Глава 7

НОЧЬ 24 АВГУСТА 1572 ГОДА

Когда Ла Моль и Коконнас закончили свой скудный ужин, – скудный, ибо в гостинице «Путеводная звезда» куры жарились только на вывеске, – Коконнас повернул на одной ножке свой стул, вытянул ноги, оперся локтем о стол и, допивая последний стакан вина, спросил:

– Господин де Ла Моль, хотите сейчас же лечь спать?

– По правде говоря, поспать мне очень хочется, сударь, – ведь ночью за мной могут прийти.

– И за мной тоже, – сказал Коконнас, – но я думаю, что лучше нам не ложиться и не заставлять ждать тех, кто пришлет за нами, а попросить карты и поиграть. Таким образом, когда за нами придут, мы будем готовы.

– Я с удовольствием принял бы ваше предложение, сударь, но для игры у меня слишком мало денег: в моем кошельке едва ли наберется сто экю золотом, и это – все мое богатство. С ним я должен теперь устраивать свою судьбу.

– Сто экю золотом! – воскликнул Коконнас. – И вы еще жалуетесь, черт побери! У меня, сударь, всего-навсего шесть.

– Да будет вам! – возразил Ла Моль. – Я видел, как вы вынимали из кармана кошелек: он был не то что полон, а, можно сказать, битком набит.

– А-а! Эти деньги пойдут в уплату давнишнего долга одному старому Другу моего отца, – сказал Коконнас, – как я подозреваю, такому же гугеноту, как и вы. Да, тут сто нобилей с розой, – продолжал Коконнас, хлопнув себя по карману, – но эти нобили принадлежат Меркандону; моя же личная собственность состоит, как я сказал, из шести экю.

– Что же это за игра?

– Вот потому-то я и хочу играть. Кроме того, мне пришла в голову мысль.

– Какая?

– Мы оба приехали в Париж с одной и той же целью.

– Да.

– У каждого из нас есть могущественный покровитель.

– Да.

– Вы рассчитываете на своего так же, как я на моего?

– Да.

– Вот мне и пришла в голову мысль сперва сыграть на деньги, а потом на первую благостыню, которую получим от двора или от возлюбленной...

– В самом деле, здорово придумано! – со смехом заметил Ла Моль. – Но, признаюсь, я не такой страстный игрок, чтобы рисковать моей судьбой, играя в карты или в кости, – ведь первая благостыня, которую мы с вами получим, вероятно, определит течение всей нашей жизни.

– Хорошо! Оставим первую благостыню от двора и будем играть на первую благостыню от возлюбленной.

– Есть одно препятствие, – возразил Ла Моль.

– А именно?

– У меня нет возлюбленной.

– У меня тоже нет, но я собираюсь скоро обзавестись ею. Слава Богу, мы с вами не так скроены, чтобы страдать от недостатка в женщинах.

– Вы-то, господин де Коконнас, конечно, не будете терпеть в них недостатка, а я не так уж твердо верю в мою звезду любви и боюсь обокрасть вас, поставив свой заклад против вашего. Давайте играть на шесть экю, а если вы, к несчастью, их проиграете и захотите продолжать игру, то ведь вы дворянин, и ваше слово ценится на вес золота.

– Отлично! Вот это разговор! – воскликнул Коконнас. – Вы совершенно правы, сударь, слово дворянина ценится на вес золота, особливо если этот дворянин пользуется доверием двора. А потому считайте, что я не слишком рискую, играя с вами на первую благостыню, которую наверняка получу.

– Да, вы-то можете проиграть ее, но я не могу ее выиграть – ведь я служу королю Наваррскому и ничего не могу получить от герцога де Гиза.

– Ага, нечестивец! Я сразу тебя почуял, – пробурчал хозяин, начищая старый шлем, и, прервав работу, перекрестился.

– Вот как, – сказал Коконнас, тасуя карты, принесенные слугой, – стало быть, вы...

– Что я?

