И сейчас же, будто описанная сцена произошла в тот же день, у него в памяти всплыл Сальватор, его костюм, черты лица, он вспомнил его голос все-все до мельчайших подробностей и понял, что именно его видел во сне.
      - В таком случае прочь сомнения, сам Господь меня наставляет на этот путь, - сказал он. - Сам не знаю почему, но мне показалось, что этот молодой человек дружен с одним из полицейских чинов, они и вчера разговаривали в церкви Успения. Через этого полицейского Сальватор и может узнать, за что арестовали моего отца. Нельзя терять ни минуты. Побегу-ка я к господину Сальватору!
      Он торопливо завершил свой скромный туалет.
      Когда он уже собрался уходить, вошла консьержка с чашкой молока в одной руке и с газетой - в другой. Но Доминику недосуг было ни читать газету, ни завтракать. Он приказал консьержке оставить все на столике и обещал вернуться через час-другой, а пока, сказал он, ему необходимо уйти.
      Он сбежал по лестнице и через десять минут уже стоял на улице Макон перед домом Сальватора.
      Он не нашел ни молотка, ни звонка.
      Днем дверь отпиралась при помощи цепочки, потянув за которую вы приподнимали задвижку; а на ночь цепочка убиралась внутрь, и дом оказывался заперт.
      То ли никто еще не выходил из дома, то ли цепочка случайно оказалась изнутри, но отворить дверь оказалось совершенно невозможно.
      Доминику пришлось постучать сначала кулаком, потом камнем, который он подобрал с земли.
      Несомненно, он стучал бы долго, но залаял Роланд, предупреждая Сальватора и Фраголу, что пришел незваный гость, фрагола прислушалась.
      - Это пришел друг, - заметил Сальватор.
      - Почему ты знаешь?
      - Пес лает радостно. Отвори окно, Фрагола, и убедись, кто к нам пришел.
      Фрагола выглянула в окно и узнала аббата Доминика, того самого, которого она видела в день смерти Коломбана.
      - Это монах, - сообщила она Сальватору.
      - Какой монах?.. Аббат Доминик?
      - Да.
      - Я же тебе говорил, что это друг! - вскричал Сальватор.
      Он поспешил вниз по лестнице, а впереди него несся Роланд: пес скатывался по ступеням всякий раз, как отворялась дверь.
      XI
      Бесполезные сведения
      Сальватор с нежной почтительностью протянул руки навстречу аббату Доминику. - Это вы, отец мой! - воскликнул он. - Да, - невозмутимо ответил монах - Добро пожаловать!
      - Вы меня, стало быть, узнали?
      - Вы же мой спаситель!
      - Так вы мне, во всяком случае, сказали, и это произошло при слишком печальных обстоятельствах, которые вы, наверное, не забыли.
      - Да, и я снова готов повторить, что я весь к вашим услугам.
      - Вы помните, что вы тогда прибавили?
      - Что если когда-нибудь вам понадобится моя помощь, то спасенная вами жизнь принадлежит вам.
      - Как видите, я не забыл о вашем любезном предложении.
      Мне нужна ваша помощь, и вот я здесь.
      За разговором они подошли к той самой небольшой столовой, что была украшена в соответствии с античным наброском из Помпеев.
      Молодой человек указал монаху на стул и жестом приказал Роланду оставить гостя в покое: пес обнюхивал сутану аббата Доминика, словно сам хотел определить, при каких обстоятельствах видел его раньше. Сальватор сел рядом с монахом. Роланд, подчиняясь хозяину, забился под стол.
      - Слушаю вас, отец мой, - молвил Сальватор.
      Монах положил белую тонкую руку на руку Сальватора. Его знобило.
      - Человек, к которому я испытываю глубокое почтение, - начал аббат Доминик, - всего несколько дней назад прибыл в Париж и вчера на моих глазах был арестован на улице СентОноре рядом с церковью Успения, а я не посмел прийти ему на помощь, потому что был в сутане.
      Сальватор кивнул.
      - Я видел, отец мой, - сказал он, - и должен прибавить, что, к его чести, защищался он как лев.
