Глава 32. КОРОЛЬ СКУЧАЕТ

Как король и обещал, он уехал в Марли, однако около трех часов пополудни он приказал отвезти его в Люсьенн.

Должно быть, он предполагал, что, получив его записку, графиня Дю Барри поспешит покинуть Версаль и будет его ждать в своем очаровательном замке, куда король уже несколько раз наведывался, не оставаясь там, впрочем, на ночь под тем предлогом, что Люсьенн не является королевским дворцом.

Велико же было его удивление, когда, прибыв в Люсьенн, он застал там одного Замора, так мало похожего на дворецкого. Негритенок развлекался тем, что гонялся за страусом в надежде вырвать у него перо, а страус отбивался, пытаясь его клюнуть.

Между обоими любимцами графини шла борьба, напоминавшая соперничество фаворитов короля: г-на де Шуазеля и г-жи Дю Барри.

Король расположился в малой гостиной и отпустил свиту.

Обыкновенно о» не задавал вопросов ни придворным, ни лакеям, несмотря на то что был самым любопытным человеком в своем королевстве. Однако Замор не был даже прислугой, он представлял собой нечто среднее между обезьянкой и попугаем.

Поэтому король решил расспросить Замора.

— Ее сиятельство в саду?

— Нет, сударь, — отвечал Замор. В замке Люсьенн вместо обращения «ваше величество» было принято слово «сударь»: то была одна из прихотей Дю Барри.

— Так она отправилась кормить карпов?

На горе недавно было вырыто озеро: его наполнили водой из акведука и завезли из Версаля самых крупных карпов.

— Нет, сударь, — сказал замор.

— Где же она?

— В Париже, сударь.

— То есть как в Париже?.. Графиня не приезжала в Люсьенн?

— Нет, сударь, она прислала Замора.

— Зачем?

— Чтобы встретить короля.

— Ага! — вскричал король. — Тебе доверяют меня встречать? Прелестно! Я — в обществе Замора. Вот спасибо, графиня, большое спасибо!

Раздосадованный король поднялся.

— Нет, нет, — возразил негритенок, — король не будет в обществе Замора.

— Почему?

— Потому что Замор уезжает.

— Куда?

— В Париж.

— Так я остаюсь в одиночестве? Еще лучше! А зачем ты едешь в Париж?

— Я должен найти хозяйку и передать ей, что король прибыл в Люсьенн.

— Графиня поручила тебе сказать мне это?

— Да, сударь.

— А она не сказала, чем мне заняться в ожидании ее приезда?

— Она сказала, что ты можешь поспать. «Должно быть, она скоро будет здесь, — подумал король. — Вероятно, приготовила какой-нибудь сюрприз». Он сказал Замору:

— Скорее отправляйся и привези сюда графиню… Как, кстати, ты собираешься ехать?

— Верхом на большом белом коне под красным чепраком.

— Сколько же времени понадобится большому белому коню, чтобы довезти тебя до Парижа?

— Не знаю, — отвечал негритенок, — конь скачет быстро, быстро, быстро. Замор любит быструю езду.

— Будем считать, что мне повезло, раз Замор любит быструю езду.

Он пошел к окну посмотреть, как поедет Замор. Огромный лакей подсадил негритенка на исполинского коня, и он поскакал галопом с бесстрашием, свойственным только детям.

Оставшись в одиночестве, король спросил лакея, что нового в Люсьенн.

— Здесь сейчас господин Буше расписывает большой кабинет ее сиятельства.

— А, Буше! Так он здесь! — с удовлетворением воскликнул король. — Где он, ты говоришь?

— Во флигеле, в кабинете. Ваше величество желает, чтобы я проводил его к господину Буше?

— Нет, нет, — отвечал король, — я, пожалуй, пойду взгляну на карпов. Дай мне нож.

— Нож, сир?

— Да, и большой хлебец.

Лакей вернулся, неся блюдо японского фарфора, на котором лежал большой хлебец, а в него был воткнут длинный острый нож.

Король знаком приказал лакею следовать за ним и направился к пруду.

Его величество любил семейную традицию — кормить карпов — и свято ее соблюдал.

Людовик XV уселся на скамейку из пористой платины; отсюда открывался чудесный вид.

