- Эй, огня! - закричал рыбак. - Ну, живей!
      Потом шепнул на ухо своему соседу:
      - Ступай, Менвиль, возьми фонарь и будь готов ко всему.
      Один из рыбаков высек огонь, зажег кусок трута, фонарь загорелся. Тотчас вся палатка осветилась.
      - Готовы ли вы, сударь? - спросил Монк у Атоса, который отвернулся, чтобы не выставлять на свет свое лицо.
      - Готов, - отвечал он.
      - А, это французский дворянин! - сказал предводитель рыбаков. - Хорошо, что я передал поручение тебе, Менвиль. Он, может быть, узнал бы меня! Свети!
      Они вели разговор в глубине палатки и так тихо, что Монк ничего не слышал: он беседовал с Атосом. Менвиль между тем готовился в путь - вернее, выслушивал приказания своего начальника.
      - Скоро ты там? - спросил Монк.
      - Я готов, - отвечал рыбак.
      Монк, Атос и рыбак вышли из палатки.
      "Этого не может быть! - подумал Атос. - Что за нелепая мысль взбрела мне в голову!"
      - Ступай вперед, по средней дороге, да поскорее! - приказал Монк рыбаку.
      Не прошли они и двадцати шагов, как из палатки опять скользнула тень и, скрываясь за столбами, вбитыми по сторонам дороги, с любопытством стала следить за генералом.
      Все трое скрылись в ночном тумане. Они шли к Ньюкаслу, белые камни которого виднелись вдали, как надгробные памятники.
      Постояв несколько секунд под воротами, они вошли во двор. Ворота были разрушены ударами топора. Тут в безопасности спал караул из четырех человек, - настолько сильна была уверенность, что с этой стороны не может быть нападения.
      - Караульные не помешают нам? - спросил Монк у Атоса.
      - Напротив, генерал, они помогут перекатить бочонки, если вы позволите.
      - Вы правы.
      Сонные солдаты сразу встрепенулись, услышав в траве и кустарнике, разросшемся у ворот, шаги неведомых посетителей. Монк сказал пароль и вошел в аббатство; впереди двигался моряк с фонарем. Монк держался сзади и наблюдал за малейшим движением Атоса; он прятал обнаженный дирк в рукаве и при первом подозрительном жесте француза мог заколоть его. Но Атос твердо и уверенно пересекал дворы и залы.
      В здании не было ни дверей, ни окон. Кое-где подожженные двери обуглились внизу, но огонь погас, не будучи в силах охватить массивные дубовые створки, обитые железом. Все стекла в окнах были разбиты, и в зиявшие дыры вылетали ночные птицы, испуганные светом фонаря. Летучие мыши беззвучно чертили круги над пришельцами, фонарь отбрасывал их тени на высокие стены. Это зрелище могло успокоить человека, привыкшего рассуждать. Монк заключил, что в монастыре нет никого, потому что тут еще оставались дикие птицы, улетавшие при приближении человека.
      Пробравшись между обломками, Атос вступил в склеп, который находился под главною залой и соединялся с часовней. Там он остановился.
      - Мы пришли, генерал, - сказал он.
      - Так вот эта плита?
      - Да.
      - В самом деле, я узнаю кольцо... Но оно плотно прижато к плите.
      - Нам нужен рычаг.
      - Его нетрудно достать.
      Осмотревшись кругом, Атос и Монк увидели небольшой ясень дюйма в три в диаметре; он вырос в углу, у стены, и, дотянувшись до окна, закрывал его своими ветвями.
      - Есть у тебя нож? - спросил Монк у рыбака.
      - Есть.
      - Срежь это деревце.
      Рыбак повиновался, хотя нож его пострадал от этой операции.
      Из деревца сделали рычаг, затем все спустились в подземелье.
      - Стань здесь, - сказал Монк рыбаку, указывая на угол склепа. - Мы хотим достать порох: твой факел нам опасен.
      Рыбак со страхом отступил и не сдвинулся с указанного места. Монк и Атос зашли за колонну; луч месяца играл на плите, ради которой граф де Ла Фер совершил такое дальнее путешествие.