      Аббат при воспоминании о недавнем происшествии содрогнулся.
      - Да, - подтвердил он, - и я боюсь, что при всей законности такого поведения его самозащиту вменят ему в вину.
      - Так вы, стало быть, знакомы с этим господином? - пристально взглянув на монаха, продолжал Сальватор.
      - Как я вам уже сказал, я к нему нежно привязан.
      - А в чем его обвиняют? - полюбопытствовал Сальватор.
      - Это-то мне и неизвестно; именно это я и хотел бы знать; вот я и пришел к вам за услугой: помогите мне разузнать, за что его арестовали.
      - И это все, чем я могу быть вам полезен, отец мой?
      - Да. Я помню, как вы приезжали в Ба-Медон в сопровождении господина, который, как мне показалось, занимает внушительную должность в полиции. Вчера я снова видел вас в его обществе. Я подумал, что через него вы, вероятно, сможете узнать, в чем повинен мой... мой друг.
      - Как зовут вашего друга, отец мой?
      - Дюбрей.
      - Чем он занимается?
      - В прошлом он военный, а в настоящее время живет, если не ошибаюсь, на свое состояние.
      - Откуда он приехал?
      - Издалека... Из какой-то азиатской страны...
      - Он, стало быть, путешественник?
      - Да, - печально покачал головой аббат. - Все мы - странники.
      - Я надену редингот и буду к вашим услугам, отец мой.
      Мне бы не хотелось заставлять вас ждать. Судя по вашему печальному виду, вы очень обеспокоены.
      - Да, очень, - подтвердил монах.
      Сальватор, бывший до сих пор в блузе, перешел в соседнюю комнату и спустя минуту появился уже в рединготе.
      - Приказывайте, отец мой! - сказал он.
      Аббат торопливо поднялся, и оба вышли из дома.
      Роланд поднял голову и провожал их умным взглядом до тех пор, пока не захлопнулась дверь. Но видя, что, по всей вероятности, он не нужен, раз его не зовут с собой, он опустил морду на лапы и глубоко вздохнул.
      В воротах Доминик остановился.
      - Куда мы идем? - спросил он.
      - В префектуру полиции.
      - Позвольте мне взять фиакр, - попросил монах. - Моя сутана бросается в глаза; возможно, я причиню своему другу вред, если кто-то узнает, что я о нем беспокоюсь; мне кажется, это совершенно необходимая мера предосторожности.
      - Я и сам хотел обратиться к вам с этим предложением.
      Молодые люди подозвали фиакр и сели. В конце моста Сен-Млшель Сальватор вышел.
      - Я буду вас ждать на углу набережной и площади СенЖермен-л'Осеруа, сказал монах.
      Сальватор в ответ кивнул. Фиакр поехал дальше по улице Барийри, Сальватор спустился по набережной Орфевр.
      Господина Жакаля не было в префектуре. События, имевшие место накануне, привели Париж в волнение. Опасались или, выражаясь точнее, надеялись на беспорядки. Все полицейские во главе с г-ном Жакалем находились в городе, и привратник не знал, когда начальник полиции вернется.
      Ждать было бесполезно; разумнее было отправиться на его поиски.
      То ли благодаря тому, что Сальватор хорошо знал г-на Жакаля, то ли у него самого был отличный нюх, но он уже знал, где искать начальника полиции.
      Он спустился по набережной, свернул направо и пошел по Новому мосту.
      Не прошел он и нескольких шагов, как услышал, что кто-то барабанит в стекло экипажа, желая, по-видимому, привлечь его внимание. Он остановился.
      Экипаж тоже остановился.
      Распахнулась дверца.
      - Садитесь! - сказали из кареты.
      Сальватор хотел было извиниться и объяснить, что спешит на поиски приятеля, как вдруг узнал в человеке, от которого исходило приглашение, самого генерала Лафайета.
      Не медля ни секунды, Сальватор сел рядом с ним.
      Карета снова тронулась в путь, но очень медленно.
      - Вы - господин Сальватор, не так ли? - спросил генерал.
