– Да, – ответил солдат.

– А если завтра мы выйдем в семь вечера, то когда доберемся до брода через Зезири?

– В одиннадцать часов.

В указанный солдатом час они добрались до реки. Как и рассчитывал мавр, ехать ночью было очень приятно всем, а особенно самому Мотрилю, которому было легче скрывать носилки от любопытных взглядов Мюзарона, ибо у достойного оруженосца была одна-единственная забота – узнать, что за сокровище спрятано в позолоченном коробе, который так тщательно охраняет Мотриль.

Поэтому, будучи истинным сыном Франции, он, не обращая никакого внимания на совершенно непривычный для него климат, в полуденное пекло принялся бродить вокруг носилок.

Солнце жгло немилосердно; лагерь опустел. Дон Фадрике, чтобы никто не мешал ему предаваться раздумьям, удалился к себе в палатку. Фернан и Аженор беседовали в своей палатке, когда на пороге вдруг возник Мюзарон.

У оруженосца была сияющая физиономия человека, который почти нашел то, что давно искал.

– Сеньор Аженор, я сделал великое открытие! – воскликнул он.

– Какое же? – спросил рыцарь, привыкший к его шутовским выходкам.

– Мотриль разговаривает с носилками, а те ему отвечают.

– И о чем они говорят? – поинтересовался рыцарь.

– Я хорошо слышал разговор, но не смог его понять, – ответил Мюзарон, – ведь мавр говорил по-арабски.

Рыцарь пожал плечами.

– Что вы на это скажете, Фернан? – спросил он. – Вот, если верить Мюзарону, заговорило и сокровище дона Мотриля.

– Здесь нет ничего удивительного, потому что сокровище дона Мотриля – это женщина, – ответил паж.

– Вот оно что, – в полной растерянности пробормотал Мюзарон.

– Молодая? – игриво спросил рыцарь.

– Возможно.

– Красивая?

– О, сеньор рыцарь, вы слишком многого от меня требуете, это вопрос, на который сможет ответить мало кто даже из свиты дона Мотриля.

– Прекрасно! Я сам все узнаю, – решительно объявил Аженор.

– Каким образом?

– Раз Мюзарону удалось подобраться к носилкам, то и я проберусь не хуже него. Мы, горные охотники, привыкли бесшумно скользить со скалы на скалу и врасплох застигать серну на самых вершинах. Дон Мотриль вряд ли окажется более осторожным и пугливым, чем серна.

– Будь по-вашему! – воскликнул Фернан, также захваченный азартом юности. – Но при одном условии – с вами пойду и я.

– Пойдемте, а Мюзарон посторожит нас.

Аженор не ошибся, и все эти предосторожности даже оказались излишними.

Было одиннадцать часов утра. Африканское солнце палило нещадно, и лагерь казался обезлюдевшим; испанские и мавританские часовые попрятались в тени, кто под скалой, кто под одиноким деревом, и, если бы не палатки, ненадолго оживившие этот пейзаж, могло показаться, что ты находишься в пустыне.

Палатка дона Мотриля стояла на отшибе. Чтобы еще больше удалить ее от людей или в надежде найти чуть прохлады, Мотриль поставил ее в небольшой рощице. Он велел внести носилки в палатку, а вход завесить пологом из турецкой парчи, чтобы чужие взгляды не проникали внутрь. Именно эту палатку, где хранилось сокровище, Мюзарон и показал пажу и Аженору. Оставив Мюзарона на том месте, где он находился и откуда мог видеть, что происходит у той стенки палатки, которая была обращена к лагерю, молодые люди сделали круг и вышли на опушку рощи; потом, затаив дыхание и бесшумно ступая, прошли вперед, осторожно раздвигая ветви, шелест которых мог бы их выдать, и добрались, не услышанные доном Мотрилем, до круглого полотняного шатра, где тот находился вместе со своими носилками. Увидеть они ничего не могли, но зато все слышали.

– Жаль, что из их разговора мы ничего не узнаем, – вздохнул Аженор, – ведь они говорят по-арабски.

Фернан приложил к губам палец.

– Я понимаю по-арабски, – шепнул он, – дайте мне послушать.

