Глава 30. ПЛАН КАМПАНИИ

Де Сартин возвратился домой в три часа ночи. Он очень устал и в то же время был вполне удовлетворен вечером, который он сумел устроить для короля и графини Дю Барри.

Воодушевление народа было в немалой степени подогрето прибытием ее высочества Марии-Антуанетты, вот почему в честь его величества тоже раздавались приветственные крики «Да здравствует король!». Однако справедливости ради следует отметить, что восторженности народа поубавилось со времен знаменитой болезни короля в Меце, когда вся Франция была в церкви или в местах паломничества, молясь за здравие юного Людовика XV, которого называли в то время Людовиком XV Возлюбленным.

А графиня Дю Барри, которую оскорбляли на улице, выкрикивая словечки особого сорта, была вопреки своим ожиданиям радостно встречена самыми разными слоями зрителей, ловко расставленных в первых рядах. Король был очень доволен и чуть заметно улыбнулся де Сартину; начальник полиции был уверен, что его ожидает щедрое вознаграждение.

Он подумал, что заслужил право не вставать с постели до обеда, чего с ним давно уже не случалось. Поднявшись, он решил воспользоваться нежданным свободным днем, который он сам себе позволил, для того чтобы примерить две дюжины новых париков, принимая доклады о ночных происшествиях. Когда он мерил шестой парик и выслушал треть доклада, ему доложили о виконте Жане Дю Барри.

«Отлично! — подумал де Сартин, — вот и вознаграждение! Впрочем, кто знает? Женщины такие капризные!»

— Просите господина виконта в гостиную!

Уставший за утро Жан сел в кресло. Начальник полиции не замедлил явиться вслед за ним. Он убедился, что встреча не обещает ничего неприятного.

Жан и в самом деле казался приветливым.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Дорогой виконт! Что привело вас в столь ранний час? — спросил де Сартин.

— Прежде всего мне бы хотелось выразить вам свое восхищение тем, как вы устроили вчерашний праздник, — отвечал Жан, привыкший начинать с лести, когда он разговаривал с нужными ему людьми.

— Благодарю вас. Это официальное мнение?

— Что касается замка Люсьенн — да!

— Мне большего не нужно. Разве не там встает солнце?

— А иногда там же и садится.

И Дю Барри грубо расхохотался, что, однако, придало его лицу выражение добродушия, в чем он особенно нуждался.

— Помимо высказанного вам одобрения, я хотел бы попросить вас оказать мне услугу.

— Хоть две, если это выполнимо.

— Да, вы сами мне теперь же это и скажете. Если в Париже что-нибудь потерять, есть ли надежда отыскать эту вещь?

— Да, если она ничего не стоит или, наоборот, стоит очень дорого.

— То, что ищу я, стоит недорого, — отрицательно покачав головой, отвечал Жан.

— Что же вы ищете?

— Я пытаюсь отыскать восемнадцатилетнего юношу. Де Сартин потянулся за бумагой, взял карандаш и записал.

— Восемнадцать лет… Как его зовут?

— Жильбер.

— Чем он занимается?

— По возможности ничем.

— Откуда прибыл?

— Из Лотарингии.

— Где проживал?

— Он был на службе у Таверне.

— Они привезли его с собой?

— Нет, моя сестра Шон подобрала его на дороге, когда он умирал с голоду. Она посадила его к себе в карету и привезла в Люсьенн, а там…

— Что же произошло?

— Боюсь, что этот дурак злоупотребил гостеприимством.

— Что-нибудь украл?

— Я этого не утверждаю.

— Ну так…

— Я хочу сказать, что он сбежал при странных обстоятельствах.

— И теперь вы хотите его изловить?

— Да.

— Имеете ли вы хоть какое-то представление, где он может находиться?

— Я встретил его сегодня у фонтана на углу улицы Платриер и подумал, что он проживает где-нибудь неподалеку. Я даже мог бы показать дом.

— Ну что же! Если вы знаете дом, нет ничего проще, чем арестовать его в этом доме. Что вы собираетесь с ним сделать после ареста? Посадить его в Шарентон, в Бисетр?

— Нет, не совсем то.

— Господи! Да делайте с ним, что пожелаете! Не стесняйтесь.

