XVII. ПОСЛЕДСТВИЯ ДЕРЕВЕНСКИХ ТАНЦЕВ

Мещанский дух, витавший над большинством из дневных забав в Ла-Варенне, ощущался гораздо меньше, когда там начались танцы.

Главный распорядитель праздника, г-н Батифоль, относившийся к этой части программы с пренебрежением, казалось, отдал все заботы о ней природе, и природа отплатила ему тем, что доставила удовольствие не чеканщику с его товарищами, а любителям всего живописного.

Танцы устроили в вязовой и буковой роще, которую называли лесом Монахов, на поляне, окруженной двойными рядами вековых деревьев.

Господин Батифоль израсходовал на декорации водного спектакля столько разноцветного коленкора, что у него не осталось ни клочка материи для того, чтобы украсить помост для музыкантов, грубо сколоченный из дерева; освещение тоже было весьма скудным — несколько коптящих масляных ламп на стволах буковых деревьев и люстра с мерцающими плошками, которая свешивалась с толстых ветвей, что распростерлись над головами танцующих, подобно рукам чудовищного великана, едва очертили посреди поляны тусклое пятно. Искусственное освещение не затмило сияния луны, посеребрившей зеленые купола легким дрожащим светом, и ее мягкие блики, просачивавшиеся сквозь листву, играли на узловатой коре близлежащих лесных исполинов.

Грохот духовых инструментов, сливавшийся с грустным шелестом деревьев, уже предчувствовавших приближение осенних холодов, а также тени танцующих, внезапно появлявшиеся в световом кругу и столь же неожиданно исчезавшие во мраке, причудливые одеяния большинства собравшихся, их песни, крики и смех, раздававшиеся в таинственной темноте, придавали этим танцам своеобразный характер первобытного веселья, что, по-видимому, должно было производить сильное впечатление на чувствительные души.

Гребцы, вместо того чтобы, как обычно, уехать до наступления ночи, пользуясь тем, что плотины, перегораживавшие Марну, были еще открыты, явились на танцы в полном составе.

Новость, которую болтливый Шалламель сообщил приятелю, стала всеобщим достоянием; слухи о намерениях капитана «Чайки» распространились среди молодых людей, и все они, движимые как духом корпоративности, так и любопытством, горели желанием узнать, чем закончится это приключение.

Те, кто не танцевал, даже вставали на цыпочки, чтобы лучше видеть Юберту, и насмешливо улыбались всякий раз, когда она краснела и опускала глаза, встречаясь с горящим взглядом Ришара. Те из гребцов, что были особенно дружны со скульптором, взялись отвлечь внимание папаши Горемыки, сопровождавшего Беляночку, и избавить товарища от этой опеки, которая могла помешать ему осуществить его замысел.

Впрочем, в этом не было никакой нужды. Франсуа Гишар, принявший участие в застолье, благодаря своей . умеренности совершенно избежал опьянения, на которое рассчитывали его сотрапезники; однако во время обеда все так страстно обсуждали волнующую старика тему, так проклинали людей, присваивавших себе право собственности на водную стихию, на то, что природа, создавая ее вечно изменчивой, по-видимому предназначила ее для общего пользования всеми людьми; так часто выкрикивали нелепую фразу, казавшуюся рыбаку столь же прекрасной, как Евангелие: «Если они считают рыбу своей, пусть предъявят знак, которым Бог должен был удостоверить их право владеть ею!»; они так поносили и смешивали с грязью всех буржуа, а в особенности г-на Батифоля, что бедный старик захмелел от таких речей и шума сильнее, чем от вина, и в порыве восторга распространил свое доверие, прежде принадлежавшее лишь Валентину и Ришару, на всех этих славных парней.

Юберта, вначале сожалевшая об отсутствии Валентина, в конце концов совершенно забыла о своем друге.

Радость любит безраздельную власть, и, пока она царит в нашем сердце, там не остается места для прочих чувств.

Хотя вздохи, время от времени вырывавшиеся из груди девушки, и отяжелевшие от грустных мыслей веки протестовали от имени далекого друга против ее участия в веселье, Беляночка была готова беспрестанно слушать упоительные комплименты по поводу своей красоты, безоглядно предаваясь шумным забавам, чему, впрочем, не в силах была противиться ее жизнерадостная натура.

