Время от времени он останавливался, устремляя глаза на эту дверь: казалось, он ждал, что из нее кто-то выйдет, хотя он явно поджидал кого-то с нетерпением; всякий раз, когда надежда его не оправдывалась, на его лице не обнаруживалось ни малейшего признака недовольства, и он продолжал прогуливаться тем же размеренным шагом и с той же грустной невозмутимостью.

Наконец на верхней ступени появился одетый в черное человек, который держал в руках табличку из черного дерева и пергаменты. Он окинул взглядом сад, куда собирался сойти, и, завидев короля, направился прямо к нему.

– Вот вы и пришли, доктор, я ждал вас, – сказал Карл, направляясь навстречу ему. – Вы из Лувра?

– Да, сир.

– Прекрасно! Вернулся ли хоть один гонец от моих посольств?

– Ни одного. Правда, два рыцаря, которые, похоже, проделали долгий путь, прибыли только что и настоятельно просят чести быть представленными вашему величеству; по их словам, они должны сообщить сведения первостепенной важности.

– И что вы решили?

– Я привел их сюда, и они ждут решения короля в зале дворца.

– Есть новости от его святейшества папы Урбана Пятого?

– Нет, сир.

– Есть ли известия от Дюгеклена, которого я к нему послал?

– Пока нет, но совсем скоро мы сможем принять его здесь, ведь десять дней назад он писал вашему величеству, что выезжает из Авиньона.[93]

Несколько минут король оставался задумчивым и почти озабоченным; потом, словно что-то решив для себя, сказал:

– Хорошо, доктор, давайте посмотрим почту.

И король, дрожа от волнения, как будто каждое письмо должно было принести ему весть о новом несчастье, устроился в увитой жимолостью беседке, куда сквозь листву пробивались мягкие лучи августовского солнца.

Тот, кого король называл доктором, раскрыл папку, которую держал под мышкой, и достал несколько больших писем. Он наугад вскрыл одно из них.

– Ну что? – спросил король.

– Послание из Нормандии, – ответил доктор. – Англичане сожгли один город и два селения.

– Несмотря на перемирие и договор в Бретиньи,[94] который обходится так дорого! – прошептал король.

– Что вы сделаете, сир?

– Я пошлю денег, – ответил король.

– Послание из Фореза.

– Читайте.

– Отряды наемников бесчинствуют на берегах Соны. Разграблено три города, скошены хлеба, разорены виноградники, угнан скот. Наемники продали сто женщин.

Король закрыл лицо руками.

– Но разве Жак де Бурбон[95] не в тех краях? – спросил он. – Он обещал избавить меня от этих бандитов!

– Подождите, – попросил доктор, вскрывая третье письмо. – Вот письмо, где говорится о нем. Он встретил наемные отрады в Бринье, дал бой, но…

– Но?! – повторил король, беря у него из рук письмо. – Что там еще случилось?

– Прочтите сами, сир.

– Разбит и погиб! – пробормотал король. – Принц из королевского дома Франции убит, прикончен этими бандитами. И наш святой отец молчит. А ведь от Авиньона до Парижа не так далеко.

– Что прикажете, сир? – спросил доктор.

– Ничего! Вы хотите, чтобы я приказывал в отсутствие Дюгеклена? А нет ли среди писем послания от моего брата, короля Венгрии?[96]

– Нет, сир, – робко ответил доктор, видя, как постепенно накапливается груз бед, обрушивающихся на несчастного короля.

– Что в Бретани?

– Война по-прежнему в разгаре, граф де Монфор[97] добился превосходства. Карл V воздел к небу не столько печальный, сколько мечтательный взгляд.

– Великий Боже! – прошептал он. – Неужели оставишь ты Францию? Мой отец был добрым королем, но слишком воинственным; я же, Господи, благоговейно принял испытания, что ты мне ниспослал; я всегда стремился сберечь кровь твоих созданий, считая тех, над кем ты меня поставил, людьми, за которых я должен держать ответ перед тобой, а не рабами, чью кровь я могу проливать по своей прихоти. И все-таки никто не отблагодарил меня за мою человечность, даже ты, Господи! Я хочу воздвигнуть преграду варварству, что отбрасывает мир в хаос. Намерение это благое, я уверен, но ведь никто не помогает мне, никто меня не понимает!

