— Кажется, мы уже условились больше не говорить ни о тех, ни о других.

— Я вам этого не обещала, сир.

— В таком случае я хочу вас кое о чем попросить.

— О чем же?

— Прошу вас оставить их там, где они есть, и самой оставаться там, где вы находитесь. Поверьте, лучшее место занимаете вы.

— Бедное министерство иностранных дел! Бедное морское ведомство!

— Графиня! Богом вас прошу, давайте не будем заниматься политикой вместе!

— Хорошо. Однако вы же не можете мне запретить ею заниматься самостоятельно?

— О, самостоятельно — сколько вам будет угодно! Графиня протянула руку к корзине с фруктами, взяла два апельсина и стала попеременно подбрасывать их.

— Прыгай, Праслен! Прыгай, Шуазель! — скомандовала она. — Прыгай, Праслен! Прыгай, Шуазель!

— Что это вы делаете? — спросил король.

— Пользуясь разрешением вашего величества, я заставляю прыгать кабинет министров.

В эту минуту вошла Доре и шепнула словечко на ухо хозяйке.

— Разумеется! — вскричала та.

— Что там такое? — спросил король.

— Шон возвратилась из путешествия, сир, и просит позволения предстать пред вашим величеством.

— Пусть войдет, пусть войдет! В самом деле, вот уже несколько дней я чувствовал, что мне чего-то не хватает, сам не знаю — чего.

— Благодарю вас, сир, — входя, отвечала Шон. Наклонившись к графине, она прошептала:

— Все исполнено.

Графиня не сдержала радостного вскрика.

— Что там еще? — спросил Людовик XV.

— Ничего, сир. Мне приятно ее видеть, только и всего.

— Мне тоже приятно. Здравствуйте, дорогая Шон, здравствуйте!

— Ваше величество! Вы позволите мне сказать несколько слов сестре? — спросила Шон.

— Говори, говори, дитя мое. А я тем временем узнаю у Сартина, где ты была.

— Сир! — сказал г-н де Сартин, желая избежать необходимости отвечать королю. — Не может ли ваше величество уделить мне несколько минут?

— Зачем?

— Мне необходимо обсудить с вами крайне важные вопросы.

— У меня мало времени, господин де Сартин, — зевая, отвечал король.

— Сир! Всего два слова!

— О чем?

— Обо всех этих ясновидящих, чудотворцах…

— А, все они шарлатаны! Выдайте им патенты артистов, и они перестанут быть опасны.

— Сир! Осмелюсь настаивать, что положение гораздо серьезнее, чем может показаться вашему величеству. Каждую минуту учреждаются все новые и новые масонские ложи. Так вот, сир, это уже не просто общество, это настоящая секта, которую еще более усиливают враги монархии: мыслители, энциклопедисты, философы. А скоро самого Вольтера с большой помпой будет принимать ваше величество.

— Он при смерти.

— Он, сир? Нет, он не такой дурак!

— Он причастился.

— Это не более, чем уловка.

— Ведь он теперь капуцин!

— Он нечестивец! Сир! Вся эта толпа пишет, выступает с речами, устраивает складчины, переписывается, затевает интриги, угрожает. Несколько слов, оброненных нескромными братьями, указывают на то, что они ожидают руководителя.

— Ну и что же, Сартин? Когда явится этот руководитель, вы схватите его, бросите в Бастилию, и все будет кончено.

— Сир! У них в руках сосредоточены немалые средства.

— Неужели у вас их меньше? Ведь вы — начальник полиции целого королевства!

— Сир! В свое время мне удалось добиться от вашего величества разрешения на выдворение иезуитов. Теперь следовало бы изгнать всех философов.

— Ну вот! Не хватало еще заниматься писаками!

— У них острые перья. Не Дамиановым ли ножом они их точат…

Людовик XV побледнел.

— Философы, на которых вы не обращаете внимания, сир…

— Что же философы?

— Как я уже имел честь вам докладывать, они погубят монархию.

— Сколько времени им на это потребуется? Начальник полиции удивленно взглянул на Людовика XV.

