– Иноходец не мог убежать далеко, – сказал граф слуге, уступившему мне лошадь, – поищите его в лесу, покличьте его; он знает свое имя и, как собака, прибежит на голос или на свист. Вы присоединитесь к нам в Ла-Шатре.
      Я невольно вздрогнула. Ла-Шатр находился в добрых десяти лье от Меридорского замка по дороге в Париж.
      – Сударь, – сказала я графу, – решено, я еду с вами. Но в Ла-Шатре мы поговорим.
      – Это значит, сударыня, – ответил граф, – что в Ла-Шатре вы соблаговолите дать мне ваши приказания.
      Его притворная покорность меня ничуть не успокаивала; и все же, поскольку у меня не было выбора, не было иного средства спастись от герцога Анжуйского, я молча продолжала путь. К рассвету мы добрались до Ла-Шатра. Но вместо того чтобы въехать в деревню, граф за сотню шагов от ее первых садов свернул с дороги и полем направился к одиноко стоящему домику. Я придержала лошадь.
      – Куда мы едем?
      – Послушайте, сударыня, – сказал граф, – я уже имел возможность заметить, что вы мыслите чрезвычайно логично, и потому позволю себе обратиться к вашему рассудку. Можем ли мы, убегая от принца, самой могущественной особы в государстве после короля, можем ли мы остановиться на обычном постоялом дворе посреди деревни, где первый же крестьянин, который нас увидит, не преминет нас выдать? Можно подкупить одного человека, но целую деревню не подкупишь.
      Все ответы графа были весьма логичны и убедительны, и это меня подавляло.
      – Хорошо, – сказала я. – Поедемте.
      И мы снова поскакали.
      Нас ждали; один из всадников, незаметно от меня, отделился от нашей кавалькады, опередил нас и все подготовил. В камине более или менее чистой комнаты пылал огонь, постель была застелена.
      – Вот ваша спальня, – сказал граф, – я буду ждать ваших приказаний.
      Он поклонился и вышел, оставив меня одну.
      Первое, что я сделала, это подошла к светильнику и достала из-за корсажа письмо отца... Вот оно, господин де Бюсси. Будьте моим судьей, прочтите его.
      Бюсси взял письмо и прочел.

      «Моя нежно любимая Диана, если, как я в этом не сомневаюсь, ты уступила моим мольбам и последовала за графом де Монсоро, то граф должен был тебе сказать, что ты имела несчастье понравиться герцогу Анжуйскому и принц приказал тебя похитить и привезти в замок Боже, по этим его делам суди сама, на что он еще может быть способен и какой позор тебе грозит. Избежать бесчестия, коего я не переживу, ты можешь только одним путем, а именно, если ты выйдешь замуж за нашего благородного друга. Когда ты станешь графиней Монсоро, граф вправе будет защищать тебя как свою законную супругу; он поклялся мне, что ничего для этого не пожалеет.
      Итак, я желаю, возлюбленная моя дщерь, чтобы это бракосочетание состоялось как можно скорее, и если ты меня послушаешься, то к моему родительскому согласию на брак я присовокупляю мое отеческое благословение и молю бога даровать тебе всю полноту счастья, которую он хранит для чистых сердец, подобных твоему.
      Твой отец, который не приказывает тебе, а умоляет тебя,
      барон де Меридор».

      – Увы, – сказал Бюсси, – если это действительно письмо вашего отца, его желание выражено совершенно недвусмысленно.
      – Письмо написано отцом, в этом нет никаких сомнений, и все же я трижды перечитала его, прежде чем принять какое-нибудь решение. Наконец я пригласила графа.
      Граф появился тотчас же, очевидно, он ждал за дверью.
      Я держала письмо в руке.
      – Ну и как, – спросил он, – вы прочли письмо?
      – Да, – ответила я.
      – Вы все еще сомневаетесь в моей преданности и в моем уважении?
      – Если бы я и сомневалась, сударь, письмо батюшки придало бы мне веру, которой мне недоставало. Теперь скажите, сударь, предположим, я последую советам отца, как вы намерены поступить в этом случае?
      – Я намерен отвезти вас в Париж, сударыня. Именно там вас легче всего спрятать.
      – А мой отец?
      – В любом месте, где бы вы ни были, и вы это хорошо знаете, барон присоединится к нам, как только минует непосредственная опасность.
      – Ну хорошо, сударь, я готова принять ваше покровительство на ваших условиях.
      – Я не ставлю никаких условий, сударыня, – ответил граф, – я предлагаю вам путь к спасению, вот и все.
      – Будь по-вашему: я готова принять предлагаемый вами путь к спасению на трех условиях.
      – Каких же, сударыня?
      – Первое, пусть мне вернут Гертруду.
      – Она уже здесь, – сказал граф.
