Выйдя из герцогского дворца, Бюсси увидел у порога открытую, честную и улыбающуюся физиономию человека, которого он полагал в восьмидесяти лье от себя.
      – А! – воскликнул Бюсси с чувством живейшей радости. – Это ты, Реми!
      – Боже мой, конечно я, монсеньор.
      – А я собирался написать, чтобы ты сюда приехал.
      – Правда?
      – Честное слово.
      – Тогда чудесно: я боялся, что вы меня будете бранить.
      – За что же?
      – Да за то, что я явился без разрешения. Но посудите сами: до меня дошли слухи, что монсеньор герцог Анжуйский бежал из Лувра и отправился в свою провинцию; я вспомнил, что вы находитесь поблизости от Анжера, подумал, что предстоит гражданская война, шпаги будут в работе и на телесной оболочке одного моего ближнего появится немало дыр. И, поелику я люблю этого своего ближнего, как самого себя и даже больше, чем самого себя, я и приехал сюда.
      – Ты прекрасно поступил, Реми. По чести, мне тебя не хватало.
      – Как поживает Гертруда, монсеньор?
      Бюсси улыбнулся.
      – Обещаю тебе справиться об этом у Дианы, как только увижу ее, – ответил он.
      – А я, в благодарность за это, тотчас, как увижу Гертруду, уж будьте спокойны, в свою очередь, расспрошу у нее о госпоже де Монсоро.
      – Ты славный товарищ; а как ты разыскал меня?
      – Велика трудность, черт возьми! Я расспросил, как пройти к герцогскому дворцу, и ждал вас у дверей, но сначала отвел свою лошадь в конюшни принца, где, прости меня боже, признал вашего коня.
      – Да, принц загнал своего, и я одолжил ему Роланда, а так как у него нет другого коня, он оставил себе этого.
      – Узнаю вас, это вы – принц, а принц – ваш слуга.
      – Не спеши возносить меня так высоко, Реми, ты еще увидишь, где обитает мое высочество.
      И с этими словами он ввел Одуэна в свой домишко у крепостной стены.
      – Клянусь честью, – сказал Бюсси, – дворец – перед тобой. Устраивайся, где хочешь и как сможешь.
      – Это будет нетрудно сделать, как вы знаете, мне много места не нужно, могу и стоя спать, коли понадобится: я достаточно устал для этого.
      Друзья, ибо Бюсси обращался с Одуэном скорее как с другом, чем как со слугой, разошлись, и Бюсси, испытывая двойное удовлетворение оттого, что он снова находится возле Дианы и Реми, в одно мгновение погрузился в сон.
      Правда, герцог, дабы спать спокойно, попросил прекратить стрельбу из пушки и мушкетов, что до колоколов, то они замолкли сами собой, так как звонари натерли себе волдыри на ладонях.
      Бюсси поднялся чуть свет и поспешил в замок, распорядившись передать Реми, чтобы и он туда пришел.
      Граф хотел быть у постели его высочества в тот момент, когда принц откроет глаза, и, если удастся, прочесть его мысли по выражению лица, обычно весьма красноречивому у пробуждающегося человека.
      Герцог проснулся, но было похоже, что он, как его брат Генрих, надевал на ночь маску.
      Напрасно Бюсси встал так рано!
      У молодого человека был подготовлен целый список дел, одно важнее другого.
      Сначала прогулка за стенами города с целью изучения городских укреплений.
      Затем смотр горожанам и их вооружению.
      Посещение арсенала и заказ различных боевых припасов.
      Тщательное изучение выплачиваемых провинцией податей, дабы осчастливить добрых и верных вассалов принца небольшим дополнительным налогом, предназначенным для внутреннего украшения его сундуков.
      И, наконец, корреспонденция.
      Но Бюсси знал наперед, что ему не следует слишком полагаться на этот последний пункт; герцог Анжуйский старался писать поменьше, с недавних пор он придерживался поговорки: «Написанное пером не вырубишь топором».
      Итак, вооруженный до зубов против дурных мыслей, которые могли прийти в голову герцогу, Бюсси увидел, что тот открыл глаза, но, как мы уже сказали, не смог ничего прочесть в этих глазах.
      – А-а! – сказал герцог. – Ты уже здесь!
      – Разумеется, монсеньор: я не спал всю ночь, меня преследовали мысли о делах вашего высочества. Чем мы займемся нынче утром? Постойте, а не отправиться ли нам на охоту?
      «Превосходно! – сказал себе Бюсси. – Вот еще одно занятие, о котором я позабыл».
