III

По шуму, раздававшемуся в замке, граф де Фуа догадался, что к нему приехал кто-то из соседних сеньоров. И действительно, дверь отворилась и вошел сир Реймон де Корасс в сопровождении пажа и двух оруженосцев. Это был один из самых верных вассалов и самых старых друзей графа, живший в замке неподалеку от Ортеза, всего в семи или восьми льё. Помимо соседства и феодальных отношений, их связывал еще один общий великий интерес: граф Гастон Феб занимался астрологией, а сир Реймон, как говорили, открыл такие тайны в этой науке, каких никто больше не знал.

Граф де Фуа принял барона де Корасса как старого друга, чьи посещения были привычны и всегда желанны; но на этот раз соседи не могли поговорить ни о делах, ни о науке, потому что вслед за оруженосцами вошли дворяне, постоянно обедавшие за столом графа. За обедом говорили о делах, занимающих всех, и между прочим о большой войне, что началась между двумя Иоаннами — Жуаном I, португальским королем, и Хуаном I, кастильским королем (почему она началась, читатель скоро узнает).

У короля Португалии Педру было два сына: законный, под именем Фернанду I вступивший на трон после отца и бастард по имени Жуан, получивший по воле своего брата положение гроссмейстера ордена Дария. Так как у Фернанду I не было потомков мужского пола, он выдал свою дочь Беатрису за Хуана I, короля Кастилии, надеясь, что португальский трон перейдет в руки внука, который родится от этого брака, или, за отсутствием внука, в руки зятя. Но прежде чем сделать распоряжения о наследстве, король Фернанду занялся приведением в порядок дел в своем королевстве. Как он действовал, мы сейчас расскажем.

Министром в королевстве был один знатный португалец, дон Жуан Андейру; он провел год 1375-й в Англии и приобрел там благосклонность графа Кембриджского, а вернувшись, получил от короля тайное поручение чрезвычайной важности, а именно: добиться от лондонского двора заключения союза Англии с Португалией против всех врагов, мавров или христиан, которые могли бы задумать нападение на Португалию. Андейру выполнил поручение успешно и в 1380 году вернулся в Лиссабон; но король Фернанду, по скрытности своего характера боявшийся, как бы не разгадали тайн его политики, сделал вид, что Андейру у него в немилости, и приказал заточить его в башне своего замка Эстремозш. В этот замок король нередко приезжал навещать своего министра вместе с королевой, Элеонорой Теллес, а иногда посылал туда королеву и одну. Эти частые и чересчур задушевные визиты привели к тому, что в сердце Андейру расцвела преступная любовь и фаворит короля стал любовником королевы.

Когда в скором времени должны были подписать договор с Англией, король выпустил Андейру из заключения и послал его в Лондон, куда тот прибыл со всеми полномочиями и успешно закончил переговоры. После того Андейру вернулся опять в Лиссабон и дон Фернанду сделал вид, что забыл прежнее неудовольствие и возвращает Андейру свою благосклонность (которой его на самом деле никогда и не лишал), а затем дал ему новое поручение: договориться с королем Кастилии о браке своей дочери Беатрисы. И это задание было выполнено к полному удовольствию короля, так что фаворит, продвигаемый королевой, не видел предела своему благополучию. Он получил звание графа и гранда Португалии, а затем стал заниматься государственными делами наряду с королем.

Так все шло, как вдруг неожиданно король Фернанду скончался.

Тогда король Кастилии Хуан I пожелал воспользоваться теми правами на Португалию, которые давало ему его супружество с Беатрисой, дочерью дона Фернанду; но ненависть португальцев к кастильцам была чрезвычайно велика, и едва Жуан, незаконнорожденный брат покойного короля, показал, что готов сопротивляться, как все гранды королевства объединились вокруг него. Эта поддержка позволила ему возмечтать о троне; так как королева опорочила себя уже не скрываемой любовью к министру, Жуан однажды вошел к ней в сопровождении двадцати пяти воинов и, застав у нее Андейру, убил его ударом кинжала, хотя королева защищала его как могла и даже заслоняла собой. Затем он воспользовался первыми минутами всеобщего возмущения после гибели фаворита, чтобы изгнать королеву из страны.

Элеонора Теллес отправилась в Кастилию, ко двору Хуана I, и нашла у этого короля поддержку и помощь, поскольку их интересы совпадали. Будущий узурпатор, уже названный регентом королевства, сумел, когда Кастилия стала вооружаться против Португалии, добиться того, что собравшиеся в Коимбре представители сословий единогласно решили отдать ему корону, не считаясь с правами Беатрисы и кастильского потомства.