– Протестант.

– Я?

– Да, вы.

– Ну, предположим, что это так, – усмехнувшись, сказал Ла Моль. – Вы что-нибудь имеете против нас?

– О, слава Богу – нет. Мне все равно. Я всей душой ненавижу гугенотскую мораль, но не питаю ни малейшей ненависти к гугенотам, а кроме того, они теперь в чести.

– Чему доказательством служит аркебузный выстрел в господина адмирала, – с улыбкой заметил Ла Моль. – Не доиграемся ли и мы до выстрелов?

– Как вам будет угодно, – отвечал Коконнас, – мне лишь бы играть, а на что – все равно.

– Ну что ж, давайте играть, – сказал Ла Моль, взяв и разобрав свои карты.

– Да, играйте и притом играйте смело: ведь если даже я проиграю сто экю против ста ваших, завтра же утром я найду, чем вам заплатить.

– Стало быть, счастье придет к вам во сне?

– Нет, я пойду искать его.

– Куда же это? Скажите мне, и я пойду с вами!

– В Лувр.

– Разве вы пойдете туда ночью?

– Да, ночью я получу личную аудиенцию у великого герцога де Гиза.

Когда Коконнас объявил, что пойдет за деньгами в Лувр, Ла Юрьер бросил чистить каску, встал за стулом Ла Моля так, что его мог видеть один Коконнас, и начал делать ему знаки, но пьемонтец не замечал их, поглощенный игрой и разговором.

– Да это просто чудо! – сказал Ла Моль. – Вы были правы, когда сказали, что мы родились под одной звездой. У меня тоже свидание в Лувре ночью, только не с герцогом де Гизом, а с королем Наваррским.

– А вы знаете пароль?

– Да.

– А сигнал для сбора?

– Нет.

– Ну, а я знаю. Мой пароль...

С этими словами пьемонтец поднял голову, и в тот же миг Ла Юрьер сделал ему знак до такой степени выразительный, что дворянин сразу осекся, остолбенев от этой мимики гораздо больше, чем от потери ставки в три экю. Заметив удивление, возникшее на лице партнера, Ла Моль обернулся, но не увидел никого, кроме хозяина, стоявшего позади него, скрестив руки на груди, и в том самом шлеме, который он чистил минуту назад.

– Что с вами? – спросил Ла Моль Коконнаса. Коконнас переводил взгляд с хозяина на партнера и ничего ему не ответил, так как не знал, что нужно ответить, несмотря на то, что Ла Юрьер усердно подавал ему новые знаки.

Ла Юрьер смекнул, что должен прийти к нему на помощь.

– Дело в том, – быстро заговорил он, – что я сам любитель играть в карты, вот я и подошел взглянуть на ваш ход, благодаря которому вы выиграли, а граф вдруг увидал на голове простого горожанина боевой шлем, ну и удивился.

– Действительно, хороша фигура! – воскликнул Ла Моль, заливаясь смехом.

– Эх, сударь! – заметил Ла Юрьер, отлично разыгрывая добродушие и пожимая плечами и делая вид, что сознает свое полное ничтожество. – Конечно, наш брат не из породы храбрецов, и нет у нас настоящей выправки. Это вам, бравым дворянам, хорошо сверкать золочеными касками да тонкими рапирами, а наше дело – отбыть свое время в карауле.

– Так, так! – сказал Ла Моль, тасуя карты. – А разве вы ходите в караул?

– Да, граф, приходится! Я ведь сержант одного из отрядов городской милиции.

Сказавши это, Ла Юрьер, пока Ла Моль сдавал карты, удалился, приложив палец к губам и таким способом предупредив совершенно растерявшегося Коконнаса, чтобы он не проболтался.

Необходимость быть настороже привела к тому, что Коконнас проиграл и вторую ставку так же быстро, как и первую.

– Ну вот и все ваши шесть экю! Хотите отыграться в счет ваших будущих благ?