— Сир! Разве это можно знать? Пятнадцать, двадцать, возможно — тридцать лет.

— Ну что же, дорогой мой, — отвечал Людовик XV, — через пятнадцать лет меня уже не будет, поговорите об этом с моим наследником.

Король обратился к графине Дю Бэрри.

Казалось, она только этого и ждала.

— О Господи, — глубоко вздохнув, воскликнула она, — так что ты мне рассказывала, Шон?

— Да, что она рассказывала? — спросил король. — У вас обеих мрачный вид.

— Ах, сир! — отвечала графиня. — Есть, от чего.

— Скажите же, что произошло.

— Бедный брат!

— Бедный Жан!

— Думаешь, ему придется ее потерять?

— Надеюсь, что нет.

— Что потерять?

— Руку, сир.

— Отрезать руку виконту? А почему?

— Потому что он был тяжело ранен.

— Тяжело ранен в руку?

— О, Господину да, сир!

— В какой-нибудь потасовке, у какого-нибудь шалопая в сомнительном кабаке!..

— Нет, сир, на большой дороге.

— Как это произошло?

— Его хотели убить, вот и все.

— О бедный виконт! — воскликнул Людовик XV, редко жалевший людей, зато великолепно изображавший сострадание. — А, так его едва не убили, вы говорите? Это уже серьезно, не правда ли, Сартин?

Господин де Сартин, внешне менее взволнованный, чем король, однако на самом деле не на шутку встревоженный, подошел к сестрам.

— Какое несчастье! Как это могло случиться? — с беспокойством спросил он.

— К сожалению, да, это оказалось возможно, — отвечала Шон в слезах.

— Убийство! Как же это произошло?

— Он попал в засаду.

— В засаду? Вот уж это, Сартин, кажется, по вашей части, — сказал король.

— Расскажите поподробнее, сударыня, — попросил г-н де Сартин. — Умоляю вас не руководствоваться только своими чувствами и ничего не преувеличивать. Наказание будет тем более строгим, чем мы будем справедливее, а обстоятельства любого дела оказываются обыкновенно менее значительными, если подвергнуть и более пристальному и беспристрастному рассмотрению.

— О, я ничего не собираюсь говорить с чужих слов! — воскликнула Шон.

— Я все видела собственными глазами.

— Что же ты видела, милая Шон? — спросил король.

— Я видела, как какой-то господин бросился на моего брата, вынудил его обнажить шпагу и тяжело его ранил.

— Этот господин был один? — спросил г-н де Сартин.

— Нет, с ним было еще шесть человек.

— Бедный виконт! — воскликнул король, не сводя глаз с графини и желая определить, насколько она опечалена, и соразмерить свою скорбь. — Бедный виконт! Так он был вынужден драться!

Он понял по выражению глаз графини, что она не шутит.

— И был ранен! — прибавил он с состраданием.

— А из-за чего произошла драка? — спросил начальник полиции, пытаясь понять истину, несмотря на попытки графини увильнуть от его вопросов.

— По самому что ни на есть безобидному поводу: из-за почтовых лошадей; виконт их отстаивал, стремясь как можно скорее доставить меня к моей дорогой сестре — я ей обещала вернуться сегодня утром.

— О, это требует отмщения! — сказал король. — Не так ли, Сартин?

— Я тоже так полагаю, сир, — отвечал начальник полиции, — и обещаю расследовать. Как зовут того, кто напал на виконта? Его звание? Род занятий?

— Род занятий? Это был военный, офицер из охраны принцессы, если не ошибаюсь. А вот имя.., его зовут Баверне, Фаверне, Таверне… Да, Таверне!

— Сударыня! — пообещал г-н де Сартин. — Он завтра же будет ночевать в Бастилии.

— О нет! — возразила графиня Дю Барри, дипломатично хранившая до той минуты молчание. — Нет, только не это.

— Как? Отчего же нет? — спросил король. — Почему, скажите на милость, не посадить в тюрьму этого бездельника? Вам хорошо известно, что я не выношу военных.

— А я, сир, — повторила графиня с прежней самоуверенностью, — я вам клянусь, что не позволю причинить зла господину, напавшему на господина Дю Барри.