Таково было положение дел, и обе армии уже противостояли друг другу (причем французы поддерживали Кастилию, англичане же — Португалию), когда сир Реймон де Корасс приехал в гости к графу де Фуа, как мы уже начали рассказывать.

Поскольку Ивен был в кастильской армии, а после смерти юного Гастона он остался единственным сыном графа, ясно, что гости в ожидании ужина подробно обсуждали последние события и предстоящие в самом скором времени сражения.

Когда пробил час ужина, двери раскрылись. Двенадцать слуг с факелами в руках шагали впереди и, войдя в залу, стали за спинами гостей, освещая им стол.

Гости без всякого стеснения отдали честь вкусным кушаньям, ведь граф Гастон принуждал себя скрывать свое горе, чтобы не омрачать настроение пирующих за его столом. Застолье проходило под звуки музыки, как это было обычно: граф любил музыку и поощрял своих служителей, склонных к пению рондо и виреле. Ему подавали множество закусок, никогда прежде не виданных и привезенных из-за моря, и кушаний, приготовленных его искусным поваром, а он, едва попробовав, передавал их на столы своих рыцарей и оруженосцев. Наконец, около часа ночи, он встал из-за стола и, отдав распоряжение отвести каждого из гостей в назначенные ему комнаты, поднялся в свои апартаменты в сопровождении своего соседа и друга, сира Реймона де Корасса, и четырех слуг с факелами.

Как только они вошли в комнату, где горел светильник и стояла чаша в меру подогретого гипокраса, граф запер дверь, чтобы никто его не потревожил, и усадил сира де Корасса по одну сторону стола, а сам сел по другую.

— Теперь, когда мы одни и ничьи нескромные уши не могут подслушать нас, скажите мне, мой любезный сир и друг, какие вести получены из Испании?

— Пока известно совсем немного, монсеньер. Кастильцы и португальцы встретились вчера в сражении под Альжубаротой; бой начался в два часа дня и закончился только в девять вечера. Кастильцы потерпели поражение; убиты родственники короля дон Хуан и дон Фернандо Кастильский, а также французский посол Жан де Ри.

— А что Ивен, — спросил после недолгого замешательства граф Гастон Феб, — он участвовал в этом бою?

— Да, участвовал, монсеньер, — отвечал сир де Корасс, — и держался как мужественный рыцарь, в чьем сердце течет благородная кровь, хотя в гербе его — повернутый влево шлем и левая перевязь.

— И какова же была воля Божья? Что с ним стало? — спросил с тревогой граф.

— Он был легко ранен, монсеньер, и вместе с остатками разбитой французско-кастильской армии отступил в город Сантарен.

— Не знаете ли вы каких-нибудь подробностей об этом сражении? — продолжал спрашивать граф де Фуа, избавленный от смертельной тревоги и мысленно благодаривший Бога, который сохранил ему наследника, в ком текла его кровь.

— Как же, знаю — отозвался сир де Корасс, — и охотно поделюсь ими, если вам, монсеньер, это угодно.

— Говорите же, — сказал граф.

— Позавчера, в пятницу, — продолжал сир де Корасс, — в восьмом часу утра, король Кастилии, находившийся в Сантарене, узнал, что англичане и португальцы с королем Жуаном во главе вышли из Лиссабона и направляются навстречу кастильцам. Эта новость сразу стала известна в войсках; кастильцы, гасконцы и французы очень обрадовались этому, и не только потому, что большинство из них были храбрыми рыцарями, но и потому, что они весьма полагались на свое превосходство: их число втрое превышает силы противника. Король Кастилии тут же послал глашатаев по всему городу Сантарену, где размещены были его силы, объявить, что в субботу утром все пешие и конные воины, как только король прикажет, должны быть готовы выступить против врага.

В назначенный час затрубили трубы и рога; кастильский король, причастившись и получив благословение архиепископа Герина Пражского, надел крест, спускавшийся ему на грудь; все рыцари последовали его примеру, словно отправлялись воевать в Святую землю; затем все вскочили на коней и в стройном порядке отправились к месту боя; впереди всех был мессир Реньо де Лимузен, маршал армии. Он выслал вперед троих гонцов, которые должны были выяснить численность и расположение воинов противника. Эти три гонца были Педро Фернандо де Медина со стороны кастильцев, мессир Гийом де Мондиньи со стороны французов, рыцарь Бертран де Бареж от гасконцев.