      – Как! – возмутился герцог. – Ты заявляешь, что думал о моих делах всю ночь, и после бессонницы и неустанных размышлений являешься ко мне с предложением отправиться на охоту; ну знаешь ли!
      – Вы правы, – согласился Бюсси. – К тому же у нас и своры нет.
      – И главного ловчего, – подхватил принц.
      – Сказать по чести, охота без него для меня будет только приятнее.
      – Нет, я с тобой не согласен, мне его недостает.
      Герцог произнес это со странным выражением лица, что не ускользнуло от Бюсси.
      – Этот достойный человек, – сказал он, – этот ваш друг, как будто бы тоже не приложил руки к вашему спасению?
      Герцог улыбнулся.
      «Так, – сказал себе Бюсси, – я знаю эту улыбку; улыбка скверная, берегись, граф Монсоро».
      – Значит, ты на него сердит? – спросил принц.
      – На Монсоро?
      – Да.
      – А за что мне на него сердиться?
      – За то, что он мой друг.
      – Напротив, поэтому я его очень жалею.
      – Что ты хочешь сказать?
      – Что чем выше вы ему дозволите взобраться, тем с большей высоты он упадет, когда будет падать.
      – Ты, однако, в хорошем настроении, как я вижу.
      – Я?
      – Да, такое ты мне говоришь, только когда ты в хорошем настроении. Как бы то ни было, – продолжал герцог, – я стою на своем: Монсоро может нам очень пригодиться в этих краях.
      – Почему?
      – Потому, что он имеет здесь владения.
      – Он?
      – Он или его жена.
      Бюсси закусил губу: герцог сводил разговор к тому предмету, от которого Бюсси вчера с таким трудом его отвлек.
      – Вы так думаете?
      – Разумеется. Меридор в трех лье от Анжера, разве тебе не известно? Ведь это ты привез ко мне старого барона.
      Бюсси понял, как важно ему не выдать себя.
      – Проклятие! – воскликнул он. – Я привез его к вам, потому что он вцепился в меня, и, чтобы не оставить у него в пальцах добрую половину моего плаща, как это случилось со святым Мартином, я был вынужден привезти его к вам... К тому же моя протекция не очень-то ему помогла.
      – Послушай, – сказал герцог, – у меня есть идея.
      – Черт! – воскликнул Бюсси, всегда опасавшийся идей принца.
      – Да... Монсоро выиграл у тебя первую партию, но я хочу обеспечить тебе выигрыш во второй.
      – Что вы под этим подразумеваете, мой принц?
      – Все очень просто. Ведь ты меня знаешь, Бюсси?
      – Имею это несчастье, мой принц.
      – Считаешь ли ты меня человеком, способным получить оскорбление и не отомстить за него?
      – Это смотря как.
      Герцог скривил рот в еще более злой усмешке, чем в первый раз, покусывая губы и кивая головой.
      – Объяснитесь, монсеньор, – сказал Бюсси.
      – Ну так вот, главный ловчий украл у меня девицу, которую я любил настолько, что готов был на ней жениться; я, в свою очередь, хочу украсть у него жену, чтобы сделать ее моей возлюбленной.
      Бюсси попытался тоже улыбнуться, но, несмотря на свое горячее желание преуспеть в этом, смог изобразить на лице только гримасу.
      – Украсть жену господина де Монсоро! – пробормотал он.
      – Но ведь это легче легкого, как мне кажется, – сказал герцог. – Его жена возвратилась в свое имение; ты мне говорил, что мужа она ненавидит; значит, я без излишней самоуверенности могу рассчитывать, что она предпочтет меня Монсоро, в особенности если я ей пообещаю... то, что я ей пообещаю.
      – А что вы ей пообещаете, монсеньор?
      – Освободить ее от мужа.
      «Ба! – чуть не воскликнул Бюсси. – Почему же вы этого сразу не сделали?»
      Но у него хватило присутствия духа удержаться.
      – И вы совершите этот прекрасный поступок? – спросил он.
      – Ты увидишь. А пока я все-таки нанесу визит в Меридор.
      – Вы осмелитесь?
      – А почему бы нет?
      – Вы предстанете перед старым бароном, которого вы покинули, после того как пообещали мне...
      – У меня есть для него прекрасное оправдание.
      – Где, черт побери, сыщете вы такое оправдание?
      – Сыщу, не сомневайтесь. Я скажу ему: «Я не расторг этого брака, потому что Монсоро, который знал, что вы один из самых почитаемых деятелей Лиги, а я – ее глава, пригрозил выдать нас обоих королю».
      – Ага!.. Вы это придумали – про Монсоро, ваше высочество?
      – Не совсем, должен признаться, – ответил герцог.