— Вот так так! Это что-то странно, — удивился Людовик XV. — Объясните мне, пожалуйста, что все это значит.

— Это нетрудно: за ним кто-то стоит.

— Кто же?

— Тот, по чьему наущению он действовал.

— И этот кто-то станет защищать его, пытаясь противостоять нам? О, это уже чересчур, графиня!

— Сударыня… — пробормотал г-н де Сартин, почувствовав приближение удара, который ему не удавалось пока отразить.

— Не нам, а вам противостоять, сир, вам! Напрасно вы смеетесь. Хозяин вы или нет?

Король ощутил удар, который предвидел г-н де Сартин: начальник полиции попытался себя защитить.

— Зачем же нам сюда замешивать интересы государства и искать в жалкой драке причины высшего порядка? — спросил он.

— Вы сами видите, — возразила графиня, — что даже вы готовы от меня отвернуться; эта драка теперь и вам представляется не просто дуэлью, и вы уже догадались, кто за ней стоит.

— Вот мы и подошли к сути дела, — заметил Людовик XV, пустив воду в фонтане; вода зажурчала, запели птички, поплыли рыбки, появились мандарины.

— Вы случайно не знаете, чья рука нанесла этот удар? — спросила графиня, потрепав за ухо Замора, лежавшего у ее ног.

— Нет, признаться, — отвечал Людовик XV. — Даже не подозреваю.

— И не подозреваете?

— Клянусь, что нет. А вы, графиня?

— А я знаю и сейчас вам скажу, — хотя не сообщу ничего нового, — в чем я совершенно уверена.

— Графиня, графиня! — стараясь не уронить достоинства, произнес Людовик XV. — Знаете ли вы, что пытаетесь опровергнуть самого короля?

— Сир! Вероятно, я немного возбуждена, это верно. Однако не думайте, что я позволю господину де Шуазелю убивать моего брата…

— Ну вот! Теперь еще и господин де Шуазель! — в сердцах воскликнул король, будто не ожидал услышать это имя, хотя уже минут десять как был к этому готов.

— Конечно! Вы же не желаете признать, что он мой самый заклятый враг. Уж я-то вижу в этом деле его руку — он не дает себе труда скрывать ненависть, которую он ко мне питает.

— Между ненавистью к людям и их убийством есть все-таки разница, дорогая графиня.

— Для Шуазелей это почти одно и то же.

— Дорогая моя! Не надо примешивать сюда государственные интересы!

— Видите, господин де Сартин, как все это тяжело! О Господи!

— Совсем не тяжело, если вы думаете, что…

— Я думаю, что вы не станете меня защищать, вот и все. Скажу больше: я уверена, что вы от меня отвернетесь! — вспылила графиня.

— Не надо сердиться, графиня, — сказал Людовик XV. — Вы не только не будете покинуты, но будете надежно защищены…

— Надежно?..

— Так надежно, что это дорого обойдется тому, кто напал на бедного Жана.

— Да, вот именно: надо уничтожить инструмент и перехватить занесенную руку.

— Разве не будет справедливо взяться за того, кто нанес удар, — за этого господина де Таверне?

— Разумеется, это справедливо, но и только. То, что вы готовы для меня сделать, вы могли бы совершить ради любой торговки на улице Сент-Оноре, торговки, обиженной проходившим мимо солдатом. Повторяю: я не желаю, чтобы ко мне относились, как к обыкновенной женщине. Если для тех, кого любите, вы не можете сделать больше, чем ради тех, кто вам безразличен, я предпочту уединение и безвестность: у них, по крайней мере, нет врагов, готовых с ними расправиться.

— Ах, графиня, графиня! — печально заметил Людовик XV. — Я в кои-то веки проснулся в прекрасном расположении духа, а вы испортили мне чудесное утро!

— Поздравляю вас! А вы думаете, у меня хорошее расположение духа, когда кое-кто готов перерезать всю мою семью?

Несмотря на внутренний трепет, возникавший у него в груди при виде собиравшейся над его головой грозы, король не смог сдержать улыбки при слове «перерезать».

