Когда по приказанию Изидора и по просьбе Себастьена лакей пошел узнать о докторе Жильбере, тот был у короля.
      Спустя полчаса Жильбер вышел. Король все больше ему доверял: он всей душой тянулся к Жильберу, зная его преданность.
      Едва он вышел, как лакей сообщил ему о том, что его ожидают в приемной королевы.
      Он прошел по коридору; вдруг в нескольких шагах от него отворилась и затворилась боковая дверь, выпустив молодого человека, который, видимо, плохо знал расположение комнат и потому никак не мог решиться, куда ему пойти: налево или направо.
      Молодой человек увидел Жильбера и стал ждать, когда тот подойдет к нему, чтобы спросить дорогу Внезапно Жильбер замер: свет кенкета падал прямо на лицо молодому человеку.
      – Господин Изидор де Шарни?. – воскликнул Жильбер.
      – Доктор Жильбер!. – отвечал Изидор.
      – Это вы меня спрашивали?
      – Совершенно верно.., да, доктор, я.., и еще один человек…
      – Кто же?..
      – Один человек, – продолжал Изидор, – с которым вам будет приятно встретиться.
      – Не будет ли с моей стороны нескромностью узнать, кто это?
      – Нет! Однако с моей стороны было бы жестоко заставлять вас ждать! Идемте., вернее, проводите меня в ту часть приемных королевы, которая называется зеленой гостиной.
      – Могу поклясться, – со смехом заметил Жильбер, что я не лучше вас разбираюсь в топографии дворцов, особливо в Тюильри, впрочем, я все-таки попытаюсь быть вашим проводником.
      Жильбер пошел вперед и скоро нащупал и толкнул какую-то дверь. Она выходила в зеленую гостиную Гостиная была пуста.
      Изидор огляделся и кликнул дворецкого Однако во дворце все еще царила суматоха, и вопреки всем правилам этикета дворецкого в приемной не было.
      – Давайте немного подождем, – предложил Жильбер, – этот человек не должен был далеко уйти, а пока, сударь, если можно, скажите мне, пожалуйста, кто хотел меня видеть?
      Изидор с беспокойством озирался по сторонам.
      – Вы не догадываетесь? – спросил он.
      – Нет.
      – Я встретил этого человека на дороге, он очень беспокоился, что с вами произошло несчастье, и шел в Париж пешком.., я посадил его позади себя на коня и привез сюда.
      – Уж не о Питу ли вы говорите?
      – Нет, доктор, я имею в виду вашего сына, Себастьена.
      – Себастьена!.. – вскричал Жильбер. – Да где же он? И он торопливо обшарил взглядом каждый уголок большой гостиной.
      – Он был здесь; он обещал меня подождать. Верно, дворецкий, которому я его поручил, не хотел оставлять его одного и увел с собой В эту минуту вошел дворецкий. Он был один.
      – Что сталось с молодым человеком, которого я оставив здесь? – спросил Изидор.
      – С каким молодым человеком? – переспросил дворецкий.
      Жильбер прекрасно умел владеть собой. Его начала бить дрожь, однако усилием воли он взял себя в руки.
      Он подошел к дворецкому.
      – О Господи! – прошептал барон де Шарни, чувствуя, как в душе его зашевелилось беспокойство.
      – Ну, ну, сударь, – не теряя хладнокровия, проговорил Жильбер, – постарайтесь вспомнить.., это мальчик.., мой сын.., он совсем не знает Парижа и если, не дай Бог, он вышел из дворца, то, не зная города, он рискует потеряться.
      – Мальчик? – переспросил лакей, входя в гостиную.
      – Да, мальчик, почти юноша.
      – Лет пятнадцати?
      – Да, да!
      – Я видел, как он бежал по коридору за дамой, вышедшей от ее величества.
      – Не знаете ли вы, кто была эта дама?
      – Нет, у нее была опущена на лицо вуаль.
      – А что она делала?
