- Но позвольте... - начал более вежливым тоном лейтенант, которого поразили гордость и хладнокровие Атоса.
      - Сударь, я явился с полным доверием к вашему генералу, чтобы переговорить с ним о чрезвычайно важных делах. Он принял меня, как принимают немногих; об этом вы можете спросить своих солдат. Если он принял меня таким образом, то, верно, знал мои права на уважение. Вы не думаете, надеюсь, что я открою свои и особенно его тайны?
      - Что было в этих бочонках?
      - Разве вы не спрашивали об этом солдат? Что ответили они вам?
      - Что там порох и пули.
      - Откуда солдаты знают это? Они, наверное, вам сказали?
      - Они говорят, что узнали это от генерала; но мы не так легковерны.
      - Берегитесь, вы подвергаете сомнению не мои слова, а слова вашего начальника.
      Офицеры снова переглянулись.
      Атос продолжал:
      - В присутствии ваших солдат генерал просил меня подождать неделю: через неделю он даст мне" ответ, Разве я бежал? Нет, я жду.
      - Он просил вас подождать неделю! - воскликнул лейтенант.
      - Да, просил, и вот доказательство: в устье реки стоит на якоре мое судно; я мог сесть на него вчера и отплыть. Но я остался, чтобы исполнить желание генерала: он просил меня не уезжать, не повидавшись с ним, и назначил свидание через неделю. Повторяю вам, я жду.
      Лейтенант повернулся к полковникам и заметил вполголоса:
      - Если этот дворянин говорит правду, то надежда не потеряна. Генерал, вероятно, ведет какие-то столь тайные переговоры, что счел неосторожным сообщить о них даже нам. Тогда возможно, что он вернется через неделю.
      Потом, обращаясь к Атосу, сказал:
      - Сударь, ваше показание чрезвычайно важно; можете вы повторить его под присягою?
      - Сударь, - ответил Атос, - я всегда жил в кругу людей, где мое слово равнялось самой святой клятве.
      - Но сейчас обстоятельства исключительные. Дело идет о спасении целой армии. Подумайте хорошенько: генерал исчез, и мы разыскиваем его. Добровольно ли он уехал? Или тут кроется преступление? Должны ли мы продолжать поиски? Или же нам следует терпеливо ждать? В эту минуту все зависит от одного вашего слова, сударь.
      - Если вы таким образом будете спрашивать меня, я готов рассказать все, - отвечал Атос. - Я приехал переговорить секретно с генералом Монком о некоторых делах; генерал не мог дать мне ответа до сражения, которого здесь ждут; он просил меня пожить еще немного в том доме, где я поселился, и обещал увидеться со мною через неделю. Все сказанное мною правда, и я клянусь в этом богом, который может безраздельно распоряжаться и моей и вашей жизнью.
      Атос произнес эти слова с таким величием, с такой торжественностью, что все три офицера почти поверили ему. Тем не менее один из полковников решился на последнюю попытку.
      - Сударь, - сказал он, - хотя мы уверены в правдивости ваших слов, здесь все же таится какая-то непостижимая тайна. Генерал - человек слишком благоразумный и осторожный, чтобы бросить армию за день до сражения, не предупредив кого-нибудь из нас. Что касается меня, то, признаюсь, я считаю исчезновение генерала загадочным. Вчера приехали сюда рыбаки, иностранцы, продавать рыбу; их поместили на ночь в шотландский лагерь, то есть на той самой дороге, по которой генерал шел с вами в аббатство и возвращался обратно. Один из рыбаков с фонарем провожал генерала. А сегодня утром рыбаки исчезли вместе со своим судном.
      - Мне кажется, - заметил лейтенант, - здесь нет ничего удивительного: рыбаки не были пленниками.
      - Правда, но, повторяю, один из них освещал генералу подземелье, и Дигби уверял нас, что генерал относился к этим людям с подозрением. Кто поручится, что рыбаки не сообщники нашего гостя? Может быть, он, человек несомненно храбрый, остался здесь, чтобы успокоить нас своим присутствием и помешать нашим розыскам?