      – Тогда я понимаю вас, – сказал Бюсси.
      – Понимаешь? – спросил герцог, введенный в заблуждение ответом молодого человека.
      – Да.
      – Я внушу ему, что, отдав замуж его дочь, я спас ему жизнь, над которой нависла угроза.
      – Это великолепно, – сказал Бюсси.
      – Не правда ли? Я и сам так думаю. Погляди-ка в окно, Бюсси.
      – Зачем?
      – Погляди, погляди.
      – Я гляжу.
      – Какая стоит погода?
      – Вынужден сообщить вашему высочеству, что погода хорошая.
      – Тогда вызови конный эскорт, и поедем-ка узнаем, как поживает милейший барон де Меридор.
      – Сейчас, монсеньор.
      И Бюсси, который в течение четверти часа играл бесконечно смешную роль попавшего в затруднение Маскариля, сделал вид, что уходит, подошел к двери, но тут же вернулся обратно.
      – Простите, монсеньор, – сказал он, – но сколько всадников угодно вам взять с собою?
      – Ну четверых, пятерых, сколько хочешь.
      – В таком случае, раз уж вы предоставляете решать это мне, – сказал Бюсси, – я взял бы сотню.
      – Да что ты, сотню! – сказал удивленный принц. – Зачем?
      – Для того чтобы иметь в своем распоряжении хотя бы двадцать пять таких, на которых можно положиться в случае нападения.
      Герцог вздрогнул.
      – В случае нападения? – переспросил он.
      – Да. Я слышал, – продолжал Бюсси, – что местность тут очень лесистая, и не будет ничего удивительного, если мы попадем в какую-нибудь засаду.
      – А-а! – сказал принц. – Ты так думаешь?
      – Монсеньор знает, что настоящая храбрость не исключает осторожности.
      Герцог призадумался.
      – Я распоряжусь, пусть пришлют полторы сотни, – сказал Бюсси.
      И он во второй раз направился к дверям.
      – Минутку, – сказал принц.
      – Что вам угодно, монсеньор?
      – Как ты думаешь, Бюсси, в Анжере я в безопасности?
      – Как вам сказать... город не располагает сильными укреплениями, однако при хорошей обороне...
      – Да, при хорошей, но она может оказаться и плохой. Какой бы ты ни был храбрец, ты всегда будешь находиться только в одном месте.
      – Вероятно.
      – Если я здесь не в безопасности, а я не в безопасности, раз в этом сомневается Бюсси...
      – Я не говорил, что сомневаюсь, монсеньор.
      – Хорошо, хорошо. Если я не в безопасности, надо как можно скорей сделать так, чтобы я оказался в безопасности.
      – Золотые слова, монсеньор.
      – Так вот, я хочу осмотреть крепость и подготовить ее к обороне.
      – Вы правы, монсеньор, хорошие укрепления... знаете ли...
      Бюсси запинался, он не ведал страха и с трудом подыскивал слова, призывавшие к осторожности.
      – И еще одна мысль.
      – Какое урожайное утро, монсеньор!
      – Я хочу вызвать сюда барона и его дочь.
      – Решительно, монсеньор, сегодня вы в ударе: такие блистательные мысли! Вставайте же, и едем осматривать крепость!
      Принц позвал слуг. Бюсси воспользовался этим моментом, чтобы удалиться.
      В одной из комнат он увидел Одуэна. Тот ему и был нужен.
      Бюсси провел лекаря в кабинет герцога, написал короткую записку, вышел в оранжерею, нарвал букет роз, обмотал записку вокруг их стеблей, отправился в конюшню, оседлал Роланда, вручил букет Одуэну и предложил ему сесть в седло.
      Потом он вывел всадника за пределы города, как Аман вывел Мардохая, и направил коня на некое подобие тропинки.
      – Вот, – сказал он Одуэну, – предоставь Роланду идти самому. В конце этой тропинки ты увидишь лес, в лесу – парк, вокруг парка – стену. В том месте, где Роланд остановится, ты перебросишь через нее этот букет.
      «Тот, кого вы ждете, не придет, – сообщала записка, – потому что явился тот, кого не ждали, и еще более опасный, чем когда бы то ни было, ибо он по-прежнему влюблен. Примите устами и сердцем все, что нельзя прочесть в этом письме глазами».
      Бюсси отпустил поводья Роланда, и тот поскакал галопом в сторону Меридора.
      Молодой человек возвратился в герцогский дворец, где застал принца уже одетым.
