VI

Некоторое время пленник прислушивался к шуму, смутно доносившемуся снаружи, и, когда в галереях стихли шаги солдат, он сел и задумался над тем, насколько серьезно его положение.

Гнев и угрозы всевластного владельца замка его не привели в трепет, и благородный юноша думал только о том, что Гилберт и Маргарет будут напрасно ожидать его вечером и на следующий день, а может быть, и дольше, будут беспокоиться и страдать.

Эти грустные мысли разбудили в Робине неодолимое желание обрести свободу, и он стал беспрестанно ходить по тюремной камере, как попавший в неволю львенок; при этом он простукивал пол и стены, оценивал высоту слухового окна и прикидывал, сможет ли он силой, хитростью или ловкостью разбить или отворить окованную железом дверь, ключ от которой, должно быть, находился в руках свирепого стража.

Камера была маленькая, и в стенах ее было всего три отверстия: дверь, маленькое оконце над ней, а напротив — слуховое окно побольше; это окно находилось футах в десяти над полом и было забрано толстой решеткой; вся обстановка состояла из стола, скамейки и охапки соломы.

«Очевидно, барон не столь жесток, как несправедлив, — подумал Робин, — ведь руки и ноги у меня не связаны, воспользуемся этим и поглядим, что там происходит наверху».

И, поставив на стол скамейку вертикально и прислонив ее к стене, Робин добрался до слухового окна.

О счастье! Ухватившись руками за один из прутьев решетки, он понял, что она но железная, а дубовая, и дерево уже источено червями. Он легко расшатал ее, сломать ее тоже будет нетрудно, но даже если она и не поддастся, то прутья в ней расположены редко, и голова его свободно проходит между ними, а он хорошо знал: где голова проходит, тело пройдет обязательно.

Придя в восторг от такого открытия, наш герой счел полезным выяснить, что делается с другой стороны двери и может помешать его побегу: вдруг в коридоре затаился часовой и он явится при малейшем подозрительном шуме?

Поэтому сообразительный узник поставил скамью к двери и заглянул в окошечко над ней. Но он не простоял и доли секунды, поскольку увидел, что вдоль стены галереи к двери крадется солдат, видимо, с целью заглянуть в замочную скважину и проследить, чем занят пленник.

Робин тут же запел самую веселую балладу, и в промежутке между двумя куплетами услышал, как шаги по коридору удаляются, потом осторожно возвращаются, потом снова удаляются и снова возвращаются. Так продолжалось добрых пятнадцать минут.

«Если этот малый, — подумал Робин, — будет вот так гулять взад-вперед всю ночь, то я рискую и до рассвета отсюда не выбраться, ибо не смогу вылезть в окно, чтобы он меня не услышал».

Уже несколько мгновений в галерее царила полная тишина, как будто часовой перестал подглядывать, но Робин, сам опытный охотник, знал все хитрости и рассудил, что в подобном случае лучше доверять глазам, чем ушам, а потому отважился снова заглянуть в оконце над дверью.

И хорошо сделал, потому что вместо одного подглядывающего он увидел двоих, стоявших лицом к лицу и приложивших уши к двери.

В ту же минуту в конце галереи появилась красотка Мод; в одной руке она держала светильник, а в другой несла еще что-то; увидев, как лицо Робина проступает в окошке над головами тюремщиков, она неожиданно вскрикнула.

Легко, как падающий с дерева лист, Робин опустился на пол, с тревогой прислушиваясь к тому, что произойдет в коридоре; к счастью, голос Мод заглушил шум его падения, и он услышал, как девушка за что-то распекает солдат и по-женски многословно объясняет, почему она испугалась и вскрикнула.

Робин поспешил поставить стол и скамью на место, при этом он как можно громче пел, одновременно ломая себе голову над вопросом, зачем это Мод среди ночи бродит по замку. Однако Мод, красотка Мод, вскоре разрешила все его вопросы, потому что, примирительно поговорив с тюремщиками, она, радостно улыбаясь, пошла и камеру и, поставив на стол еду и питье, потребовала, чтобы ее оставили наедине с пленником, ибо ей нужно сказать ему несколько слов.