      – Мне показалось, что она убегала, а мальчик пытался ее догнать и кричал: «Сударыня!» – Давайте спустимся вниз, – предложил Жильбер, – привратник нам скажет, выходил ли он на улицу.
      Изидор и Жильбер пошли тем же коридором, по которому час тому назад прошла Андре, преследуемая Себастьеном.
      Они подошли к двери, выходившей во двор Принцев, и стали расспрашивать привратника.
      – Да, я видел женщину, она шла так быстро, будто за ней гнались, – отвечал тот. – За ней бежал мальчик. Она села в карету, мальчик бросился следом и подбежал к дверце.
      – Что было дальше? – спросил Жильбер.
      – Дама втащила мальчика в карету, расцеловала его, дала кучеру адрес, захлопнула дверь, и карета укатила.
      – Вы запомнили адрес? – с беспокойством спросил Жильбер.
      – Да, запомнил: «Улица Кок-Эрон, номер девять, первые ворота со стороны улицы Платриер». Жильбер вздрогнул.
      – Да ведь там живет моя невестка, графиня де Шарни! – заметил Изидор.
      – Это – рок! – прошептал Жильбер. В те времена люди были слишком философски настроены, чтобы сказать попросту: «Это – судьба!» Потом он едва слышно прибавил:
      – Должно быть, он ее узнал.
      – Ну что ж, – молвил Изидор, – едемте к графине де Шарни Жильбер понимал, в какое положение он может поставить Андре, если явится к ней с братом ее мужа.
      – Сударь! – молвил он. – С той минуты, как мой сын оказался у графини де Шарни, ему ничто не угрожает. Я имею честь быть с ней знакомым и полагаю, что вместо того, чтобы сопровождать меня туда, вам бы лучше отправиться в путь. Судя по тому, что я узнал от короля, я могу предположить, что именно вас посылают в Турин.
      – Да, сударь.
      – Позвольте вас поблагодарить за то, что вы сделали для Себастьена; а теперь не теряйте времени и отправляйтесь в путь.
      – Доктор! А как же…
      – Раз отец мальчика говорит вам, что оснований для опасений нет, можете ехать. Где бы теперь ни находился Себастьен, у графини де Шарни или в другом месте, можете не беспокоиться: мой сын отыщется.
      – Ну, раз вы так хотите…
      – Я прошу вас об этом.
      Изидор подал Жильберу руку, тот пожал ее с сердечностью, обычно ему не свойственной, когда ему приходилось иметь дело с аристократами. Изидор возвратился во дворец, а Жильбер дошел до площади Карусели, пошел по улице Шартр, пересек площадь Пале-Рояля, двинулся вдоль улицы Сент-Оноре, и, затерявшись на минуту в лабиринте маленьких улочек, ведущих к Центральному рынку, он, наконец, оказался на перекрестке двух улиц.
      Это были улицы Платриер и Кок-Эрон.
      С обеими этими улицами у Жильбера были связаны страшные воспоминания; не раз случалось, что, оказываясь на том самом месте, где он находился сейчас, он чувствовал, как бешено начинало колотиться его сердце; он будто сомневался, по какой из этих двух улиц ему пойти, и, наконец, решительно зашагал по улице Платриер.
      Дом Андре, тот самый дом номер девять, был ему хорошо знаком; итак, он не остановился у этого дома не потому, что боялся ошибиться. Нет, было ясно: он ищет предлог, чтобы проникнуть в этот дом, а не придумав предлога, он пытается найти способ пробраться внутрь.
      Он толкнул дверь, чтобы убедиться, не осталась ли она незапертой, как это иногда случается будто нарочно в такие минуты, когда человек оказывается в затруднительном положении; дверь была заперта.
      Он пошел вдоль стены.
      Стена имела десять футов в высоту.
      Такая высота была ему не в диковину; однако он решил поискать какую-нибудь тележку, забытую торговцем у стены; встав на эту тележку, он мог бы без труда вскарабкаться наверх.