Танцы окончательно заворожили Юберту. Нам уже известно от нее самой, какое волнение носила она в своей душе; пошлая кадриль, которую девушка танцевала днем, втайне отдела, опасаясь, что он ее увидит, не шла ни в какое сравнение с колдовским очарованием ночного праздника: звуки оркестра в полумраке, пение, перемежавшееся взрывами смеха, а также пылкий восторг, с которым Ришар целый день безумолчно говорил ей о своей любви, — все это способствовало тому, чтобы волнение девушки переросло в лихорадочное смятение. Это чувство было настолько сильным, что временами, под влиянием страшного нервного перенапряжения, радость Юберты граничила со страданием; девушке казалось, что ее голова вот-вот расколется и оттуда брызнет мозг, но она была не в состоянии избавиться от столь неприятных ощущений.

Беляночка кружилась в вихре вальса; она была бледна, глаза то закрывались, то открывались и сверкали как молнии; ее великолепные волосы растрепались и развевались вокруг головы, подобно сияющему ореолу.

— Юберта, Юберта, — говорил Ришар, внимательно следивший за тем, что происходило с девушкой, — есть ли на свете более счастливые люди, чем мы? Мне кажется, что небо вертится над нами и земля подпрыгивает под нашими ногами, как мячик! Можно подумать, что нас качает и уносит буря! Ах, если бы еще ты прошептала в этот миг нежным голосом: «Я тебя люблю!» — на земле не было бы более счастливого человека, чем я.

Девушка молчала, но Ришар чувствовал, как сильно бьется ее сердце; ноги Беляночки сами несли ее вперед, все ускоряя темп.

— Юберта, можно подумать, что наши сердца слиты воедино, ведь они бьются в одном ритме; теперь это одно сердце взамен двух, Юберта; скажи, что ты никогда не позволишь им разъединиться, и тогда мне будут не страшны никакие беды, даже смерть!

— Давайте вальсировать! — воскликнула девушка.

В ответ Ришар принялся кружить ее с такой головокружительной быстротой, что со стороны было нелегко уследить за этой парой. Наклонившись к уху своей партнерши, молодой человек продолжал:

— Да, жизнь коротка; если хочешь вкусить ее радости, надо поспешить, ведь Бог не оставляет между кубком и губами промежутка, потребного для размышлений.

— Эти музыканты просто спят на своих местах!

— Скорее, скорее, деревенские скрипачи! — вскричал капитан «Чайки». — Ах, тысяча чертей! Они уже клюют носом над пюпитрами, как салаги, впервые взявшиеся за весла, а ночь еще только начинается. Давай лучше поедем в Париж, Юберта, я отведу тебя в танцевальный зал, где музыка такая стремительная, что тебе за нею не угнаться.

— Нет, нет! — испуганно пролепетала девушка.

— Поедем, поедем, — повторял Ришар, — ты придешь в восторг от яркого света, роскошных туалетов и нежных звуков оркестра; мы будем плясать под музыку до утра, и наши сердца будут трепетать в одном ритме.

— О, не говорите так, господин Ришар, умоляю вас!

— Чего же ты боишься? Разве меня не будет рядом? Может ли отеческая забота о дочери или братская забота о сестре сравниться с нежностью влюбленного по отношению к своей подруге? Кто посмеет коснуться хотя бы волоса на твоей голове, зная, что я буду защищать его, это сокровище, которое мне дороже всех сокровищ мира?

— О господин Ришар, Валентин так бы никогда не сказал.

— Валентин? — сказал скульптор без тени смущения. — А знаешь, чем он сейчас занимается? Как и мы, предается наслаждению — разве не этот закон правит повсюду? Поедем, поедем! Я так хочу радоваться твоему счастью и гордиться, видя, как волшебное зрелище, которое предстанет перед твоими глазами, благодаря мне найдет отклик в твоей душе! Не бойся, Юберта, поедем!

— Я не знаю… Мой бедный дедушка…

— Мы вернемся раньше, чем он успеет заметить твое отсутствие; впрочем, даже если он обнаружит его, что ж… я скажу ему… я скажу ему, что люблю тебя, что ты любишь меня… и ему не останется ничего другого, как благословить нас.

В последних словах скульптора прозвучала ирония, совершенно не вязавшаяся с его прежними речами, когда, уговаривая Юберту, он был вынужден пустить в ход весь свой пыл. Однако девушка была слишком простодушной и чистосердечной, чтобы заметить это.