      Что до Реми, то все дело заняло у него не более получаса. Он мчался, как облако, гонимое ветром, и, следуя приказу своего господина, миновал луга, поля, леса, ручьи, холмы и остановился у полуразрушенной стены, гребень которой густо порос плющом, казалось, соединившим стену с ветвями дубов.
      Прибыв на место, Реми поднялся на стременах, снова надежнее, чем было, привязал записку к букету и с громким «эй!» перебросил букет через стену.
      Тихий возглас, раздавшийся по ту сторону стены, убедил его, что послание прибыло по назначению.
      Больше Одуэну здесь делать было нечего, так как ответ привозить ему не поручали.
      Поэтому он повернул голову коня в ту сторону, откуда они приехали. Роланд, собиравшийся уже приступить к завтраку из желудей, выразил глубокое недовольство таким нарушением привычного распорядка. Тогда Реми всерьез прибегнул к воздействию шпорами и хлыстом.
      Роланд осознал свое заблуждение и поскакал обратно.
      Сорок минут спустя он уже пробирался по своей новой конюшне, как только что пробирался в зарослях кустарника, и сам разыскал свое место возле решетки, заваленной сеном, и кормушки, переполненной овсом.
      Бюсси вместе с принцем осматривал крепость.
      Реми подошел к нему, когда он разглядывал подземелье, связанное с потайным ходом.
      – Ну, – спросил Бюсси своего посланца, – что ты видел, что слышал, что сделал?
      – Стену, возглас, семь лье, – ответил Реми с лаконизмом одного из тех сыновей Спарты, которые позволяли лисице выесть им внутренности во имя вящей славы законов Ликурга.

      Бюсси удалось так основательно занять своего господина приготовлениями к войне, что в течение двух дней герцог не мог выбрать времени ни для того, чтобы самому отправиться в Меридор, ни для того, чтобы вызвать в Анжер барона.
      Тем не менее Франсуа то и дело заговаривал о посещении Меридора.
      Но Бюсси тотчас же прикидывался человеком, чрезвычайно занятым самыми неотложными делами: устраивал проверку мушкетов у всей стражи, приказывал снаряжать коней, выкатывать пушки, лафеты, словно ему предстояло завоевать пятую часть света.
      Видя это, Реми принимался щипать корпию, приводить в порядок инструменты, изготовлять бальзамы, словно ему предстояло врачевать добрую половину рода человеческого.
      Тогда, пред лицом столь грандиозных приготовлений, герцог отступал.
      Само собой разумеется, время от времени Бюсси, под предлогом осмотра внешних фортификаций, вскакивал на Роланда и через сорок минут оказывался возле некоей стены, через которую он перебирался все с меньшим трудом, потому что каждый раз, поднимаясь на нее, обрушивал несколько камней и гребень, обваливающийся под его тяжестью, понемногу превращался в пролом.
      Что же до Роланда, то не было необходимости указывать ему, куда они едут: Бюсси оставалось только отпустить поводья и закрыть глаза.
      «Два дня уже выиграно, – говорил себе Бюсси. – Если еще через два дня мне не улыбнется счастье, я окажусь в трудном положении».
      Бюсси не ошибался, рассчитывая на свою счастливую звезду.
      На третий день вечером, когда в городские ворота въезжал огромный обоз со съестными припасами, добытыми с помощью поборов, которыми герцог обложил своих радушных и верных анжуйцев, а сам принц, изображая из себя доброго сеньора, отведывал черный солдатский хлеб и с аппетитом ел копченые селедки и сушеную треску, возле других ворот города раздался громкий шум.
      Герцог Анжуйский осведомился о причине этого шума, но никто не смог ему ответить.
      По доносившимся звукам можно было понять, что там разгоняют рукоятками протазанов и мушкетными прикладами толпу горожан, привлеченную каким-то новым и любопытным зрелищем.
      А все началось с того, что к заставе у Парижских ворот подъехал всадник на белом, покрытом пеной коне.
      Надо сказать, что Бюсси, верный своей системе запугивания, заставил принца назначить его главнокомандующим войск провинции Анжу и главным начальником всех ее крепостей и установил повсюду самый жесточайший порядок, особенно в Анжере. Никто не мог ни выйти из города, ни войти в него без пароля, без письма с вызовом или без условного знака какого-нибудь военного сбора.
      Цель у всех этих строгостей была одна: помешать герцогу отправить кого-нибудь к Диане так, чтобы об этом не стало известно Бюсси, и помешать Диане въехать в Анжер так, чтобы Бюсси об этом не предупредили.
      Кое-кому это может показаться чрезмерным, но пятьдесят лет спустя Бекингэм станет совершать и не такие безумства ради Анны Австрийской.