      Будучи проворным и сильным, он легко мог бы спрыгнуть вниз.
      Но никакой тележки он не нашел.
      Значит, и внутрь проникнуть никак невозможно.
      Он подошел к двери, протянул руку к молотку и приготовился было постучать, однако, покачав головой, бесшумно выпустил молоток из рук Очевидно, ему в голову пришла какая-то новая мысль, заставившая его вновь обрести потерянную было надежду.
      – Это вполне возможно! – пробормотал он.
      Он снова поднялся к улице Платриер и свернул на нее.
      Он на ходу с сожалением взглянул на фонтан, где шестнадцать лет назад он не раз запивал дешевую черствую горбушку, пожертвованную щедрой Терезой или гостеприимным Руссо.
      Руссо умер, Тереза – тоже, сам он стал взрослым, обрел признание, славу, состояние. Но стал ли он от этого счастливее, спокойнее, разве его терзали, как теперь, сомнения в те времена, когда, сгорая от безумной страсти, он черпал воду в фонтане?
      Он продолжал путь Наконец он уверенно остановился перед входной дверью, верхняя часть которой была забрана решеткой.
      Видимо, он достиг цели.
      Однако он с минуту постоял, привалившись к стене: то ли нахлынувшие воспоминания слишком сильно на него подействовали, то ли он боялся, что вместо спасения за этой дверью кроется разочарование.
      Но вот он решился и, проведя рукой по двери, с выражением неописуемой радости нащупал в небольшом отверстии шнурок, при помощи которого эта дверь отпиралась в дневные часы.
      Жильбер помнил, что жильцы иногда забывали втянуть этот шнурок внутрь, и когда он задерживался по вечерам и украдкой возвращался в мансарду, занимаемую им у Руссо, он пользовался этой забывчивостью, чтобы войти в дом и добраться до своей постели.
      Было похоже, что в доме, как и раньше, жили люди слишком бедные, чтобы бояться воров: прежняя беззаботность послужила причиной и объяснением былой забывчивости.
      Жильбер дернул шнур. Дверь отворилась, и он очутился в темном сыром подъезде, в конце которого находилась скользкая и липкая лестница, похожая на свернувшуюся кольцами и приподнявшую голову змею. Жильбер бесшумно притворил за собой дверь и ощупью двинулся по лестнице.
      Пройдя ступеней двадцать, он замер.
      Слабый свет, сочившийся сквозь грязный витраж, свидетельствовал о том, что в этом месте в стене было окно, и хоть на дворе уже была ночь, на улице было светлее, нежели в этом подъезде.
      Несмотря на слой грязи, покрывавшей стекло, сквозь него можно было различить звезды.
      Жильбер нащупал небольшую задвижку, отпер окно и тем же путем, каким он уже дважды до этого спускался в сад, пробрался вниз.
      Несмотря на то, что прошло уже пятнадцать лет, сад все это время словно стоял у Жильбера перед глазами, и потому, едва оказавшись внизу, он сейчас же узнал и деревья, и куртины, и поросший виноградом угол дома, у которого садовник оставлял лестницу.
      Он не знал, заперты ли бывают к этому времени двери; он не знал, жил ли граф де Шарни вместе со своей супругой в этом особняке, а если там не было графа де Шарни, то были ли в доме слуги или камеристка.
      Решившись во что бы то ни стало отыскать Себастьена, он подумал про себя, что рискнет поставить Андре в неловкое положение только в самом крайнем случае, попытавшись прежде всего увидеться с ней наедине.
      Первое испытание ждало его на крыльце: он нажал на ручку двери, дверь поддалась.
      Он предположил, что, раз дверь не заперта, Андре, должно быть, не одна.
      Только очень сильное волнение может заставить женщину, которая живет в особняке одна, забыть запереть дверь.
      Он тихонько потянул дверь на себя, радуясь при мысли о том, что этот вход, остававшийся его последней надеждой, оказался ему доступен.