— Господин Ришар, — спросила она, — вы действительно готовы это сделать?

— А как же иначе, тысяча чертей!

— Вы так сильно меня любите, что не постыдитесь жени…

— Люблю ли я тебя! Люблю ли я тебя! Послушай, если бы даже Бог и дьявол были здесь и слушали нас, я ответил бы на твой вопрос точно так же, как сейчас.

С этими словами скульптор наклонился к Юберте и запечатлел поцелуй на ее лбу.

Беляночка вздрогнула, словно не в силах справиться с волнением.

— Братцы, пожалуйста, дайте пройти! — вполголоса произнес Ришар. Беспорядочные ряды танцующих вмиг расступились перед ним как по

волшебству; они снова сомкнулись так быстро, пары продолжали кружиться так

неистово, в то время как капитан «Чайки» уводил Юберту, что те, кто наблюдал

за происходящим со стороны, даже не успели ничего заметить.

И тут на лесной поляне появился молодой человек с бледным осунувшимся лицом, в забрызганной грязью одежде.

Это был Валентин.

Следом за ним шагал г-н Батифоль, потиравший руки от радости; на губах чеканщика играла злобная улыбка.

Валентин с мучительным беспокойством окинул взглядом толпу танцующих, стараясь заглянуть в ее глубь; он обошел танцевальную площадку кругом, но не увидел ни своего друга, ни Юберты; грудь его вздымалась от волнения; он провел рукой по своему залитому потом лбу и тяжело вздохнул.

Молодой человек подошел к помосту, где размещались музыканты; обогнув его, он неожиданно оказался перед папашей Горемыкой, который сидел под деревом в окружении новых знакомых и рассказывал им о своих рыбацких подвигах с тем присущим старикам самодовольным многословием, что столь хорошо описал Гомер, и встречающимся как у королей, так и у рыбаков.

Валентин подбежал к Франсуа Гишару и, бесцеремонно растолкав тех, кто толпился вокруг старика, воскликнул:

— Где Юберта?

— Юберта? — переспросил старик, ошеломленный этим внезапным появлением Валентина.

— Куда вы дели вашу внучку? Отвечайте! — потребовал молодой человек.

— Я мог бы сказать, что это не ваше дело, господин Валентин, но я лучше скажу о ваших глазах то же, что обычно говорю о снастях наших буржуа: хоть они сделаны из настоящих ивовых прутьев и правильно сплетены, все равно проку от них никакого! Вы, должно быть, слабы глазами, раз не разглядели Юберту, которая танцует там с вашими друзьями и молодежью своего возраста?

— Эх, Гишар, Гишар, вы глупец!

— О господин Валентин, не годится вам бранить меня, ведь лишь из уважения к вам и господину Ришару я позволил Беляночке пойти на это веселье, которое, как вам известно, не соответствует ни моим вкусам, ни моим правилам.

— Но ее там уже нет, уже нет! — воскликнул молодой человек, будучи вне себя от отчаяния.

— Как нет? — пробормотал папаша Горемыка с таким ужасом, словно внезапно оказался перед бездонной пропастью. — Ее там нет? Но не может быть этого, она, наверное, где-то рядом… Юберта, Юберта! — закричал он в полный голос и стал метаться внутри образовавшегося перед ним людского круга.

Однако вопль старика остался без ответа; рыбак застыл на миг, словно сокрушенный ужасной новостью, а затем повернулся к Валентину и с невыразимой тоской вскричал:

— Но где же она? Где же она?

Молодой человек молча склонил голову — как сильно ни обидел его Ришар, Валентину претило выдавать друга на расправу старику.

— Нет, нет, я не могу в это поверить, — продолжал папаша Горемыка, упорно не желавший видеть свет истины, забрезживший в его душе, — Юберта, моя малышка, мое единственное дитя! Нет, не может быть, господа, вы, наверное, решили посмеяться надо мной, несчастным стариком, который сходит с ума от беспокойства. Нехорошо, верно, смеяться над нежностью деда и потешаться над его седыми волосами, но я все равно вас прощаю, только верните мне внучку, господа, пожалуйста, не продолжайте эту жестокую игру. Я так ее люблю! Видите ли, это не удивительно — когда Юберта была еще малышкой, я схоронил ее мать и бабушку, свою дочь и жену; я баюкал и воспитывал внучку, она выросла у меня на руках, я люблю ее как отец и как мать одновременно… И потом, у меня ничего больше нет; у других есть какие-то забавы и желания, золото, титулы, множество того, что их радует, а у меня лишь она одна. Это луч солнца, озаряющий мой дом и делающий его менее мрачным, я и умереть не смогу без улыбки Юберты. Верните мне ее господа, я заклинаю вас!