      Эта речь произвела впечатление на двух остальных офицеров.
      - Сударь, - сказал Атос, - позвольте возразить, что ваше мнение, очень серьезное на первый взгляд, неосновательно в отношении меня. Я остался здесь, говорите вы, чтобы отвести подозрения; напротив, я начинаю беспокоиться так же, как и вы, и говорю вам: "Не может быть, господа, чтобы генерал уехал накануне сражения, не сказав никому ни слова. Да, во всем этом есть что-то странное; не будьте беспечны, не ждите, проявите всю свою энергию, всю вашу проницательность. Я ваш пленник под честное слово или как вам угодно. Честь моя требует, чтобы вы узнали, что случилось с генералом". Если бы вы даже отпустили меня, я бы ответил: "Нет, я остаюсь". И если б вы спросили моего мнения, то я сказал бы вам: "Генерал оказался жертвою заговора, потому что если бы он уехал из лагеря, то, наверное, предупредил бы меня. Ищите, взройте землю, взбороздите море. Генерал не уехал или, если уехал, то не по своей воле".
      Лейтенант сделал знак полковникам.
      - Нет, сударь, нет, - сказал он, - теперь вы заходите слишком далеко. Генерал никогда не подчиняется обстоятельствам; напротив, он сам управляет ими. Монк уже не раз делал то, что сделал сейчас. Стало быть, мы напрасно тревожимся; вероятно, он пробудет в отсутствии недолго. Не станем из малодушия, которое генерал вменит нам в преступление, разглашать об его отсутствии, так как это может смутить всю армию. Генерал дает нам величайшее доказательство своего доверия; выкажем себя достойными его. Господа, это происшествие должно быть окружено величайшей тайной; мы будем держать нашего гостя под арестом не потому, чтобы мы сомневались в его непричастности к преступлению, но для того, чтобы тайна исчезновения генерала осталась между, нами. Впредь до нового распоряжения, сударь, вы останетесь в штаб-квартире.
      - Вы забываете, - возразил Атос, - что вчера генерал доверил мне на хранение вещи, за которые Я отвечаю перед ним. Поставьте около меня какой вам угодно караул, прикуйте меня к стене, если хотите, но устройте мне тюрьму в доме, где я живу. Вернувшись, генерал упрекнет вас за то, что вы нарушили его приказания; клянусь вам в этом честью дворянина.
      Офицеры посоветовались между собой, и лейтенант сказал:
      - Хорошо, сударь, возвращайтесь домой.
      Они послали с Атосом конвой из пятидесяти человек. Солдатам приказано было запереть его в доме и не выпускать из виду ни на секунду.
      Тайны никто не узнал. Проходили часы, дни, а генерал все не возвращался; о нем не было никаких известий.
      XXVIII
      КОНТРАБАНДА
      Через два дня после событий, о которых мы только что рассказали, в то время, как в лагере ждали генерала Монка, а он все не возвращался, небольшая голландская фелука с экипажем в десять человек бросила якорь у шевенингенского берега, на расстоянии пушечного выстрела от земли. Было за полночь, и царила тьма: удобный час для высадки пассажиров и выгрузки товаров. Шевенингенская бухта образует широкий полукруг; она не очень глубока и в особенности мало надежна, так что там можно увидеть у причала лишь большие фламандские дукаты или голландские рыбачьи лодки, вытащенные по песку на берег за трос, как поступали древние, если верить Вергилию. Во время прилива, когда высокие волны стремительно несутся к земле, неосторожно ставить корабль слишком близко к берегу, ибо, когда крепчает ветер, нос погружается в песок, а песок на этом берегу весьма рыхлый, он легко засасывает, но не легко отпускает. Очевидно, по этой причине шлюпка сразу же отделилась от корабля, как только тот бросил якорь. В шлюпке были восемь матросов и какой-то продолговатый предмет, большой ящик или тюк.