      - Да. Я дважды имел честь встретиться с вами по поручению верховной венты.
      - Совершенно верно! Я вас узнал и потому остановил вас.
      Вы возглавляете ложу, не правда ли?
      - Да, генерал.
      - Сколько у вас человек?
      - Не могу назвать точную цифру, генерал; однако должен сказать, что немало.
      - Двести? Триста?
      Сальватор улыбнулся.
      - Генерал! - молвил он. - Когда я вам понадоблюсь, обещаю вам три тысячи бойцов.
      Генерал недоверчиво взглянул на Сальватора.
      Сальватор уверенно кивнул.
      Глядя Сальватору в лицо, невозможно было усомниться в его словах.
      - Чем больше в вашем подчинении людей, тем более необходимо узнать вам новость.
      - Какую?
      - Венское дело провалилось.
      - Я так и думал, - проговорил Сальватор. - Вот почему я посоветовал своим людям ни во что не вмешиваться.
      - И правильно сделали. Сегодня готовится мятеж.
      - Знаю.
      - А ваши люди?
      - Вчерашнее приказание распространяется и на сегодняшний день. А теперь, генерал, позвольте спросить: можно ли доверять источнику, из которого исходит эта новость?
      - Я узнал о провале Венского дела от господина де Маранда, а тот - от герцога Орлеанского.
      - Принцу, очевидно, известны подробности?
      - Несомненно. Вчера прибыл курьер под видом торгового агента, отправленного фирмой Акроштейна и Эскелеса из Вены в Париж к Ротшильдам. На самом деле посланец должен был предупредить принца.
      - Значит, на заговорщиков донесли?
      - В точности неизвестно, подстроен ли этот провал полицией или это несчастный случай из тех, что способны изменить судьбу целой империи. Вы, конечно, знаете, что было решено там?
      - Да. Один из руководителей заговора все нам рассказал.
      Герцог Рейхштадтский через посредство своей любовницы связался с бывшим сподвижником Наполеона, генералом Лебастаром де Премоном. Юный принц дал согласие на свое похищение; оно должно было произойти в тот день, когда будет недоставать одной буквы в слове "ХАГРЕ", написанном бронзовыми буквами над дверью виллы, которая расположена между въездом в Майдлинг и Зеленой горой. Это все, что мне известно.
      - Ну так слушайте! Двадцать четвертого марта буква "Е"
      исчезла. В семь часов вечера герцог набросил на плечи плащ и вышел. Когда он подошел к Майдлингским воротам, один из сторожей (а сторожа в Шенбруннском дворце - из придворных жандармов) преградил герцогу путь.
      "Это я, - проговорил принц. - Вы не узнаете меня?"
      "Так точно, узнаю, ваша светлость, - отдавая честь, отвечал сторож, однако...".
      "Через два часа здесь будете стоять вы же?"
      "Нет, монсеньор. Теперь половина восьмого, а ровно в девять меня сменят".
      "Передайте тому, кто придет вам на смену, что я вышел, на случай, если вдруг он не знает меня в лицо. Пусть пропустит меня обратно. После горячих любовных ласк было бы невесело провести холодную ночь на дороге".
      С этими словами принц сунул четыре золотые монеты жандарму в руку.
      "Это вам на двоих с вашим товарищем, - прибавил он. - Будет несправедливо, если тому, кто меня выпустил, достанется все, а тому, кто впустит, - ничего".
      Солдат принял золото, и герцог вышел за ворота. У подножия Зеленой горы его ждал экипаж в сопровождении четверых всадников. Герцог сел в карету, и лошади помчались рысью.
      Четверо верховых поскакали следом.
      Одним из всадников был генерал Лебастар де Премон; ему надлежало на протяжении трех почтовых прогонов сопровождать карету верхом, а затем сесть рядом с герцогом и продолжать путь подле него. Кортеж обогнул Шенбруннский дворец и через Баумгартен и Нуттельдорф подъехал к Вейдлингену. В том месте расположен мост через Вьенн. Проехать по мосту оказалось невозможно:
      опрокинулась телега, в которой везли на продажу телят.