Разгневанная графиня вскочила на ноги.

— А, так вот как вы меня жалеете? — воскликнула она.

— Ну, ну, не сердитесь!

— Хочу — и сержусь!

— Вы не правы: вам так идет улыбка, а гнев вас портит!

— А мне что за дело? Зачем мне красота, если она не может уберечь меня от интриг?

— Ну, ну, графиня…

— Нет, выбирайте: или я, или ваш Шуазель.

— Дорогая моя! Выбор исключен: вы оба мне необходимы.

— В таком случае я удаляюсь.

— Вы?

— Оставляю поле деятельности свободным для врагов. О, я умру от тоски! Зато господин де Шуазель будет удовлетворен, и вас это утешит!

— Клянусь вам, графиня, что он ни в малейшей степени не питает к вам неприязни, но ни на секунду о вас не забывает. В конечном счете он — порядочный человек, — прибавил король громко, чтобы г-н де Саргин услышал последние слова.

— Порядочный человек! Вы приводите меня в отчаяние, сир! Порядочный человек, который приказывает убивать людей!

— Это еще неизвестно, — заметил король.

— Кроме того, — осмелился вмешаться начальник полиции, — ссора между военными так естественна, это так часто случается…

— А, и вы туда же, господин де Сартин! — возмутилась графиня.

Начальник полиции, поняв значение этого «tu quo-que», — отступил перед разгневанной графиней.

Наступила тяжелая зловещая тишина.

— Видите, Шон, что вы наделали! — произнес король среди всеобщей растерянности.

Шон с притворным сожалением потупила взор.

— Да простит меня король, — сказала она, — если страдание сестры взяло верх над самообладанием подданной!

— Какая искусная игра! — прошептал король. — Ну, хорошо, графиня, не будем таить друг на друга зло!

— Что вы, сир! Я не сержусь… Впрочем, я отправляюсь в Люсьенн, а оттуда — в Булонь.

— На побережье? — спросил король.

— Да, сир, я покидаю страну, где министр может запугать монарха.

— Сударыня! — воскликнул задетый за живое Людовик XV.

— Итак, сир, позвольте мне удалиться, дабы не выказывать долее неуважения вашему величеству.

Графиня поднялась, краем глаза следя, как воспримет это ее движение король.

Людовик XV устало вздохнул, что означало:

«Как мне все это надоело!»

Шон угадала значение вздоха и поняла, что для ее сестры опасно было бы затягивать ссору.

Она удержала сестру за платье и направилась к королю.

— Сир! Любовь, которую моя сестра испытывает к виконту, слишком далеко ее завела… Это моя ошибка — я должна ее исправить… Я со смирением умоляю ваше величество о справедливости для моего брата. Я никого не обвиняю: мудрость короля поможет свершиться правосудию.

— О Господи! Это все, чего я требую: справедливости. Но уж пусть это будет справедливость! Если человек не совершал преступления, пусть его не обвиняют в нем. Если он его совершил, пусть будет наказан.

Людовик XV смотрел на графиню, пытаясь, насколько это было возможно, вернуть ощущение приятного утра, каким оно обещало стать, а заканчивалось столь мрачно.

Графиня сжалилась над беспомощностью короля, делавшей его печальным и скучным повсюду, кроме ее апартаментов.

Она полуобернулась.

— Разве я прошу чего-нибудь другого? — с очаровательным смирением спросила она. — Не надо только закрывать глаза на мои подозрения, когда я их высказываю.

— Ваши подозрения для меня святы, графиня! — вскричал король. — Пусть только они станут более похожи на уверенность, и вы увидите… Впрочем, я думаю, есть один весьма простой способ…

— Какой, сир?

— Пусть сюда вызовут господина де Шуазеля.

— Вашему величеству хорошо известно, что он ни за что сюда не придет. Он не снисходит до того, чтобы появляться в апартаментах подруги короля. Вот его сестра, госпожа де Граммон, — это другое дело: она только этого и ждет.

Король рассмеялся.

— Господин де Шуазель берет пример с его высочества дофина, — в отчаянии продолжала графиня. — Они не желают себя скомпрометировать.