      - Вот она, - проговорил Атос, указывая Монку на латинскую надпись.
      - Да, вижу, - отвечал Монк.
      Потом, желая дать французу последнюю возможность отказаться от поисков, прибавил:
      - Замечаете ли вы, что в этом склепе уже побывали люди? Многие статуи разбиты.
      - Вы, вероятно, знаете, милорд, что ваши шотландцы, из религиозного чувства, отдают под охрану надгробных статуй все драгоценности покойников. Поэтому солдаты могли подумать, что под пьедесталом этих статуй, украшающих многие могилы, хранятся сокровища. Вот почему они разрушили статуи и пьедесталы; но над гробницей смиренного каноника нет статуи. Она совсем простая. Ее охраняет еще суеверный страх, который питают ваши пуритане к кощунству. Смотрите, она нигде не пострадала.
      - Правда, - кивнул Монк.
      Атос взялся за рычаг.
      - Хотите, я помогу вам? - спросил Монк.
      - Благодарю вас, милорд, я не хочу, чтобы вы приложили свою руку к делу, за которое вы, может быть, не приняли бы на себя ответственности, если бы знали его последствия.
      Монк поднял голову.
      - Что вы хотите сказать? - спросил он.
      - Я хочу сказать... Но этот человек...
      - Постойте, - сказал Монк. - Я понимаю, чего вы боитесь, и сейчас испытаю его.
      Монк повернулся к рыбаку, который стоял боком и весь был освещен фонарем.
      - Поди сюда, приятель, - произнес он по-английски повелительным тоном начальника.
      Рыбак не сдвинулся с места.
      - Хорошо, - продолжал Монк, - он не понимает по-английски. Говорите по-английски, сударь, если вам угодно.
      - Милорд, - отвечал Атос, - мне часто случалось видеть людей, которые в известных случаях так владеют собой, что не отвечают на вопросы, предложенные им на знакомом им языке. Рыбак, может быть, гораздо умнее, чем мы думаем. Отошлите его, милорд, прошу вас.
      Монк подумал: "Решительно, он хочет остаться со мною с глазу на глаз здесь, в склепе. Все равно, пойдем до конца. Один человек стоит другого, а нас только двое".
      - Друг мой, - обратился Монк к рыбаку, - поднимись по лестнице, по которой мы спустились, и стереги, чтобы нам не помешали.
      Рыбак хотел исполнить приказание.
      - Оставь здесь фонарь, - сказал Монк. - Он может обнаружить твое присутствие и навлечь на тебя мушкетный выстрел.
      Рыбак, видимо, оценил совет, поставил фонарь на землю и исчез под сводами лестницы. Монк взял фонарь и отнес его к колонне.
      - Послушайте, - спросил он, - действительно ли в этой гробнице спрятаны деньги?
      - Да, милорд, и через пять минут вы перестанете сомневаться.
      С этими словами Атос с силой ударил по крышке гробницы; алебастр треснул, в нем показалось отверстие.
      Атос вставил рычаг в трещину, и вскоре куски алебастра начали отделяться один за другим.
      - Милорд, - начал Атос, - я говорил вам...
      - Да, но я еще не вижу бочонков, - отвечал Монк.
      - Если б у меня был кинжал, - сказал Атос, оглядываясь по сторонам, вы бы скоро увидели их. К не - счастью, я оставил мой кинжал у вас в палатке.
      - Я бы дал вам свой, - отвечал Монк, - но боюсь, что его лезвие слишком хрупко для такой работы.
      Атос стал искать около себя какой-нибудь предмет, способный заменить нужное орудие. Монк следил за каждым движением его рук, за каждой переменой в выражении его глаз.
      - Спросите нож у рыбака, - посоветовал Монк.
      Атос подошел к лестнице.
      - Друг мой, - попросил он у рыбака, - брось мне свой нож: он мне нужен.
      Нож зазвенел на ступеньках.
      - Возьмите его, - сказал Монк. - Мне кажется, это неплохой инструмент. Крепкая рука может мастерски воспользоваться им.