Видя, что окружавшие его люди хранят молчание, старик продолжал:

— Ах, черт побери! Если это правда, если у меня в самом деле похитили внучку!.. Если мою девочку околдовали!.. Если один из этих гнусных распутников заманил ее в свои силки… О! Горе мерзавцу!

— Успокойтесь, папаша Гишар, успокойтесь, — сказал Валентин.

Однако рыбак словно не слышал его слов; в этот миг старик заметил в толпе г-на Батифоля, бросился к нему и с такой силой вцепился в его галстук, что едва не задушил чеканщика.

— Это ты, негодяй, — закричал папаша Горемыка, — это ты, подлый мошенник, отнял у меня внучку… Мне известны все твои козни, только ты способен на подобное гнусное похищение… Отвечай, что ты сделал с ней, или я сейчас раздавлю тебя, как червяка, даже если мне не сносить за это головы!..

— Господин Гишар, я клянусь вам… — пролепетал чеканщик, — отпустите меня… Правосудие… На помощь! Господин Валентин, спасите меня!

Валентин и еще несколько человек с большим трудом вырвали г-на Батифоля из рук старого рыбака.

— Ступайте, ступайте, — сказал ювелир папаше Гишару, — возвращайтесь домой, я провожу вас.

— Домой! Домой! Но ведь там нет моей бедной Беляночки, и я даже не знаю, где она! Как я могу вернуться домой, о Боже! — завопил несчастный старик и принялся рвать на себе волосы.

Большинство гребцов уже ушли, потрясенные этой сценой, которой они никак не ожидали; между тем г-н Батифоль привел в порядок свою одежду, пострадавшую от насильственных действий его соседа, и подошел к рыбаку.

Подобно гребцам, хотя и по другой причине, г-н Батифоль рассчитывал на совершенно иную развязку; страдания папаши Горемыки не могли удовлетворить злопамятного чеканщика, жаждавшего отомстить и прочим участникам этой истории.

— Вы только что обвинили меня в преступлении, — произнес он. — Так вот, я помогу вам отыскать вашу внучку.

— Вы? — переспросил рыбак.

— Да, я; но нельзя терять ни секунды; я знаю, что они ушли минут десять назад и сейчас плывут вниз по течению. Однако плотина закрыта; им придется вытащить лодку на берег и волоком перенести ее на другую сторону шлюза.

Если пойти напрямик, через поле, мы будем у плотины раньше, чем они.

— Пошли! — вскричал старик и бросился в лес. Валентин хотел было его удержать, но папаша Горемыка

был уже далеко, и молодому человеку ничего не оставалось, как последовать за рыбаком.

Господин Батифоль устремился за ними; он был уверен, что Ришар так просто не отдаст свою добычу.

Трое мужчин двинулись через поле, шагая прямо по пашне, перепрыгивая через ямы и перелезая через ограды; они направлялись к тополям Кретея, темневшим на горизонте.

Валентин и Батифоль запыхались; дыхания папаши Горемыки не было слышно, и, тем не менее, он все время опережал своих спутников.

Наконец, они добрались до плотины.

Папаша Горемыка первым достиг цели; он принялся шарить в зарослях камыша, пытаясь увидеть, не примят ли он чем-нибудь тяжелым и не осталось ли на сырой земле следа от киля лодки, которую волочили по ней.

— Может быть, они уже прошли! — предположил г-н Батифоль.

— Нет, — возразил Франсуа Гишар.

— Тихо! — приказал Валентин. — Вот и они.

В самом деле, в нескольких сотнях шагов от них, выше по течению реки, послышался равномерный плеск весел; вслед за этим в ночной тишине послышался сильный и звонкий голос Ришара. Молодой человек пел:

Затем несколько мужских голосов подхватили припев.