— Его высочество религиозен, графиня.

— А господин де Шуазель лицемерен, сир.

— Уверяю вас, дорогая моя, что вы будете иметь удовольствие его здесь видеть, потому что я его сейчас вызову. Так как это дело государственной важности, ему необходимо будет явиться, и мы заставим его объясниться в присутствии Шон, видевшей все собственными глазами. Мы их столкнем лбами, как принято говорить во дворце, не так ли, Сартин? Пошлите кого-нибудь за Шуазелем.

— А мне пусть принесут мою обезьянку, Доре, обезьянку! Обезьянку! — закричала графиня.

Слова, адресованные камеристке, которая убирала туалетную комнату, были услышаны в приемной, так как были произнесены как раз в ту минуту, когда дверь отворилась, выпуская лакея, посланного за г-ном де Шуазелем. Надтреснутый голос, грассируя, ответил:

— Обезьянка госпожи графини — это, должно быт», я: вот он я, бегу, бегу!

В комнату крадучись вошел маленький горбун в пышном наряде.

— Герцог де Трем! — нетерпеливо вскричала графиня. — Я вас не вызывала, герцог.

— Вы звали свою обезьянку, сударыня, — отвечал герцог, поклонившись королю, графине и г-ну де Сартину. Так как я не заметил среди придворных обезьяны безобразнее, чем я, то поспешил явиться.

Герцог рассмеялся, показывая такие длинные зубы, что графиня, не удержавшись, тоже рассмеялась.

— Мне можно остаться! — воскликнул герцог с таким видом, словно об этой милости он мечтал всю жизнь.

— Спросите короля: здесь он хозяин, ваша светлость. Герцог умоляюще посмотрел на короля.

— Оставайтесь, герцог, оставайтесь, — проговорил король, обрадовавшись возможности повеселиться. В это время лакей распахнул дверь.

— А вот и господин де Шуазель! — проговорил король, едва заметно помрачнев.

— Нет, сир, — отвечал лакей, — я от монсеньера дофина, которому необходимо поговорить с вашим величеством Графиня радостно встрепенулась: она подумала, что дофин желал с ней сблизиться. Однако все понимавшая Шон нахмурилась.

— Так где же дофин? — нетерпеливо спросил король.

— Господин дофин ожидает ваше величество у ее величества.

— Видимо, мне не суждено ни минуты отдохнуть, — проворчал король.

Впрочем, в ту же минуту он понял, что аудиенция, о которой его просил дофин, позволяла ему хотя бы на время избежать разговора с г-ном де Шуазелем. Он передумал.

— Иду, иду. Прощайте, графиня! Вы видите, как мне не везет, как меня дергают.

— Ваше величество! Вы нас покидаете? — вскричала графиня. — И это в ту самую минуту, когда должен прибыть господин де Шуазель?

— Что же вы хотите? Король — первый подневольный. Ах, если бы господа философы знали, что такое трон, особенно французский!

— Сир, останьтесь!

— Я не могу заставлять ждать дофина. И так уже поговаривают, что я отдаю предпочтение дочерям.

— Что же я скажу господину де Шуазелю?

— Ну, вы ему скажете, чтобы он пришел ко мне, графиня.

Желая избежать какого бы то ни было замечания, король поцеловал руку графине, задрожавшей от гнева, и бегом пустился бежать, как обычно, когда боялся выпустить из рук плоды победы, добытые благодаря медлительности и мещанскому хитроумию.

— Опять ускользнул! — досадуя, вскричал» графиня и всплеснула руками.

Но король уже не слыхал ее слов.

За ним захлопнулась дверь. Проходя через приемную, он сказал:

— Входите, господа, входите, графиня готова вас принять. Не удивляйтесь тому, что она печальна: ее огорчает несчастье, приключившееся с бедным Жаном.

Придворные в удивлении переглянулись: они не слыхали, что произошло с виконтом.

У многих появилась надежда, что он мертв.

Их лица приняли приличное случаю выражение. Самые оживленные из них превратились в наиболее скучающие, так придворные и вошли к графине.