Король Португалии со своей стороны послал трех разведчиков с такими же поручениями. Из них двое были англичане, а один португалец. Англичан звали Джеймс Хартлбери и Филипп Брадстон, имя португальца было Фернанду душ Риуш. У всех были прекрасные кони, все они были храбрые дворяне и опытные воины. Они быстро вырвались так далеко вперед, что, поднявшись на небольшой холм, смогли увидеть перед собой за деревьями всю испанскую армию.

Они немедленно повернули назад и помчались к португальскому королю (он шел пешком вместе с войском) и доложили ему: «Государь король, мы были так далеко, что видели все войско противника. Знайте же, что враги идут в прекрасном порядке, а число их, насколько мы можем судить, не менее тридцати тысяч человек».

«Скачут ли они все вместе?» — спросил король.

«Нет, государь, — отвечали гонцы. — Они разделены на два отряда».

«Вы понимаете, господа, что битва может произойти сегодня, — сказал король. — Давайте же посоветуемся, что нам предстоит делать в этих обстоятельствах».

Тут же образовался совет, в котором, кроме короля, мессира Харстеля, мессира Нортбери, мессира Хартлбери, вошло еще несколько самых опытных и храбрых рыцарей. Положение оказалось трудным. Противник был вчетверо сильнее, однако португальцы не желали отступать. Тогда англичане, обратившись к опыту битвы при Креси, высказали такое предложение:

«Раз враг превосходит нас числом, надо найти такое место, где было бы много изгородей и кустов, а затем укрепить его так, чтобы состязаться с нами было труднее, чем если бы мы были на открытом пространстве».

Король отвечал:

«Это разумно. Пусть будет сделано, как вы сказали».

Португальцы остановились неподалеку от селения Альжубарота и там собрали все запасы, снаряжение и обоз, потому что решили вернуться туда вечером на ночлег, независимо от того, произойдет сражение или нет. В четверти льё от этого селения находится аббатство, куда ходят на богослужение жители Альжубароты и соседних деревень.

Монастырская церковь стоит со стороны дороги, почти на вершине холма, склоны которого покрыты большими деревьями, а также множеством изгородей и кустов; именно такой ретраншемент и требовался португальскому войску. Обнаружив его, они решили сражаться здесь и сразу начали валить деревья и укладывать их поперек дорог, чтобы не было прохода вражеским коням. Свободной оставили лишь одну дорогу, а по обе ее стороны, за деревьями и кустами, разместили арбалетчиков и лучников. Основной корпус составляли воины, вооруженные мечами. Король расположился в монастыре как в крепости и стал ожидать врага.

— Клянусь моей душой, — прервал рассказчика граф де Фуа, — вы говорите обо всем так, словно были там и видели своими глазами.

— Однако я там не был, — отвечал сир де Корасс.

— Тогда это просто чудо, — задумчиво произнес граф. — Но продолжайте же.

— Когда король убедился, что португальцы хорошо укрепились в прекрасном, удачно выбранном месте и могут долго отстаивать его и справиться с врагами, как бы много их ни было, он обратился к своим рыцарям со следующими словами:

«Славные сеньоры, мы пришли туда, откуда бежать нельзя: бегство было бы гибельным. Лиссабон от нас слишком далеко, а трое преследователей способны убить двенадцать убегающих. Вместо того чтобы думать об отступлении — оно невозможно, — представьте себе, что, если победа будет на нашей стороне (а с Божьей помощью так оно и будет), нас прославят как людей честных и о нас станут говорить везде, куда только проникнут вести о нашей победе. Вспомните, что вы сделали меня королем лишь несколько дней тому назад, и потому тем более требуется вам упорство и мужество, чтобы защищать меня; во мне вы можете быть уверены: пока эта секира в моих руках, я буду рубить ею непрестанно, если же она сломается, я не отступлю из-за этого, но схвачу другую и покажу, что в состоянии защищать и сберечь корону Португалии; я заявляю это и друзьям и врагам, ибо имею право на эту корону как наследник монсеньера моего брата».

Выслушав эти слова, один из португальцев отвечал от имени всех, понимавших язык, на котором они были произнесены:

«Государь король, спасибо вам от имени всех, потому что вы говорили с нами убедительно и доверительно. Вы можете рассчитывать на нас: что бы ни случилось, мы покинем выбранное нами место или мертвыми, или победителями. Станьте только повыше, чтобы все могли видеть и слышать вас, потому что не все видели и не все слышали вас. И затем, если среди нас найдется кто-нибудь, кому страшно вступить в бой, разрешите ему удалиться и пусть он уйдет, потому что один трус может лишить мужества две дюжины храбрецов».