Он окинул взором озеро, окаймленное лугом: на том берегу меж двух холмов затерялась деревушка. Один из холмов, густо поросший мхом, тот, что поднимался на западе, круто вздымался ввысь. Соломенные крыши домишек, живописно разбросанных по склону холма, были похожи на детские игрушки, которые уложены в коробку, устланную листьями папоротника.

Вдали виднелись скалистые вершины горы Сен-Жермен с крутыми подъемами и заросшими густым лесом террасами, а еще дальше синели холмы Саннуа и Кормей, тянувшиеся к розовато-серым небесам, словно медным куполом накрывавшими местность.

Небо хмурилось, нежная луговая зелень потемнела. Неподвижная тяжелая водная гладь временами колыхалась, когда из сине-зеленых глубин поднималась, подобно серебристой молнии, огромная рыба, чтобы схватить водомерку, переставлявшую свои длинные ноги по зеркальной поверхности пруда.

По воде разбегались круги, и водная гладь становилась муаровой.

К самому берегу бесшумно подплывали не пуганные ни человеком, ни зверем рыбы, чтобы полакомиться клевером, душистые головки которого клонились к воде; можно было даже заглянуть в большие неподвижные глаза рыб, бессмысленно таращившиеся на серых ящерок и резвившихся в тростнике лягушек.

Король от нечего делать несколько раз обвел взглядом открывавшийся перед ним вид, не упустив ни одной подробности, пересчитал дома деревни, которые мог разглядеть. Потом взял хлебец со стоявшей рядом с ним тарелки и стал резать его на крупные ломти.

Карпы услыхали хруст разрезаемой корки. Они уже привыкли к этому звуку, означавшему приближение обеда, и близко подплыли к его величеству в надежде получить от него привычную еду. Они точно так же поспешили бы и к лакею, однако король вообразил, что рыбы таким образом выражают ему свою преданность.

Он бросал один за другим куски хлеба, куски сначала исчезали в воде, а потом всплывали на поверхность; карпы жадно набрасывались на набухший в воде хлеб, стремительно разрывали его на мелкие кусочки, и он в одно мгновение исчезал из виду.

Было и в самом деле довольно забавно наблюдать за тем, как невидимые рыбы гоняли по поверхности корку, вырывая ее Друг у друга до тех пор, пока она не попадала в чью-нибудь пасть.

Король около получаса терпеливо крошил хлеб, довольный хорошим аппетитом карпов.

Наконец ему наскучило это занятие, и он вспомнил о г-не Буше, второй достопримечательности замка: разумеется, это было не столь захватывающее развлечение, как карпы, но за городом выбор небогат, и привередничать не было возможности.

Людовик XV направился к флигелю. Буше был предупрежден. Продолжая рисовать, вернее, притворяясь, что поглощен своим занятием, он следил взглядом за его величеством. Живописец видел, как король направился к флигелю; он обрадовался, поправил манишку и вскарабкался на лестницу, так как ему посоветовали сделать вид, будто он понятия не имеет о прибытии короля в Люсьенн. Он услыхал, как скрипнул паркет под ногой государя, и принялся старательно выписывать пухлого амура, крадущего розу у молодой пастушки, затянутой в корсет из голубого атласа, в соломенной шляпе. Рука живописца дрожала, сердце колотилось.

Людовик XV остановился на пороге.

— А, господин Буше, как у вас сильно пахнет скипидаром! — заметил он и пошел дальше.

Бедный Буше не мог ожидать, что король ничего не смыслит в живописи; он приготовился совсем к другим комплиментам, поэтому едва не свалился с лестницы.

Он медленно спустился и вышел со слезами на глазах, даже не очистив палитры и не промыв кистей, чего с ним обычно никогда не случалось.

Его величество вынул часы. Они показывали семь.

Людовик XV возвратился в комнаты: подразнил обезьянку, поиграл с попугаем, достал из горки одну за другой все стоявшие там китайские безделушки.

Сумерки сгустились.

Его величество не любил темноты: внесли свечи.

Впрочем, он не любил и одиночества.

— Лошадей через четверть часа! — приказал король. — Даю ей ровно столько и ни минуты больше!

Людовик XV прилег на софу, стоявшую против камина, выжидая, когда четверть часа, или девятьсот секунд, истекут.

Когда маятник часов в виде голубого слона под розовой попоной качнулся в четырехсотый раз, король уснул.