Паж прислушался, а рыцарь погрузился в молчание.

– Странно, они говорят о вас, – сказал Фернан, который на минуту весь обратился в слух.

– Обо мне? Невероятно! – прошептал Аженор.

– Ну да, я не мог ошибиться.

– И что они говорят?

– Пока говорил только дон Мотриль. Он спросил: «Это рыцарь с красным султаном на шлеме?»

И в этот миг певучий, слабый голос – казалось, что он рассыпает янтарь и нежным эхом отзывается в сердце, – ответил:

– Да, молодой и красивый рыцарь с красным султаном.

– Конечно, молодой, ему ведь едва исполнилось двадцать, но красивым я его не назову.

– Он умело носит оружие и, кажется, храбрый.

– Храбрый? Разбойник он! Пиренейский стервятник, который приехал терзать труп нашей Испании!

«Что он сказал?» – спросил Аженор. Паж, смеясь, повторил ему слова Мотриля. Рыцарь покраснел, схватился за рукоять меча и даже наполовину вытащил его из ножен. Фернан придержал его руку.

– Сеньор, это же плата за любопытство. Не сомневаюсь, сейчас и мне достанется, давайте послушаем, – предложил он.

Нежный голос продолжал говорить по-арабски:

– Это первый рыцарь из Франции, которого я вижу, так простите же мое любопытство. Французские рыцари славятся своей учтивостью, так все говорят. Он на службе у короля дона Педро?

– Аисса! Не говорите мне больше об этом молодом человеке, – со сдержанной яростью сказал Мотриль.

– Вы сами рассказали мне о нем, – возразил мелодичный голос, – когда мы повстречали его в горах, и, сперва пообещав мне сделать привал в рощице, где рыцарь оказался раньше нас, стали, несмотря на мою усталость, убеждать, что нужно потерпеть, чтобы приехать в Коимбру раньше французского сеньора и не дать ему раньше нас встретиться с доном Фадрике.

Фернан удерживал рукой рыцаря; ему показалось, что завеса разорвалась и обнажила тайну мавра. «О чем он говорит?» – спросил рыцарь.

Фернан повторил слова Мотриля.

А тем временем мелодичный голос, чьи звуки проникали в самое сердце рыцаря, что-то говорил, хотя Аженор и не понимал слов.

– Если он трус, почему же вы его боитесь?

– Я никому не доверяю, но никого не боюсь, – ответил Мотриль. – К тому же считаю, что вы напрасно интересуетесь человеком, которого больше никогда не увидите.

Последние слова Мотриль произнес так выразительно, что не оставалось сомнений в их смысле; поэтому Аженор по знаку, который ему сделал паж, понял, что тот услышал нечто очень важное.

– Будьте крайне осторожны, господин де Молеон, – сказал он. – То ли по соображениям политическим, то ли по причине ревнивой ненависти, вы имеете в лице дона Мотриля врага.

Аженор презрительно усмехнулся.

Оба вновь прислушались, но больше ничего не услышали. Через несколько секунд они увидели из-за деревьев Мотриля, который вышел от Аиссы и пошел в сторону палатки дона Фадрике.

– Мне кажется, пора взглянуть на эту прекрасную Аиссу, которая с такой симпатией относится к французским рыцарям, и поговорить с ней, – сказал Аженор.

– Взглянуть можно, – согласился Фернан. – Поговорить нельзя. Неужели вы думаете, что Мотриль мог уйти, не поставив часовых у входа?

И острием кинжала Фернан разрезал шов палатки; сквозь образовавшуюся узкую щель можно было заглянуть внутрь.

Аисса полулежала на ложе, устланном расшитой золотыми узорами красной тканью; она загадочно улыбалась каким-то своим грезам, что свойственно женщинам Востока, вся жизнь которых отдана пылкой чувственности. Одной рукой она держала музыкальный инструмент, который называется гузла.[54] Другую она погрузила в убранные нитями жемчуга черные волосы, оттенявшие ее нежные, тонкие пальцы с алыми ногтями. Ее темные с поволокой глаза, опушенные мягкими длинными ресницами, казалось, хотели получше рассмотреть того, кого она видела в своих мечтаниях.