«Хорошо, — отвечал король, — я сделаю так, как вы говорите».

И он тут же выбрал двух португальских рыцарей и поручил им пройти по всем рядам воинов и спросить, нет ли среди них кого-нибудь, кто не хочет участвовать в сражении. Эти рыцари вернулись к королю и доложили, что среди восьми тысяч воинов, которых они обошли, не нашлось ни одного, кто слаб духом.

«Все к лучшему», — сказал король.

В это время кастильские, гасконские и французские разведчики незаметно пробрались к месту укрепления португальцев и увидели, как подготовились к бою их противники. Вернувшись к своему королю, они сказали ему:

«Государь, мы видели португальцев. Насколько мы можем судить, их там от восьми до десяти тысяч. Возможно, они успели узнать о наших силах, потому что отступили к церкви Альжубароты, расположенной на холме, и укрепились там. Их легко будет найти тому, кто хочет этого».

Король Кастилии тоже собрал свой совет, как немного ранее сделал это король Португалии, и обратился прежде всего к французским баронам и рыцарям, спрашивая, что они считают нужным делать.

«Государь король, — отвечал по-испански мессир Реньо де Лимузен (он говорил на этом языке как на своем родном, потому что много лет прожил в Кастилии), — по моему мнению, следует напасть на врагов немедленно, иначе они могут, узнав, как нас много, отступить под покровом ночи; к тому же завтра могут набежать со всех сторон местные жители, которые ненавидят вас как кастильцев, а нас как французов, и увеличить ряды противника, так что их станет больше, чем нас. Итак, я советую вам, государь король, раз вы знаете, где противник, приказать готовиться к бою, и мы пойдем сражаться, пока все наши люди полны пыла и готовности победить».

«Я сделаю так, как вы мне советуете, — сказал король. — Если среди вас есть воины, желающие получить звание рыцаря, пусть они выйдут из рядов, подойдут ко мне и я дам им это звание в честь Господа Бога и святого Георгия».

Из рядов вышли мессир Бертран де Бареж, мессир Пьер де Баланс, мессир Жофруа де Партене и мессир Ивен де Фуа, ваш сын; король своей рукой посвятил их всех в рыцари.

Тогда к королю подошли сир де Линьяк, гасконец, и сир Гийом де Мондиньи, француз; оба были в полном вооружении, только сняли свои шлемы.

«Государь король, — сказали ему они, — мы происходим из чужих и далеких стран и пришли сюда, не думая ни о какой награде, а лишь стремясь завоевать честь и славу, ибо мы опытны и умелы в боевых делах. Угодно ли вам будет оказать нам милость и разрешить пойти в бой в самой первой атаке?»

«Я вам это разрешаю, — сказал король, — во имя Господа и монсеньера святого Иакова».

Тогда среди кастильцев раздался ропот:

«Смотрите, смотрите, как наш король доверяется французам и гасконцам: они первыми пойдут в бой, а нас так мало уважают, что даже и не зовут в первую атаку. Что ж, пусть они воюют по-своему, а мы будем воевать по-своему».

Такой ропот слышался повсюду, и потому шестеро знатных кастильцев приблизились к королю и один из них сказал за всех:

«Благороднейший государь, по разным явным признакам видно, что мы сегодня столкнемся с нашими врагами. Просим Бога даровать вам победу, как все мы хотим! Однако, прежде чем вступить в бой, мы хотели бы услышать от вас самого, с кем вам угодно быть в сражении, с нами, вашими верными подданными, или с чужаками, французами и гасконцами».

«Славные сеньоры, — отвечал король, — я действительно даровал право первой атаки французским рыцарям и воинам, чтобы оказать им честь, но вам я предоставляю свою особу, чтобы вы охраняли меня, так как у вас есть на то право».

«Так мы и сделаем, монсеньер, — отвечали они, — и останемся верны вам до смерти!»

Таким образом и вышло, что король остался со своими подданными, а первую стычку с неприятелем должен был возглавить мессир Реньо де Лимузен.

