LXX. ПОДЗЕМНЫЙ ХОД

Караччоло сказал правду: для политики Англии было важно, чтобы Фердинанд и Каролина, изгнанные из столицы королевства на материке, обрели пристанище на Сицилии — острове, где они уже не могли бы рассчитывать на свои войска и на подданных, а только уповать на английские корабли и английских моряков.

Вот почему Нельсон, сэр Уильям и Эмма Лайонна побуждали королеву к бегству, к которому она и сама склонялась, охваченная страхом. Королева знала, как ее ненавидят, и предвидела, что, если начнется республиканское движение, народ не защитит ее, хотя может заступиться за короля, но, напротив, допустит, чтобы она попала в тюрьму, а то и погибла!

Призрак ее сестры Антуанетты, обхватившей руками голову, которая поседела за одну ночь, неотступно стоял перед нею

И вот десять дней спустя после возвращения короля, то есть 18 декабря, Каролина беседовала у себя в спальне с Актоном и Эммой Лайонной

Было восемь часов вечера Бешеный ветер бил крылами в окна королевского дворца, и слышался грохот моря, валы которого обрушивались на арагонские башни Кастель Нуово. В комнате горела единственная лампа, освещая план дворца, в чертежах которого королева и Актон, казалось, искали нечто ускользающее от них.

В углу комнаты, в полумраке, виднелась застывшая, немая фигура; человек стоял неподвижно как статуя, и, по-видимому, ждал распоряжения, готовый тотчас исполнить его.

У королевы вырвался нетерпеливый жест.

— Но ведь существует же этот потайной ход! — воскликнула она. — Я в этом уверена, хотя им давно уже не пользуются.

— И вы, ваше величество, считаете, что вам этот ход нужен?

— Необходим! — отвечала королева. — Предание говорит, что он ведет к военной гавани, и только так можно будет незаметно перенести на английские корабли наши драгоценности, золото, произведения искусства, которые мы хотим взять с собою. Если народ догадается о нашем отъезде и увидит, что на борт «Авангарда» переносят хоть один сундук, все поймут, что происходит, и поднимется бунт, — тогда уже не уехать. Значит, ход надо найти во что бы то ни стало.

И королева, вооружившись лупой, снова принялась упорно искать карандашные пометки, которые должны были обозначить подземный ход — средоточие всех ее надежд.

Актон поднял голову, поискав глазами тень, о которой мы упомянули, и, найдя, позвал:

— Дик!

Молодой человек вздрогнул, словно не ожидал, что о нем вспомнят: казалось, мысль, верховная владычица тела, унесла его за тысячу льё от места, где он физически находился.

— Что прикажете, монсиньор?

— Вы знаете, о чем идет речь, Дик?

— Никак нет, монсиньор.

— Между тем вы здесь, сударь, находитесь уже около часа, — несколько нетерпеливо заметила королева.

— Это правда, ваше величество.

— Значит, вы должны были слышать, о чем мы говорим, и знать, что мы ищем.

— Монсиньор не предупредил меня, государыня, что мне дозволяется слушать. Потому я ничего не слышал.

— Сэр Джон, — не вполне уверенно сказала королева, — по-видимому, вы располагаете редкостным слугой.

— Потому я и говорил вашему величеству, что весьма дорожу им.

Затем он обратился к своему секретарю, который, как мы уже видели, столь умно и последовательно исполнял приказания хозяина в ночь, когда Феррари упал с лошади и потерял сознание.

— Подойдите, Дик, — сказал он.

— Я здесь, монсиньор, — ответил молодой человек, приблизившись.

— Ведь вы, кажется, в некоторой степени архитектор?

— Да, я два года изучал архитектуру.

— В таком случае посмотрите, сюда. Быть может, вам удастся найти то, чего мы никак не можем отыскать. Здесь в подвалах должно быть подземелье с потайным ходом, который ведет из дворца к военной гавани.

Актон отошел от стола и уступил место секретарю. Тот склонился над планом, но тотчас же выпрямился.

— Мне кажется, искать бесполезно, — сказал он.

— Почему же?

— Если архитектор устроил в подвале потайной ход, то никак не стал бы обозначать его на плане.

— Но почему же? — по обыкновению, раздраженно спросила королева.

— Потому, государыня, что, если ход обозначен на плане, он тем самым перестает быть потайным, поскольку он известен всем, кому доступен план. Королева рассмеялась.