– С большим удовольствием, – ответил Коконнас.

– Но прежде чем продолжать игру, я напомню вам: ведь вы говорили, что у вас назначено свидание с герцогом де Гизом?

Коконнас посмотрел в сторону кухни и увидал огромные глаза Ла Юрьера, который делал ему все тот же знак.

– Да, – сказал Коконнас, – но теперь еще не время. А впрочем, поговорим лучше о вас, господин де Ла Моль.

– А по-моему, дорогой господин де Коконнас, поговорим лучше об игре, а то, если не ошибаюсь, я сейчас выиграл у вас еще шесть экю.

– А ведь правда, черт побери!.. Мне всегда говорили, что гугенотам везет в игре, и мне страх как захотелось стать гугенотом, черт меня подери!

Глаза Ла Юрьера загорелись, как угли, но Коконнас, всецело занятый игрой, этого не заметил.

– Переходите к нам, граф, переходите, – сказал Ла Моль, – и хотя желание стать гугенотом пришло к вам путем весьма своеобразным, вы будете хорошо приняты у нас.

Коконнас почесал за ухом.

– Будь я уверен, что счастье в игре зависит от этого, то ручаюсь вам... ведь я в конце концов не так уж сильно привержен к мессе, а раз и король не столь уж привержен к ней .

– А кроме того, это прекрасное исповедание: оно так просто, так чисто! – подхватил Ла Моль.

– И к тому же оно в моде, – продолжал Коконнас, – да еще приносит счастье в игре: ведь, черт меня подери, все тузы у вас, а между тем я слежу за вами с тех пор, как мы взяли карты в руки: вы играете честно, не передергиваете... Стало быть, дело в протестантской вере...

– Вы задолжали мне еще шесть экю, – спокойно заметил Ла Моль.

– Ах, как сильно вы меня искушаете! – сказал Коконнас, – И если ночью я останусь недоволен герцогом де Гизом...

– Что тогда?

– Тогда я завтра же попрошу вас представить меня королю Наваррскому, и будьте покойны: уж если я стану гугенотом, то большим, чем Лютер, Кальвин, Меланхтон и все реформаторы вместе взятые.

– Те! Вы поссоритесь с нашим хозяином, – сказал Ла Моль.

– Да, верно, – согласился Коконнас, взглянув в сторону кухни. – Нет, он нас не слышит, он сейчас очень занят.

– А что он делает? – спросил Ла Моль, который не мог видеть хозяина со своего места.

– Он разговаривает с... Черт подери! Это он!

– Кто – он?

– Да та ночная птица, с которой он разговаривал, когда мы подъехали к гостинице, – человек в желтом камзоле и в плаще цвета древесного гриба. Черт побери! Как он увлекся! Эй! Ла Юрьер! Уж не занимаетесь ли вы политикой? Признавайтесь!

Но на этот раз Ла Юрьер ответил таким энергичным, таким повелительным жестом, что Коконнас, несмотря на свое пристрастие к раскрашенным картонкам, встал и пошел к нему.

– Что с вами? – спросил Ла Моль.

– Вам вина, граф? – спросил Ла Юрьер, хватая Коконнаса за руку. – Сейчас подадут. Грегуар! Вина господам!

Потом прошептал Коконнасу на ухо:

– Молчите! Молчите, или смерть вам! И спровадьте куда-нибудь вашего товарища.

Ла Юрьер был так бледен, а желтый человек так мрачен, что Коконнас почувствовал дрожь во всем теле и, обернувшись к Ла Молю, сказал:

– Дорогой господин де Ла Моль, прошу извинить меня: я в один присест проиграл пятьдесят экю. Мне сегодня не везет, и я боюсь зарваться.

– Отлично, отлично, сударь, как вам угодно, – отвечал Ла Моль. – Кроме того, я не откажусь прилечь на минуту. Ла Юрьер!

– Что угодно, ваше сиятельство?