      Атос, по-видимому, придал словам Монка самый простой и обычный смысл; он не заметил также, как Монк отступил, давая ему пройти, и положил левую руку на рукоятку пистолета, продолжая держать дирк в правой.
      Атос принялся за работу, повернувшись спиной к Монку и вверив ему свою жизнь. В продолжение нескольких секунд он так ловко и метко ударял по крышке, что пробил ее насквозь. Монк увидел два бочонка, лежавшие рядом.
      - Милорд, - усмехнулся Атос, - видите, предчувствие не обмануло меня.
      - Да, и надеюсь, вы удовлетворены?
      - Разумеется. Потеря этих денег была бы для меня чрезвычайно чувствительна; но я был уверен, что бог не позволит, чтобы погибло золото, которое должно помочь восторжествовать правому делу.
      - Клянусь честью, вы столь же таинственны в речах, как и в делах, сказал Монк. - Я только что на вполне понял вас, когда вы заявили, что не хотите возлагать на меня ответственность за это дело.
      - Я имел причины сказать вам так.
      - А теперь вы говорите о каком-то правом деле. Что разумеете вы под этими словами? В настоящий момент мы защищаем в Англии пять или шесть дел: это не мешает каждому из нас думать, что его дело не только правое, но и самое благое. Какое дело защищаете вы? Говорите смело. Я хочу знать, согласны ли мы во мнениях об этом предмете, которому вы придаете такое значение.
      Атос устремил на Монка проницательный взгляд, казалось, читавший его мысли; потом он снял шляпу и заговорил торжественным голосом, в то время как Монк, слушая его, задумчиво смотрел в глубину темного подземелья, поглаживая подбородок и усы.
      XXVI
      СЕРДЦЕ И УМ
      - Милорд, - произнес граф де Ла Фер, - вы благородный англичанин, вы честный человек и говорите с благородным французом, тоже человеком честным. Я сказал вам неправду: золото, лежащее в этих двух бочонках, принадлежит не мне. Я первый раз в жизни солгал. Золото принадлежит королю Карлу Второму, изгнанному с родины и из своего дворца, лишенному одновременно и отца и престола; королю, которому отказано во всем, даже в печальном утешении, преклонив колени, поцеловать камень, на котором рукою убийц начертана простая надпись, вечно зовущая к мести: "Здесь погребен Карл Первый".
      Монк слегка побледнел; едва заметная дрожь пробежала по его лицу и приподняла седые усы.
      Атос продолжал:
      - Я, граф де Ла Фер, единственный последний приверженец несчастного покинутого короля, обещал ему съездить к человеку, от которого зависит теперь судьба королевской власти в Англии. Вот я и приехал, предстал перед этим человеком, безоружный предался в его руки и говорю ему: "Милорд, здесь, в этом золоте, последняя надежда принца, который по воле божьей ваш господин и по рождению король; от вас одного зависит его жизнь и будущая судьба. Хотите употребить эти деньги на успокоение Англии после всех бедствий, причиненных анархией, иначе говоря, хотите помочь Карлу Второму или, по крайней мере, не мешать ему действовать? Вы здесь повелитель, неограниченный властелин. Мы здесь одни, милорд: если вы не хотите делиться успехом, если мое участие тяготит вас, - у вас есть оружие, милорд, и вот - готовая могила. Если, напротив, предпринятое вами дело увлекает вас, если вы являетесь именно тем, кем кажетесь, если в том, что вы делаете, ваша рука повинуется вашему уму, а ум сердцу, вы имеете случай навсегда погубить дело врага вашего, Карла Стюарта: убейте человека, который стоит перед вами, потому что иначе он уедет с золотом, доверенным ему покойным королем Карлом Первым; убейте и возьмите золото, которое могло бы поддержать междоусобную войну. Увы, милорд, таково роковое предназначение этого злосчастного принца. Он должен совращать или убивать, ибо все сопротивляется ему, все отвергает его, все враждебно ему, а между тем он отмечен божественною печатью, и должно, ежели не предается его происхождение, чтобы он взошел на трон или пал мертвым на священную землю своей родины.