      Он спустился по ступенькам крыльца и поспешил заглянуть сквозь решетчатый ставень, который пятнадцать лет назад распахнулся под рукой Андре и стукнул его по лбу в ту самую ночь, когда, зажав в руке полученные от Бальзамо сто тысяч экю, он пришел предложить свою руку самолюбивой гордячке.
      Этот ставень прикрывал окно гостиной. Комната была освещена.
      Однако на окнах были занавески, и сквозь них ничего невозможно было разглядеть. Жильбер продолжал обход.
      Вдруг ему почудилось, что на земле и деревьях подрагивает слабый свет, падающий из отворенного окна.
      Это отворенное окно находилось в спальне; он узнал это окно: именно через него он украл того самого ребенка, которого теперь разыскивал.
      Он отступил, выходя из света, который отбрасывало окно, в надежде что-нибудь увидеть, оставаясь незамеченным.
      Подойдя к окну настолько, чтобы получить возможность заглянуть внутрь комнаты, он прежде всего увидел дверь в гостиную, потом – кровать.
      На кровати недвижно лежала непричесанная, умирающая женщина; глухие гортанные звуки, похожие на предсмертные хрипы, рвались из ее груди, прерываемые время от времени криками и рыданиями.
      Жильбер медленно приблизился, по-прежнему избегая круг света, в который он не решался ступить, опасаясь быть увиденным.
      Наконец он прижался бледным лицом к стеклу. У Жильбера не оставалось больше сомнений: эта женщина была Андре, и Андре была одна.
      Как же Андре могла оказаться одна? Почему Андре плакала?
      Об этом Жильбер мог узнать только от нее самой. Тогда он бесшумно влез в окно и оказался у нее за спиной в ту минуту, когда магнетическое притяжение, к котором Андре была столь чувствительна, заставило ее обернуться.
      Два врага встретились еще раз!

      При виде Жильбера Андре испытала не только сильнейший ужас, но и непреодолимое отвращение.
      Для нее Жильбер-американец, друг Вашингтона и Лафайета, облагороженный научными занятиями и талантом, по-прежнему оставался Жилыбером-ничтожеством, грязным гномиком, затерявшимся в чащах Трианона.
      А Жильбер испытывал к Андре, несмотря на ее презрение, оскорбления, гонения, не ту страстную любовь, заставившую его юношей совершить преступление, но сильный и глубокий интерес, благодаря которому он был способен оказать ей любую услугу, даже если бы за это ему пришлось заплатить собственной жизнью.
      Будучи наделен от природы здравым смыслом, обладая непреложным чувством справедливости, появившимся у него благодаря полученному им образованию, Жильбер понимал, что во всех несчастьях Андре повинен он: он ничего не будет ей должен только после того, как сможет доставить ей счастье, равноценное принесенному им несчастью.
      В чем же и каким образом Жильбер мог благотворно повлиять на будущее Андре?
      Этого-то как раз он и не мог понять.
      Увидев эту женщину вновь во власти столь сильного отчаяния, нового отчаяния, он почувствовал, как в сердце его проснулось сострадание к ее великой беде.
      И вместо того, чтобы немедленно воспользоваться гипнозом, силу которого он однажды уже имел случай на ней испытать, он попытался ласково заговорить с ней, – а если Андре, как всегда, восстанет, то никогда не поздно будет прибегнуть к этой мере – магнетическому воздействию.
      Вот почему Андре, подпавшая вначале под действие гипноза, почувствовала, как, мало-помалу подчиняясь его воле, мы бы даже сказали – почти с разрешения Жильбера, – гипноз улетучивается, словно утренний туман, позволяя окинуть взглядом убегающую даль.
      Она заговорила первой.
      – Что вам угодно, сударь? – спросила она. – Как вы здесь очутились? Каким образом вы сюда проникли?