– Как она прекрасна! – прошептал Аженор.

– Не забывайте, сеньор, что она мавританка, а значит, врагиня нашей святой веры, – заметил Фернан.

– Пустяки! – воскликнул Аженор. – Я обращу ее в христианство.

В этот миг они услышали покашливание Мюзарона. Это был условный сигнал, который он должен был подать, – если к рощице будут приближаться чужие люди; так же осторожно, как и раньше, молодые люди вернулись назад. Выйдя на опушку, они увидели, что по севильской дороге мчится небольшой отряд – примерно с дюжину арабских и кастильских всадников. Они подъехали к Мотрилю, который, заметив их, остановился в нескольких шагах от палатки великого магистра. Эти всадники прибыли от короля дона Педро и привезли его брату новое письмо. Вместе с письмом они доставили записку и для Мотриля. Мавр прочел ее и вошел в палатку дона Фадрике, попросив гонцов немного подождать на тот случай, если великий магистр потребует каких-либо разъяснений.

– Ну что там еще! – возмутился великий магистр, увидев Мотриля на пороге палатки.

– Сеньор, смелости побеспокоить вас мне придало послание от нашего всемилостивейшего короля, которое я хотел незамедлительно вручить вам, – ответил мавр.

И он протянул дону Фадрике письмо, которое тот взял не без нерешительности. Но лицо великого магистра просветлело, едва он пробежал глазами первые строки.

Письмо гласило:

«Возлюбленный брат мой!

Поспеши, ибо мой двор уже полон рыцарей из разных стран. Севилья ликует, ожидая приезда отважного великого магистра ордена Святого Иакова. Все, кого ты возьмешь с собой, будут желанными гостями, но не обременяй себя в дороге большой свитой. Видеть тебя – будет мое блаженство, видеть как можно скорее – будет мое счастье».

В эту минуту Фернан и Аженор, которых несколько встревожило появление нового отряда, подъехавшего к палатке великого магистра, вошли в нее.

– Возьмите, – сказал дон Фадрике, протягивая Аженору письмо короля. – Прочтите и сами убедитесь, какой нам будет оказан прием.

– Не соизволит ли ваша светлость обратить слова привета к тем, кто привез письмо? – спросил Мотриль.

Дон Фадрике утвердительно кивнул и вышел; потом, когда он поблагодарил гонцов за их быстроту, ибо ему сказали, что они домчались из Севильи всего за пять дней, Мотриль тоже обратился к командиру отряда.

– Я забираю твоих солдат, чтобы увеличить почетный эскорт великого магистра, – объявил он. – А ты лети назад к королю дону Педро быстрее ласточки и передай ему, что принц на пути в Севилью.

И шепотом прибавил:

«Поезжай и скажи королю, что я не вернусь без той улики, добыть которую я ему обещал».

Арабский всадник молча склонил голову и, даже не освежив глотком воды ни себя, ни коня, стрелой поскакал в обратный путь.

Это распоряжение, сделанное шепотом, не ускользнуло от Фернана, который, хотя он и не знал, о чем шла речь, поскольку не смог слышать слов Мотриля, почел долгом предупредить своего господина, что этот поспешный отъезд только что прибывшего командира отряда – к тому же мавра, а не кастильца – кажется ему весьма подозрительным.

– Послушай, – сказал ему великий магистр, как только они остались наедине. – Опасность, если она и существует, не может угрожать ни мне, ни тебе, ни Аженору. Мы мужчины сильные и опасности не боимся. Но в замке Медина-Сидония заключено слабое и беззащитное существо, женщина, которая уже претерпела слишком много страданий ради меня и из-за меня. Ты должен покинуть меня, должен ехать к ней, тебе необходимо любыми способами – их выбор я оставляю за твоей смекалкой – проникнуть к ней и предупредить, чтобы она берегла себя. Все, что я не смогу доверить письму, передашь на словах.

– Я поеду, когда вы прикажете, – ответил Фернан. – Вы же знаете, что можете располагать мной.

Дон Фадрике сел за стол и написал на пергаменте несколько строк, под которыми поставил свою печать; но закончить он не успел, так как в палатку вошел вездесущий мавр.