      "Очистите дорогу!" - приказал генерал троим своим спутникам.
      Те спешились и вознамерились было устранить препятствие.
      Однако в эту минуту из близлежащей харчевни вышел, сверкая каской и эполетами, генерал Гудон. За ним следовали еще два десятка человек.
      "Поворачивайте назад!" - приказал генерал мнимому форейтору.
      Тот понял, что настала решительная минута, и уже разворачивал лошадей, как вдруг с той стороны, откуда только что приехала карета герцога, раздался конский топот.
      "Бегите, генерал! - закричал герцог. - Нас предали!"
      "А как же вы, монсеньор?!.."
      "За меня не тревожьтесь, мне ничего не грозит... Бегите же!
      Бегите!"
      "Но, ваша светлость...".
      "Приказываю вам бежать, или вы пропали! Если угодно, заклинаю вас именем моего отца: бегите!"
      "Именем императора! - раздался мощный голос. - Всем стоять!"
      "Слышите? - молвил герцог. - Бегите же, я так хочу! Я прошу вас!"
      "Вашу руку, монсеньор!"
      Герцог подал руку через окно кареты, генерал припал к ней губами. Затем он пришпорил коня и хлыстом заставил перепрыгнуть через парапет. Все слышали, как всадник и конь упали в воду, а больше - ни звука! Ночь стояла темная, и невозможно было разглядеть, что сталось с генералом. А герцога препроводили в Вену, в императорский дворец.
      - И вы полагаете, генерал, - спросил Сальватор, - что телега опрокинулась на мосту случайно, как случайно по обе стороны моста появились солдаты?
      - Может, и так; однако герцог Орлеанский придерживается другого мнения; он полагает, что полиция господина Меттерниха получила предупреждение от французской полиции... Теперь вы знаете все... Будьте осмотрительны!
      Генерал приказал кучеру остановиться.
      - Не беспокойтесь, генерал, - отвечал Сальватор.
      Выходя из кареты, он замешкался.
      - В чем дело? - спросил Лафайет.
      - Могу ли я надеяться с вашей стороны на милость, которой был удостоен генерал Лебастар де Премон, прощаясь с герцогом Рейхштадтским?
      И он приготовился поцеловать у генерала руку. Однако тот убрал руку и подставил ему обе щеки.
      - Поцелуйте меня самого, если угодно, а ручку облобызайте первой же хорошенькой женщине, - сказал генерал.
      Сальватор поцеловал генерала и вышел из кареты; она покатила к Люксембургскому дворцу.
      А Сальватор пошел назад по улице Дофин, затем - через мост Искусств.
      Фиакр ждал его на углу набережной и площади Сен-Жерменл'Осеруа.
      Несчастный Доминик и вовсе потерял бы голову от горя, если бы узнал все то, о чем генерал Лафайет поведал Сальватору!
      Сальватор в двух словах сообщил монаху, что г-на Жакаля на месте не оказалось; он не стал рассказывать, что задержало его самого, и лишь объяснил причину задержки.
      Но, повторяем, Сальватор знал, где искать г-на Жакаля.
      Ни минуты не колеблясь, он приказал кучеру отвезти брата Доминика на угол улицы Нев-дю-Люксембур, и пока фиакр ехал вдоль набережных, сам он пересек Луврский двор и спустился к улице Сент-Оноре.
      Как он и предвидел, начиная от церкви св. Рока улица СентОноре была запружена народом.
      В Париже существуют любопытные, жадные до происшествий, а также любопытные, охочие до того, чтобы поглазеть на место происшествия.
      И вот, десять или двенадцать тысяч таких зевак с женами и детьми пришли на место происшествия.
      Это было похоже на народное гулянье в Сен-Клу или Версале.
      В толпе любопытных Сальватор и рассчитывал отыскать г-на Жакаля.
      Сальватор ринулся в самую гущу.
      Мы не сможем в точности сказать, со сколькими людьми он обменялся взглядами и рукопожатиями, но все это - в полном молчании, только жестом он давал всем понять: "Ничего!" Так он добрался до улицы Пэ.