– Разбудите меня, если за мной придут от короля Наваррского. Я лягу не раздеваясь, чтобы в любую минуту быть готовым.

– Я последую вашему примеру, – заявил Коконнас, – а чтобы его светлости не ждать меня ни минуты, я сделаю себе значок. Ла Юрьер, дайте мне ножницы и белой бумаги.

– Грегуар! – крикнул Ла Юрьер. – Белой бумаги для письма и ножницы, чтобы сделать конверт!

«Ого! – сказал себе пьемонтец:

– Честное слово, здесь готовится нечто из ряда вон выходящее».

– Спокойной ночи, господин де Коконнас! – сказал Ла Моль. – А вы, милейший хозяин, будьте любезны, проводите меня в мою комнату. Желаю вам успеха, мой новый друг!

И Ла Моль, сопровождаемый Ла Юрьером, исчез из виду на винтовой лестнице. Тогда таинственный человек схватил Коконнаса за локоть, подтащил к себе и торопливо заговорил:

– Сударь, сто раз вы чуть не выдали тайну, от которой зависит судьба королевства! Благодарение Богу, вы вовремя прикусили язык. Еще одно слово, и я пристрелил бы вас из аркебузы. К счастью, теперь мы одни, так слушайте.

– Но кто вы такой, как вы смеете говорить со мной таким повелительным тоном? – спросил Коконнас.

– Вы слышали о де Морвеле?

– Убийце адмирала?

– И капитана де Муи.

– Да, конечно.

– Так вот, де Морвель – это я.

– Ого-го! – произнес Коконнас.

– Слушайте же.

– Черт побери! Конечно, слушаю.

– Те! – прошипел де Морвель и приложил палец к губам.

Коконнас прислушался.

В ту же минуту они услышали, что хозяин захлопнул дверь какой-то комнаты, запер дверь в коридоре на засов и подбежал к собеседникам.

Он подал стул Коконнасу и стул Морвелю, взял третий себе и сказал:

– Господин де Морвель, все заперто, можете говорить.

На Сен-Жермен-Л'Осеруа пробило одиннадцать часов вечера. Морвель считал один за другим удары, дрожащие звуки которых зловеще раздавались в ночи, и, когда последний удар замер в воздухе, сказал, обращаясь к Коконнасу, ощетинившемуся при виде предосторожностей, которые принимали эти два человека:

– Сударь, вы добрый католик?

– Я думаю! – отвечал Коконнас.

– Сударь, – продолжал Морвель, – вы преданы королю?

– Душой и телом. Я считаю, что вы, сударь, оскорбляете меня, задавая мне подобный вопрос.

– Не будем ссориться из-за этого; вы пойдете с нами?

– Куда?

– Это не имеет значения. Предоставьте себя в наше распоряжение. От этого зависит ваше благосостояние, а быть может, и ваша жизнь.

– Предупреждаю вас, что в полночь у меня будет дело в Лувре.

– Туда-то мы и пойдем.

– Меня ждет герцог де Гиз.

– Нас тоже.

– Но у меня особый пароль для входа, – продолжал Коконнас, несколько уязвленный тем, что ему приходится делить честь аудиенции у герцога с де Морвелем и Ла Юрьером.

– У нас тоже.

– Но у меня особый опознавательный знак! Морвель улыбнулся, вытащил из-за пазухи пригоршню крестов из белой материи, один дал Ла Юрьеру, один Коконнасу, один взял себе. Ла Юрьер прикрепил свой к шлему, а Морвель к шляпе.

– Вот как! – удивился Коконнас. – Значит, и свидание, и пароль, и знак – для всех?

– Да, лучше сказать – для всех добрых католиков.

– Стало быть, в Лувре – торжество, королевский пир, – воскликнул Коконнас. – И на него не хотят пускать этих собак-гугенотов?.. Здорово! Отлично! Превосходно!! Довольно с них, покрасовались!