– Вот видите, я тоже пишу королю дону Педро, – сказал великий магистр. – Я посчитал, что передать лишь устный ответ с вашим гонцом означает, будто я слишком равнодушно принял его послание. Завтра утром я отправлю свое письмо с Фернаном.

Мавр молча поклонился; он видел, что великий магистр вложил пергамент в вышитый жемчугом мешочек, который передал пажу.

– Теперь знаешь, как тебе поступать? – спросил он.

– Да, ваша милость, знаю.

– Но почему ваша светлость, желающая блага французскому рыцарю, не посылает его вместо пажа, который необходим вам? – спросил Мотриль. – Я дал бы ему эскорт из четверых моих людей, и, вручив королю письмо, письмо от его брата, он сразу же снискал бы милость короля, которую вы рассчитываете добиться для него.

Лукавство мавра на мгновение привело в замешательство дона Фадрике, но Фернан пришел ему на помощь.

– Мне кажется, к королю Кастилии следует послать испанца, – сказал он великому магистру. – Кстати, ваша светлость выбрала меня первым, и, кроме того, что этот приказ абсолютно не подлежит отмене, я желаю сохранить за собой честь исполнить эту миссию.

– Прекрасно, ничего в наших решениях мы менять не будем, – ответил дон Фадрике.

– Здесь повелевает ваша милость, у всех нас лишь одна обязанность – исполнять ваши приказы, ну а я пойду отдам свои приказания, – сказал Мотриль.

– Для чего?

– Для подготовки к отъезду. Разве мы не договорились, что, как вчера, поедем ночью? Неужели вашей светлости не понравился наш ночной переход?

– Наоборот, очень понравился.

– Вот и хорошо! У нас всего часа два светлого времени, поэтому скоро в дорогу.

– Отдайте нужные приказы, а я буду готов. Мотриль вышел.

– Слушай, нам придется переправляться через реку, которая берет начало в Серра – Да-Эштрела и впадает в Тахо, – сказал дон Фадрике пажу. – Во время переправы всегда ненадолго возникает беспорядок, ты воспользуешься им, перейдешь на тот берег и, не останавливаясь, поедешь дальше, ибо я не думаю, чтобы тебе больше меня был нужен эскорт, который предлагал нам мавр. Только будь очень осторожен в пути и гораздо осторожнее, когда приедешь на место, ты ведь знаешь, как строго за ней следят.

– Да, ваша милость, знаю.

Мотриль не терял ни секунды, отдавая необходимые распоряжения. Караван двинулся в путь в привычном порядке: впереди ехали мавританские всадники, которые проверяли дорогу, за ними следовал великий магистр под присмотром Мотриля, а в хвосте шли носилки и арьергард.

В десять часов они перевалили через горы и вновь спустились в долину. Часом позже за растущими на горном склоне деревьями промелькнула полоска, похожая на длинную извилистую ленту, в разных местах которой луна высекала мириады искр.

– Вот и Зезири, – сказал Мотриль. – С позволения вашей милости, я пошлю искать брод.

Для дона Фадрике это была возможность ненадолго побыть одному с Аженором и Фернаном. Поэтому он поспешил кивнуть головой мавру в знак согласия.

Мотриль, как нам известно, глаз не спускал с носилок; поэтому, сделав крюк, он проехал в хвост каравана, охраняя свое сокровище, которое так сильно занимало мысли Мюзарона до тех пор, пока он не узнал, что оно собой представляет.

– Настал и мой черед просить разрешения у вашей светлости, – сказал Аженор. – Мы, французы, привыкли переходить реки там, где они нам встретились, и я хотел бы оказаться на том берегу вместе с мавром.

Это был еще один способ предоставить великому магистру возможность без свидетелей дать последние указания Фернану.

– Поступайте как сочтете нужным, – сказал он Молеону, – но не рискуйте бесполезно. Вы ведь знаете, как вы мне нужны.

– Ваша милость найдет нас на том берегу, – ответил Аженор.

И, описав в обратном направлении ту же дугу, которую проделали мавр и его носилки, рыцарь и Мюзарон исчезли в горных отрогах.