совершенно новый механизм. При первой сколько-нибудь серьезной попытка открыть ваш замок незаметно приподнимается маленькая пластина, маленькая пушечка столь же незаметно выплюнет хорошенькое медное ядрышко весом в полфунта, которое свалит наземь неудачника, не без оглушительного грохота, разумеется. Что вы об этом думаете?
      - Клянусь, это воистину здорово! - воскликнул д'Артаньян. - Маленькое медное ядрышко мне очень по душе. А каковы условия, господин механик?
      - Пятнадцать дней на работу и пятнадцать тысяч ливров в уплату. С доставкой, - ответствовал мастер.
      ДаАртаньян нахмурился. Пятнадцать дней - это совершенно достаточная отсрочка для того, чтобы все жулики Лондона сделали ненужным приобретение каких бы то ни было замков. Что же касается пятнадцати тысяч ливров - это слишком высокая плата за то, что небольшая осторожность доставила бы ему бесплатно.
      - Я подумаю, - сказал он, - спасибо.
      И он почти бегом возвратился домой; никто еще не трогал его сокровище.
      На следующий день Атос зашел проведать своего друга и нашел его таким встревоженным, что не мог скрыть своего удивления.
      - Как, - сказал Атос, - вы богаты и не веселы! А вы так мечтали о богатстве...
      - Друг мой, удовольствия, к которым мы не привыкли, беспокоят нас больше, чем привычные горести. Дайте мне совет, прошу вас. У вас ведь всегда есть деньги. Когда имеешь капитал, что надо с ним делать?
      - Это зависит от владельца.
      - Что вы делаете со своими деньгами, чтоб не превратиться ни в скупца, ни в мота? Ведь скупость сушит душу, а расточительность топит ее... не так ли?
      - Фабриций не сказал бы умнее. Признаться, мои деньги никогда не были мне в тягость.
      - Скажите же: вы отдаете их под проценты?
      - Нет. Вы знаете, что у меня довольно приличный дом, и он составляет главную часть моего состояния.
      - А доходы вы прячете?
      - Нет.
      - Что вы думаете о тайнике где-нибудь в стене?
      - Я никогда не пользовался тайниками.
      - Так у вас есть доверенный, которому вы отдаете свои капиталы, и он платит вам изрядные проценты?
      - Нет.
      - Так куда же идут доходы?
      - Я трачу все, что получаю; излишков у меня нет, дорогой ДаАртаньян.
      - А, вот что! Вы живете как вельможа, и пятнадцать - шестнадцать тысяч ливров в год проходят у вас сквозь пальцы? Притом на вас лежат разные обязанности: вы непременно должны принимать...
      - Но, мне кажется, вы точно такой же вельможа, как я, мой друг, и ваших денег вам только-только хватит.
      - Триста тысяч ливров!.. Тут две трети лишних!
      - Извините, но мне показалось, будто вы говорили... мне послышалось... я вообразил, что у вас есть компаньон...
      - Ах, черт возьми! Правда! - вскричал ДаАртаньян, покраснев. - У меня есть Планше! Клянусь честью, я забыл о Планше... Вот и отходит часть моих денег. Жаль, сумма была круглая, и цифра выглядела славно. Правда ваша, Атос, я вовсе не так уж богат. Какая у вас память!
      - Да, порядочная, слава богу!
      - Добрый Планше не прогадал, - пробормотал д'Артаньян. - Неплохое предприятие, черт возьми! Ну, давши слово - держись!
      - Сколько придется на его долю?
      - О, - сказал ДаАртаньян, - он славный малый, и я рассчитаюсь с ним на совесть; не забудьте, ведь я много хлопотал, много издержал, все это надо внести в счет.
      - Друг мой, я не сомневаюсь в вас, - проговорил Атос спокойно, - и нисколько не боюсь за добряка Планше. Его деньги сохраннее в ваших руках, чем в его собственных. Но теперь, когда вам уже нечего здесь делать, уедем поскорее. Поблагодарите его величество - ив путь! Через неделю мы увидим башни собора Парижской богоматери.
      - Да, мой друг, мне самому очень хочется уехать, и я сейчас же пойду проститься с королем.
      - А я, - сказал Атос, - пойду повидаться со знакомыми, и потом я к вашим услугам.
      - Одолжите мне вашего Гримо.
      - Извольте!.. Зачем он вам?
      - Он нужен мне для очень простого дела, которое не затруднит его: я попрошу его покараулить мои пистолеты, которые лежат на столе, вот здесь, возле этих сундуков.
      - Хорошо, - отвечал Атос хладнокровно.
      - И он никуда не уйдет?
      - Он останется здесь с пистолетами.
      - Тогда я пойду к королю. До свиданья!
      ДаАртаньян явился в Сент-Джемсский дворец, где Карл II, писавший в это время письма, заставил его ждать целый час.
      ДаАртаньян прогуливался вдоль галереи от дверей до окон и обратно; вдруг в передней промелькнул плащ, очень похожий на плащ Атоса. Не успел ДаАртаньян посмотреть, кто там, как его позвали к королю.
      Карл II, потирая руки, принял изъявления благодарности мушкетера.
      - Шевалье, - сказал он, - вы напрасно так благодарите меня. Я не заплатил и четверти настоящей цены за историю с ящиком, в который вы запрятали нашего храброго генерала... я хочу сказать, нашего милого герцога Олбермеля.