      – Второе, мы должны ехать в Париж по отдельности.
      – Я и сам хотел предложить вам разделиться, чтобы успокоить вашу подозрительность.
      – И третье, наше бракосочетание, которое я отнюдь не считаю чем-то безотлагательным, состоится только в присутствии моего отца.
      – Это мое самое горячее желание, и я рассчитываю, что благословение вашего батюшки призовет на нас благоволение небес.
      Я была поражена. Мне казалось, что граф должен найти какие-то возражения против этого тройного изъявления моей воли, а получилось совсем наоборот, он во всем был со мной согласен.
      – Ну а сейчас, сударыня, – сказал господин де Монсоро, – не позволите ли вы мне, в свою очередь, предложить вам несколько советов?
      – Я слушаю, сударь.
      – Путешествуйте только по ночам.
      – Я так и решила.
      – Предоставьте мне выбор дорог, по которым вы поедете, и постоялых дворов, где вы будете останавливаться. Я принимаю все эти предосторожности с одной целью – спасти вас от герцога Анжуйского.
      – Если вы меня любите, как вы это говорили, сударь, наши интересы совпадают, и у меня нет ни малейших возражений против всего, что вы предлагаете.
      – Наконец, в Париже я советую вам поселиться в том доме, который я для вас приготовлю, каким бы скромным и уединенным он ни был.
      – Я хочу только одного, сударь: жить укрытой от всех, и чем скромнее и уединеннее будет выбранное вами жилище, тем более оно будет приличествовать беглянке.
      – Тогда, сударыня, мы договорились по всем статьям, и для того, чтобы выполнить начертанный вами план, мне остается только изъявить вам мое глубочайшее почтение, послать к вам вашу служанку и заняться выбором дороги, по которой вы поедете в Париж.
      – Ну а мне, сударь, – ответила я, – остается сказать вам, что я тоже, как и вы, благородного рода: выполняйте ваши обещания, а я выполню свои.
      – Только этого я и хочу, – сказал граф, – и ваши слова для меня верный залог того, что вскорости я буду самым счастливым человеком на земле.
      Тут он поклонился и вышел.
      Пять минут спустя в комнату вбежала Гертруда.
      Добрая девушка была вне себя от радости: она думала, что ее хотят навсегда разлучить со мной. Я рассказала ей все, что произошло. Мне хотелось иметь около себя человека, который мог бы знать мои намерения, разделять мои желания и, в случае необходимости, понять меня с полуслова, повиноваться мне по первому знаку, по движению руки. Меня удивляла уступчивость господина де Монсоро, и я опасалась, как бы он не задумал нарушить только что заключенный между нами договор.
      Не успела я закончить свой рассказ, как мы услышали стук лошадиных копыт. Я подбежала к окну. Граф галопом удалялся по той дороге, по которой мы приехали. Почему он возвращался обратно, вместо того чтобы ехать впереди нас в направлении Парижа? Этого я не могла понять. Но так или иначе, выполнив первый пункт нашего договора – вернув мне Гертруду, он выполнял и второй: избавлял меня от своего общества. Тут нечего было возразить. Впрочем, куда бы он ни ехал, все равно его отъезд меня успокаивал.
      Мы провели весь день в маленьком домике, хозяйка которого оказалась особой весьма услужливой. Вечером тот, кто, по видимости, был начальником нашего эскорта, вошел в комнату узнать, каковы будут мои распоряжения. Поскольку опасность казалась мне тем большей, чем ближе мы находились к замку Боже, я ответила, что готова ехать немедленно. Через пять минут он вернулся и с поклоном сообщил, что дело только за мной. У дверей дома стоял белый иноходец; как и предвидел граф Монсоро, он прибежал по первому зову.
      Мы ехали всю ночь и, как и в прошлый раз, остановились только на рассвете. По моим подсчетам, мы сделали за ночь примерно пятнадцать лье. Господин де Монсоро всемерно позаботился, чтобы я не страдала в пути ни от усталости, ни от холода: белая кобылка, которую он для меня выбрал, шла удивительно ровной рысью, а перед выездом мне на плечи накинули меховой плащ.
      Вторая остановка походила на первую, как все наши ночные переезды – один на другой. Повсюду нас встречали с почетом и уважением; повсюду изо всех сил старались нам услужить. Очевидно, кто-то ехал впереди нас и подготавливал для нас жилье. Был ли это граф? Не знаю. Строго соблюдая условия соглашения, он ни разу не попался мне на глаза на всем протяжении нашей дороги.
      К вечеру седьмого дня пути с вершины высокого холма я заметила огромное скопление домов. Это был Париж.