— А ведь ваш секретарь рассуждает довольно логично, генерал.

— Очень логично, и мне стыдно, что я сам этого не сообразил, — признался Актон.

— Так помогите же нам, господин Дик, отыскать этот подземный ход, — вмешалась Эмма. — Если он будет обнаружен, я готова, как героиня Анны Радклиф, исследовать его и о результате доложить королеве.

Прежде чем ответить, Ричард посмотрел на генерала Актона, как бы прося у него позволения.

— Говорите, Дик, говорите! — подбодрил его генерал. — Королева разрешает, а я не сомневаюсь в вашем уме и в том, что вы умеете молчать.

Дик слегка поклонился.

— Мне кажется, прежде всего надо исследовать всю ту часть фундамента дворца, которая выходит в сторону внутренней гавани. Как бы тщательно ни замаскировали выход, наверное, все-таки можно его обнаружить по какому-нибудь едва заметному признаку.

— Значит, надо подождать рассвета, — сказала королева, — а ночь будет потеряна.

Дик подошел к окну.

— Почему же, государыня? — возразил он. — Небо в облаках, но сейчас полнолуние. Всякий раз, когда луна станет выходить из облаков, будет достаточно светло для поисков. Мне надо бы только знать пароль, чтобы я мог спокойно заглядывать во все уголки гавани.

— Чего же проще, — сказал Актон. — Мы вместе отправимся к коменданту дворца; он не только сообщит вам пароль, но и даст распоряжение часовым не обращать на вас внимания и предоставить спокойно заниматься своим делом.

— В таком случае, генерал, как изволили заметить их величество, не следует терять время.

— Идите, генерал, идите, — сказала королева. — А вы, сударь, постарайтесь оправдать то высокое мнение, которое сложилось о вас.

— Я приложу все усилия, государыня, — ответил Дик. И, почтительно поклонившись, он удалился вслед за генерал-капитаном.

Минут через десять Актон вернулся один.

— Ну как? — спросила королева.

— Наша ищейка взяла след, как сказал бы его величество, и я удивлюсь, если она возвратится ни с чем.

Действительно, после того как дежурный офицер предупредил о нем часовых, Дик, зная пароль, принялся за поиски и в одном из углов стены обнаружил заржавленную, всю в паутине, решетку, мимо которой все проходили, не обращая на нее ни малейшего внимания. Дик не сомневался, что нашел один из концов потайного хода, и теперь ему оставалось только отыскать другой конец.

Возвратившись в замок, он справился о том, кто из многочисленной челяди, кишащей в нижних этажах, самый старый; оказалось, что это отец буфетчика, некогда сам прослуживший в этой должности сорок лет; сын же унаследовал эту должность лет двадцать тому назад. Старику было восемьдесят два года; в должность он вступил при Карле III, который вывез его из Испании в год своего вступления на престол.

Дик велел отвести его к старику.

Он застал все семейство за столом. Семья состояла из двенадцати человек. Старик являлся ее стволом, а все остальные — ветвями. Было тут два сына, две снохи, семеро их детей и внуков.

Один из сыновей был, как раньше его отец, буфетчиком, другой служил в замке слесарем.

Глава семейства, несмотря на преклонные лета, был представителен, прям, еще крепок и, по-видимому, сохранил ясность ума.

Дик вошел и обратился к нему по-испански.

— Вас требует королева, — сказал он.

Старик вздрогнул: после отъезда Карла III, то есть целых сорок лет, никто не обращался к нему на его родном языке.

— Меня требует королева? — с удивлением ответил он на неаполитанском диалекте.

Сидевшие за столом поднялись с мест, словно подброшенные пружиной.

— Королева желает видеть вас, — повторил Дик.

— Меня?

— Вас.

— Ваше превосходительство не заблуждается?

— Нет, уверен.

— А когда мне явиться?

— Немедленно.

— Но я не могу в таком виде предстать перед ее величеством.

— Она требует, чтобы вы явились незамедлительно в таком виде, в каком вы есть.

— Но, ваше превосходительство…

— Королева ждет.

Старик встал, скорее встревоженный, чем польщенный приглашением, и с некоторым беспокойством оглянулся на сыновей.

— Скажите вашему сыну-слесарю, чтобы он не ложился спать, — продолжал Дик по-прежнему по-испански, — вечером он, вероятно, потребуется королеве.