— Мальчишка нравился моей сестре, она хотела бы оставить его при себе, он забавен. Вот если бы можно было доставить его к ней, это было бы прелестно!

— Мы попытаемся это сделать. Вы не узнавали на улице Платриер, у кого он живет?

— Нет! Понимаете, я боялся, что он меня заметит и смутится. Когда он меня увидел возле фонтана, он задал такого стрекача, словно, сам сатана его подгонял! Если бы он узнал, что я догадываюсь о его убежище, он, возможно, съехал бы.

— Справедливо! Улица Платриер, говорите? В конце, в середине, в начале улицы?

— Ближе к середине.

— Будьте покойны, я пошлю туда ловкого человека.

— Дорогой Сартин! Каким бы ловким ни был ваш человек, он ведь рассказывает хоть немножко о своих делах, не правда ли?

— Нет, у нас никто ничего не рассказывает.

— Мальчишка — большой хитрец.

— А-а, понимаю… Простите, что сразу об этом не подумал. Вы хотите, чтобы я сам?.. Вы правы.., это лучше… Там возможны трудности, о которых вы даже не догадываетесь!

Жан был убежден, что начальник полиции набивает себе цену, но не стал его разубеждать:

— Вот именно из-за этих трудностей я и прошу вас лично этим заняться.

Де Сартин позвонил в колокольчик. Явился лакей.

— Прикажите запрягать лошадей, — сказал он.

— У меня карета, — заметил Жан.

— Благодарю вас, я предпочитаю свою: она без гербов, это нечто среднее между фиакром и экипажем. Ее каждый месяц перекрашивают, поэтому ее очень трудно узнать. Пока запрягают лошадей, позвольте мне примерить новые парики.

— Пожалуйста, — сказал Жан.

Де Сартин позвал своего мастера по изготовлению париков. Это был настоящий артист. Он принес хозяину большую коллекцию париков. Среди них были парики самых различных цветов, размеров и формы: парики «судейского крючка», адвоката, откупщика, кавалера. Де Сартину случалось иногда менять костюм три-четыре раза на день, и он в особенности дорожил тем, чтобы все этому костюму соответствовало.

Когда начальник полиции перемерил две дюжины париков, лакей доложил, что карета подана.

— Вы узнаете дом? — спросил Жана де Сартин.

— Еще бы, черт возьми! Я его отсюда вижу.

— Вы успели разглядеть дверь?

— Это — первое, о чем я подумал.

— Ну и что же это за дверь?

— К ней ведет аллея.

— Ага! Аллея, выходящая ближе к середине улицы, так?

— Да, а дверь — с секретом.

— Ах, черт возьми, с секретом? Вы знаете, на каком этаже живет ваш беглец?

— В мансарде. Да вы скоро увидите, вон уже и фонтан.

— Кучер! Пошел шагом! — приказал де Сартин.

Кучер придержал лошадей, де Сартин поднял стекла.

— Вот этот грязный дом! — указал Жан.

— А-а, это как раз то, чего я боялся! — всплеснув руками, вскричал де Сартин.

— То есть как? Разве вы чего-нибудь боитесь?

— Увы, да!

— Чего именно?

— Вам не повезло.

— Почему, скажите пожалуйста?

— Дело в том, что грязный дом, где живет ваш беглец, принадлежит господину Руссо из Женевы.

— Писателю Руссо?

— Да.

— Что это меняет?

— То есть как что меняет? Сразу видно, что вы не начальник полиции и не привыкли иметь дело с философами.

— Жильбер — у Руссо? Маловероятно…

— Вы же сами сказали, что ваш молодой человек — философ!

— Да.

— Ну вот: рыбак рыбака видит издалека.

— Хорошо, предположим, что он у Руссо.

— Предположим.

— Что из этого следует?

— Что вам его ни за что не взять, черт побери!

— Почему?

— Потому что Руссо — страшный человек.

— Отчего же он не в Бастилии?

— Я предложил это сделать третьего дня королю, но он не осмелился.

— Как не осмелился?

— Он хотел возложить ответственность за его арест на меня, а я, клянусь, ничуть не храбрее короля!

— Неужели?

— Можете мне поверить. Приходится все хорошенько взвешивать, прежде чем подставить свой зад этим собакам-философам. А вы говорите — похищение из дома Руссо! Нет, дорогой мой, это невозможно!