– Да, в Лувре торжество, королевский пир, в котором будут участвовать и гугеноты. – ответил Морвель. – Больше того – они-то и будут героями дня, они-то и заплатят за пир, так что если вы хотите быть с нами, мы начнем с того, что пойдем и пригласим их вождя, их поборника, их Гедеона[7], как они его называют.

– Адмирала? – воскликнул Коконнас.

– Да, старика Гаспара, по которому я промахнулся, как дурак, хотя стрелял из аркебузы самого короля.

– Вот почему, дорогой дворянин, я чистил свой шлем, вострил шпагу и точил ножи, – проскрежетал Ла Юрьер, нарядившийся военным.

Коконнас вздрогнул и стал бледен, как смерть, начиная понимать, в чем дело.

– Как?.. Это правда? – воскликнул он. – Так это торжество, этот пир... означают... что мы...

– Вы очень недогадливы, сударь, – сказал Морвель, – сейчас видно, что вам в отличие от нас не надоела наглость этих еретиков.

– Стало быть, вы решили пойти к адмиралу и... – начал Коконнас.

Морвель улыбнулся и подвел Коконнаса к окну.

– Взгляните туда. – сказал он, – видите в конце улицы, на маленькой площади за церковью, людей, которые бесшумно выстраиваются в темноте?

– Да.

– У всех этих людей на шляпе такой же белый крест, как у Ла Юрьера, у вас и у меня.

– И что же?

– А то, что это рота швейцарцев из западных кантонов под командованием Токено, а вам известно, что эти господа из западных кантонов – друзья-приятели короля.

– Ого-го! – произнес Коконнас.

– Теперь смотрите: вон там, по набережной, скачет отряд кавалеристов; вы узнаете командира?

– Как же я могу узнать его? – спросил взволнованный Коконнас. – Ведь я приехал в Париж только сегодня вечером!

– Это тот самый человек, с которым вы должны увидеться в полночь в Лувре. Там он и будет ждать вас.

– Так это герцог де Гиз?

– Он самый. А сопровождают его бывший купеческий старшина Марсель и теперешний старшина Шорон. Оба держат наготове отряды горожан. А вот по нашей улице идет командир нашего квартала; смотрите хорошенько, что он будет делать.

– Он стучит во все двери. А что такое на дверях, в которые он стучит?

– Белый крест, молодой человек, такой же крест, как у нас на шляпах. Прежде, бывало, люди предоставляли Богу отмечать своих; теперь мы стали вежливее и избавляем Его от этого труда.

– Да, куда он ни постучит, всюду отворяется дверь и выходят вооруженные горожане.

– Он постучится и к нам, и мы тоже выйдем.

– Но поднимать на ноги столько народа, чтобы убить одного старика гугенота, это... черт побери! Это позор! Это достойно душегубов, а не солдат! – воскликнул Коконнас.

– Молодой человек, – отвечал Морвель, – если вам неохота возиться со стариками, вы можете выбрать себе молодых. Тут найдется дело на любой вкус. Если вы презираете кинжалы, можете поработать шпагой: ведь гугеноты не такие люди, чтобы покорно дали себя перерезать, и к тому же, как вам известно, все они, и старые и молодые, очень живучи.

– Так вы собираетесь перебить их всех?! – вскричал Коконнас.

– Всех.

– По приказу короля?

– Короля и герцога де Гиза.

– И когда же?

– Как только ударят в набат на колокольне Сен-Жермен-Л'Осеруа.

– Ах, вот почему этот милый немец, служащий у герцога Гиза... как бишь его зовут?

– Господин Бэм.

– Верно... Вот почему он мне сказал, чтобы я бежал в Лувр с первым ударом набата.

– Вы, стало быть, видели Бэма?

– И видел, и говорил с ним.

– Где?

– В Лувре. Он-то и провел меня туда и сказал пароль, который...

– Взгляните.

– Черт побери! Да, это он!

– Хотите поговорить с ним?