— Юберты нет в лодке, Валентин, ее с ними нет, — промолвил папаша Горемыка, в душе которого вновь ожила надежда. — Эх, Бог мой, мы ведь не заглянули в хижину, может быть, Беляночка уже вернулась домой.

— Молчите, — в свою очередь произнес г-н Батифоль.

Молодой человек продолжал:

Однако в этот раз, когда мужской хор повторил последние слова, папаша Горемыка издал глухой стон и опустился на землю, закрыв руками лицо.

Старик узнал голос Юберты, подпевавшей гребцам.

Между тем Ришар затянул третий куплет:

— Безбожники! — прошептал г-н Батифоль. Возмущенный безнравственной песней, он сделал шаг вперед и вышел из кустов, где притаились его спутники. Вероятно, люди, сидевшие в лодке, заметили его темный силуэт, отражавшийся в посеребренной лунным светом воде, так как Ришар немедленно приказал членам своей команды остановиться.

— Кто там? — спросил он.

Папаша Горемыка не шевелился, словно не видя и не слыша того, что происходит вокруг.

— Кто там? — повторил Ришар свой вопрос.

— Мадемуазель Юберта, — ответил Валентин, не обращая внимания на вопрос своего бывшего друга, — мадемуазель Юберта, здесь ваш дедушка; он хотел бы с вами поговорить.

— Дедушка, дедушка! — воскликнула девушка. — Ах, господин Ришар, позвольте мне сойти, я умоляю вас.

— Полный вперед! — вскричал капитан «Чайки», не отвечая на мольбы Юберты. — Мы перепрыгнем через плотину, вместо того чтобы причаливать к берегу. Внимательно следите за маневром и вовремя переходите на корму, когда мы окажемся на стремнине, так чтобы «Чайка» сразу же выпрямилась.

— Господин Ришар, господин Ришар — продолжала просить Юберта, — я же сказала, что хочу видеть дедушку, я хочу вернуться к нему. Господин Ришар, отпустите меня!

— Что вы теряете время, глядя на ее ужимки? — обратился капитан к членам своей команды — Ну же, вперед, тысяча чертей!

— Ришар, вы трус и подлец! — закричал Валентин.

— Эй, вы, красавец-гребец, кто так любит угрожать судом другим, — произнес г-н Батифоль, — сдается мне, что вы сами скоро попадете в его руки.

— Ришар, я заклинаю вас, — снова взмолилась Юберта, — если вы и вправду любите меня, как говорите, позвольте мне вернуться к дедушке. О! Не доводите меня до отчаяния! Боже мой, вы же обещали мне такое неземное счастье, неужели вы хотите, чтобы наша совместная жизнь началась с проклятий бедного старика?

Увидев, что скульптор подал знак Шалламелю и Коротышке удвоить свои усилия, девушка продолжала:

— Если вы не сделаете того, о чем я вас прошу, я сейчас же брошусь в реку!

Капитан «Чайки» сердито выругался, но в то же время с такой силой рванул руль, что судно, находясь всего в нескольких футах от ревущего водопада, развернулось и стало приближаться к берегу.

— Папаша Гишар, — произнес Валентин, которого обуревали самые противоречивые чувства, и тронул старика за плечо, — папаша Гишар, не падайте духом, ваша внучка возвращается.

— Кто возвращается? — спросил старик, расправив плечи. — Неужто вы думаете, что девушка может вот так бросить своего деда, а затем вернуться к нему, как это случается в легкомысленных любовных связях?.. Кто ко мне возвращается? Сойти вниз по тропинке нетрудно, но дороги назад уже не существует. Нет у меня больше внучки; пусть мне больше не говорят о той, которую я любил; память о ней не то, что память о покойных, — она не смягчает боль, а делает ее нестерпимой.

— Дедушка, дедушка, — воскликнула Юберта, выпрыгнув из лодки на берег, — простите меня, я умоляю вас!

— Что вам от меня надо? — вскричал старый рыбак, отталкивая руки девушки, пытавшейся обнять ноги деда, стоя перед ним на коленях. — Что вам от меня надо? Я вас не знаю.

— Вы не знаете меня, Юберту?