      Против особняка Майенсов Сальватор остановился. Он увидел того, кого искал.
      Г-н Жакаль, в потертом рединготе, шляпе в стиле Боливара и с зонтом под мышкой, брал щепоть табаку из табакерки с изображением Хартии; при этом он разглагольствовал о вчерашних событиях, обвиняя во всем полицию.
      Когда г-н Жакаль поднял очки, то встретился взглядом с Сальватором; он ничем не выдал, что узнал Сальватора, но тот понял, что г-н Жакаль его увидел.
      И верно, спустя мгновение начальник полиции снова взглянул в ту сторону, где стоял Сальватор, и в его глазах читался вопрос:
      "Хотите мне что-то сказать?"
      "Да", - так же взглядом отвечал комиссионер.
      "Ступайте вперед: я иду следом".
      Сальватор пошел вперед и свернул в ворота.
      Г-н Жакаль повторил его маневр.
      Сальватор обернулся, едва заметно поклонился, но руки не подал.
      - Можете мне не верить, господин Жакаль, - сказал он, - но именно вас я искал.
      - Я вам верю, господин Сальватор, - хитро посмеиваясь, отозвался начальник полиции.
      - Мне помог случай, - продолжал Сальватор. - Ведь я только что из префектуры.
      - Неужели? - удивился г-н Жакаль. - Вы удостоили меня чести зайти ко мне?
      - Да, ваш привратник тому свидетель. Правда, он не мог сказать, где вас искать. Пришлось мне поломать голову, и я пустился на ваши поиски, веря в свою звезду.
      - Могу ли я хоть чем-нибудь быть вам полезен, дорогой господин Сальватор? - предложил г-н Жакаль.
      - Ну да, - кивнул молодой человек, - ежели, разумеется, пожелаете.
      - Дорогой господин Сальватор! Вы слишком редко оказываете мне честь своими просьбами, и я не хотел бы упустить возможности оказать вам услугу.
      - Дело у меня к вам нехитрое, в чем вы сейчас убедитесь.
      Друг одного моего приятеля был арестован вчера вечером во время беспорядков.
      - Ага! - только и сказал г-н Жакаль.
      - Это вас удивляет? - спросил Сальватор.
      - Нет. Вчера, как я слышал, арестовали немало народу.
      Уточните, о ком вы говорите, господин Сальватор.
      - Это несложно. Я как раз показывал вам на него в ту минуту, как его задерживали.
      - А-а, так вы о нем?.. Странно...
      - Значит, его точно арестовали?
      - Не могу сказать наверное: у меня слабое зрение! Не напомните ли вы мне, как его зовут?
      - Дюбрей.
      - Дюбрей? Погодите, погодите, - вскричал г-н Жакаль, хлопнув себя по лбу, будто никак не мог собраться с мыслями. - Дюбрей? Да, да, да, это имя мне знакомо.
      - Если вам нужно что-то уточнить, я мог бы прямо сейчас найти в толпе двоих полицейских, которые его арестовали. Я отлично запомнил их лица и непременно их узнаю, я в этом уверен...
      - Вы полагаете?
      - Тем более что я приметил их еще в церкви.
      - Да нет, это ни к чему. Вы хотели что-то узнать об этом несчастном?
      - Я хотел бы только услышать, на каком основании был арестован этот несчастный, как вы его называете?
      - В настоящий момент это невозможно.
      - Во всяком случае, вы обязаны мне сказать, где, по-вашему, он сейчас находится.
      - В Депо, естественно... Если, конечно, какое-нибудь особо тяжкое обвинение не заставило перевести его в Консьержери или Форс.
      - Это слишком расплывчато.
      - Что же делать, дорогой господин Сальватор! Вы застали меня врасплох.
      - Вас, господин Жакаль?! Да разве это возможно?
      - Ну вот, и вы туда же! Намекаете на мое имя и на то, что я хитер как лис.
      - Черт побери! Такая уж у вас репутация!