      – Каким образом я сюда проник, графиня? – переспросил Жильбер. – Тем же, каким я проникал сюда раньше Можете быть покойны – никто не узнает о том, что я был здесь. Зачем я пришел? Я пришел забрать у вас сокровище, которое вам не нужно и которое для меня дороже жизни, – моего сына… Чего я от вас хочу? Я хочу, чтобы вы сказали, где мой сын, которого вы увлекли за собой, увезли в своей карете и доставили сюда.
      – Вы спрашиваете, где он? – спросила Андре.
      – Откуда же я знаю?.. Он сбежал от меня… Вы ведь научили его ненавидеть свою мать!
      – Свою мать? Разве вы мать его?
      – О! – вскрикнула Андре. – Он видит, как мне больно, он слышал мои рыдания, наслаждался моим отчаянием и еще спрашивает, мать ли я своему сыну!
      – Итак, вы не знаете, где он?
      – Я же вам говорю, что он сбежал; он был в этой самой комнате, а когда я вошла в надежде застать его здесь, я увидела, что окно распахнуто, а комната пуста.
      – Боже мой! – вскричал Жильбер. – Куда же он мог пойти?.. Бедный мальчик совсем не знает Парижа, а сейчас уже за полночь!..
      – Вы думаете, с ним случилось несчастье? – воскликнула Андре.
      – Это мы сейчас узнаем, – отвечал Жильбер, – и вы сами мне в этом поможете.
      Он протянул к Андре руки.
      – Сударь! Сударь! – вскрикнула та, отступая в надежде избежать магнетического воздействия.
      – Графиня! – отвечал Жильбер. – Ничего не бойтесь! Я всего-навсего буду расспрашивать мать о судьбе ее сына. Вы для меня святы!
      Андре вздохнула и упала в кресло с именем Себастьена на устах.
      – Усните! – приказал Жильбер. – Усните и постарайтесь увидеть сердцем!
      – Я сплю, – отвечала Андре.
      – Должен ли я употребить всю силу моей воли, графиня, – спросил Жильбер, – или вы согласны отвечать по собственному желанию.
      – Будете ли вы еще говорить моему сыну, что я ему не мать?
      – Это зависит от обстоятельств… Вы его любите?
      – Он еще спрашивает, люблю ли я своего сына, плоть от моей плоти!.. О да! Я его люблю, и люблю страстно!
      – Значит, вы ему мать, так же как я – его отец, потому что вы любите его, как я сам.
      – Ах! – с облегчением вздохнула Андре.
      – Итак, вы готовы отвечать добровольно?
      – А вы позволите мне с ним еще раз увидеться, когда найдете его?
      – Не я ли вам только что сказал, что вы в такой же степени мать ему, как я – его отец?.. Вы любите своего сына, графиня, – вы с ним увидитесь.
      – Благодарю вас! – несказанно обрадовавшись и захлопав в ладоши, отвечала Андре. – Можете меня спрашивать, я все вижу… Вот только…
      – Что?
      – Проследите за ним с той самой минуты, как он ушел из дворца, чтобы я была совершенно уверена в том, что не потеряю его след.
      – Будь по-вашему. Где он вас увидел?
      – В зеленой гостиной.
      – Где он преследовал вас?
      – В коридорах.
      – Когда он вас нагнал?
      – В то мгновение, как я садилась в карету – Куда вы его привезли?
      – В гостиную.., это соседняя комната…
      – Где он сел?
      – Рядом со мной, на козетку.
      – Долго ли он там оставался?
      – Около получаса.
      – Почему он от вас ушел?
      – Потому что послышался шум подъехавшего экипажа.
      – Кто был в карете? Андре помедлила.
      – Кто был в карете? – еще тверже повторил Жильбер, подчиняя ее волю своей.
      – Граф де Шарни.
      – Где вы спрятали мальчика?
      – Я втолкнула его в эту комнату.
      – Что он вам сказал перед тем, как войти сюда?
      – Что у него нет больше матери.
      – Почему он вам так сказал? Андре замолчала – Почему он это сказал? Говорите, я приказываю.