— Здесь нет Юберты, я вижу перед собой распутную женщину, которая стала игрушкой в руках негодяев; она предается вместе с ними разврату и распевает постыдные песни. Нет, моя Юберта была благоразумной и чистой девочкой, но Юберты больше нет. Вы — моя внучка? Разве вы посмеете теперь войти в комнату, где умерли ваши мать и бабка, непорочные и святые, как ангелы Господни. Помилуйте! Если бы вы посмели туда войти, потолок рухнул бы на вашу голову.

— О Боже, Боже! — воскликнула несчастная Беляночка, ломая руки от отчаяния.

— Папаша Гишар, — произнес Валентин, — вы слишком суровы к этому ребенку; я не думаю, что Ришар настолько презренный негодяй, и, хотя беда и велика, все еще можно поправить.

— О Ришар, Ришар, — обратилась Юберта к скульптору, умоляюще сложив руки, — вспомните, что вы мне обещали, скажите это моему дедушке.

Однако Ришар не спешил с ответом.

— Этот мнимый мастеровой соблазнил тебя, — продолжал папаша Горемыка, — и, как все распутники, он отомстит тебе за деда, которого ты оскорбила. Прощай!

Старый рыбак собрался было уйти, но Юберта вцепилась в его руки с удвоенной силой, которую придало ей отчаяние.

— Дедушка, дедушка, — просила она, — позвольте мне сопровождать вас, позвольте мне уйти с вами. Я ни в чем не виновата, я еще достойна тех воспоминаний, о которых вы печалитесь!

— Кому ты это докажешь? Нет, прежней девушки больше нет, лишь замужняя женщина может войти в мой дом. Пусть этот человек, опозоривший вас в глазах людей, загладит свою и вашу вину, тогда мои двери будут для вас открыты, тогда я прощу вас, если смогу, а пока даже не переступайте порога моего дома, ибо я первым стану поносить вас, да просите Бога, чтобы я подождал несколько дней, прежде чем проклясть вас.

Произнеся эти слова, старик вырвался из объятий внучки и, поднявшись на крутой берег, стал быстро удаляться.

Юберта лишилась чувств.

Душевные страдания, которые испытывал Валентин, в сочетании с глубоким впечатлением, которое произвела на него эта сцена, казалось, парализовали его волю; он даже не попытался остановить папашу Горемыку и не пошел за ним следом, но, когда Беляночка упала на землю и послышалось, как ее голова с глухим стуком ударилась о траву, он устремился к девушке.

Однако капитан и члены команды «Чайки» опередили его — они пытались поднять ее.

— Что вам надо? — грубо спросил Ришар, когда его бывший друг подошел к Юберте.

— Вы еще спрашиваете?

— Я запрещаю вам прикасаться к моей любовнице.

— К вашей любовнице? Нет, нет, это неправда! Каким бы испорченным вы ни были в моих глазах, вы все же не подвергли бы Юберту такому унижению и не дали бы деду ее проклясть, будь она и в самом деле вашей любовницей.

Ришар лишь расхохотался в ответ; его смеху вторили двое гребцов, а затем к ним присоединился и г-н Батифоль.

— Нет, Юберта вам не любовница, а если это так, то надо быть законченным подлецом, чтобы этим бахвалиться.

— Если вы не умеете ухаживать за женщинами, это еще не значит, что вы можете грубить мужчинам, — с наигранным спокойствием произнес скульптор.

— Ришар, ради всего святого, что еще осталось для тебя на земле, скажи мне: эта женщина — твоя любовница?

— Когда девушка бросает папашу, чтобы последовать за юношей, весьма вероятно, что этих молодых людей связывают какие-то тайные узы. Впрочем, Валентин, если ты предпочитаешь и дальше тешить себя подобными иллюзиями, я охотно предоставлю тебе это право.

— Вера спасла немало мужей, — вставил Шалламель.

— И у этого господина есть все задатки, чтобы стать таким мужем, — добавил Коротышка.

Валентин не удостоил насмешников ответом; он испытывал невыносимую боль — его сердце было разбито, и последняя надежда покинула его, но, подобно всем людям с закаленной душой, молодой человек не утратил хладнокровия даже под непосильным бременем горя.

— Ришар, — произнес Валентин окрепшим, но все еще дрожащим от волнения голосом, — Ришар, ты воспользовался юностью и наивностью этой девочки, тут уж ничего не поделаешь, но ведь в глубине души ты порядочный человек и, стало быть, обесчестив Юберту, ты не станешь обрекать ее на гибель.