Когда все было решено, войско отправилось в путь и авангард подошел к церкви Альжубароты ко времени вечерни. В авангарде было две тысячи копий; увидев португальцев, воины сблизились и построились как опытные бойцы. Они ехали шагом, пока не оказались на расстоянии полета стрелы от укреплений. Тогда они подняли копья наперевес и, твердо держась в седле, пустили коней в галоп. Приблизившись к временному лагерю, умело укрепленному англичанами, они вступили в жестокую борьбу; английские лучники и арбалетчики забросали их таким множеством стрел, что кони французов и гасконцев поднимались на дыбы, метались в стороны от боли, сталкивались и опрокидывали друг друга. Те, кому удалось все же добраться до входа в укрепление, наталкивались там на английских воинов, вооруженных копьями с остриями из бордоской стали, самой прочной и надежной, какая только бывает, и заточенными так остро, что они пронзали насквозь щиты, панцири и тела. Первые же удары свалили сира де Жиака, которого взяли в плен, отняв его баннере, и мессира Жана де Ри, французского посла, который хотел участвовать в первой стычке, хотя ему было шестьдесят восемь лет; и это было не по их вине, не потому, что им не хватало храбрости, но потому, что в лошадей их попало столько стрел, что животные, обессилев, упали, можно сказать, под всадниками. Тут португальцы оценили разумность совета своих союзников, выигрывавших почти все свои победы благодаря подобной тактике. Это придало им и храбрости и подвижности. Во главе их сражался, как он и обещал, король Португалии; перед ним развевалось его знамя; под ним был мощный конь, увешанный оружием. При каждом новом броске французов и гасконцев он первый бросался им навстречу со словами: «За Богоматерь Португальскую! Вперед, мои храбрые воины! Мы их всех захватим, чтоб мне света не видеть! Пропустите их сюда, чем больше их соберется, тем больше мы захватим!»

И действительно, почти все противники, что скакали по оставленной незагражденной дороге, либо погибли, либо попали в плен, ведь король мужественно ободрял своих людей, а они со своей стороны мужественно поддерживали его.

Вот тут испанцы поступили так, как говорили перед боем: предоставили всю тяжесть сражения французам и гасконцам, за что их впоследствии жестоко упрекали. Ведь всего в одном льё от места стычки находился король и с ним двадцать тысяч кастильцев, и они могли бы, если бы атаковали португальцев с другой стороны, изменить ход сражения. Но они, напротив, держались смирно, говоря:

«Эти французы и гасконцы так хвастливы и надменны! Они хотели, чтобы им досталась вся слава сражения, пусть и завоевывают ее как знают, мы им мешать не станем!»

Итак, испанцы предоставили французам сражаться до пяти часов, не оказав им никакой помощи, и к тому часу те все были уже либо в плену, либо ранены, либо убиты. Король догадывался о том, что происходит, и хотел выступить вперед, но ему говорили:

«Монсеньер, это ни к чему; французские и гасконские рыцари поразили ваших врагов».

«Пусть так, — говорил король, — но надо идти вперед».

А они делали сотню шагов и опять останавливались, и невозможно было заставить их двигаться дальше.

Наконец к кастильскому королю пробился гонец с криком:

«Государь король, двигайтесь вперед, во имя вашей короны! Сражение под Альжубаротой идет плохо. Авангард почти весь погиб или в плену; у погибших одна надежда — на Бога, а у взятых в плен — на вас. Поймите это, государь король, скачите же скорее!»

Услышав эту весть, король Кастилии понял, что его обманывали. Он пустил своего коня в галоп, не слушая, что ему пытались возразить, и помчался к Альжубароте призывая:

«Скачите вперед, поднимите знамена! Во имя Бога и святого Георгия! Скорее! На помощь, на помощь!»

Но было уже поздно, солнце садилось, и те кастильцы, которым не хотелось спешить, чтобы успеть спасти французских рыцарей, отдающих жизнь за Кастилию, советовали подождать до завтра, поскольку уже наступает ночь. Король, однако, не желал ничего слушать и мчался вперед, а тем, кто уговаривал его вернуться, отвечал:

«Что же, мы дадим нашим уставшим врагам возможность отдохнуть и набраться свежих сил? Тот, кто советует это, не дорожит моей честью!»

И вот португальцы, полагавшие, что сегодня они кончили сражаться, увидели, что битва только начинается. К ним приближался король Кастилии с двадцатью тысячами воинов; исход боя был неясен: второй раз предстояло положиться на Божью волю. Оглянувшись, они увидели, что на руках у них тысячи две пленных, и подумали, что, если враги будут нападать спереди, а пленные в это время поднимутся сзади, сражение может быть проиграно в один момент. Королю пришлось принять жестокое решение, но необходимости противиться было невозможно. Был отдан приказ, чтобы каждый рыцарь предал смерти своих пленников.