      Милорд, вы слышали меня. Если бы меня слушал менее благородный человек, я бы сказал ему: "Вы бедны, король предлагает вам этот миллион как задаток огромной сделки; возьмите его и служите Карлу Второму, как я служил Карлу Первому". Но генералу Монку, знаменитому человеку, все благородство которого я, кажется, постиг, я скажу только: "Милорд, вы займете в истории народов и королей блестящее место, покроете себя вечной бессмертной славой, если бескорыстно, единственно для блага родины и торжества справедливости, станете опорою вашего короля. Много было завоевателей и похитителей престолов. Вы, милорд, прославитесь добродетелью и бескорыстием, и я уверен, что бог, который нас слышит, который нас видит, который читает в сердце вашем то, что скрыто от взоров людских, я уверен, что бог дарует вам славу в жизни вечной после славной смерти. Вы держите корону в руках и, не возлагая на себя, отдадите ее тому, кому она принадлежит. О милорд! Сделайте это, и вы оставите потомству славное имя, которое оно будет хранить с гордостью".
      Атос умолк.
      Пока он говорил, Монк ни одним знаком не выразил ни одобрения, ни порицания. Во время этой пылкой речи даже взгляд его оставался безучастным. Граф де Ла Фер печально посмотрел на него; при виде этого неподвижного лица он почувствовал глубокое разочарование. Наконец Монк несколько оживился и произнес тихо и серьезно:
      - Сударь, я отвечу вам, повторив ваши собственные слова. Всякому другому я ответил бы изгнанием, тюрьмой или еще худшим. Ведь вы соблазняете меня, даже совершаете надо мною насилие. Но вы принадлежите к числу тех людей, которым нельзя не оказать внимания и уважения. Вы благородный человек, я это вижу, - а я знаю людей. Вы сейчас сказали, что получили от Карла Первого сокровище, которое он поручил вам передать своему сыну. Не из тех ли вы французов, которые, как мне говорили, хотели похитить короля из Уайт-Холла?
      - Да, милорд, я стоял под эшафотом во время казни. Я не мог спасти Карла Первого, но, обрызганный кровью короля-мученика, я слышал его последнее слово. Это мне он сказал: "Помни!", намекая на сокровище, которое лежит теперь у ваших ног, милорд.
      - Я много слышал о вас, сударь, - сказал Монк, - но я рад, что сейчас оценил вас по личному впечатлению, а не по чужим суждениям. Поэтому я скажу вам то, чего не говорил никому, и вы увидите, насколько я отличаю вас от всех тех, кого до сих пор ко мне присылали.
      Атос поклонился и приготовился слушать, жадно вбирая слова Монка, слова скупые и драгоценные, как роса в пустыне.
      Монк продолжал:
      - Вы говорите о короле Карле Втором, но скажите мне, прошу вас, какое мне дело до этого мнимого короля? Я состарился в трудах военных и политических, а война и политика теперь переплетены так тесно, что каждый воин должен сражаться в сознании своего права или своих стремлений, будучи заинтересован лично, а не повинуясь слепо командиру, как в обыкновенных войнах. Я, может быть, ничего не хочу, но боюсь многого. С войной связана независимость Англии и каждого англичанина. Теперь положение мое независимо, а вы хотите, чтобы я сам дал надеть на себя оковы иностранцу. Ведь Карл Второй для меня не более как иностранец. Он дал здесь несколько сражений и проиграл их; стало быть, он плохой полководец. Ему не удались переговоры; стало быть, он плохой дипломат. Он просил помощи у всех европейских дворов; стало быть, он человек малодушный и бесхарактерный. Мы еще не видели ничего благородного, ничего великого, ничего сильного от этого ума, который хочет управлять величайшею в мире державою. Я знаю Карла только с самой дурной стороны, и вы хотите, чтобы я, человек разумный, добровольно стал рабом существа, которое гораздо ниже меня по военным знаниям, политическим способностям и даже по своему положению.