      - Так знайте: в отличие от Фигаро я стою меньше, чем моя репутация, клянусь вам. Нет, я добрый человек, и в том моя сила.
      Меня считают хитрецом, всюду подозревают подвох и никак не ожидают встретить во мне добряка. В тот день, когда дипломат скажет правду, он обманет всех своих собратьев: ведь они ни за что не поверят, что он не солгал.
      - Дорогой господин Жакаль! Вам ни за что меня не убедить, что вы приказали арестовать человека, не имея на то причины.
      - Послушаешь вас, так можно подумать, что я - король Франции.
      - Нет. Вы - король Иерусалимской улицы.
      - Вице-король, да и то... всего-навсего префект. Ведь в моем королевстве есть кое-кто повыше меня - господин де Корбьер да господин Делаво.
      - Итак, вы отказываетесь мне ответить? - в упор глядя на начальника полиции, спросил Сальватор.
      - Не отказываюсь, господин Сальватор. Просто это невозможно. Что я могу вам сказать? Арестовали господина Дюбрея?
      - Да, господина Дюбрея.
      - Стало быть, на то имелись основания.
      - Именно это я и хочу знать.
      - Должно быть, он нарушил общественный порядок...
      - Нет, потому что я наблюдал за ним как раз в ту минуту, как его задерживали. Напротив, он сохранял полное спокойствие.
      - Тогда, значит, его приняли за кого-то другого.
      - Неужели такое случается?
      - Да кто же без греха? - парировал г-н Жакаль, набивая нос табаком.
      - Позвольте мне проанализировать ваши ответы, дорогой господин Жакаль.
      - Сделайте одолжение. Хотя, сказать по правде, слишком много чести вы им этим окажете, господин Сальватор.
      - Личность арестованного вам неизвестна?
      - Я видел его вчера впервые в жизни.
      - И имя его вам ни о чем не говорит?
      - Дюбрей?.. Нет.
      - И вы не знаете, за что он задержан?
      Господин Жакаль резким движением опустил очки на нос.
      - Абсолютно не знаю, - отозвался он.
      - Из этого я заключаю, - продолжал Сальватор, - что причина, по которой его задержали, незначительна и, несомненно, скоро он будет освобожден.
      - О, разумеется, - в притворно-отеческом тоне отвечал г-н Жакаль. - Вы это хотели узнать?
      - Да.
      - Что же вы раньше-то не сказали? Я не возьмусь утверждать, что друг вашего приятеля уже на свободе в эту самую минуту. Однако, раз вы взялись за него хлопотать, можете не беспокоиться: как только вернусь в префектуру, я распахну перед этим человеком двери настежь.
      - Благодарю! - стараясь проникнуть взглядом в самую душу полицейского, молвил Сальватор. - Так я могу на вас положиться?
      - Передайте вашему приятелю, что он может спать спокойно. В моей картотеке за Дюбреем ничего не числится. Это все, что вы желали от меня узнать?
      - Так точно.
      - По правде говоря, господин Сальватор, - продолжал полицейский, наблюдая за тем, как рассеивается толпа, - вы обращаетесь ко мне за услугами, которые очень похожи на скопление народа: кажется, вот они у вас в руках... ан нет, это всегонавсего мыльные пузыри.
      - Дело в том, что порой сборища обязывают, как и услуги.
      Вот почему они так редки и, следовательно, тем и ценны, - со смехом проговорил Сальватор.
      Господин Жакаль приподнял очки, взглянул на Сальватора, потом взялся за табак, а его очки снова упали на нос.
      - Итак?.. - полюбопытствовал он.
      - Итак, до свидания, дорогой господин Жакаль, - отозвался Сальватор.
      Он поклонился полицейскому, но, как и при встрече, не подал ему руки; перейдя улицу Сент-Оноре, он направился в ту сторону, где ожидал в фиакре Доминик, то есть на угол улицы Нев-дю-Люксембур.
      Сальватор распахнул дверцу экипажа и протянул обе руки Доминику со словами:
      - Вы мужчина, христианин и, стало быть, знаете, что такое страдание и смирение...