      – Потому что я ему сказала…
      – Что вы ему сказали?
      – Я сказала ему, – Андре сделала над собой усилие, – что вы – ничтожество и негодяй.
      – Загляните бедному мальчику в душу, графиня! Посмотрите, какое зло вы ему причинили!
      – О Боже, Боже!.. – прошептала Андре. – Прости меня, сын мой, прости!
      – Мог ли граф де Шарни подозревать, что мальчик находится здесь?
      – Нет.
      – Вы в этом уверены?
      – Да.
      – Почему же он не остался?
      – Граф де Шарни никогда у меня не остается.
      – Зачем же тогда он приходил?
      Андре на мгновение задумалась, глаза ее смотрели в одну точку, словно она пыталась что-то разглядеть в темноте – О Господи! Боже мой!.. Оливье, милый Оливье! Жильбер удивленно взглянул на нее.
      – Господи, почему я такая несчастная?! – прошептала Андре. – Он приходил ко мне.., он хотел остаться со мной, вот почему он отказался от этого поручения. Он меня любит! Он любит меня!..
      Жильбер начинал кое-что понемногу понимать в этой страшной трагедии, которую он подсмотрел первым.
      – А вы? – спросил он. – Вы тоже его любите? Андре вздохнула.
      – Вы его любите? – повторил Жильбер.
      – Почему вы меня об этом спрашиваете? – спросила Андре.
      – Читайте мои мысли!
      – А-а, понимаю; ваши намерения похвальны: вы желаете, чтобы я забыла причиненное вами зло, вы хотите загладить свою вину. Однако я никогда не приму счастья из ваших рук. Я вас ненавижу и буду ненавидеть всю жизнь!
      – Бедняжка! – прошептал Жильбер. – Неужто ты думаешь, что на твою долю выпало так много счастья, что ты еще можешь выбирать, от кого принять его?.. Итак, вы его любите, – прибавил он громче.
      – Да.
      – Как давно?
      – С той минуты, как увидела его, – это было в тот день, когда он возвращался из Парижа в Версаль в одной карете с королевой и со мной.
      – Так вы знаете, что такое любовь, Андре? – печально прошептал Жильбер.
      – Я знаю, что человеку дано испытать любовь, – отвечала молодая женщина, – чтобы он знал меру своих страданий.
      – Ну что же, вот вы и стали женщиной, матерью. Вы были необработанным алмазом, а стали сверкающим брильянтом под руками сурового шлифовальщика – страдания… Вернемся к Себастьену, – Да, да, вернемся к нему! Запретите мне думать о графе де Шарни; это меня сбивает и вместо того, чтобы следовать за сыном, я могу последовать за графом.
      – Хорошо! Супруга, забудь о своем муже! Мать, вспомни о своем сыне!
      Выражение нежности, завладевшее на минуту не только лицом, но и всем существом Андре, исчезло, уступая ее обычному выражению.
      – Где он находился в то время, как вы беседовали с графом?
      – Он был здесь, слушал.., под дверью.
      – Что он успел услышать из вашего разговора?
      – Всю первую половину.
      – В какой момент он решил покинуть комнату?
      – В тот момент, когда граф… Андре остановилась.
      – Когда граф..? – безжалостно повторил Жильбер.
      – Когда граф поцеловал мне руку, а я вскрикнула…
      – Вы хорошо его видите?
      – Да, я вижу, как он наморщил лоб, сжал губы, прижал к груди кулак.
      – Следите за ним глазами и с этой минуты следите только за ним и не теряйте его из виду.
      – Я его вижу, я его вижу! – воскликнула Андре.
      – Что он делает?
      – Оглядывается, ищет другую дверь, которая выходила бы в сад. Не найдя двери, он подходит к окну, отворяет его, бросает последний взгляд в сторону гостиной, перелезает через подоконник и убегает.
      – Следите за ним в темноте.
      – Не могу.
      Жильбер подошел к Андре и провел рукой у нее перед глазами.