– С превеликим удовольствием, клянусь душой! Морвель тихонько отворил окно. В самом деле, это был Бэм и с ним человек двадцать горожан.

– «Гиз и Лотарингия»! – произнес Морвель. Бэм обернулся и, сообразив, что обращаются к нему, подошел.

– А-а, это фы, каспатин де Морфель.

– Да, я; кого вы ищете?

– Я ищу гостиниц «Путефодный звезда», чтоп предупредить некий каспатин де Гогоннас.

– Я здесь, господин Бэм! – отозвался молодой человек.

– А-а! Карашо! Отшень карашо!.. Фы готов?

– Да. Что надо делать?

– Што фам будет сказать каспатин де Морфель. Он топрый католик.

– Слышите? – спросил Морвель.

– Да, – ответил Коконнас. – А куда идете вы, господин Бэм?

– Я? – со смехом ответил вопросом на вопрос Бэм.

– Да, вы.

– Я иду скасать словешко атмиралу.

– Скажите ему, на всякий случай, два, – посоветовал Морвель, – и если он встанет после первого, то уж не встанет после второго.

– Бутте покоен, каспатин де Морфель, бутте покоен и дрессируйте мне карашо этот молодой шелофек.

– Да, да, не беспокойтесь, все Коконнасы по природе хорошие охотничьи собаки и чуткие ищейки.

– Прошшайте.

– Идите.

– А фы?

– Начинайте охоту, а мы подоспеем к дележу добычи.

Бэм отошел, и Морвель затворил окно.

– Слышите, молодой человек? – спросил Морвель. – Если у вас есть личный враг, то, даже если он и не совсем гугенот, занесите его в свой список – между другими пройдет и он.

Коконнас, ошеломленный тем, что видел и слышал, посматривал то на хозяина, принимавшего грозные позы, то на Морвеля, который спокойно вынимал из кармана какую-то бумагу.

– Вот мой список, – сказал Морвель, – триста человек. Пусть каждый добрый католик сделает в эту ночь десятую долю той работы, какую сделаю я, и завтра во всем королевстве не останется ни одного еретика.

– Те! – произнес Ла Юрьер.

– Что такое? – в один голос спросили Коконнас и Морвель.

На Сен-Жермен-Л'Осеруа раздался первый удар набата.

– Сигнал! – воскликнул Морвель. – Стало быть, часы спешат? Мне сказали, что все начнется в полночь... Что ж, тем лучше! Для славы Бога и короля лучше, чтобы часы не отставали, а спешили.

И в самом деле послышались зловещие удары колокола. Вскоре грянул и первый ружейный выстрел, и почти сейчас же свет нескольких факелов вспыхнул молнией на улице Арбр-сек.

Коконнас стер рукой пот со лба.

– Началось, пошли! – крикнул Морвель.

– Одну минуту, одну минуту! – заговорил хозяин. – Прежде чем отправиться в поход, мы должны обезопасить свои квартиры, как говорят на войне. Я не хочу, чтобы зарезали мою жену и детей, пока меня не будет дома: здесь остается гугенот.

– Ла Моль?! – воскликнул Коконнас, отшатнувшись.

– Да! Нечестивец попал в пасть к волку.

– Как? Вы нападете на вашего постояльца? – спросил Коконнас.

– Для этого-то я и оттачивал рапиру.

– Ну, ну! – произнес пьемонтец, хмуря брови.

– До сих пор я резал только кроликов, уток да цыплят, – сказал почтенный трактирщик. – А как убивают людей, я понятия не имею. Вот я и поупражняюсь на постояльце. Коли я сделаю это неуклюже, то, по крайности, некому будет смеяться надо мной.

– Черт побери! Это жестоко! – вознегодовал Коконнас. – Господин де Ла Моль – мой товарищ. Господин де Ла Моль со мной ужинал. Господин де Ла Моль играл со мной в карты!

– Но господин де Ла Моль – еретик, – вмешался Морвель. – Господин де Ла Моль обречен, и если его не убьем мы, его убьют другие.