      - Боже мой! - воскликнул монах, молитвенно складывая свои белые, изящные руки.
      - Положение вашего друга серьезно, весьма серьезно.
      - Значит, он все вам сказал?
      - Напротив, он не сказал мне ничего, это меня и пугает. Он не знает вашего друга в лицо, имя Дюбрея он впервые услышал лишь вчера, он понятия не имеет, за что его арестовали... Берегитесь, брат мой! Повторяю вам: дело серьезное, очень серьезное!
      - Что же делать?
      - Возвращайтесь к себе. Я постараюсь навести справки со своей стороны, вы попытайтесь тоже что-нибудь разузнать. Можете на меня рассчитывать.
      - Друг мой! - воскликнул Доминик. - Вы так добры, что...
      - ...вы хотите мне что-то сообщить? - пристально взглянув на монаха, спросил Сальватор.
      - Простите, что я с самого начала не сказал вам всю правду,
      - Если еще не поздно, скажите теперь.
      - Арестованного зовут не Дюбрей, и он мне не друг.
      - Неужели?
      - Это мой отец, господин Сарранти.
      - Ага! - вскричал Сальватор. - Теперь я все понял!
      Он взглянул на монаха и прибавил:
      - Поезжайте в ближайшую церковь и молитесь!
      - А вы?
      - Я... попытаюсь действовать.
      Монах взял Сальватора за руку и, прежде чем тот успел ему помешать, припал к ней губами.
      - Брат! Брат! - вскричал Сальватор. - Я же вам сказал, что принадлежу вам телом и душой, но нас не должны видеть вместе. Прощайте!
      Он захлопнул дверцу и торопливо зашагал прочь.
      - В церковь Сен-Жермен-де-Пре! - приказал монах.
      И пока фиакр катил по мосту Согласия неспешно, как и положено фиакру, Сальватор почти бегом поднимался по улице Риволи.
      XII
      Призрак
      Церковь Сен-Жермен-де-Пре, ее римский портик, массивные колонны, низкие своды, царящий в ней дух XVIII века - все говорило о том, что это один из самых мрачных парижских храмов; значит, там скорее, чем в другом месте, можно было побыть в одиночестве и обрести душевный подъем.
      Не случайно Доминик, снисходительный священник, но строгий человек, избрал Сен-Жермен-де-Пре, чтобы попросить Бога о своем отце.
      Молился он долго; было уже пять часов, когда он вышел оттуда, спрятав руки в рукава и уронив голову на грудь.
      Он медленно побрел к улице По-де-Фер, лелея робкую надежду, что отец уже вышел из тюрьмы и, возможно, заходил к нему.
      И первое, о чем аббат спросил славную женщину, исполнявшую при нем обязанности консьержки и служанки, не приходил ли кто-нибудь в его отсутствие.
      - Как же, отец мой, заходил какой-то господин...
      Доминик вздрогнул.
      - Как его зовут? - поспешил он с вопросом.
      - Он не представился.
      - Вы никогда его раньше не видели?
      - Нет...
      - Вы уверены, что это был не тот же господин, что приносил мне третьего дня письмо?
      - Нет, того я узнала бы: никогда не видела таких сумрачных лиц, как у него.
      - Несчастный отец! - пробормотал Доминик.
      - Нет! - продолжала консьержка. - Человек, который заходил дважды - а он был два раза: в полдень и в четыре часа, - худой и лысый. На вид ему лет шестьдесят, у него глубоко посаженные глазки, а голова - как у крота, и вид у него совсем больной. Думаю, вы скоро его увидите; он сказал, что у него дело, а потом он зайдет еще... Пустить его к вам?
      - Разумеется, - рассеянно отвечал аббат; в эту минуту его занимала только мысль об отце.
      Он взял ключ и вознамерился подняться к себе.
      - Господин аббат... - остановила его хозяйка.
      - Что такое?
      - Вы, стало быть, уже обедали нынче?
      - Нет, - возразил аббат.
      - Значит, вы ничего не съели за целый день?