      Нет, сударь, когда какой-нибудь великий и благородный подвиг заставит меня оценить Карла Стюарта, я, может быть, признаю его права на престол, с которого мы свергли его отца, потому что тот был лишен достоинств, отсутствующих пока и у сына. Но сейчас я признаю только свои права. Революция произвела меня в генералы, а моя шпага сделает меня протектором, если я захочу. Пусть Карл явится, вступит в открытую борьбу и особенно пусть не забывает, что он из той породы, с которой спросится больше, чем со всякой другой. Перестанем же говорить об этом, я не принимаю вашего предложения и не отказываюсь: я жду.
      Атос понял, что Монк слишком хорошо осведомлен обо всем, что касается Карла II, и потому счел бесполезным продолжать свои настояния. И час и место мало подходили для этого.
      - Милорд, - сказал он, - мне остается только выразить вам мою благодарность.
      - За что, сударь? За то, что вы разгадали меня и что я поступил так, как вы надеялись? Право, это не стоит благодарности. Золото, которое вы отвезете Карлу, послужит ему испытанием. Увидим, что он из него сделает, и, может быть, я переменю о нем мнение.
      - Однако ваша милость не боится скомпрометировать себя, выпуская из рук деньги, которые дадут вашему противнику средство действовать против вас?
      - Моему противнику, говорите вы? Но у меня, сударь, нет противника. Я служу парламенту, который приказывает мне сражаться с генералом Ламбертом и королем Карлом! Они - враги парламента, а не мои, По его приказанию я сражаюсь с ними. Если бы парламент приказал мне украсить флагами Лондонский порт, выстроить солдат на берегу и встретить короля Карла Второго...
      - То вы бы повиновались ему? - воскликнул Атос с радостью.
      - Извините меня, - отвечал Монк с улыбкою, - где моя голова: я, седой старик, чуть не сказал ребяческой глупости.
      - Так вы ослушались бы приказания парламента? - спросил Атос.
      - Я не говорю и этого, сударь. Прежде всего спасение родины. Богу угодно было дать мне силу, которую я должен употребить на общее благо, и в то же время он дал мне способность рассуждения. Поэтому, если бы парламент отдал мне подобное приказание, то я бы еще подумал.
      Атос опечалился.
      - Вижу, - вздохнул он, - вижу, ваша милость, что вы решительно против короля Карла Второго.
      - Вы все предлагали мне вопросы; позвольте и мне спросить вас, граф.
      - Извольте, сударь, я отвечу вам так же откровенно, как вы мне.
      - Когда вы доставите этот миллион вашему принцу, что посоветуете вы ему с ним сделать?
      Атос устремил на Монка гордый - и решительный взгляд.
      - Милорд, - сказал он, - другие употребили бы эти деньги на подкуп. Но я посоветую королю навербовать два полка, явиться в Шотландию, которую вы усмирили, и дать народу вольности, обещанные ему революцией, но еще не обеспеченные. Я посоветую ему лично командовать этой небольшой армией, которая быстро будет расти, верьте мне, и искать смерти со знаменем в руках, не обнажая шпаги, с криком: "Англичане! От вашей руки погибнет третий король! Берегитесь! Есть высшее правосудие!"
      Монк опустил голову и задумался.
      - А если он добьется успеха, - спросил он, - что очень невероятно, однако и не невозможно, ибо нет ничего невозможного на этом свете, - в таком случае что посоветуете вы ему?
      - Посоветую помнить, что судьба лишила его престола, а добрые люди помогли вернуть его.
      Монк насмешливо улыбнулся.
      - К несчастью, - сказал он, - короли не всегда следуют хорошим советам.
      - Ах, милорд, Карл Второй не король, - отвечал Атос, тоже улыбаясь, но с иным выражением.
      - Граф, кончим переговоры... Вы сами того же хотите, не так ли?
      Атос поклонился.
      - Я прикажу отнести эти два бочонка куда вам угодно. Где вы живете?
      - В предместье, около устья реки.
      - О, я знаю его: все предместье состоит из пяти или шести домов.
      - Совершенно верно. Я поселился в первом доме. Два рыбака живут со мной; они перевезли меня сюда на своей лодке.