      Берег был пустынен: прибрежные рыбаки уже легли спать. Единственный караульный на берегу (побережье это не охранялось, потому что большие корабли не могли здесь пристать) не мог в точности последовать примеру рыбаков; он спал сидя в своей будке так же крепко, как они у себя дома. На берегу раздавался только свист ветра, колыхавшего прибрежный вереск. Но люди в шлюпке были чрезвычайно осторожны: безмолвие и пустынность этого места не успокаивали их. Шлюпка, казавшаяся черной точкой в океане, скользила бесшумно; они почти не ударяли веслами, чтобы не привлечь внимания, и подошли к берегу насколько могли ближе.
      Из шлюпки выскочил человек и отдал какое-то приказание отрывистым голосом, показывавшим привычку повелевать. Несколько мушкетов блеснуло в слабом отсвете воды, и продолговатый тюк, надо думать - с контрабандой, был перенесен на землю с бесконечными предосторожностями. Человек, отдававший приказания, сейчас же побежал к Шевенингену, направляясь к ближайшей опушке леса. Он быстро разыскал дом, стоявший за деревьями и служивший временным скромным жилищем так называемого короля Карла Английского.
      Тут, как и везде, все спали; только огромная собака из породы тех, на которых шевенингенские рыбаки возят в тележках рыбу в Гаагу, принялась громко лаять, как только под окнами раздались шаги. Но вместо того чтобы испугать незнакомца, такая бдительность обрадовала его. Его зова, может быть, оказалось бы недостаточно, чтобы разбудить обитателей дома, а теперь ему даже незачем было подавать голос. Незнакомец сначала ждал, что лай собаки разбудит кого-нибудь в доме, но потом крикнул сам. Услышав незнакомый голос, собака залилась еще громче, и наконец в доме кто-то стал успокаивать ее. Когда она затихла, чей-то слабый, надтреснутый голос вежливо спросил:
      - Что вам угодно?
      - Мне надо видеть его величество короля Карла Второго, - отвечал незнакомец.
      - Кто вы такой?
      - Ах, черт возьми! Вы задаете мне слишком много вопросов. Я не люблю разговаривать через дверь.
      - Скажите только свое имя.
      - Я не очень люблю склонять и спрягать свое имя во всеуслышанье; к тому же, будьте покойны, я не съем вашу собаку, и я молю бога, чтобы она была столь же деликатна по отношению ко мне.
      - Вы, верно, привезли какие-нибудь известия? - Опросил тот же старческий голос.
      - Да, я привез известия, и еще какие! Каких вы не ожидаете! Отоприте же!
      - Сударь, - продолжал старик, - прошу вас, скажите мне по совести: стоит ли будить короля ради ваших известий?
      - Ради бога, отоприте поскорее; клянусь, вы не пожалеете. Я стою столько золота, сколько во мне весу, клянусь вам!
      - Однако я никак не могу отпереть, пока вы мне не скажете ваше имя.
      - Хорошо... Но предупреждаю вас, что мое имя вам ничего не объяснит. Я - даАртаньян.
      - Ах, боже мой! - воскликнул старик за дверью. - Господин даАртаньян! Какое счастье! То-то мне показалось, что я слышу знакомый голос!
      - Ого! - проговорил даАртаньян. - Здесь знают мой голос! Это очень лестно!
      - Да, да, знают, - отвечал старик, отпирая дверь. - Вот вам доказательство.
      И он впустил даАртаньяна.
      ДаАртаньян при свете фонаря узнал своего упрямого собеседника.
      - Парри! - вскричал он. - Я должен был догадаться сразу!
      - Да, да, я Парри, господин даАртаньян! Как я рад, что вижу вас!
      - Да, на этот раз можете радоваться! - сказал даАртаньян, пожимая руку старику. - Доложите обо мне королю.
      - Но король почивает...
      - Черт возьми! Разбудите его, и он не рассердится, будьте покойны.
      - Вы не от графа?
      - От какого графа?
      - Де Ла Фер.
      - От Атоса? О нет! Я сам от себя. Ну, Парри, скорее, мне нужен король.