Когда, через четверть часа, лакей пришел доложить, что лошади поданы, и увидал, что король спит, он, разумеется, не стал его беспокоить. Пробудившись, его величество оказался лицом к лицу с графиней Дю Барри, которая не сводила с него глаз. Замор стоял в дверях в ожидании приказаний.

— А, вот и вы, графиня, — присев, проговорил король.

— Да, сир, я уже давно здесь, — отвечала графиня.

— Что значит «давно»?

— Почти целый час. А ваше величество все спит!

— Знаете, графиня, вас не было, я очень скучал… И потом, я так плохо провел эту ночь!.. Послушайте, а я уже собирался уезжать!

— Да, я видела вашу карету, ваше величество. Король бросил взгляд на часы.

— О! Уже половина одиннадцатого! Так я проспал почти три часа.

— Ну и прекрасно, сир! Попробуйте теперь сказать, что в Люсьенн плохо спится!

— Напротив! А кто это там торчит в дверях? — вскричал король, заметив наконец Замора.

— Перед вами дворецкий замка Льюсенн, сир.

— Нет, пока еще не дворецкий! — со смехом возразил король. — С какой стати этот чудак напялил на себя мундир? Ведь он еще не назначен. Он полагается на мое слово?

— Сир! Ваше слово, конечно, священно, и мы имеем все основания на него полагаться. Но у Замора есть нечто большее, чем ваше слово, вернее — менее важное, он получил приказ о своем назначении, сир.

— Как?

— Мне прислал его вице-канцлер: вот, взгляните. Теперь для вступления в должность ему осталась лишь одна формальность: примажете ему принести клятву, и пусть он нас охраняет.

— Подойдите, господин дворецкий, — проговорил король.

Замор приблизился, па нем был мундир с шитым стоячим воротником и эполетами капитана, короткие штаны и шелковые чулки, а на боку висела шпага. Он шел, чеканя шаг, зажав под мышкой огромную шпагу с тремя перьями.

— Да сможет ли он произнести клятву? — с сомнением в голосе проговорил король.

— А вы испытайте его, сир.

— Подойдите ближе, — сказал король, с любопытством глядя на черного человечка.

— На колени! — приказала графиня.

— Дайте клятву, — проговорил Людовик XV. Негритенок прижал одну руку к груди, другой коснулся короля и произнес:

— Клянусь в верности хозяину в хозяйке, клянусь не щадя живота защищать дворец, охрана которого мне доверена, обещаю съесть его целиком до последней байки варенья, прежде чем сдам его неприятелю в случае, если буду атакован.

Короля рассмешила не столько клятва Замора, сколько его серьезный вид, с каким он ее произносил.

— Я принимаю вашу клятву, — отвечал он с подобавшим случаю важным видом, — и вручаю вам, господин дворецкий, высочайшее право — право казнить или миловать всех и вся в этом дворце.

— Благодарю вас, государь! — поднимаясь с колен, отвечал Замор.

— А теперь ступай на кухню и покажись там в своем великолепном наряде, а нас оставь в покое. Иди? Замор вышел.

Пока за ним затворялась одна дверь, в другую вошла Шон.

— А! Это вы, милая Шон! Здравствуйте! Король привлек ее к себе, усадил на колени и расцеловал.

— Ну, дорогая Шон, — продолжал он, — хоть ты скажешь мне правду!

— Должна вас предупредить, сир, — отвечала Шон, — что вы вделали неудачный выбор. Чтобы я сказала правду! Мне довелось бы говорить ее первый раз в жизни! Уж если вы хотите звать правду, обратитесь к Жанне: она не умеет лгать!

— Это верно, графиня?

— Сир! Шон чересчур хорошего мнения обо мне. Ее пример оказался заразительным, и с сегодняшнего дня я решилась стать лживой, как и подобает настоящей графине: ведь правду никто не любит!

— Ах так? — воскликнул король. — Мне показалось, что Шон от меня что-то скрывает.

— Клянусь вам, ничего.

— Неужели она не скрывает намерения увидеться с каким-нибудь юным герцогом, маркизом или виконтом?

— Не думаю, — сказала графиня.

— А что на это скажет Шон?

— Мы так не думаем, сир.

— Надо бы выслушать полицейский рапорт.

— Рапорт господина де Сартина или мой?

— Господина де Сартина.

— Сколько вы готовы ему заплатить?

— Если он мне сообщит что-нибудь любопытное, я не стану торговаться.