— Признаюсь откровенно, дорогой Сартин, я не совсем понимаю причину вашей робости. Разве король — уже не король, а вы не начальник его полиции?

— Нет, вы все просто очаровательны! Когда вы говорите: «Разве король

— уже не король?», вы полагаете, что этим все сказано. Так вот послушайте, дорогой виконт. Я бы скорее похитил вас у графини Дю Барри, чем вытаскивать Жильбера из логова Руссо.

— Что вы говорите! Благодарю за откровенность!

— Клянусь, шуму было бы гораздо меньше! Вы даже не представляете себе, до чего чувствительная кожа у всех этих писак. Они вопят по поводу малейшей царапины, словно их колесуют.

— Не так страшен черт, как его малюют. И потом, уверены ли вы в том, что подобрал нашего беглеца Руссо? Неужели ему принадлежат все пять этажей и он один живет в этом доме?

— Руссо гол, как сокол, у него не может быть дома в Париже; кроме него в этой лачуге, возможно, проживает десятка два жильцов. Однако вам стоит взять за правило следующее: всякий раз, как вы ожидаете несчастья, приготовьтесь к тому, что оно случится. Если же ждете удачи, то не настраивайтесь на веселый лад. В девяноста девяти случаях вас подстерегает неудача, и только в одном это будет счастье. Признаться, я подозревал, что с нами может случится: я прихватил записи.

— Какие записи?

— Они касаются Руссо. Можете мне поверить, что любой его шаг известен.

— Неужели? Он в самом деле опасен?

— Нет, из-за него могут быть неприятности: этот сумасшедший способен в любую минуту сломать себе руку или ногу, а обвинят в этом нас.

— Да пусть хоть шею себе свернет!

— Боже сохрани!

— Позвольте вам заметить, что я не понимаю, о чем вы говорите.

— Народ время от времени бросает в женевского философа камни, но оставляет это право за собой. Если же мы позволим себе бросить в него хотя бы маленький камешек, народ обратит свои удары на нас.

— Прошу прощения, я не могу уловить все эти тонкости.

— Мы должны принять все меры предосторожности. Мы можем рассчитывать только на то, что у Руссо мальчишки нет. Сейчас мы это выясним. Спрячьтесь поглубже в карете.

Жан повиновался, Де Сартин приказал кучеру прогуляться по улице.

Он раскрыл портфель и достал оттуда бумаги.

— Посмотрим, находится ли ваш юнец у Руссо. Когда он должен был сюда прибыть?

— Шестнадцатого.

— «Семнадцатого: видели, как г-н Руссо в шесть часов утра собирает травы в Медонском лесу. Он был один».

— Один?

— Далее. «В два часа пополудни он продолжал собирать травы, но уже вместе с молодым человеком».

— Ага! — воскликнул Жан.

— Да, с молодым человеком, — повторил де Сартин, — слышите?

— Это он, тысяча чертей! Это он.

— Ну? Что вы на это скажете? «Молодой человек застенчив».

— Верно!

— «Он с жадностью ест».

— Все так.

— «Оба чудака срывают растения и укладывают их в цинковую коробку».

— Дьявольщина! — вскричал Дю Барри.

— Это еще не все. Слушайте дальше: «Вечером он привел молодого человека к себе, в полночь молодой человек еще не выходил от него».

— Прекрасно!

— «Восемнадцатого: молодой человек не выходил из дому и по всей видимости поселился у господина Руссо».

— Я не теряю надежды…

— Ну, в таком случае, вы — оптимист! Впрочем, поделитесь со мной вашими соображениями.

— Вполне вероятно, что в этом доме у него есть какие-нибудь родственники — Сейчас вы будете удовлетворены, вернее — разочарованы. Тише, кучер возвращается!

Де Сартин вышел из кареты. Не пройдя и десяти шагов, он встретился с одетым в серое, подозрительного вида, господином.

Увидав прославленного начальника полиции, он снял шляпу и опять надел ее с таким видом, будто не придавал своему приветствию особого значения, хотя глаза его засветились уважением и преданностью.

Де Сартин подал знак, человек приблизился. Начальник полиции шепнул ему на ухо приказание, и тот исчез за дверью Руссо.

Начальник полиции опять сел в карету.