— Ну, что же, юный лесник, — сказала девушка, как только солдаты закрыл дверь, — в хорошенькое положение вы попали; сидите тут, как соловей в клетке, и, боюсь, не скоро вылетите, ибо барон в страшном гневе: буйствует, бранится и клянется, что расправится с вами так, как он поступал с нечестивцами-маврами в Святой земле.

— Если вы станете моим товарищем по заключению, прелестная Мод, — ответил Робин, обнимая девушку, — то я о свободе не пожалею.

— Ну, поумерьте пыл, сударь, — воскликнула девушка, высвобождаясь из его рук, — так учтивые кавалеры не поступают!

— Простите, но вы так хороши… Ну, давайте поговорим серьезно. Садитесь и позвольте мне взять вас за руки; вот так, спасибо. А теперь скажите: знаете ли вы, что сталось с Алланом Клером, моим спутником, с которым я и ваш дядюшка Тук пришли вместе в замок?

— Увы! Он сидит в еще более темной и ужасной камере, чем вы; он осмелился сказать его светлости: «Подлый негодяй, я все равно женюсь на леди Кристабель». В ту минуту, когда ваш неосторожный друг произносил эти слова, я вместе с молодой хозяйкой вошла в комнату барона. Увидев миледи, сэр Аллан Клер забылся до такой степени, что бросился к ней, обнял ее и поцеловал, воскликнув: «Кристабель, дорогая моя, любимая Кристабель!» Миледи лишилась чувств, а я уволокла ее из комнаты, подальше от его светлости. Потом, по ее приказанию, я узнала, что сталось с сэром Алланом; как я вам уже сказала, он, как и вы, пленник. Джилл, веселый монах, сообщил мне о вашей судьбе, и я пришла…

— … чтобы помочь мне бежать, не так ли, дорогая Мод? О, благодарю, благодарю вас, да, я скоро буду свободен — если Господь поможет, и часу не пройдет.

— Свободны, вы?! Да как же вы отсюда выйдете? У двери двое часовых.

— Да хоть бы и тысяча!

— Вы что, колдун, прекрасный лесник?

— Нет, но по деревьям лазаю, как белка, а через рвы прыгаю, как заяц.

Юноша взглядом показал на зарешеченное слуховое окно и, наклонившись к девушке и приблизив губы к ее ушку настолько, что Мод покраснела, сказал:

— Прутья не железные.

Мод поняла, и на лице ее появилась радостная улыбка.

— А теперь мне нужно знать, — добавил Робин, — где я могу найти брата Тука?

— В… буфетной, — ответила, слегка смутившись, Мод, — если миледи понадобится его помощь, чтобы освободить сэра Аллана, то мы условились, что она пошлет за ним в буфетную.

— Как мне туда попасть?

— Как выйдете отсюда, пойдете налево вдоль вала, пока не увидите отпертую дверь. Эта дверь ведет на лестницу, лестница — на галерею, а галерея — в коридор, в конце которого находится буфетная. Дверь будет закрыта; если вы не услышите за ней никакого шума, входите; если Тука там не будет, значит, миледи призвала его к себе; тогда спрячьтесь в один из шкафов и ждите, пока я приду и постараюсь вывести вас из замка.

— Тысячу благодарностей вам, прекрасная Мод, никогда не забуду вашей доброты! — радостно воскликнул Робин.

Его взгляд встретился со взглядом девушки: словно искра пробежала между этими юными и прекрасными созданиями; они подумали и почувствовали одно и то же, и губы их слились в нежном и пламенном поцелуе.

— Прекрасно! Просто чудесно, мои голубочки! Вот это называется шепнуть пару слов! — воскликнул один из тюремщиков, внезапно открывая двери камеры. — А, черт, милая барышня, ну и напиток вы принесли узнику! С чем вас и поздравляю; вы так хорошо умеете утешать, что я и сам не прочь бы очутиться в клетке.