Старик повторил сыну приказание по-неаполитански.

— Вы готовы? — спросил Дик.

— Да, ваше превосходительство, — отвечал старик.

И почти столь же твердым, хотя и более тяжелым шагом, чем у его провожатого, он поднялся по служебной лестнице, как того пожелал Дик; потом они двинулись по коридорам.

Придверники видели, как молодой человек вместе с генерал-капитаном вышли из апартаментов королевы; они хотели возвестить о его возвращении; но Дик сделал знак, чтобы они не утруждали себя, подошел к дверям покоев королевы и тихонько постучал.

— Входите, — раздался повелительный голос Каролины, рассудившей, что один только Дик мог из предосторожности не позволить придвернику доложить о себе.

Актон бросился к двери, спеша отворить ее, но не успел он сделать и двух шагов, как Дик, сам распахнув дверь, вошел в комнату, оставив старика в передней.

— Что же вы нашли, сударь? — спросила королева.

— То, что вы искали, ваше величество. Так я, по крайней мере, надеюсь.

— Нашли подземный ход?

— Я нашел один из его выходов, который ведет к военной гавани, а также привел к вашему величеству человека, который, надо полагать, сумеет обнаружить и второй.

— Человека, который обнаружит второй вход?

— Это бывший буфетчик короля Карла Третьего, старик восьмидесяти двух лет.

— Вы его расспросили?

— Я не считал себя уполномоченным на это, ваше величество, и подумал, что вы изволите сделать это сами.

— Где же этот человек?

— Здесь, — ответил секретарь.

— Пусть войдет.

Дик направился к двери.

— Войдите, — сказал он. Старик вошел.

— Ах, это вы, Пачеко, — сказала королева, вспомнив, что лет пятнадцать или двадцать назад он прислуживал ей. — Я не думала, что вы еще живы. Очень рада, что вижу вас в добром здоровье.

Старик поклонился.

— Вы можете, именно в силу своего преклонного возраста, оказать мне услугу.

— Готов служить вашему величеству.

— Во времена покойного короля Карла Третьего — храни Господь его душу! — вы, вероятно, знали и слышали о потайном ходе, который вел из подвалов замка к внутренней, или к военной, гавани.

Старик приложил руку ко лбу.

— Да, что-то в этом роде припоминаю.

— Вспомните, Пачеко, вспомните! Сейчас нам необходимо отыскать этот ход.

Старик покачал головой; у королевы вырвался нетерпеливый жест.

— Беда в том, что я состарился, — вздохнул Пачеко, — на девятом десятке память уже не та. Разрешите посоветоваться с сыновьями?

— А кто они, ваши сыновья? — спросила королева.

— Старший — ему уже пятьдесят — сменил меня в должности буфетчика, а другой, ваше величество, — слесарь, ему сорок восемь.

— Слесарь, говорите вы?

— Именно так, ваше величество. Он к вашим услугам, если только сумеет угодить.

— Слесарь! Слышите, ваше величество? — сказал Ричард. — Чтобы отпереть дверь, понадобится слесарь.

— Хорошо, — сказала королева. — Посоветуйтесь с сыновьями, но только с ними, а не с женщинами.

— Да хранит вас Господь, ваше величество, — ответил старик и, поклонившись, вышел.

— Пойдите с этим человеком, господин Дик, — приказала королева, — и возвращайтесь как можно скорее, чтобы доложить о результатах этого их совещания.

Дик поклонился и вышел вслед за Пачеко. Четверть часа спустя он вернулся.

— Ход отыскали, — сказал он, — и слесарь готов отпереть дверь по приказу вашего величества.

— Генерал, — заметила королева, — в лице господина Ричарда вы располагаете бесценным человеком, и в один прекрасный день я, вероятно, попрошу вас уступить его мне.

— В тот день, ваше величество, осуществятся его самые заветные желания, так же как и мои. А сейчас что прикажет ваше величество?

— Пойдем, — обратилась королева к Эмме Лайонне, — бывает такое, что надо это видеть собственными глазами.

LXXI. ЛЕГЕНДА ГОРЫ КАССИНО

В тот самый день и час, когда дверь в потайной ход отворилась перед королевой и Эмма Лайонна, верная данному ею обещанию, собралась, как героиня романа, спуститься в подземелье, предшествуемая Ричардом со свечой в руке, — некий молодой человек взбирался верхом на коне по склону горы Кассино, куда обыкновенно поднимаются либо пешком, либо на муле.