Несколько минут спустя человек в сером подошел к карете.

— Я отвернусь, чтобы меня не было видно, — предупредил Дю Барри.

Де Сартин улыбнулся, выслушал доклад агента и отпустил его.

— Ну что? — спросил Дю Барри.

— Как я и подозревал, нам не повезло. Ваш Жильбер живет у Руссо. Уверяю вас, что лучше было бы оставить ваши намерения.

— Чтобы я от этого отказался!..

— Да. Неужели вам хочется, чтобы ради пустой фантазии против нас восстали все парижские философы?

— Боже мой, что скажет Жанна?

— Так она очень дорожит этим Жильбером? — спросил де Сартин.

— Да!

— В таком случае вам остается действовать лаской, умаслите Руссо, и вам не придется красть молодого человека, он отдаст вам Жильбера по доброй воле.

— Могу поклясться, что легче было бы приручить медведя.

— Это, может быть, легче, чем вам представляется. Не будем терять надежды. Он любит привлекательные лица, графиня — первая красавица, да и мадмуазель Шон недурна собой. Как вы думаете, графиня готова была бы ради своей фантазии пойти на небольшую жертву?

— И не на одну!

— Согласится ли она влюбиться в Руссо?

— Если это необходимо…

— Это будет полезно. Однако, чтобы их познакомить, понадобится посредник. Не знаете ли вы кого-нибудь из поклонников Руссо?

— Принц де Конти.

— Плохо! Он не доверяет принцам. Надо бы какого-нибудь обыкновенного человека: ученого, поэта .

— Мы не поддерживаем отношений с этими людьми — Мне кажется, я встречал у графини господина де Жюсье.

— Ботаника?

— Да.

— Вы правы. Он действительно приезжает в Трианон, и графиня позволяет ему опустошать клумбы. — Вот и прекрасно! Жюсье — один из моих друзей.

— Можно считать, что все улажено?

— Почти так.

— Жильбер, стало быть, попадет ко мне? Де Сартин на мгновение задумался.

— Думаю, что да, — сказал он, — и это произойдет без всякого насилия, без единого крика. Руссо отдаст вам его со связанными руками и ногами.

— Вы так полагаете?

— Я в этом уверен.

— Что для этого нужно?

— Самую малость. У вас есть свободное местечко недалеко от Медона или Марли?

— Да, места там сколько угодно. Я знаю с десяток тихих уголков между замком Люсьенн и Буживалем.

— Прикажите там устроить.., как бы это назвать?.. Мышеловку для философов.

— Господи Боже мой! Как же это устроить?

— Я пришлю вам проект, не беспокойтесь. А теперь уедем, на нас смотрят… Кучер, поезжай домой!

Глава 31. ПРОИСШЕСТВИЕ С ДЕ ЛА ВОГИЙОНОМ, НАСТАВНИКОМ КОРОЛЕВСКИХ ОТПРЫСКОВ, В ДЕНЬ ЖЕНИТЬБЫ ЕГО ВЫСОЧЕСТВА ДОФИНА

Великие исторические события для романиста — то же, что огромные горы для путешественника. Он на них смотрит, подходит к ним то с одной, то с другой стороны, почтительно раскланивается, проходя мимо, но не может на них взобраться.

Вот и мы посмотрим, походим вокруг, поклонимся при виде торжественной свадебной церемонии в Версале. Французский церемониал — единственная хроника, которой в этом случае следует доверяться.

А наша история, словно скромная спутница, отправится окольным путем, давая дорогу великой истории Франции, и не станет описывать ни величия Версаля времен Людовика XV, ни костюмов придворных тех лет, ни парадных ливреи, ни папских украшений, она попытается найти еще что-нибудь, не менее любопытное.

И вот церемония завершается в ярких лучах майского солнца, прославленные гости тихо расходятся, обсуждая чудесное зрелище, на котором они только что присутствовали. А мы вернемся к знакомым событиям и действующим лицам, имеющим с точки зрения истории некоторое значение.

Король, утомленный церемонией и, в особенности, праздничным ужином — долгим, проходившим в строгом соответствии с уже знакомым ему церемониалом свадебного ужина его высочества дофина, сына Людовика XIV, — его величество удалился к себе в девять часов и отпустил всех, кроме де ла Вогийона, наставника королевских отпрысков.