— Я последую твоему совету, Валентин, ты же мастер давать советы, когда сам можешь извлечь из них выгоду!

— Ты женишься на этой девушке, — сказал Валентин, пропустив слова Ришара мимо ушей.

— Да, тебе будет выгодно, если Юберта выйдет замуж за твоего друга.

— Ты женишься на ней, потому что это справедливо; ты дашь мне слово, не так ли?

— Нам не к спеху; мы с Юбертой подумаем об этом, когда состаримся.

— Ты немедленно женишься на ней.

— Вот как! Ты даже не оставишь мне времени побриться? Кто же может заставить меня на ней жениться?

— Я.

— А если я откажусь?

— Я убью тебя, Ришар, — ответил Валентин тихим голосом, в котором, тем не менее, слышался свист клинка, рассекающего воздух.

— Ах-ах! — воскликнул скульптор, все больше оживлявшийся, по мере того как его друг становился спокойным и сдержанным. — Похоже, ты бесишься от неразделенной любви. Ты бросаешь мне вызов, и, поскольку я не хочу, чтобы ты хотя бы на миг подумал, что я испугался пустых угроз такого сосунка, как ты, я его принимаю.

— Значит, до завтра.

— Да, до завтра.

И Ришар взял Юберту на руки, собираясь отнести ее в шлюпку.

Но Валентин выхватил из рук Шалламеля цепь, с помощью которой тот удерживал судно, и мощным ударом ноги оттолкнул его от берега.

«Чайка» немного покружила на месте, пока ее не подхватило течение; она нехотя покорилась его силе, а затем ускорила ход, понеслась как стрела, на миг показалась среди широкой пелены, которую образовывала падающая в шлюз вода, и вместе с ней провалилась в бездну — от прелестной шхуны не осталось ничего, кроме нескольких обломков рангоута, качавшихся на волне.

И тут из темноты послышался громкий вопль Ришара:

— Валентин, я тоже клянусь, что завтра убью тебя!

— Пусть будет так, — прокричал в ответ Валентин, — до завтра осталось недолго ждать, но все это время я, как и ты, буду рядом с Юбертой и узнаю, правда ли то, что ты мне сказал.

— А это мы сейчас посмотрим, — насмешливо произнес молодой человек и тут же устремился в поле; несмотря на обременявшую его ношу, он мчался столь стремительно, что последовавший за ним Валентин вскоре потерял его в темноте из виду.

XVIII. КОМНАТА ВАЛЕНТИНА

Ночью Валентин обошел весь полуостров; он стучался в двери всех здешних кабачков, но так и не нашел Ришара, и никто не смог сказать ему, по какой дороге ушел его бывший друг.

Злоключения, преследовавшие молодого ювелира на протяжении суток в результате подлого обмана капитана погибшей «Чайки», а также после похищения Юберты, оставили след на его одежде — она была забрызгана грязью, пропитана водой и порвана колючим кустарником. Мучительная боль, терзавшая душу Валентина, отражалась на его лице, но в его хилом с виду теле жил необычайно стойкий дух: придя к выводу, что скульптор несомненно воспользовался судном одного из своих приятелей, чтобы добраться до города, он решил не ждать, когда начнут ходить экипажи, и мужественно двинулся в путь пешком.

Между тем стало светать; на горизонте, над окаймляющими город холмами показались красновато-серые полосы; вскоре молодой человек вышел на чрезвычайно длинную дорогу, которая тянется от Венсена до заставы Трона.

Валентин ускорил и без того быстрый шаг — он считал делом чести оказаться дома прежде, чем там появятся Ришар и его секунданты; слова, с которыми скульптор принял вызов ювелира, продолжали звучать в его ушах набатом и несли ему утешение; в этих словах были сосредоточены все помыслы Валентина, и на них основывались все его надежды; он был вправе рассчитывать, что его бывший друг сдержит свое обещание, так как знал, что Ришар храбр, ведь они бок о бок сражались на баррикадах во время Июльской революции.

Вот почему он не пошел в свою мастерскую, а провел весь день на улице Сен-Сабена, ожидая Ришара. Охваченный лихорадочным нетерпением, Валентин не мог усидеть на месте — он расхаживал по комнате быстрым шагом, то открывал, то закрывал окно и вздрагивал при каждом звуке дверного колокольчика.