– Не говоря уже о том, что он выиграл у вас пятьдесят экю, – добавил хозяин.

– Верно, – ответил Коконнас, – но выиграл честно, я в этом уверен.

– Честно или не честно, а платить придется. А вот ежели я убью его – вы будете квиты.

– Ну, ну, господа, поторапливайтесь! – прикрикнул Морвель. – Стреляйте из аркебузы, колите его рапирой, стукните молотком или каминной доской – чем угодно, только давайте покончим с ним поскорее, если хотим исполнить наше обещание и вовремя прийти к адмиралу на помощь герцогу де Гизу.

Коконнас тяжело вздохнул.

– Я бегу к нему, – сказал Ла Юрьер, – подождите меня.

– Черт побери! – воскликнул Коконнас. – Он еще причинит страдания бедному мальчику, а может быть, и обворует его! Я пойду, чтобы в случае чего прикончить его сразу и не дать его обворовать.

С этим благородным намерением Коконнас бросился по лестнице вслед за Ла Юрьером и быстро догнал его, так как Ла Юрьер, поднимаясь по лестнице, начал раздумывать, а следовательно, замедлил шаг.

В ту самую минуту, когда он и следовавший за ним Коконнас подходили к двери в комнату Ла Моля, на улице раздались выстрелы и тотчас они услышали, как Ла Моль соскочил с кровати и под его ногами заскрипели половицы.

– Черт! – проворчал встревоженный Ла Юрьер. – Видать, он проснулся.

– Похоже на то, – ответил Коконнас.

– Он будет защищаться?

– Он вполне способен на это. А знаете, Ла Юрьер, забавная будет штука, если он вас убьет.

– Гм! Гм! – хмыкнул Ла Юрьер.

Но, ощущая в руках добрую аркебузу, он набрался духа и сильным ударом ноги распахнул дверь.

Тут они увидели, что Ла Моль без шляпы, но совсем одетый, стоит, загородившись кроватью, со шпагой в зубах и с пистолетами в руках.

– Ого-го! – произнес Коконнас, раздувая ноздри, как хищное животное, почуявшее кровь. – Дело-то становится занятным, Ла Юрьер. Ну, что же вы? Вперед!

– А-а! Стало быть, меня хотят убить! – сверкая глазами, крикнул Ла Моль. – Так это ты, мерзавец?

Вместо ответа Ла Юрьер приложил аркебузу к плечу и прицелился в молодого человека. Но Ла Моль увидел это, и в тот момент, когда раздался выстрел, он упал на колени, и пуля пролетела у него над головой.

– Ко мне, ко мне, господин де Коконнас! – крикнул Ла Моль.

– Ко мне, ко мне, господин де Морвель! – кричал Ла Юрьер.

– Честное слово, господин де Ла Моль, – ответил Коконнас, – все, что я могу сделать в этом случае, это не трогать вас. По-видимому, сегодня ночью избивают всех гугенотов именем короля. Выпутывайтесь сами, как знаете.

– А-а! Предатели! Убийцы! Вот как! Ну, подождите!

И Ла Моль, прицелившись, спустил курок одного из своих пистолетов. Ла Юрьер, не спускавший с него глаз, успел отскочить в сторону, но Коконнас, не ожидавший такого ответа, остался стоять на месте, и пуля задела ему плечо.

– Черт побери! – крикнул он, заскрежетав зубами. – Принимаю вызов; померяемся силами, раз ты этого хочешь!

И, обнажив рапиру, он бросился на Ла Моля. Будь они один на один, Ла Моль, конечно, принял бы вызов, но за спиной Коконнаса стоял Ла Юрьер, перезаряжавший аркебузу, а, кроме того, на зов трактирщика уже спешил Морвель, взбегавший по лестнице, перешагивая через несколько ступенек. Поэтому Ла Моль бросился в соседнюю комнату и запер за собой дверь на задвижку.