      Парри не спорил больше. Он знал, что на даАртаньяна, хоть он и гасконец, всегда можно положиться. Он пересек двор и палисадник, успокоил собаку, которая всерьез собиралась попробовать на зуб мушкетера, и постучал в ставень комнаты, составлявшей нижний этаж маленького павильона.
      И сразу же маленькая собачка, обитавшая в этой комнате, отозвалась на громкий лай большой собаки, обитавшей во дворе.
      "Бедный король! - подумал даАртаньян. - Вот какие у него телохранители, хотя, по правде говоря, они хранят его не хуже других!"
      - Кто там? - спросил король из спальни.
      - Господин даАртаньян, он привез вам известия.
      В комнате послышался шум; дверь отворилась, и поток яркого света хлынул в прихожую и в сад.
      Король работал при свете лампы. Разбросанные бумаги лежали на столе; он писал письмо, и множество помарок говорило о том, что оно стоило ему больших усилий.
      - Войдите, шевалье, - сказал он, обернувшись. Потом, увидев рыбака, прибавил: - Что же ты говоришь, Парри? Где же шевалье даАртаньян?
      - Он перед вашим величеством, - отвечал д'Артаньян.
      - В этом костюме?
      - Всмотритесь в меня, государь. Вы видели меня в передней короля Людовика Четырнадцатого, в Блуа.
      Неужели вы не узнаете?
      - Узнаю и даже вспоминаю, что был вам очень обязан.
      ДаАртаньян поклонился.
      - Я поступил так, как должен был поступить, узнав, что это вы, ваше величество.
      - Вы привезли мне известия?
      - Да, государь.
      - Вероятно, от французского короля?
      - Нет, ваше величество. Вы могли заметить, что король Людовик занят только собой.
      Карл поднял глаза к небу.
      - Нет, ваше величество, нет, - продолжал д'Артаньян. - Я привез новости, касающиеся лично вас. Однако смею надеяться, что ваше величество выслушает их с некоторою благосклонностью.
      - Говорите.
      - Если не ошибаюсь, государь, вы много говорили в Блуа о плохом положении ваших дел в Англии.
      Карл покраснел.
      - Сударь, - прервал он, - я рассказывал об этом только французскому королю...
      - О, ваше величество ошибаетесь, - холодно сказал мушкетер, - я умею говорить с королями в несчастье.
      Скажу более: короли говорят со мной только тогда, когда они в несчастье; но едва им улыбнется счастье, они обо мне забывают. Я питаю к вашему величеству не только истинное уважение, но и глубокую преданность, а для меня, поверьте, это означает немало. Слушая жалобы вашего величества на судьбу, я решил, что вы благородны, великодушны и с достоинством переносите свои несчастия.
      - Признаться, - сказал удивленно Карл, - я сам не понимаю, что мне приятнее: ваша смелая откровенность или ваше уважение.
      - Вы сейчас выберете, - отвечал даАртаньян. - Вы жаловались двоюродному брату вашему Людовику Четырнадцатому, что без войска и без денег вам очень трудно вернуться в Англию и вступить на престол.
      Карл сделал нетерпеливое движение.
      - И что главное препятствие представляет, - продолжал даАртаньян, некий генерал, командующий армией парламента, который разыгрывает там роль второго Кромвеля. Верно?
      - Да, но повторяю вам, что все это я говорил одному королю.
      - И вы увидите, государь, какое счастье, что ваши слова услышал лейтенант его мушкетеров. Человека, который является главным препятствием на вашем пути к успеху, зовут генерал Монк, не так ли?
      - Да, сударь. Но к чему все эти вопросы?
      - Знаю, знаю, ваше величество, что строгий этикет запрещает предлагать вопросы королям. Надеюсь, что ваше величество скоро простит мне мою неучтивость. Ваше величество сказали еще, что если бы вам удалось повидать Монка, встретиться с ним лицом к лицу, переговорить с ним, то вы непременно восторжествовали бы силою или убеждением над этим единственным серьезным противником.
      - Все это правда. Моя участь, мое будущее, безвестность или слава зависят от этого человека. Но что же из этого?