Герцог, большой друг иезуитов, надеявшийся на их водворение благодаря своим отношениям с графиней Дю Барри, считал свою задачу по воспитанию отчасти выполненной из-за женитьбы его высочества герцога де Берри.

Впрочем, впереди у наставника королевских отпрысков была не менее трудная задача: ему надлежало завершить воспитание графа де Прованс и графа д'Артуа; одному из них было в те времена пятнадцать, другому — тринадцать лет. Его высочество граф де Прованс был человек скрытный и замкнутый; его высочество граф д'Артуа — легкомысленный и своевольный. Ну, а дофин, помимо всех своих качеств, благодаря которым он прекрасно учился, был еще и дофином, то есть первым после короля лицом во Франции. Вот почему де ла Вогийон много терял, уступая свое влияние на него женщине.

Когда король попросил его задержаться, де ла Вогийон решил, что его величество понимает, какая это потеря, и хочет утешить его вознаграждением. Ведь когда воспитание закончено, наставника обыкновенно стараются отблагодарить.

Это заставило и без того чувствительного герцога де ла Вогийона расчувствоваться окончательно. Он и так подносил платок к глазам во время ужина, показывая, как он сожалеет о потере ученика. После десерта он всхлипнул. Впрочем, оставшись один, он скоро успокоился.

Когда же его вызвал к себе король, он снова достал из кармана платок и выдавил слезу.

— Подойдите, мой бедный ла Вогийон, — обратился к нему король, поудобнее устраиваясь в кресле. — Подойдите, я хочу с вами поговорить.

— Я к услугам вашего величества, — молвил герцог.

— Садитесь вот сюда, дорогой мой, вы, должно быть, устали.

— Мне садиться, сир?

— Да, вот сюда, без церемоний.

Людовик XV указал герцогу на стул, стоявший таким образом, что лицо наставника было ярко освещено, тогда как король оставался в тени.

— Ну что же, дорогой герцог, вот воспитание и завершено.

— Да, сир.

Вогийон вздохнул.

— И прекрасное воспитание! — продолжал Людовик XV.

— Ваше величество слишком добры ко мне.

— Оно делает вам честь, герцог.

— Благодарю вас, ваше величество.

— Его высочество дофин — один из самых просвещенных принцев Европы, если не ошибаюсь?

— Надеюсь, сир.

— Он хороший историк?

— Очень хороший.

— Прекрасный географ?

— Сир! Его высочество дофин способен составить карту получше инженера.

— Он прекрасно точит детали на станке?

— Сир, это не моя заслуга, я его этому не учил.

— Неважно, он умеет с ним обращаться?

— Да, он этим владеет в совершенстве.

— А часовое дело? Какая ловкость рук!

— Просто чудо, сир.

— Вот уже полгода все мои часы бегут одни за другими, как четыре колеса одной кареты, и одно другое не догоняет. А ведь он один за ними следит.

— Это — знание механики, сир, и я опять должен признаться, что я здесь ни при чем.

— Да, а математика, а навигация?

— Вот тут вы правы, сир, к этим наукам я всегда старался пробудить интерес его высочества дофина.

— Да, и он в этом очень силен. Я третьего дня слышал, как он разговаривал с де Лаперузом о перлинях, вантах и бригантинах.

— Это все морские термины… Да, сир.

— Он обо всем этом говорит, как Жан Барт.

— Да, он действительно тут очень силен.

— Всем этим он обязан вам…

— Я не заслуживаю похвал вашего величества… Я полагаю, что мои заслуги не столь велики… Его высочество дофин сумел извлечь пользу из моих уроков.

— Надеюсь, герцог, что его высочество в самом деле станет добрым королем, прекрасным правителем, хорошим отцом семейства… Кстати, герцог, — повторил король, — будет ли он хорошим отцом семейства?

— Сир! Его высочество преисполнен разнообразных достоинств! — наивно воскликнул де ла Вогийон.

— Вы меня не поняли, герцог, — сказал Людовик XV. — Я спрашиваю, может ли он стать хорошим отцом семейства.

— Сир! Признаюсь, я не понимаю вашего вопроса. Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать.., хочу сказать… Вы ведь должны знать Библию, не так ли, герцог?

— Разумеется, я ее читал, сир.