      - А где сейчас ваше судно?
      - Стоит в море на якоре и ждет меня.
      - Но вы поедете не тотчас?
      - Милорд, я попытаюсь еще раз убедить вашу милость.
      - Вам это не удастся, - сказал Монк. - Но вам надо выехать из Ньюкасла так, чтобы вы не оставили здесь никаких подозрений, которые могут повредить вам или мне. Офицеры мои думают, что Ламберт атакует меня завтра. Я же ручаюсь, что он не двинется с места. Ламберт предводительствует армией, неоднородною по своим принципам, а такая армия не может существовать. Я обучил моих солдат подчинять мой авторитет высшему авторитету, так чтобы после меня, вокруг меня, надо мною они чувствовали еще что-то. У моих солдат есть цель. Если я умру, что очень возможно, армия моя не начнет сразу же разлагаться; если я отлучусь, а это иногда бывает, в лагере моем не будет и тени беспокойства или беспорядка. Я магнит, сила, естественно притягивающая всех англичан. Я притяну к себе все мечи, посланные против меня. Ламберт командует теперь восемнадцатью тысячами дезертиров. Но вы понимаете, я ни слова не сказал об этом моим офицерам. Очень полезно для армии чувствовать, что предстоит сражение: все осторожны, внимательны. Я говорю вам об этом, чтобы вы жили спокойно, поэтому не спешите на родину: через неделю случится чтонибудь новое - либо сражение, либо мир. Так как вы, считая меня порядочным человеком, доверили мне вашу тайну, то я должен отблагодарить вас за доверие. Я приду к вам или пришлю за вами. Не уезжайте же, не поговорив со мной, еще раз прошу вас об этом.
      - Обещаю вам остаться! - вскричал Атос, и искра радости вспыхнула в его глазах.
      Монк понял его радость и остановил ее немою улыбкою, - так он убивал надежду у тех, кто думал, что убедил его.
      - А что же мне делать в течение этой недели?
      - Если у нас будет сражение, не принимайте в нем участия, прошу вас. Я знаю, французы любят развлечения подобного рода. В вас может попасть шальная пуля; наши шотландцы стреляют очень плохо, и я не хочу, чтобы такой достойный дворянин вернулся во Францию раненым. Наконец, я не хочу, чтобы мне пришлось самому отсылать вашему принцу миллион, который вы мне оставите; тогда скажут, и не без оснований, что я плачу претенденту на престол, чтобы он воевал с парламентом. Ступайте, сударь, и будем оба соблюдать наши условия.
      - Ах, милорд, - сказал Атос, - в каком был бы я восторге, если бы первый проник в тайны благородного сердца, которое бьется в груди, прикрытой этим плащом.
      - Так вы решительно думаете, что у меня есть тайны? - спросил Монк, не меняя слегка насмешливого выражения лица. - Какая тайна может скрываться в пустой голове простого солдата? Но уже поздно, фонарь гаснет; пора позвать нашего моряка. Эй, рыбак! - крикнул Монк по-французски, подходя к лестнице.
      Рыбак, продрогший на холоде, откликнулся хриплым голосом:
      - Что угодно?
      - Дойди до караула, - сказал ему Монк, - и позови сюда сержанта от имени генерала Монка.
      Это было нетрудное поручение. Сержант, которого очень интересовало, зачем генерал явился в пустынное аббатство, подходил тем временем все ближе и находился уже в нескольких шагах от рыбака.
      Услыхав приказание генерала, он тотчас подбежал к нему.
      Монк приказал:
      - Возьми лошадь и двух солдат.
      - Лошадь и двух солдат, - повторил сержант.
      - Да, а можешь ты достать вьючную лошадь с корзинами?
      - Могу, в шотландском лагере. До него отсюда шагов сто.
      - Сойди сюда.
      Сержант спустился по ступенькам в подземелье к Монку.
      - Взгляни туда, где стоит этот дворянин. Видишь два бочонка?
      - Вижу.