      - А вот что: если генерал Монк до такой степени мешает вам, то полезно было бы избавить вас от него или превратить его в союзника вашего величества.
      - Король, у которого нет ни армии, ни денег (мне нечего скрывать, раз вы слышали мой разговор с Людовиком Четырнадцатым), не может ничего сделать с таким человеком, как Монк.
      - Да, ваше величество, таково ваше мнение, я знаю. К счастью для вас, я придерживаюсь другого мнения.
      - Что это значит?
      - Вот что: без армии и без миллиона я совершил то, для чего вашему величеству нужны были армия и целый миллион.
      - Что вы говорите?.. Что вы сделали?
      - Что я сделал?.. Я поехал туда и захватил там человека, мешавшего вашему величеству.
      - Вы захватили Монка в Англии?
      - Разве я плохо сделал?
      - Вы, верно, сошли с ума?
      - Право же, нет.
      - Вы взяли Монка?
      - Да. В его лагере.
      Король вздрогнул от нетерпения и пожал плечами.
      - Я захватил Монка на дороге в Ньюкасл, - сказал даАртаньян просто, и привез его к вашему величеству.
      - Привезли ко мне! - вскричал король, разгневанный этим рассказом, который казался ему басней.
      - Да, привез его к вам, - продолжал даАртаньян тем же тоном. - Он лежит там, в большом ящике, но не задохнется, потому что в крышке просверлены дыры.
      - Боже мой!..
      - О, будьте покойны, за ним усердно ухаживают. Он доставлен сюда целым и невредимым. Угодно вашему величеству видеть его, переговорить с ним или прикажете бросить его в воду?
      - Боже мой! Боже мой! - повторил Карл. - Правду ли вы говорите? Не оскорбляете ли меня недостойной шуткой? Действительно ли вы совершили этот смелый, неслыханный подвиг? Не может быть!
      - Ваше величество, разрешите мне открыть окно? - спросил даАртаньян, отворяя окно.
      Не успел король ответить, как даАртаньян в тишине ночи свистнул три раза громко и протяжно.
      - Сейчас, - сказал он, - вашему величеству принесут его.
      XXIX
      Д'АРТАНЬЯН НАЧИНАЕТ БОЯТЬСЯ, ЧТО ДЕНЬГИ ЕГО И ПЛАНШЕ ПОГИБЛИ БЕЗ ВОЗВРАТА
      Король не мог прийти в себя от изумления: он смотрел то на мушкетера, то в темное окно. Прежде чем он успел опомниться, восемь матросов даАртаньяна (двое остались стеречь фелуку) внесли в дом продолговатый предмет, в котором в эту минуту заключалась судьба Англии. Парри открыл им дверь.
      Перед отъездом из Кале даАртаньян заказал там ящик вроде гроба, достаточно просторный, чтобы человек мог свободно поворачиваться в нем. Низ и бока, мягко обитые, служили удобной постелью, лежа на которой человек оставался бы невредимым при боковой качке. Маленькая решетка, о которой даАртаньян говорил королю, походила на забрало шлема и была сделана на том месте, где находилось лицо пленника. Ее устроили так, что при малейшем крике можно было, надавив ее, заглушить крик и даже задушить кричащего.
      ДаАртаньян очень хорошо знал и свой экипаж, я своего пленника - и во время дороги боялся только двух вещей: что генерал предпочтет смерть этому необычайному плену и заставит задушить себя, пытаясь говорить, или что сторожа соблазнятся обещаниями пленника я посадят его, даАртаньяна, в ящик вместо Монка.
      Поэтому даАртаньян просидел два дня и две ночи подле ящика, наедине с генералом, предлагая ему вино и пищу, от которых тот, однако, упорно отказывался, и стараясь успокоить его и уверить, что с ним не случится ничего дурного от этого своеобразного плена. Два пистолета, лежавшие перед даАртаньяном, и обнаженная шпага охраняли его от нескромности матросов.