      - Я об этом как-то не думал... Принесите мне что-нибудь из трактира на свой выбор.
      - Если господину аббату угодно, - промолвила славная женщина, бросив взгляд в сторону печки, - я могу предложить отличный бульон.
      - Пусть будет бульон!
      - А потом я брошу на решетку пару отбивных; это будет гораздо вкуснее, чем в трактире.
      - Делайте, как считаете нужным.
      - Через пять минут бульон и отбивные будут у вас.
      Аббат кивнул и стал подниматься по лестнице.
      Войдя к себе, он отворил окно. Последние лучи заходящего солнца позолотили ветви деревьев в Люксембургском саду, на которых уже начинали набухать почки.
      Сиреневатая дымка, повисшая в воздухе, свидетельствовала о приближении весны.
      Аббат сел, оперся локтем о подоконник и залюбовался вольными воробышками, громко щебетавшими перед возвращением в грабовый питомник.
      Верная данному слову, консьержка принесла бульон и пару отбивных; не желая прерывать размышления постояльца - а она уже привыкла видеть его задумчивым, - она придвинула стол к окну, у которого сидел монах, и подала обед.
      У аббата вошло в привычку крошить хлеб и подкармливать птиц, слетавшихся к его окну, подобно древним римлянам, стекавшимся к двери Лукулла или Цезаря.
      Целый месяц окно оставалось запертым; все это время птицы тщетно взывали к своему покровителю, сидя на внешней половине подоконника и с любопытством заглядывая через стекло.
      Комната была пуста: аббат Доминик находился в это время в Пангоэле.
      Но когда птахи увидали, что окно снова отворилось, они стали чирикать вдвое громче прежнего. Казалось, они передают друг другу добрую весть. Наконец некоторые из них, те, что были памятливее других, решились подлететь к монаху.
      Шум крыльев привлек его внимание.
      - А-а, бедняжки! - молвил он. - Я совсем было о вас позабыл, а вы меня помните. Вы лучше меня!
      Он взял, как раньше, хлеб и стал его крошить.
      И вот уже вокруг него закружились не два-три самых отважных воробышка, а все его старые знакомцы.
      - Свободны, свободны, свободны! - бормотал Доминик. - Вы свободны, прелестные пташки, а мой отец - пленник!
      Он снова рухнул в кресло и глубоко задумался.
      Он автоматически выпил бульон и проглотил отбивные с корочкой хлеба, мякиш от которого отдал птицам.
      Тем временем день клонился к вечеру, освещая лишь верхушки деревьев да труб. Птицы улетели, и из грабового питомника доносился их затихающий щебет.
      Все так же машинально Доминик протянул руку и развернул газету.
      В двух первых колонках пересказывались события, имевшие место накануне. Аббат Доминик знал, чего можно ожидать от правительственной газеты, и пропустил эти колонки. Взглянув на третью, он задрожал всем телом, а на лбу у него выступил холодный пот: не успев еще прочесть статью, он выхватил взглядом несколько раз повторявшееся имя отца.
      По какому же поводу упоминали в газете о г-не Сарранти?
      Несчастный Доминик испытал потрясение сродни тому, что пережили сотрапезники Валтасара, когда невидимая рука начертала на стене три роковых слова.
      Он протер глаза, будто подернувшиеся кровавой пеленой, и попытался читать. Но его руки, сжимавшие газету, дрожали, и строчки запрыгали перед глазами, будто солнечные зайчики, отраженные в колеблющемся зеркале.
      Вы, разумеется, догадываетесь, что он прочел, не правда ли?
      В газете сообщалось о том, что его отец - вор и убийца!
      Прочитав статью, он застыл на месте словно громом пораженный.
      Вдруг он подскочил в кресле и бросился к секретеру с криком:
      - Слава Богу! Эта клевета будет возвращена в преисподнюю, откуда она вышла!
      И он достал из ящика уже известный читателям документ:
      исповедь г-на Жерара.
      Он страстно припал губами к свитку, от которого зависела человеческая жизнь, более чем жизнь - честь! - честь его отца!