При этом внезапном появлении Мод покраснела и с минуту стояла молча, дрожа всем телом, но тут солдат подошел к ней поближе, чтобы выпроводить ее из камеры, и девушка, обретя обычную уверенность в себе, подняла свою белую ручку, ударила солдата наотмашь по одной его обветренной щеке, потом по другой и убежала, как безумная хохоча над своей проделкой.

— Гм-гм, — проворчал тюремщик, потирая щеки и бросая на Робина отнюдь не ласковый взгляд, — кажется, этому юнцу и мне платят разной монетой.

И он вышел, нарочито громко задвинув засовы и несколько раз повернув ключ в замке.

А пленник ел, пил и смеялся от всего сердца.

Вскоре тюремщика сменил на посту вооруженный до зубов часовой, и Робин, чтобы не показаться грустным и озабоченным, запел снова во всю силу своих легких.

Часовой, и без того недовольный тем, что ему приходится стоять на посту, грубо приказал ему замолчать. Робин повиновался, потому что это входило в его планы, и насмешливо пожелал солдату доброй ночи и счастливых сновидений.

Час спустя луна уже стояла в зените, показывая Робину, что настало время бежать; юноша, постаравшись унять бешеное биение сердца, воспользовался скамьей вместо лестницы и без труда добрался до слухового окна, быстро расшатал одну совершенно источенную червями перекладину и вылез наружу; присев на край подоконника, он с беспокойством измерил на глаз расстояние до земли, и, поскольку оно показалось ему на несколько футов больше, чем он предполагал, ему пришла в голову мысль привязать конец своего пояса к одной из самых крепких перекладин.

Все эти приготовления заняли у него не более минуты, и он уже собирался начать спуск, как «друг в нескольких шагах от себя на террасе заметил солдата; тот стоял к нему спиной и, опершись на копье, смотрел вдаль, в долину.

«О! — сказал себе Робин. — Я чуть было не угодил прямо волку в пасть! Нужно быть внимательнее!»

К счастью, в эту минуту луну прикрыло облаком, терраса оказалась в тени, а долину заливал свет. Солдат, для которого эта долина была, быть может, родиной, по-прежнему стоял неподвижно, погрузившись в созерцание.

— Ну, храни меня Бог! — прошептал Робин и, истово перекрестившись, скользнул вдоль стены, держась за пояс.

На беду, пояс был слишком короток, и, повиснув на его конце, Робин не почувствовал земли под ногами, а он боялся, что шум его падения привлечет часового. Что было делать? Подняться обратно в камеру? Но прутья могли не выдержать усилий, необходимых для такого подъема; уж лучше было продолжать начатое; а потому, отдав себя на волю Провидения и постаравшись собраться для прыжка, юноша выпустил ремень из рук.

Раздался ужасный грохот, будто упала крышка погреба; этот страшный шум вывел часового из задумчивости в тот самый миг, когда наш герой коснулся земли.

Часовой тревожно вскрикнул и, выставив перед собой копье, двинулся к тому месту, откуда послышался этот непонятный звук; но он ничего не увидел, ничего не услышал и, даже не поинтересовавшись, что произвело этот грохот, вернулся на место, где стоял, и снова устремил взгляд на свою любимую долину.

Робин, чувствуя, что он цел и невредим, воспользовался задумчивостью часовою, чтобы уйти подальше, и притом тоже не поинтересовался причиной грохота. А между тем он избежал ужасной опасности: одна из отдушин подземелья находилась прямо под окном ею камеры и люк не был закрыт; падая, Робин случайно задел его ногой, и крышка захлопнулась; не случись этого, он исчез бы навеки в подземелье. Счастливым обстоятельством оказалось и то, что крышка не была закрыта: если бы он спрыгнул на нее, то она выдала бы его гулким звучанием и ему не удалось бы ускользнуть от часового.

Счастье ему не изменило, и он быстро и бесшумно пошел по пути, который описала ему Мод.

Как ему объяснила девушка, налево от него оказалась отворенная дверь, он вошел в нее, поднялся по лестнице и оказался в галерее, а пройдя ее, — в длиннейшем коридоре.