      Прибыв в Шевенинген, он перестал тревожиться. Его матросы очень боялись иметь дело с прибрежными жителями, Притом же он привлек на свою сторону Менвиля, ставшего его лейтенантом. Это был человек с незаурядным умом и более чистой совестью, чем остальные. Он надеялся, что служба у даАртаньяна обеспечит его будущее, и потому скорее пошел бы на смерть, чем нарушил бы приказание начальника. Добравшись до берега, даАртаньян поручил ящик и жизнь генерала ему. Ему же приказано было доставить ящик с помощью семи человек, как только он услышит троекратный свист. Мы видели, что лейтенант исполнил это приказание.
      Когда ящик внесли в дом короля, даАртаньян с приветливой улыбкой отпустил своих людей, сказав им".
      - Господа, вы оказали важную услугу его величеству Карлу Второму, который через полтора месяца будет английским королем. Вы получите двойную плату. Ступайте и ждите меня у лодки.
      Все тотчас разошлись в таком шумном восторге, что испугали даже собаку.
      ДаАртаньян приказал внести ящик в переднюю короля, запер с величайшей тщательностью двери, открыл ящик и сказал генералу:
      - Генерал, я должен тысячу раз извиниться перед вами, я обошелся с вами не так, как следовало бы с таким достойным человеком. Я это знаю; но мне надо было, чтобы вы приняли меня за простого рыбака. Притом же в Англии очень неудобно возить грузы. Надеюсь, что вы примете все это во внимание. Но здесь, генерал, - прибавил даАртаньян, - вы можете встать и идти.
      Он развязал руки генералу. Монк поднялся и сел с видом человека, ожидающего смерти. ДаАртаньян отворил дверь в кабинет Карла Второго и произнес:
      - Ваше величество, здесь ваш враг, генерал Монк; я поклялся оказать вам эту услугу. Дело сделано, теперь извольте приказывать. Сударь, прибавил он, оборачиваясь к генералу, - вы перед его величеством, королем Карлом Вторым, монархом Великобритании.
      Монк поднял на принца свой стоический, холодный взгляд и сказал:
      - Я не знаю никакого английского короля. Здесь нет даже никого, кто был бы достоин носить имя благородного дворянина, потому что во имя Карла Второго посланец, которого я принял за честного человека, устроил мне позорную западню. Я попался в нее - тем хуже для меня. Теперь вы, подстрекатель (это относилось к королю), и вы, исполнитель (Монк обернулся к даАртаньяну), не забудьте того, что я вам скажу. В вашей власти мое тело, вы можете убить меня; я даже советую вам это сделать, потому что вы никогда не завладеете ни моей душой, ни моей волей. А больше не ждите от меня ни слова, потому что с этой минуты я не раскрою рта, даже чтобы крикнуть. Вот и все.
      Он произнес это с суровою и непреклонною решимостью закоренелого пуританина; даАртаньян посмотрел на своего пленника, как человек, знающий цену каждому слову и определяющий ее по голосу, которым снова произносятся.
      - В самом деле, - тихо сказал он королю, - генерал человек твердый. Он не съел кусочка хлеба, не выпил капли вина в продолжение двух суток. С этой минуты, ваше величество, извольте распоряжаться его участью; Я умываю руки, как сказал Пилат.
      Бледный и покорный судьбе Монк стоял, скрестив руки, и ждал.
      ДаАртаньян повернулся к нему.
      - Вы очень хорошо понимаете, - сказал он генералу, - что ваше заявление, может быть, и превосходное, не удовлетворит никого, даже вас самих. Его величество хотел переговорить с вами; вы отказывали ему в свидании. Почему же теперь, когда вы встретились с королем лицом к лицу, когда к этому принудила вас сила, не зависящая от вас, почему вы толкаете нас на поступки, которые я считаю бесполезными и нелепыми? Говорите, черт побери! Скажите хоть "нет"!
      Монк, не произнеся ни слова, не взглянув на короля, задумчиво поглаживал усы с видом человека, понимающего, что дела обстоят плохо.
      Между тем Карл II погрузился в глубокое раздумье. Впервые он встретился с Монком - своим главным противником, которого так хотел видеть, и теперь проницательным взором пытался измерить глубину его сердца.