— Ну так вы знаете патриархов, правда?

— Конечно!

— Будет ли он настоящим мужем?

Де ла Вогийон взглянул на короля так, словно тот говорил по-китайски. Он повертел в руках шляпу и вымолвил:

— Сир! Великому королю подвластно все, чего только он сам пожелает.

— Простите, герцог, — настаивав на своем король, — я вижу, что мы друг друга не понимаем.

— Сир! Я изо всех сил пытаюсь понять.

— Хорошо, — решил король, — я буду выражаться яснее. Вы знаете дофина, как свое дитя, не правда ли?

— Разумеется, сир.

— Вы знаете его вкусы?

— Да.

— Его страсти?

— О, что касается страстей, сир, это совсем другое дело: если бы они и были, я бы решительно их искоренил. Но мне, к счастью, не пришлось этим заниматься: его высочество не страдает этим недостатком.

— Вы сказали — к счастью?

— А разве это не счастье, сир?

— Стало быть, у него их нет?

— Страстей? Нет, сир.

— Ни одной?

— Ни единой, за это я ручаюсь.

— Этого-то я и боялся. Дофин будет отличным королем, прекрасным правителем, но никогда не станет хорошим мужем.

— Сир! Вы никогда не приказывали мне пробудить интерес его высочества к этой стороне жизни.

— И это было моей ошибкой. Мне следовало подумать о том, что настанет день, когда он женится. Однако, несмотря на то, что он не подвержен страстям, вы не ставите на нем крест?

— То есть как?

— Я хотел спросить вот о чем. Как вам кажется, есть ли надежда, что когда-нибудь они у него появятся?

— Сир, мне страшно!

— Отчего же?

— Признаться, сир, для меня этот разговор — пытка! — жалобно простонал бедный герцог.

— Господин де ла Вогийон! — воскликнул король, начинавший терять терпение. — Я вас ясно спрашиваю, будет ли его высочество хорошим супругом. Я оставляю в стороне вопрос о том, станет ли он настоящим отцом семейства.

— Вот именно на этот вопрос я не могу точно ответить вашему величеству.

— То есть почему же вы не можете ответить?

— Я и сам этого не знаю.

— Не знаете?! — вскричал Людовик XV в таком изумлении, что парик де ла Вогийона зашевелился у него на голове.

— Сир, его высочество герцог де Берри жил в доме вашего величества невинным ребенком, интересующимся науками.

— Ах, герцог, ребенок уже не учится, он женится!

— Сир, я был наставником его высочества…

— Вот именно, герцог! Вы должны были научить его всему, о чем ему следует знать.

Пожав плечами, король откинулся в кресле.

— Так я и думал, — со вздохом прибавил он.

— Боже мой, сир!..

— Вы знаете историю Франции, не так ли, герцог де ла Вогийон?

— Сир, я всегда так думал и буду так думать, если только ваше величество не прикажет мне поверить в обратное.

— В таком случае, вы должны знать, что со мной произошло накануне женитьбы.

— Нет, сир, этого я не знаю.

— Ах, Боже мой, так вам ничего не известно?

— Не угодно ли будет вашему величеству рассказать мне об этом?

— Слушайте, и пусть это послужит вам уроком для воспитания двух других моих внуков, герцог.

— Я вас слушаю, сир.

— Я был воспитан в доме моего деда так же, как вы воспитали дофина. Мой наставник, господин де Виллеруа, был славный человек, очень славный, как вы, герцог. Эх, если бы он почаще позволял мне оставаться в обществе моего дяди-регента! Так нет же! Невинные занятия, как вы говорите, помешали мне заняться изучением невинности! Однако я женился, а когда король женится, герцог, это — важное событие для всего мира.

— Да, сир, я начинаю понимать.

— Ну и прекрасно! Итак, я продолжаю. Кардинал прощупал почву относительно того, что я смыслю в патриархате. Ничего! Я был добродетелен до такой степени, что появились опасения, как бы Франция не перешла в женские руки. К счастью, кардинал обратился за советом к Ришелье Он был в этом вопросе большой мастер. Ему пришла в голову блестящая мысль. Существовала некая мадмуазель Лемор или Лемур, точно не помню, рисовавшая восхитительные картины. Ей заказали целую серию сцен.., ну.., вы понимаете…

— Нет, сир.