      - В одном из них порох, в Другом пули. Надо перевезти их в селенье, там, на берегу реки; я намерен занять его завтра отрядом в двести человек. Ты понимаешь, что это поручение - тайное; от него может зависеть наша победа. Привяжи оба бочонка к лошади и отведи ее под охраной двух солдат до дома этого дворянина, моего друга. Но смотри, чтоб никто ничего не знал.
      - Я прошел бы по болотам, если бы хоть скольконибудь знал дорогу, заметил сержант.
      - Я знаю одну тропу, - отозвался Атос, - она не очень длинна и притом надежна, ибо построена на сваях, так что, приняв необходимые предосторожности, мы доберемся по ней куда надо.
      - Слушайся моего друга, - добавил Монк.
      - Ото, какие тяжелые! - сказал сержант, силясь приподнять бочонок.
      - В каждом четыреста фунтов, если они содержат то, что в них должно быть, не так ли, сударь? - спросил Монк.
      - Да, почти, - отвечал Атос.
      Сержант пошел за лошадью и солдатами.
      - Оставляю вас с этими людьми, - сказал Монк, услышав топот копыт, и возвращаюсь в лагерь. Вы в безопасности.
      - Так я увижу вас еще?
      - Это решено; мне это доставит большое удовольствие.
      Монк подал руку Атосу.
      - О! Если бы вы захотели, - прошептал Атос...
      - Тес! Ведь мы условились, что не будем говорить об этом, - остановил его Монк.
      Поклонившись Атосу, он стал подыматься по лестнице и встретился с солдатами, которые спускались в подземелье. Не успел он пройти и двадцати шагов, как в отдалении раздался продолжительный свист.
      Монк прислушался; затем, ничего не видя и не слыша, пошел опять вперед. Тут он вспомнил о рыбаке и стал искать его глазами, но рыбак уже исчез. Если бы Монк посмотрел внимательнее, то увидел бы, что этот человек, пригнувшись, полз, как змея, за камнями, скрываясь в тумане, стоявшем над болотом. Сквозь туман он увидел бы также мачту рыбачьей лодки, стоявшей уже в другом месте, у самого берега реки.
      Но Монк ничего не видел и, думая, что бояться нечего, шел по пустынной дороге, которая тянулась к лагерю. Исчезновение рыбака показалось ему, однако, странным, и подозрения снова начали тревожить его. Он отпустил с Атосом солдат, которые могли проводить его, а до лагеря оставалась еще целая миля.
      Спустился такой густой туман, что в десяти шагах нельзя было ничего различить.
      Монку казалось, что он слышит глухие удары весел в болоте, с правой стороны.
      - Кто идет? - крикнул он.
      Ответа не было. Он взвел курок пистолета, обнажил шпагу и молча ускорил шаг. Он считал недостойным звать на помощь, когда не было очевидной опасности,
      XXVII
      НА ДРУГОЙ ДЕНЬ
      Было семь часов утра, солнечные лучи осветили пруды, когда Атос проснулся, раскрыл окно своей спальни и увидел шагах в пятнадцати сержанта и солдат, своих вчерашних проводников. Накануне они принесли бочонки в квартиру Атоса и возвратились в лагерь.
      "Зачем эти люди опять пришли из лагеря?" - вот первый вопрос, который задал себе Атос.
      Сержант, подняв голову, казалось, ждал появления незнакомца, чтобы обратиться к нему с вопросом. Атос не мог не высказать им своего недоумения.
      - Тут нет ничего удивительного, - отвечал сержант. - Вчера генерал приказал мне охранять вас, и я исполняю его приказание.
      - Генерал в лагере? - спросил Атос.
      - Разумеется. Ведь вы вчера, прощаясь с ним, видели, что он пошел в лагерь.
      - Прекрасно. Я сейчас схожу туда сказать, что вы точно исполнили его поручение, и возьму шпагу, которую я забыл на столе в палатке генерала.
      - Отлично, - сказал сержант, - мы сами хотели просить вас об этом.
      Атосу показалось, что добродушное выражение на лице сержанта несколько притворно, но приключение с подземельем могло вызвать любопытство этого человека, и тогда не следовало удивляться, что он не сумел до конца скрыть чувства, волновавшие его.