      Он убедился, что Монк решил скорее умереть, чем заговорить. В этом не было ничего необыкновенного со стороны такого замечательного человека, получившего столь тяжкое оскорбление. Карл II в ту же секунду принял одно из решений, которые ставят на карту для простых людей - жизнь, для генерала - удачу, для короля - его королевство.
      - Сударь, - обратился он к Монку, - в некотором смысле вы совершенно правы. Не прошу вас отвечать мне, прошу только выслушать меня.
      На минуту воцарилось молчание. Король смотрел на Монка, который оставался бесстрастным.
      - Вы только что упрекнули меня, сударь, - заговорил опять король. Вы уверены, что я подослал к вам в Ньюкасл человека, который заманил вас в западню; этого (скажу мимоходом) вовсе не учел господин д'Артаньян, которому, впрочем, я обязан искренней благодарностью за его безмерную великодушную преданность.
      ДаАртаньян почтительно поклонился. Монк не шевельнулся.
      - Господин ДаАртаньян, - заметьте, господин Монк, что я вовсе не намерен извиняться перед вами, - господин ДаАртаньян отправился в Англию по собственному побуждению, без всякой корысти, без приказа, без надежды, как истинный дворянин, с целью оказать услугу несчастному королю и прибавить к множеству совершенных им великих деяний этот новый замечательный подвиг.
      ДаАртаньян слегка покраснел и кашлянул, стараясь скрыть смущение. Монк по-прежнему не шевелился.
      - Вы не верите моим словам, господин Монк, - продолжал король. - Я понимаю ваше недоверие: подобные доказательства преданности так редки, что естественно не верить им.
      - Генерал не прав, если не верит вашему величеству! - воскликнул ДаАртаньян. - Вы сказали правду, столь истинную правду, что, должно быть, я поступил неправильно, захватив генерала: это, кажется, некстати, Если это так, клянусь, я в отчаянии!
      - Шевалье ДаАртаньян, - сказал король, беря за руку мушкетера. - Вы обязали меня более, чем если бы доставили мне победу: вы указали неизвестного мне друга, которому я вечно буду благодарен и которого вечно буду любить...
      Король дружески пожал ему руку и, поклонившись Монку, добавил:
      - И врага, которого отныне я буду ценить по заслугам.
      В глазах пуританина сверкнула молния; но она тотчас же погасла, и к нему вновь вернулось прежнее мрачное бесстрастие.
      - Вот каков был мой план, господин ДаАртаньян, - продолжал король. Граф де Ла Фер, которого вы, кажется, знаете, отправился в Ньюкасл...
      - Атос! - воскликнул ДаАртаньян.
      - Да, кажется, таково его боевое прозвище... Граф де Ла Фер отправился в Ньюкасл и, может быть, склонил бы генерала к переговорам со мной или с кем-нибудь из моих приверженцев. Но тут вы насильственно вмешались в это дело.
      - Черт побери! - сказал ДаАртаньян. - Должно быть, это он входил в лагерь в тот самый вечер, когда я пробрался туда с рыбаками!
      Едва заметное движение бровей Монка показало даАртаньяну, что он не ошибся.
      - Да, да, - продолжал он, - мне показалось, что это его фигура, его голос. Ах, какая досада! Ваше величество, простите меня, я думал, что делаю все к лучшему.
      - Не случилось ничего плохого, - ответил король, - кроме того, что генерал обвиняет меня в предательстве, в чем я вовсе не повинен. Нет, генерал, не таким оружием хочу я сражаться с вами. Вы скоро это увидите. А до тех пор верьте мне, я клянусь вам честью дворянина! Теперь, господин ДаАртаньян, дозвольте сказать вам одно слово.
      - Я слушаю, ваше величество.
      - Вы преданы мне? Не так ли?
      - Ваше величество видели, что безмерно предан.
      - Хорошо. Довольно одного слова такого человека, как вы. Впрочем, за словом всегда следует дело. Генерал, прошу вас пройти за мною, И вы идите с нами, господин ДаАртаньян.