      – Вы отлично знаете, что для вас темноты не существует, – молвил он. – Смотрите!
      – Ах! Вот он бежит по дорожке вдоль стены, подбегает к воротам, отворяет их так, что никто этого не замечает, бежит по улице Платриер… Останавливается.. Заговаривает с проходящей мимо женщиной…
      – Слушайте внимательно, – приказал Жильбер, – и вы услышите, о чем он спрашивает.
      – Я слушаю.
      – О чем же он спрашивает?
      – Он хочет узнать, где находится улица Сент-Оноре.
      – Да, я там живу; он, должно быть, уже там. Ждет меня, наверное, бедный мальчик!
      Андре покачана головой.
      – Нет! – с заметным волнением возразила она. – Нет.., он туда не приходил, нет.., он не ждет…
      – Где же он?
      – Позвольте мне следовать за ним или я его потеряю.
      – Да, ступайте за ним, ступайте! – вскричал Жильбер, понимая, что Андре предвидит какое-то несчастье.
      – Я вижу, я его вижу!
      – Хорошо.
      – Вот он выходит на улицу Гренель.., потом на улицу Сент-Оноре. Он бегом пересекает Королевскую площадь. Снова спрашивает дорогу, опять бросается бежать. Вот он на улице Ришелье, теперь – на улице Фрондер.., сейчас он выбегает на улицу Нев-Сен-Рош… Остановись, сынок! Остановись, несчастный!.. Себастьен! Себастьен! Разве ты не видишь, что с улицы Сурдьер катит карета?.. Я ее вижу… Лошади… Ах!..
      Андре жутко вскрикнула, вскочив на ноги. Лицо ее было перекошено от страха за судьбу сына, по щекам катили крупные капли пота вперемешку со слезами.
      – Если с ним случится несчастье, – вскричал Жильбер, – помните, что вина падет на вашу голову.
      – Ах! – с облегчением вздохнула Андре, не слыша, что говорил ей Жильбер. – О, слава Богу! Его отбросило в сторону, он не попал под колесо… Вот он упал без чувств, но он жив… Нет, нет, он не умер!.. Без сознания, только без сознания! На помощь! На помощь! Это мой сын!.. Сын!..
      С душераздирающим криком Андре повалилась в кресло, тоже почти без чувств.
      Как ни велико было желание Жильбера узнать, что сталось с мальчиком, он дал Андре передохнуть одну минуту – ведь она так в этом нуждалась!
      Он опасался, что если будет расспрашивать дальше, сердце ее не выдержит или она сойдет с ума.
      Как только ему показалось, что она вне опасности, он снова стал задавать вопросы.
      – Ну что?.. – спросил он.
      – Погодите, погодите, – отвечала Андре, – вокруг него собралась большая толпа… Будьте милосердны, дайте же мне пройти! Дайте мне посмотреть: это мой сын! Это мой Себастьен!.. О Господи! Неужели среди вас нет хирурга или лекаря?
      – Я бегу туда? – вскричал Жильбер.
      – Погодите, – останавливая его за руку, опять проговорила Андре, – вот толпа расступается. Верно, пришел тот, кого звали, кого так ждали!.. Идите же, сударь, скорее идите сюда! Вы же видите, что он не умер, вы же видите, что его еще можно спасти.
      Она вскрикнула, будто чего-то испугалась.
      – Ax! – воскликнула она.
      – Что там такое, Господи?.. – спросил Жильбер.
      – Я не хочу, чтобы этот человек прикасался к моему ребенку! – кричала Андре. – Это не человек, это горбун.., гном.., вампир… О, до чего он гадкий!.. Гадкий!..
      – Графиня, графиня… – пробормотал трепеща Жильбер. – Небом заклинаю вас! Не теряйте Себастьена из виду!
      – Будьте покойны, – отвечала Андре, глядя в одну точку; губы ее тряслись, она протянула руку, – я следую за ним, за ним…
      – А что делает этот господин?