Тогда началась уже не битва, а бойня. Никто из пленных не избежал смерти, как бы благороден, мужествен, знатен или богат он ни был. Рыцари, бароны, оруженосцы — все были убиты без жалости и сострадания. Ни мольбы, ни выкуп никого не могли спасти, ведь от исполнения приказа зависела жизнь убивавших. Когда некоторые португальцы хотели защитить тех своих пленных, с кем они уже договорились о сумме выкупа, англичане, особенно настаивавшие на этой мере, вырывали у них пленных из рук, говоря, что лучше жить, чем быть убитыми, и что в бою никто не может полагаться на слово врага. Фруассар пишет, что это было ужасно нерасчетливо: в тот субботний вечер португальцы лишили жизни столько пленных, что могли бы получить за них не меньше четырехсот тысяч франков.

Едва покончив с работой палачей, португальцы должны были вновь взяться за солдатский труд. Они как раз вовремя избавились от опасности сзади. Спереди к ним приближался на полном скаку кастильский король со всем своим войском, с развевающимися знаменами, на конях, одетых в броню подобно их седокам. Португальцы придерживались прежнего боевого порядка, поставив лучников и арбалетчиков по обе стороны дороги, лишенной заграждений, а в конце ее разместив испытанных воинов и самых смелых рыцарей под командой самого короля. От стрел кастильское войско пострадало меньше, чем французы, потому что его кони были укрыты броней. Итак, испанцы, воодушевленные надеждой на победу, прорвались в лагерь португальцев с криками «Кастилия! Кастилия!».

Они не знали исхода первой битвы, не знали о последовавшей за ней резне и полагали, что пленные воспользуются нападением, чтобы взбунтоваться и вступить в борьбу. В этом они ошибались: пленные уже были мертвы, они не могли ни дать помощи, ни принять ее.

Новый поток нападавших бился копьями и секирами, а лучники и арбалетчики с обеих сторон дороги осыпали их дождем стрел. Тогда-то король Португалии сдержал данное им слово: два раза он менял копье, два раза — меч и два раза — секиру. Испанцы поразились тому, что не видят никаких следов авангарда и ничего не слышат о нем, словно он разлетелся дымом.

Трижды их отбрасывали от укреплений, и трижды они бросались снова в атаку. Наконец король Португальский соскочил с коня и потребовал булаву. Ею он поразил дона Гомеса де Мендосу и гроссмейстера ордена Калатравы с братом, так что, когда опустилась ночь, испанцы были третий раз отброшены к подножию Альжубаротского холма.

Тогда король Кастильский и узнал о судьбе авангарда: что он целиком уничтожен, что погиб и его маршал Реньо де Лимузен, что не осталось в живых никого из славных французских рыцарей, приехавших помогать испанцам. И он увидел, что его люди бегут со всех сторон, а португальцы катятся на них подобно лавине. Самые преданные королю люди, окружавшие его, сказали ему: «Монсеньер, вам надо уйти отсюда: уже поздно, ваши люди бегут со всех сторон, каждый стремится спастись, фортуна сегодня против вас, в другой раз вам больше повезет, а теперь, монсеньер, удалитесь отсюда скорее, вот уже подходят португальцы».

Королю подвели свежего коня, на которого в тот день еще никто не садился; это был арабский жеребец, легкий и быстрый как ветер. Король вскочил в седло, пришпорил коня и вернулся в Сантарен, оставив на поле боя десять тысяч лучших рыцарей Франции и Кастилии. Да примет Господь милостиво их души!

Всю ночь португальцы и англичане не снимали доспехов, а на рассвете португальский король разослал во все стороны разведчиков, чтобы выяснить, что стало с противниками. Но все они вернулись, ничего не узнав: то прекрасное войско распалось и исчезло, словно испарилось.

Вот, господин граф, — заключил сир де Корасс, — то, что я могу рассказать вам о сражении под Альжубаротой; вы можете считать это сообщение достоверным.

— Но, любезный сир и сосед, — сказал граф, — вы говорите, что это сражение произошло вчера.

— Да, вчера, оно началось в час вечерни, монсеньер.

— А сколько же льё отсюда до Альжубароты?

— Кастильских льё примерно двести пятьдесят, если счет вести по прямой линии — словно Бог дал людям птичьи крылья.

— И сегодня утром вы уже знали во всех подробностях то, что рассказали мне сейчас?