— Тогда вам лучше довериться моим сыщикам и принять мой рапорт. Я вам готова услужить.., по-королевски.

— Вы готовы себя продать?

— А почему бы нет, если цена подходящая?

— Ну что же, пусть будет так. Послушаем ваш рапорт. Но предупреждаю: не лгите.

— Государь! Вы меня оскорбляете.

— Я хотел сказать: не отвлекайтесь.

— Хорошо! Сир! Готовьте кошелек: вот мой рапорт.

— Я готов, — отвечал король, зазвенев золотыми в кармане.

— Итак, графиню Дю Барри видели сегодня в Париже около двух часов пополудни.

— Дальше, дальше, это мне известно — На улице Валуа.

— А что ж тут такого?

— Около шести к ней прибыл Замор — В этом тоже нет ничего невозможного. А что делала графиня Дю Барри на улице Валуа?

— Она приехала к себе домой.

— Это понятно. Но зачем она туда приехала?

— Она должна была там встретиться со своей поручительницей.

— С крестной матерью? — переспросил король с недовольным выражением, которое ему не удалось скрыть. — Разве графиня Дю Барри собирается креститься?

— Да, сир, в большой купели, зовущейся Версалем.

— Клянусь честью, она не права: язычество так ей к лицу!

— Ничего не поделаешь, сир! Вы же знаете поговорку:

«Запретный плод сладок»!

— Так запретный плод — это крестная мать, которую вы во что бы то ни стало желаете найти?

— Мы ее нашли, сир.

Король вздрогнул и пожал плечами.

— Мне очень нравится, что вы пожимаете плечами, сир. Это доказывает, что вы, ваше величество, были бы в отчаянии, если бы оказались свидетелем поражения всяких там Граммон, Гемене и прочих придворных ханжей.

— Вы так думаете?

— Ну конечно! Вы со всеми с ними в сговоре!

— Я — в сговоре?.. Графиня! Запомните раз навсегда: король может вступать в сговор только с королями.

— Это верно. Но дело в том, что все ваши короли дружны с господином де Шуазелем.

— Однако вернемся к крестной матери.

— С удовольствием, сир.

— Так вам удалось состряпать поручительницу?

— Я нашла ее в готовом виде, да еще какую! Это некая графиня де Беарн из семьи царствовавших принцев, ни больше, ни меньше! Надеюсь, она достойна свойственницы союзников Стюартов?

— Графиня де Беарн? — удивленно переспросил король. — Я знаю только одну Беарн, она живет где-то около Верчена.

— Это она и есть, она срочно прибыла в Париж.

— Она готова протянуть вам руку?

— Обе!

— Когда же?

— Завтра в одиннадцать утра она будет иметь честь получить у меня тайную аудиенцию; в это же время, если вопрос не кажется вам нескромным, она будет просить короля назначить день, и вы его назначите как можно раньше, не так ли, государь?

Король рассмеялся, но как-то не очень искренно.

— Разумеется, разумеется, — отвечал он, целуя графине ручку.

Вдруг он вскричал:

— Завтра в одиннадцать часов?

— Ну да, за завтраком.

— Это невозможно, дорогая.

— Почему невозможно?

— Я не буду здесь завтракать — я должен немедленно вас покинуть.

— Что случилось? — спросила Дю Барри, почувствовав, как у нее похолодело сердце. — Почему вы хотите ехать ?

— Я обязательно должен быть в Марли, дорогая графиня, у меня назначена встреча с Сартином: нас ждут неотложные дела.

— Как угодно, сир. Но вы по крайней мере поужинаете с нами, я надеюсь?

— Да, поужинаю. Может быть… Да, я голоден, я буду ужинать.

— Прикажи подавать на стол, Шон, — обратилась графиня к сестре, подавая ей условный знак, о котором, вероятно, они заранее условились.

Шон вышла.

Король перехватил поданный графиней знак в зеркале и хотя не понял его значения, но почуял западню.

— Да нет, — сказал он, — нет, не могу даже поужинать… Я должен ехать сию же минуту. Мне надо подписывать бумаги, ведь сегодня суббота!

— Как вам будет угодно. Я прикажу подавать лошадей.

— Да, дорогая!

— Шон! Возвратилась Шон.

— Лошадей его величества! — приказала графиня.