То ли он был вполне уверен в крепости ног своего коня или в собственном умении управлять им, то ли, может быть, этот всадник настолько привык рисковать, что презирал страх, — как бы то ни было, выехав из Сан Джермано верхом и не обращая внимания на предупреждения об опасности, уже весьма значительной при подъеме, а при спуске еще большей, он отправился по каменистой тропинке, что ведет к монастырю, основанному святым Бенедиктом и венчающему вершину горы Кассино.

Под ногами коня расстилалась долина, где течет, извиваясь и вскоре исчезая из виду, а затем, возле Гаэты, впадает в море река Гарильяно. На берегу этой реки Гонсало де Кордова разгромил нас в 1503 году. И вот по странной прихоти судьбы всадник мог, поднимаясь на гору, все яснее различать биваки французской армии, которая три века спустя явилась, чтобы, свергнув испанскую монархию, отомстить за поражение Баярда, почти столь же почетное для него, как настоящая победа.

Дорога все время петляла, так что взгляду путника то справа, то слева открывался город Сан Джермано и высящиеся над ним развалины старинной крепости, сооруженной на месте древнего Касина римлян. Крепость носила это имя, так же как и город, над которым она господствовала вплоть до 844 года, когда Лотарь, первый итальянский король, обосновавшись в герцогстве Беневенто и Калабрии, откуда он изгнал сарацинов, подарил храму Спасителя палец святого Жермена, епископа Капуанского.

По этому-то драгоценному дару город стал называться именем святого, а по его мощам, что были увезены во Францию в монастырь бенедиктинцев в лесу Ледиа, то же имя 97 получил и французский город, где родились Генрих II, Карл IX и Людовик XIV.

Гора Кассино, по которой взбирается сейчас неосторожный всадник, как мы видим, сохранила все то же название, правда, в итальянизированном виде. Это священная гора провинции Терра ди Лаворо. Именно здесь находят пристанище люди, претерпевшие личные катастрофы и великие политические крушения. Здесь покоится в могиле Карломан, брат Пипина Короткого; здесь останавливался Григорий VII по дороге в Салерно, где ему предстояло умереть; трое пап были настоятелями этой обители: Стефан IX, Виктор III и Лев X.

В 497 году святой Бенедикт, родившийся в 480 году, преисполнившись отвращения к языческой распущенности, которая царила в Риме, удалился в Сублаквей, нынешний Субиако, где молва о его добродетели привлекла к нему множество учеников, что и дало повод к гонениям на него. В 529 году он покинул эту местность, обосновался в Касине и решил основать на вершине холма, господствующего над городом, монастырь своего ордена, быть может, даже не столько в надежде приблизиться к небу, сколько чтобы подняться выше испарений Гарильяно, которые распространяются по всей долине.

А теперь, коль скоро никаких исторических данных не сохранилось, да позволено нам будет обратиться к легенде.

Едва святой Бенедикт, именовавшийся тогда просто Бенедиктом, взошел на вершину облюбованного им холма, как понял, сколь трудно будет доставлять на такую высоту необходимые для постройки материалы.

Тогда он решил призвать себе на помощь Сатану.

Сатана не раз искушал его, но святой Бенедикт ему противился; однако противиться Сатане еще недостаточно, чтобы приказывать ему: для этого его надо одолеть. В этом отношении святой Антоний добился не меньшего, даже большего.

Надо было поставить дьявола в такое положение, чтобы он не мог ни в чем отказать праведнику.

То ли по собственной догадке, то ли по внушению свыше святому Бенедикту удалось найти то, что он искал.

Он спустился в Касин, пришел в мастерскую славного кузнеца, которого знал как доброго христианина, ибо сам его крестил за неделю до того.

Он велел кузнецу изготовить пару щипцов.

Кузнец предложил заказчику прекрасные уже готовые щипцы; но святой Бенедикт от них отказался.

Ему требовались щипцы совершенно особые, с двумя когтями в тех местах, где концы их сходятся. Он освятил воду, в которую мастеру предстояло опустить раскаленное железо, и, кроме того, посоветовал ему приступать к любой работе и кончать ее не иначе как перекрестившись.

— Не прикажете ли, ваше превосходительство, когда щипцы будут готовы, доставить их вам? — спросил кузнец.