Дойдя до того места, где коридор разветвлялся, Робин, осторожно нащупав ногой путь и проведя рукой но стене, чтобы не заблудиться, вдруг услышал чей-то шепот:

— Кто тут? Что вы здесь делаете?

Робин прижался к стене, задержав дыхание. Незнакомец тоже остановился и, шаря вокруг себя мечом, пытался понять, откуда исходит шум, который он услышал.

— Наверное, дверь скрипнула, — произнес любитель ночных прогулок и продолжил свой путь.

Справедливо решив, что с помощью вожатого ему будет проще выбраться из лабиринта, где он блуждает уже дольше четверти часа, Робин на почтительном расстоянии последовал за незнакомцем.

Вскоре этот человек исчез за какой-то дверью.

Дверь вела в часовню.

Робин, ускорив шаг, проскользнул за неизвестным и бесшумно притаился за одной из колонн.

Луна бросала пятна белого света сквозь окна на пол, и было видно, что у одного из надгробий молится женщина, скрытая вуалью; незнакомец в монашеском платье с беспокойством оглядел все помещение; увидев женщину под вуалью, он едва сдержался чтобы не вскрикнуть от радости, прошел через неф и, молитвенно сложив руки, подошел к ней. Услышав его шаги, женщина подняла голову и посмотрела на него, дрожа то от страха, то от волнения.

— Кристабель! — тихо окликнул ее монах.

Девушка встала, румянец залил ее щеки, и, бросившись в объятия, раскрытые молодым человеком, она воскликнула с невыразимой радостью: — Аллан! Аллан! О дорогой мой Аллан!

VII

Гилберт рассказал Маргарет историю Роланда Ритсона, но о самых страшных его преступлениях умолчал, а о любви и страшном конце своей сестры Энни едва упомянул.

— Будем просить Господа простить этому безумцу его грехи, — сказала Маргарет.

И она постаралась скрыть слезы, чтобы еще больше не огорчать мужа.

Старик-монах остался около умершего и читал заупокойные молитвы; время от времени к нему присоединялись Гилберт и Маргарет, а Линкольну было велено вырыть могилу между буком и дубом, о которых говорил презренный Ритсон, и все стали ожидать возвращения из Ноттингема путешественников, чтобы похоронить умершего.

Марианна, предоставленная сама себе, утомилась от бесцельного хождения возле дома и решила пойти навстречу брату. Ланс спал, растянувшись на пороге дома; она позвала его, погладила своей белой ручкой и отправилась с ним, не предупредив Гилберта.

Она долго шла, задумавшись о будущем брата, а потом села под деревом, обхватила голову руками и заплакала. Почему? Она и сама не знала. Мрачные предчувствия теснили ей грудь, тысячи смутных образов роились в голове, и среди них лица дорогою Аллана и юного лесника, истинного графа Хантингдона.

Ланс, верный пес, лежал у ее ног и принюхивался к ветру; уставив на нее огромные круглые глаза, в которых светилось понимание, он, казалось, разделял ее печаль и, подобно ей, испытывал мрачные предчувствия, потому что не спал, а сторожил ее.

Солнце уже скользило по вершинам высоких деревьев, и по лесной поросли начал стелиться туман, когда Ланс вдруг встал и, виляя хвостом, негромко и жалобно залаял.

Его лай заставил Марианну очнуться от мечтаний, и она пожалела о том, что допоздна задержалась в лесу; Ланс радостно запрыгал вокруг нее, она тотчас встала и направилась к дому лесника, все еще надеясь на скорое возвращение Аллана.

Ланс теперь шел не позади Марианны, как утром, а наоборот, бежал впереди, вынюхивая тропинку, и время от времени поворачивал морду, чтобы посмотреть, идет ли девушка за ним.

И хотя Марианна была уверена, что, доверившись чутью такого проводника, она не заблудится, ей пришлось ускорить шаги, потому что темнело очень быстро и в небе блеснули первые звезды.