      – Уносит его с собой.., на улицу Сурдьер.., свернул налево в тупик Сент-Гиацинт, подходит к низкой двери, которую он оставил приотворенной… Он толкает дверь, наклоняется, спускается по лестнице. Он кладет его на стол, где лежит перо, стоит чернильница, разложены рукописные и отпечатанные в типографии листы. Он его раздевает.., засучил рукав.., накладывает на руку жгут, который ему поднесла грязная женщина, такая же гадкая, как он сам: он раскрывает сумку с инструментами, достает ланцет… Он собирается пустить ему кровь… О, я не могу этого видеть! Я не могу видеть кровь моего сына!
      – Тогда поднимайтесь на улицу. – приказал Жильбер, – и сочтите ступеньки.
      – Я уже сосчитала: одиннадцать.
      – Внимательно рассмотрите дверь и скажите мне, не видите ли вы на ней чего-нибудь особенного.
      – Да.., маленькое квадратное окошко, забранное решеткой в виде креста.
      – Отлично! Это все, что мне нужно.
      – Бегите… Бегите… Вы найдете его там, где я сказала.
      – Вам бы хотелось проснуться немедленно и все помнить? Или вы желаете очнуться лишь завтра утром и все забыть?
      – Разбудите меня сейчас же и сделайте так, чтобы я все помнила!
      Жильбер провел большими пальцами по бровям Андре, дунул ей на лоб и проговорил:
      – Проснитесь!
      В то же мгновение глаза молодой женщины ожили, она зашевелилась; потом Андре почти без страха взглянула на Жильбера и повторила, проснувшись, то, что она говорила ему во сне:
      – Бегите! Бегите! И вырвите его из рук этого чудовища!

      Жильбера не нужно было подгонять. Он бросился вон из комнаты, и так как ему пришлось бы потерять слишком много времени, если бы он возвращался тем же путем, каким сюда пришел, он побежал прямо к двери, выходившей на улицу Кок-Эрон, отворил ее, не дожидаясь сторожа, потом захлопнул за собой и оказался на мостовой.
      Он прекрасно запомнил намеченный Андре маршрут и бросился по следам Себастьена.
      Так же, как и мальчик, он пересек Королевскую площадь и бросился по улице Сент-Оноре, ставшей почт безлюдной, потому что было уже около часу ночи. Добежав до угла улицы Сурдьер, он повернул направо, потом – налево и очутился в тупике Сент-Гиацинт.
      Там он стал внимательно изучать местность.
      В третьей двери справа он узнал по маленькому зарешеченному оконцу ту самую дверь, которую описала ему Андре.
      Описание было до такой степени точным, что он не мог ошибиться. Он постучал.
      Никто не ответил. Он постучал громче.
      Тогда ему показалось, что кто-то карабкается по лестнице и подходит с той стороны к двери, но как-то боязливо и недоверчиво.
      Он в третий раз толкнулся в дверь.
      – Кто там? – спросил женский голос.
      – Отоприте, – приказал Жильбер, – и ничего не бойтесь: я – отец раненого ребенка, которого вы подобрали на улице.
      – Отопри, Альбертина, – послышался другой голос, – это доктор Жильбер.
      – Отец! Отец! – раздался третий голос, в котором Жильбер узнал голос Себастьена.
      Жильбер вздохнул с облегчением.
      Дверь распахнулась. Пробормотав слова благодарности, Жильбер поспешил вниз по ступенькам.
      Скоро он очутился в похожей на погреб комнате, освещенной стоявшей на столе лампой, где кроме нее лежали отпечатанные и исписанные от руки листы, виденные Андре.
      В тени на убогом ложе Жильбер заметил сына, который звал его, протягивая к нему руки. Несмотря на то, что Жильбер прекрасно умел владеть собой, родительская любовь одержала верх над философской сдержанностью, он бросился к мальчику и прижал его к груди, позаботившись, однако, о том, чтобы не причинить ему боли.