      ДаАртаньян повиновался, слегка озадаченный. Карл II вышел, за ним Монк, за Монком ДаАртаньян. Карл направился по той самой дороге, по которой к нему ирипхел ДаАртаньян, и вскоре морской ветер повеял в лицо трем ночным путешественникам. Карл отпер калитку, и едва прошли они шагов пятьдесят, как увидели океан, который перестал бушевать и покоился у берега, как усталое чудовище.
      Карл II шел в раздумье, опустив голову и поглаживая рукой подбородок. Монк следовал за ним, беспокойно оглядываясь. Сзади шел даАртаньян, положив руку на эфес шлаги.
      - Где шлюпка, которая привезла вас сюда? - спросил Карл у мушкетера.
      - Вон там; в ней ждут меня семь человек солдат и офицер.
      - А, вижу! Шлюпка вытащена на берег. Но вы, верно, не на ней прибыли из Ньюкасла?
      - О, нет! Я на свой счет нанял фелуку, которая бросила якорь на расстоянии пушечного выстрела от берега.
      - Сударь, - сказал король Монку, - вы свободны.
      При всей своей твердости Монк не мог не вскрикнуть. Король утвердительно кивнул головою и продолжал:
      - Мы разбудим одного из здешних рыбаков. Он спустит судно этой же ночью и отвезет вас, куда вы ему прикажете. Господин даАртаньян проводит вас. Я поручаю господина даАртаньяна вашей чести, господин Монк.
      Монк издал возглас удивления, а даАртаньян глубоко вздохнул. Король, сделав вид, что ничего не замечает, постучал в дощатый забор, который окружал домик рыбака, жившего на берегу.
      - Эй, Кейзер! - крикнул он. - Вставай!
      - Кто там? - спросил рыбак.
      - Я, король Карл.
      - Ах, милорд! - вскричал Кейзер, вылезая совсем одетый из паруса, завернувшись в который он спал, как в колыбели. - Что вам угодно?
      - Кейзер, - сказал король, - ты сейчас выйдешь в море. Вот этот путешественник нанимает твою барку; он тебе хорошо заплатит. Служи ему как следует.
      И король отступил на несколько шагов, чтобы Монк мог свободно переговорить с рыбаком.
      - Я хочу переправиться в Англию, - с трудом сказал Монк по-голландски.
      - Что же, - отвечал рыбак, - я могу перевезти.
      - Мы скоро можем отчалить?
      - Через полчаса, милорд. Мой старший сын уже поднимает якорь; мы должны были выехать на ловлю в три часа утра.
      - Ну как, сговорились? - спросил Карл, приблизившись.
      - Обо всем, кроме платы, ваше величество, - ответил рыбак.
      - Плату получишь от меня, - произнес король. - Это мой друг.
      Услышав слова Карла, Монк вздрогнул и посмотрел на короля.
      - Хорошо, милорд, - согласился Кейзер.
      В эту минуту на берегу старший сын Кейзера затрубил в рожок.
      - В путь, господа! - сказал король.
      - Ваше величество, уделите мне еще несколько секунд, - отвечал даАртаньян. - Я нанял людей. Так как я еду без них, я должен их предупредить.
      - Свистните им, - улыбнулся Карл.
      ДаАртаньян свистнул: тотчас явились четыре человека под предводительством Менвиля.
      - Вот вам в счет платы, - начал даАртаньян, отдавая им кошелек, в котором было две тысячи пятьсот ливров золотом. - Ступайте и ждите меня в Кале. Вы знаете где.
      И даАртаньян с глубоким вздохом опустил кошелек в руку Менвиля.
      - Как! Вы расстаетесь с нами? - вскричали матросы.
      - На самое короткое время, - а может быть, и надолго. Кто знает? Вы получили уже две тысячи пятьсот ливров. Сейчас я уплатил вам еще столько же. Значит, мы в расчете. Прощайте, дети мои!
      ДаАртаньян вернулся к Монку и произнес:
      - Жду ваших приказаний, потому что мы отправляемся вместе, если вам не тягостно мое общество.