— Слушаюсь, — с улыбкой отвечала Шон. Она снова вышла.

В следующее мгновение в приемной послышался ее голос:

— Лошадей его величества!

Глава 33. КОРОЛЬ РАЗВЛЕКАЕТСЯ

Король был доволен тем, что проявил силу воли и наказал графиню за то, что она заставила его ждать, и в то же время избавил себя от неприятностей, связанных с ее представлением. Он направился к выходу.

В эту минуту возвратилась Шон.

— Где мои слуги?

— В передней никого нет, ваше величество. Король подошел к двери.

— Слуги короля! — крикнул он. Никто не отвечал: можно было подумать, что все во дворце замерло, даже эхо не ответило ему.

— Трудно поверить, — возвращаясь в гостиную, проговорил король, — что я — внук короля, сказавшего когда-то: «Мне чуть было не пришлось ждать!»

Он подошел к окну и распахнул его.

Площадка перед дворцом была так же безлюдна, как и передняя: ни лошадей, ни курьеров, ни охраны. Взгляд тонул в ночной мгле, все было спокойно и величаво; в неверном лунном свете колыхались вдали верхушки деревьев парка Шату да переливались мириадами звездочек воды Сены, извивавшейся подобно гигантской ленивой змее и видимой на протяжении приблизительно пяти миль, то есть от Буживаля до Мезон.

Невидимый соловей выводил в ночи свою чарующую песнь, какую можно услышать только в мае, как будто его радостные трели могли звучать лишь посреди достойной для них природы в недолгие весенние дни.

Людовик XV не был ни мечтателем, ни поэтом, ему было не понять всей этой гармонии, он был материалист до мозга костей.

— Графиня! — с досадой проговорил он. — Прикажите прекратить это безобразие, умоляю вас! Какого черта! Пора положить конец этой дурацкой комедии!

— Сир! — отвечала графиня, надувая очаровательные губки, что почти всегда действовало на короля безотказно, — здесь распоряжаюсь не я.

— Ну уж, во всяком случае, и не я! — воскликнул Людовик XV. — Вы только посмотрите, как мне здесь повинуются!..

— Да, сир, вас слушаются не больше, чем меня.

— Так кто же здесь командует? Может быть, вы, Шон?

— Я сама повинуюсь с большим трудом, сир, а уж распоряжаться другими мне еще тяжелее, — отвечала она с другого конца гостиной, сидя в кресле рядом с графиней.

— Так кто же здесь хозяин?

— Разумеется, господин дворецкий, сир.

— Господин Замор?

— Да.

— Верно. Позовите кого-нибудь.

Графиня с очаровательной непринужденностью протянула руку к шелковому шнуру с жемчужной кисточкой на конце и позвонила.

Лакей, наученный, по всей видимости, заранее, ожидал в передней. Он явился на звонок.

— Где дворецкий? — спросил король.

— Совершает обход.

— Обход? — переспросил король.

— Да, и с ним четверо офицеров, — отвечал лакей.

— В точности, как господин де Мальборо! — воскликнула графиня.

Король не смог удержать улыбки.

— Да, странно, — проговорил он. — Впрочем, что вам мешает запрячь моих лошадей?

— Сир! Господин дворецкий приказал запереть конюшни, опасаясь, как бы туда не забрался злоумышленник.

— Где мои курьеры?

— На кухне, сир.

— Что они там делают?

— Спят.

— То есть как — спят?

— Согласно приказанию.

— Чьему приказанию?

— Приказанию дворецкого.

— А что двери? — спросил король.

— Какие двери, сир?

— Двери замка.

— Заперты, сир.

— Хорошо, пусть так, но ведь можно сходить за ключами!

— Сир! Все ключи висят на поясе дворецкого.

— Какой образцовый порядок! — воскликнул король. — Черт побери! Какой порядок!

Видя, что король исчерпал вопросы, лакей вышел. Откинувшись в кресле, графиня покусывала белую розу, рядом с которой ее губы казались коралловыми.

— Мне жалко вас, ваше величество, — сказала королю графиня, улыбнувшись так томно, как умела она одна, — дайте вашу руку, и отправимся на поиски. Шон, посвети нам!

Шон шла впереди, готовясь устранить любые непредвиденные обстоятельства, которые могли возникнуть на ее пути.

Стоило им свернуть по коридору, как короля стал Дразнить аромат, способный пробудить аппетит самого тонкого гурмана.