      Мы остановились в ожидании ночи и с наступлением темноты снова двинулись вперед. Вскоре мы проехали под аркой больших ворот, за которой меня поразило огромное здание; глядя на его высокие стены, я подумала, что это, должно быть, монастырь. Затем мы дважды переправились через реку, повернули направо и через десять минут оказались на площади Бастилии. От двери одного из домов отделился человек, по-видимому поджидавший нас; подойдя к начальнику эскорта, он сказал:
      – Это здесь.
      Начальник эскорта повернулся ко мне:
      – Вы слышите, сударыня, мы прибыли.
      И, соскочив с коня, он подал мне руку, чтобы помочь сойти с иноходца, как он это проделывал обычно на каждой остановке. Дверь в дом была открыта, лестницу освещал стоявший на ступеньках светильник.
      – Сударыня, – обратился ко мне начальник эскорта, – здесь вы у себя дома. Нам было поручено сопровождать вас до этих дверей, теперь наше поручение можно считать выполненным. Могу я надеяться, что мы сумели угодить всем вашим желаниям и оказать вам должное уважение, как нам и было предписано?
      – Да, сударь, – ответила я ему, – я могу только поблагодарить вас. Соблаговолите передать мою признательность и другим смельчакам, которые меня сопровождали. Я хотела бы вознаградить их чем-нибудь более ощутимым, но у меня ничего нет.
      – Не беспокойтесь, сударыня, – сказал тот, кому я принесла это извинение, – они щедро вознаграждены.
      И, отвесив мне глубокий поклон, он вскочил на коня.
      – За мной, – приказал он своим спутникам, – и чтоб к завтрашнему утру все вы начисто позабыли и этот дом, и эту дверь.
      После этих слов маленький отряд пустил коней в галоп и скрылся за углом улицы Сент-Антуан.
      Первой заботой Гертруды было закрыть дверь, и мы смотрели через дверное окошечко, как они удаляются.
      Затем мы подошли к лестнице, освещенной светильником, Гертруда взяла светильник в руки и пошла впереди.
      Поднявшись по ступенькам, мы оказались в коридоре; в него выходили три открытые двери.
      Мы вошли в среднюю и очутились в той гостиной, где мы с вами находимся. Она была ярко освещена, как сейчас.
      Я открыла сначала вон ту дверь и увидела большую туалетную комнату, затем другую дверь, которая вела в спальню; к моему глубокому удивлению, войдя в спальню, я оказалась лицом к лицу со своим изображением.
      Я узнала портрет, который висел в комнате моего отца в Меридорском замке; граф, несомненно, выпросил его у барона.
      Я вздрогнула перед этим новым доказательством того, что батюшка уже видит во мне жену господина де Монсоро.
      Мы обошли весь дом. В нем никого не было, но имелось все необходимое. Во всех каминах пылал огонь, а в столовой меня поджидал накрытый стол. Я бросила на него быстрый взгляд, на столе стоял только один прибор, это меня успокоило.
      – Ну вот, барышня, – сказала мне Гертруда, – видите, граф до конца держит свое слово.
      – К сожалению, да, – со вздохом ответила я, – но лучше бы он нарушил какое-нибудь свое обещание и этим освободил бы меня от моих обязательств.
      Я поужинала, затем мы вторично осмотрели дом, но, как и в первый раз, не встретили ни одной живой души; весь дом принадлежал нам, только нам одним.
      Гертруда легла спать в моей комнате.
      На другой день она вышла познакомиться с нашим новым местом жительства. Только тогда от нее я узнала, что мы живем в конце улицы Сент-Антуан, напротив Турнельского дворца, и что крепость, возвышающаяся справа от нас, – Бастилия.
      Но в общем-то эти сведения не представляли для меня почти никакой ценности. Я сроду не бывала в Париже и совсем не знала этот город.
      День прошел спокойно. Вечером, когда я собиралась сесть за стол и поужинать, во входную дверь постучали.
      Мы с Гертрудой переглянулись.
      Стук раздался снова.
      – Пойди посмотри, кто стучит, – сказала я.
      – Ну а если пришел граф? – спросила Гертруда, увидев, что я побледнела.
      – Если пришел граф, – с усилием проговорила я, – открой ему, Гертруда: он неукоснительно выполняет свои обещания; пусть же видит, что и я держу свое слово не хуже его.
      Гертруда быстро вернулась.
      – Это господин граф, сударыня, – сказала она.
      – Пусть войдет, – ответила я.
      Гертруда посторонилась, и на пороге появился граф.
      – Ну что, сударыня, – спросил он меня, – в точности ли я соблюдал все пункты договора?
      – Да, сударь, – ответила я, – и я вам за это весьма благодарна.
      – В таком случае позвольте мне нанести вам визит, – добавил он с улыбкой, иронию которой не мог скрыть, несмотря на все усилия.
      – Входите, сударь.
      Граф вошел в комнату и остановился передо мной. Кивком головы я пригласила его садиться.