— Как бы выразиться? Пасторали.

— В стиле Теньера?

— Лучше: в стиле примитивистов.

— Примитивистов?

— Натуралистов… Мне кажется, я нашел удачное слово. Теперь понимаете?

— Как? — краснея, вскричал герцог де ла Вогийон. — Вашему величеству осмелились показать…

— А кто говорит, что мне их показывали, герцог?

— Чтобы ваше величество могло их увидеть…

— Надо было, чтобы я их увидел, вот и все.

— И что же?

— Да ничего особенного: я их увидел.

— И?..

— Ну и так как человек по своей натуре любит подражать.., я все это и повторил!

— Да, сир, прекрасно придумано, великолепно, хотя это и опасно для юноши.

Король взглянул на де ла Вогийона с улыбкой, которую можно было бы назвать циничной, если бы она не появилась на устах одного из самых умных монархов.

— Оставим на сегодня опасения, — сказал он, — и вернемся к тому, что мы должны сделать.

— Что же?

— А вы не знаете?

— Нет, сир, и я буду счастлив, если ваше величество сообщит мне об этом.

— Пожалуйста! Вы отыщете его высочество дофина, получающего последние поздравления от кавалеров, в то время, как ее высочество выслушивает поздравления дам…

— Да, сир.

— Вы возьмете подсвечник и отведете его высочество в сторону.

— Да, сир.

— Вы сообщите своему ученику, — король подчеркнул два последних слова, — что его комната находится в конце нового коридора.

— Ни у кого нет ключа, сир…

— Потому что я его приберегал, герцог. Я предвидел то, что сегодня случится. Вот ключ.

Де ла Вогийон принял его дрожащей рукой.

— А вам я хочу сказать, герцог, — продолжал король, — что в этой галерее я приказал развесить два десятка полотен.

— Да, сир.

— Вы поцелуете своего ученика, отопрете дверь коридора, вручите ему подсвечник, пожелаете спокойной ночи и скажете, что он должен через двадцать минут дойти до своей комнаты: по минуте на каждую картину.

— Понимаю, сир.

— Ну и прекрасно. Спокойной ночи, господин де ла Вогийон!

— Прошу ваше величество простить меня.

— Не знаю, не знаю: хорошеньких бы дел вы без меня натворили в моем семействе!

Дверь за наставником затворилась. Король взялся за особый звонок. Явился Лебель.

— Кофе! — приказал король. — Кстати, Лебель…

— Да, сир?

— После того, как принесете кофе, идите следом за господином де ла Вогийоном: он отправился к его высочеству дофину.

— Слушаю, сир.

— Погодите, я еще не сказал вам, зачем вы пойдете.

— Вы правы, сир. Но я так торопился исполнить приказание вашего величества…

— Прекрасно! Вы пойдете за господином де ла Вогийоном.

— Да, сир.

— Он так смущен, так опечален, что я опасаюсь, что он расплачется, увидев его высочество.

— Что я должен сделать, если это произойдет?

— Ничего. Вы скажете мне об этом, вот и все. Лебель подал королю кофе, тот медленно, смакуя, отпил глоток Лакей, известный в истории, вышел. Спустя четверть часа он опять явился.

— Ну что, Лебель? — спросил король.

— Сир! Герцог де ла Вогийон проводил его высочество до коридора, держа его под руку.

— Что дальше?

— Было непохоже, что он готов заплакать, скорее напротив его маленькие глазки приняли игривое выражение.

— Хорошо. А потом?

— Он вынул из кармана ключ, протянул его высочеству, тот отпер дверь и ступил в коридор.

— Что было дальше?

— Герцог вложил подсвечник его высочеству в руку и сказал тихо, однако так, что я сумел разобрать: «Ваше высочество! Супружеское ложе находится в конце галереи, от которой я только что вручил вам ключ. Король желает, чтобы вы были в комнате через двадцать минут». — «Почему через двадцать минут? — спросил принц. — Мне довольно двадцати секунд». «Ваше высочество! — отвечал де ла Вогийон — На этом кончается моя власть. Мне нечему больше вас научить, однако позволю себе дать вам последний совет хорошенько рассмотрите обе стены галереи, и я обещаю вашему высочеству, что ему не придется скучать эти двадцать минут».