      Атос тщательно запер двери и отдал ключи своему верному Гримо, поместившемуся в комнате под лестницей, которая вела в погреб, куда спрятали бочонки. Сержант сопровождал графа де Ла Фер до лагеря. Тут их ждал другой караул, который сменил четырех солдат, провожавших Атоса.
      Новым караулом командовал адъютант Дигби. Во время перехода он так неприветливо смотрел на Атоса, что француз недоумевал: откуда сегодня такая строгость и недоверие, когда вчера ему предоставляли полную свободу.
      Однако он шел к штабу, не задавая никаких вопросов. В палатке генерала он увидел трех офицеров. Это был лейтенант Монка и два полковника. Атос узнал свою шпагу: она лежала на столе на том самом месте, где он вчера ее оставил.
      Никто из этих офицеров не видел раньше Атоса, и, следовательно, никто не знал его в лицо. Лейтенант Монка спросил, тот ли это дворянин, с которым генерал вышел из палатки.
      - Тот самый, - отвечал сержант.
      - Кажется, я и не отрицаю этого, - сказал Атос высокомерно. - Но теперь, господа, я, в свою очередь, позволю себе спросить вас: что значат ваши вопросы и особенно тон, каким вы их мне предлагаете?
      - Сударь, - отвечал лейтенант Монка, - мы задаем вам вопросы потому, что имеем на это право, а если предлагаем их таким тоном, то поверьте, что для этого тоже есть основания.
      - Милостивые государи, - отвечал Атос, - вы не знаете меня, но я должен сказать вам, что признаю здесь равным себе только генерала Монка. Где он? Проведите меня к нему. Если он хочет спросить меня о чем-нибудь, я отвечу ему и надеюсь, что удовлетворю его. Еще раз спрашиваю: где генерал?
      - Черт возьми! Вы лучше нас знаете, где он! - вскричал лейтенант.
      - Я?
      - Конечно, вы.
      - Я вас не понимаю, - возразил Атос.
      - Сейчас поймете. Прошу вас только говорить тише.
      Что сказал вам вчера генерал?
      Атос презрительно улыбнулся.
      - Улыбка не ответ! - вскричал один из полковников, вспылив. - Прошу вас отвечать.
      - А я заявляю вам, что буду отвечать только при генерале.
      - Но вы сами знаете, - сказал тот же полковник, - что требуете невозможного.
      - Вот уже два раза вы отказываетесь исполнить мое желание. Разве генерала здесь нет?
      Атос спросил таким естественным тоном и выразил такое удивление, что офицеры переглянулись. Тогда, как бы с молчаливого согласия двух остальных офицеров, заговорил лейтенант.
      - Сударь, - начал он, - генерал расстался с вами вчера у аббатства?
      - Да.
      - Куда вы пошли?
      - Не мне отвечать на это, а тем, кто провожал меня.
      Спросите у своих солдат.
      - Но если мы хотим узнать от вас?
      - Повторяю, что я здесь никому не подчинен. Я знаю только генерала и буду отвечать ему одному.
      - Но распоряжаемся здесь мы. Мы составим военный совет, и когда вы будете стоять перед судьями, вам придется им ответить.
      Офицеры думали, что Атос испугался этой угрозы, но его лицо выразило только удивление и презрение.
      - Англичане или шотландцы будут судить меня, подданного французского короля, находящегося под покровительствен британской чести! Вы сошли с ума, господа! - произнес Атос, пожимая плечами.
      Офицеры опять переглянулись.
      - Так вы уверяете, - сказали они, - что не знаете, где находится сейчас генерал?
      - Я уже ответил вам на этот вопрос.
      - Но ваш ответ неправдоподобен.
      - Однако это правда. Люди моего звания но имеют обыкновения лгать. Я уже сказал вам, что я дворянин, и когда при мне шпага, - которую я из деликатности оставил вчера здесь на столе, - никто не смеет говорить мне того, чего я не желаю слушать. Сейчас я без оружия. Вы уверяете, что вы мои судьи? Так судите меня. А если вы палачи, то убейте меня.