      – У вас есть какие-нибудь новости, сударь? – спросила я.
      – Новости? Откуда и о ком, сударыня?
      – О моем отце и из Меридора прежде всего.
      – Я не заезжал в Меридорский замок и не видел барона.
      – Тогда из Боже и о герцоге Анжуйском.
      – Вот это другое дело. Я был в Боже и разговаривал с герцогом.
      – Ну и что он делает?
      – Пытается усомниться.
      – В чем?
      – В вашей смерти.
      – Но, надеюсь, вы его убедили?
      – Я сделал для этого все, что было в моих силах.
      – А где сейчас герцог?
      – Вчера вечером вернулся в Париж.
      – Почему так поспешно?
      – Потому что никому не приятно задерживаться в тех местах, где, как ты думаешь, по твоей вине погибла женщина.
      – Видели вы его после возвращения в Париж?
      – Я только что от него.
      – Он вам говорил обо мне?
      – Я ему не дал для этого времени.
      – О чем же вы с ним говорили?
      – Он мне кое-что обещал, и я побуждал его выполнить свое обещание.
      – Что же он обещал вам?
      – В награду за услуги, оказанные ему мной, он обязался добыть для меня должность главного ловчего.
      – Ах да, – сказала я с грустной улыбкой, так как вспомнила смерть бедняжки Дафны, – ведь вы заядлый охотник, я припоминаю, и у вас есть все права на это место.
      – Я получу его вовсе не потому, что я охотник, сударыня, а потому, что я слуга принца; мне его дадут не потому, что у меня есть какие-то права, а потому, что герцог Анжуйский не посмеет оказаться неблагодарным по отношению ко мне.
      Несмотря на уважительный тон графа, во всех его ответах звучала пугающая меня властная интонация, в них сквозила мрачная и непреклонная воля.
      На минуту я замолчала, затем спросила:
      – Позволено ли мне будет написать батюшке?
      – Конечно, но не забывайте, что письма могут быть перехвачены.
      – Ну а выходить на улицу мне тоже запрещено?
      – Для вас нет никаких запретов, сударыня; я только хочу обратить ваше внимание на то, что за вами могут следить.
      – Могу я слушать мессу, хотя бы по воскресеньям?
      – Я думаю, для вашей же безопасности было бы лучше ее не слушать совсем, но коли вам этого так уж хочется, то слушайте ее – заметьте, с моей стороны это простой совет и никак не приказание – слушайте ее в церкви Святой Екатерины.
      – А где эта церковь?
      – Напротив вашего дома, только улицу перейти.
      – Благодарю вас, сударь.
      Снова наступило молчание.
      – Когда я теперь увижу вас, сударь?
      – Я жду только вашего дозволения, чтобы прийти опять.
      – Вам это необходимо?
      – Несомненно. Ведь я все еще незнакомец для вас.
      – Разве у вас нет ключа от этого дома?
      – Только ваш супруг имеет право на такой ключ.
      Его странная покорность встревожила меня больше, чем мог бы встревожить резкий, не терпящий возражения тон.
      – Сударь, – сказала я, – вы вернетесь сюда, когда вам будет угодно или когда вы узнаете какую-нибудь новость, которую сочтете нужным мне сообщить.
      – Благодарствую, сударыня, я воспользуюсь вашим дозволением, но не буду им злоупотреблять и в подтверждение моих слов начну с того, что попрошу у вас дозволения откланяться.
      С этими словами граф поднялся с кресла.
      – Вы меня покидаете? – спросила я, все больше и больше удивляясь сдержанности, которой я от него никак не ожидала.
      – Сударыня, – ответил граф, – я знаю, что вы меня не любите, и я не хочу злоупотреблять положением, в котором вы очутились и которое вынуждает вас принимать мои попечения. Я питаю надежду, что, ежели буду смиренно пользоваться вашим обществом, вы мало-помалу привыкнете к моему присутствию. И когда придет время стать моей супругой, жертва покажется вам менее тягостной.
      – Сударь, – сказала я, в свою очередь поднимаясь, – я вижу всю деликатность вашего поведения и ценю ее, несмотря на то что в каждом вашем слове чувствуется какая-то резкость. Вы правы, и я буду говорить с вами столь же откровенно, как вы говорили со мной. Я все еще отношусь к вам с некоторым предубеждением, но надеюсь, что время все уладит.
      – Позвольте мне, сударыня, – сказал граф, – разделить с вами эту надежду и жить ожиданием грядущего счастья.
      Затем, отвесив мне нижайший поклон, такой поклон, коего я могла бы ожидать от самого почтительного из своих слуг, он знаком приказал Гертруде, присутствовавшей при этом разговоре, посветить ему и вышел.

Глава XV
История Дианы де Меридор. – Согласие на брак