— Ах, ах! — останавливаясь, воскликнул король. — Чем здесь пахнет, графиня?

— Сир, да ведь это ужин! Я полагала, что король окажет мне честь и поужинает в Люсьенн, вот я и подготовилась.

Людовик XV несколько раз вдохнул соблазнительный аромат, размышляя о том, что его желудок уже некоторое время напоминал о себе. Он подумал, что ему понадобится по меньшей мере полчаса на то, чтобы, подняв шум, разбудить курьеров, около четверти часа на то, чтобы оседлали лошадей, десять минут, чтобы доехать до Марли. А в Марли его не ждут, значит, он не найдет там на ужин ничего, кроме дежурной закуски. Он еще раз втянул в себя вкусно пахнувший воздух и, подведя графиню к двери в столовую, остановился На ярко освещенном и великолепно сервированном столе были приготовлены два прибора.

— Черт побери! — воскликнул король. — У вас искусный повар, графиня.

— Сир! Сегодня как раз день, когда я его решила испытать, бедняга старался изо всех сил, чтобы угодить вашему величеству. Если вам не понравится, он способен перезать себе горло, как несчастный Ватель.

— Вы и впрямь так полагаете? — спросил Людовик XV.

— Да. Особенно ему удается омлет из фазаньих яиц, на который он очень рассчитывал…

— Омлет из фазаньих яиц! Я обожаю это блюдо!

— Видите, как не везет моему повару?

— Так и быть, графиня, не будем его огорчать, — со смехом сказал король, — надеюсь, пока мы будем ужинать, господин Замор вернется с обхода.

— Ах, сир, это блестящая идея! — воскликнула графиня, испытывая удовлетворение оттого, что выиграла первый тур. — Входите, сир, входите.

— Кто же нам будет подавать? — спросил король, не видя ни одного лакея.

— Сир! Неужели кофе покажется вам менее вкусным, если его налью вам я?

— Нет, графиня, я ничего не буду иметь против, даже если вы его и приготовите сами.

— Ну так идемте, сир.

— Почему только два прибора? — спросил король. — Разве Шон поужинала?

— Сир! Кто же мог без приказания вашего величества…

— Иди, иди к нам, Шон, дорогая, — проговорил король и сам достал и горки тарелку и прибор, — садись напротив.

— О, сир… — пролепетала Шон.

— Не притворяйся покорной и смиренной подданной, лицемерка! Садитесь рядом со мной, графиня. Какой у вас прелестный профиль!

— Вы только сегодня это заметили, государь?

— А как бы я заметил?! Я привык смотреть вам в глаза, графиня. Ваш повар и в самом деле большой мастер. Какой суп из раков!

— Так я была права, прогнав его предшественника?

— Совершенно правы.

— В таком случае, сир, следуйте моему примеру, и вы только выиграете.

— Я вас не понимаю.

— Я прогнала своего Шуазеля, гоните и вы своего!

— Не надо политики, графиня. Дайте мне мадеры. Король протянул стакан. Графиня взялась за графин с узким горлышком и стала наливать королю вина.

Пальчики у очаровательного виночерпия от напряжения побелели, а ноготки покраснели.

— Лейте не торопясь, графиня, — сказал король.

— Чтобы не взболтнуть вино?

— Нет, чтобы я успел полюбоваться вашей ручкой.

— Ах, ваше величество! — со смехом отвечала графиня. — Вы сегодня делаете открытие за открытием.

— Клянусь честью, да! — воскликнул король, приходя постепенно вновь в хорошее расположение духа. — Мне кажется, я готов открыть…

— Новый мир? — спросила графиня.

— Нет, нет, это было бы слишком честолюбиво, с меня довольно и одного королевства. А я имею в виду остров, маленький клочок земли, живописную гору, дворец, в котором одна моя знакомая будет Армидой, а безобразные чудовища будут охранять вход, когда мне захочется забыться…

— Сир! — заговорила графиня, протягивая королю графин с охлажденным шампанским (совсем новое по тем временам изобретение), — вот как раз вода из Леты.

— Из реки Леты, графиня? Вы в этом уверены?

— Да, сир, его доставил бедный Жан из самой преисподней, откуда он едва выбрался.

— Графиня, — произнес король, поднимая свой бокал, — давайте выпьем за его счастливое воскрешение! И не надо политики, прошу вас!