      Всадник на белом коне, как мы уже сказали, примчался бешеным галопом прямо к заставе.
      Но у заставы был пароль. Часовой тоже его получил. Он преградил всаднику дорогу своим протазаном. Тот, по-видимому, намеревался оставить без внимания этот воинственный жест, тогда часовой закричал:
      – К оружию!
      Выбежали все стражники, и вновь прибывшему пришлось вступить с ними в объяснения.
      – Я Антрагэ, – заявил он, – и хочу говорить с герцогом Анжуйским.
      – Не знаем мы никакого Антрагэ, – ответил начальник караула, – но что касается разговора с герцогом Анжуйским, то ваше желание будет исполнено, так как мы вас сейчас арестуем и отведем к его высочеству.
      – Арестуете меня! – ответил всадник. – Не такому жалкому сброду, как вы, арестовывать Шарля де Бальзака д’Антрагэ, барона де Кюнео и графа де Гравиля.
      – И, однако, я его арестую, – ответил, поправляя свой нагрудник, анжуец, позади которого стояло двадцать человек, а перед ним – всего один.
      – Ну погодите, милейшие! – сказал Антрагэ. – Вам, как видно, еще не доводилось сталкиваться с парижанами. Отлично. Я покажу вам образчик того, что они умеют делать.
      – Арестовать его! Отвести к монсеньору! – завопили обозленные стражники.
      – Полегче, мои анжуйские ягнятки, – сказал Антрагэ, – я доставлю себе удовольствие явиться к нему без вашей помощи.
      – Что он говорит, что он говорит? – спрашивали друг у друга анжуйцы.
      – Он говорит, что конь его сделал всего лишь десять лье, – ответил Антрагэ, – а это значит, что он проскачет по вашим брюхам, если вы не посторонитесь. Прочь с дороги, или, клянусь святым чревом!..
      И так как анжерские буржуа, по всей видимости, не поняли парижского проклятия, Антрагэ выхватил шпагу и великолепным мулине обрубил древки наиболее близких к нему алебард, острия которых были направлены на него.
      Меньше чем за десять минут около двух десятков алебард было превращено в ручки для метел.
      Разъяренные стражники осыпали непрошеного гостя градом палочных ударов, которые он отбивал с волшебной ловкостью, спереди, сзади, справа и слева, хохоча при этом от чистого сердца.
      – О! Что за прекрасная встреча, – приговаривал он, крутясь на своем коне. – О! Что за милейший народ эти анжуйцы! Разрази меня бог! Ну и весело же тут! Как мудро поступил принц, покинув Париж, и как хорошо сделал я, что поехал вслед за ним!
      И Антрагэ не только отражал самым блестящим образом удары, но время от времени, когда на него слишком уж наседали, рассекал своим испанским клинком чью-нибудь кожаную куртку, чью-нибудь каску или же, приглядевшись, оглушал ударом плашмя какого-нибудь неосторожного вояку, бросившегося в схватку, позабыв, что голову его защищает всего лишь шерстяной анжуйский колпак.
      Сбившиеся в кучу горожане взапуски наносили удары, калечили при этом друг друга, но снова возобновляли свои атаки. Казалось, они вырастают прямо из земли, как солдаты Кадмуса.
      Антрагэ почувствовал, что начинает сдавать.
      – Что ж, – сказал он, видя, что ряды нападающих становятся все более плотными, – отлично, вы храбры, как львы, это несомненно, и я тому свидетель. Но вы видите, что от ваших алебард остались только палки, а мушкетов своих вы заряжать не умеете. У меня было намерение въехать в этот город, но я не знал, что его охраняет армия Цезаря. Я отказываюсь от мысли победить вас. Прощайте, доброго вам вечера, я удаляюсь; только скажите принцу, что я специально приезжал из Парижа повидать его.
      Тем временем капитану ополчения удалось поджечь фитиль своего мушкета, но в тот момент, когда он приложил приклад к плечу, Антрагэ с такой силой огрел его несколько раз по пальцам, что анжуец выпустил свое оружие и запрыгал с ноги на ногу.
      – Смерть ему! Смерть! – завопили избитые и взбешенные ополченцы. – Не выпускайте его! Не дайте ему ускользнуть!
      – А! – сказал Антрагэ. – Только что вы не хотели впускать меня, а теперь не желаете выпускать. Берегитесь! Я переменю тактику. Я бил плашмя, а буду колоть, я обрубал алебарды, а буду обрубать руки. Ну как, мои анжуйские ягнятки, выпустите вы меня?
      – Нет! Смерть! Смерть ему! Он устал! Убьем его!
      – Прекрасно! Значит, возьмемся за дело всерьез?