— Ну, тогда уж я и не знаю, о чем говорить, сир! Может быть, ваше величество расскажет какую-нибудь историю?

— Нет, я вам прочту стихи.

— Стихи? — воскликнула Дю Барри.

— Да, стихи… Что вас удивляет?

— Ваше величество их ненавидит!

— Черт возьми, еще бы! Из сотни тысяч стихов девяносто девять тысяч нацарапаны против меня.

— А те, что вы собираетесь прочесть, выбраны, вероятно, из оставшихся десяти тысяч? И разве они не могут заставить вас простить остальные девяносто тысяч?

— Вы не то имеете в виду, графиня. Те стихи, что я собираюсь вам прочесть, посвящены вам.

— Мне?

— Вам.

— Кто же их автор?

— Господин де Вольтер.

— И он поручил вашему величеству.

— Нет, он посвятил их непосредственно вашему высочеству.

— То есть как? Не сопроводив письмом?

— Нет, почему же? Есть и прелестное письмо.

— А, понимаю: ваше величество потрудились сегодня вместе с начальником почты.

— Совершенно верно.

— Читайте, сир, читайте стихи господина де Вольтера Людовик XV развернул листок и прочел:

Харит благая мать, богиня наслаждений, На кипрские пиры любви и красоты Зачем приводишь ты сомнении мрачных тени?

Героя мудрого за что терзаешь ты?

Улисс необходим своей отчизне мирной И Агамемнону опорой служит он.

Талант политика и ум его обширный Способны победить надменный Илион.

Пусть боги власть любви признают высшей властью!

Пусть поклоняются все красоте твоей!

Сплетая лавр побед и розы сладострастья, Улыбкой светлою нас одари скорей!

Без милости твоей покоя нет и счастья Для неспокойного властителя морей.

Зачем же смертного, кого боится Троя, Преследует твой гнев? Улиссу страшен плен.

Ведь перед красотой нет бога, нет героя, Который бы, смирясь, не преклонил колен.

— Знаете, сир, — проговорила графиня, скорее задетая, нежели польщенная поэтическим посланием, — мне кажется, господин де Вольтер хочет с вами помириться.

— Напрасный труд, — заметил Людовик XV. — Этот разбойник все разгромит, если возвратится в Париж Пускай отправляется к своему другу — моему кузену Фридриху Второму. С нас довольно и Руссо. А вы возьмите эти стихи, графиня, и подумайте над ними на досуге Графиня взяла листок, свернула его в трубочку и положила рядом со своей тарелкой.

Король не спускал с нее глаз.

— Сир! — заговорила Шон. — Не хотите ли глоток токайского?

— Его прислали из погребов его величества императора Австрии, — сообщила графиня, — можете мне поверить, сир.

— Из погребов императора… — проговорил король. — Настоящие винные погреба есть только у меня.

— А я получаю вино и от вашего эконома.

— Как! Вам удалось его обольстить?

— Нет, я приказала…

— Прекрасный ответ, графиня. Король сказал глупость — Однако государь…

— Государь по крайней мере в одном прав: он любит вас всей душой.

— Ах, сир, ну почему вы и в самом деле не хозяин в своем королевстве?

— Графиня, не надо политики!

— Не желает ли король кофе? — спросила Шон.

— С удовольствием.

— Его величество будет подогревать кофе сам, как обычно? — спросила графиня.

— Да, если хозяйка ничего не будет иметь против. Графиня встала.

— Почему вы встали?

— Я хочу за вами поухаживать, сир.

— Я вижу, что лучшее, что я могу сделать, — это не мешать вам, графиня, — отвечал король, развалившись на стуле после сытного ужина, который привел его в состояние душевного равновесия.

Графиня внесла серебряную спиртовку, на которой стоял небольшой кофейник с кипящим кофе. Она поставила перед королем чашку с блюдцем из позолоченного серебра и графинчик богемского стекла. Рядом с блюдцем она положила свернутый в трубочку лист бумаги.

С напряженным вниманием, с каким обыкновенно король это проделывал, он отсчитал сахар, отмерил кофе и аккуратно налил спирту так, чтобы он плавал на поверхности. Потом взял бумажную трубочку, подержал ее над свечой, поджег содержимое чашки и бросил бумажный фитиль на спиртовку — там фитиль и догорел.