И король в задумчивости опустил на руку голову.

В эту секунду послышался громкий звон фанфар и до рассеянного слуха короля донеслись приветственные крики с улицы. Паж перестал дразнить сокола и вопрошающе посмотрел на доктора.

– Ступайте и посмотрите, что происходит, – сказал ему доктор. – Сир, вы слышите фанфары? – повернувшись к королю, спросил он.

– Государь, это мессир Бертран Дюгеклен, возвращающийся из Авиньона, входит в город, – сообщил прибежавший назад паж.

«Пусть приходит с миром, – подумал король, – хотя возвращается он с большей, чем мне хотелось бы, помпой».

И он живо поднялся, спеша навстречу Д юге клену; но не успел он дойти до конца аллеи, как под сводом листвы появилась большая колонна людей, хлынувших в садовые ворота; то были ликующие горожане, стражники и рыцари; они окружали крупноголового и широкоплечего человека среднего роста, у которого были кривые ноги из-за постоянной езды верхом.

Это был мессир Бертран Дюгеклен; лицо у него было простое, но доброе, глаза светились умом; он улыбался и приветствовал горожан, стражников и рыцарей, осыпавших его благословениями.

В этот момент на другом конце аллеи показался король; все склонились в поклоне, а Бертран Дюгеклен быстро сбежал по лестнице, спеша изъявить почтение государю.

«Они падают передо мной ниц, – шептал про себя Карл, – но улыбаются Дюгеклену, они уважают меня, но не любят. Он ведь олицетворяет ту ложную славу, которая неотразимо действует на их пошлые души, я для них олицетворяю мир, который для этих недальновидных людей означает позор и покорность. Эти люди принадлежат своему времени, а я – другому, и я скорее сведу их всех в могилу, чем стану навязывать им перемены, не соответствующие ни их вкусам, ни их привычкам. Однако, если Бог даст мне силы, я им не уступлю».

Потом, спокойно и благожелательно посмотрев на воина, преклонившего перед ним колено, король громко сказал:

– Добро пожаловать, – и протянул Дюгеклену руку с тем изяществом, которое, словно нежный аромат, исходило от него.

Дюгеклен припал к королевской руке.

– Славный король, вот я и приехал, – поднимаясь с колен, сказал рыцарь. – Я, как изволите видеть, поспешил и привез новости.

– Добрые? – спросил король.

– Да, сир, очень добрые. Я собрал три тысячи копейщиков.

Народ, узнав о подкреплении, которое привел им храбрый полководец, встретил эту новость одобрительными возгласами.

– Это весьма кстати, – ответил Карл, не желая смущать радость, которую слова Дюгеклена вызвали среди восхищенных людей.

Потом он тихо шепнул Дюгеклену:

– Увы, мессир, не было нужды набирать еще три тысячи копейщиков, лучше бы сократить их количество на шесть тысяч. Нам всегда будет хватать солдат, если мы будем знать, как их использовать.

И, взяв под руку славного рыцаря, очарованного подобной честью, король поднялся с ним по лестнице, прошел сквозь толпу горожан, придворных, стражников, рыцарей и женщин, которые, видя доброе согласие, установившееся между королем и полководцем – все возлагали на это согласие свои надежды, – кричали «ура» так громко, что потолки дрожали.

Карл V, приветствуя всех взмахом руки и улыбкой, провел бретонского рыцаря в большую галерею (она предназначалась для аудиенций), примыкавшую к его покоям. Толпа провожала их криками, которые были слышны даже тогда, когда король закрыл за собой дверь.

– Сир, с помощью Неба и любви этих славных людей, – начал Бертран, светясь радостью, – вы вернете себе все свое наследство, и я твердо уверен, что через два года удачной войны…

– Но чтобы вести войну, Бертран, нужна армия, необходимо много денег, а у нас их нет.

– Пустяки, сир! – воскликнул Бертран. – Обложив небольшой податью села…

– У нас больше их не осталось, мой друг, англичанин опустошил все, а наши славные союзники, отряды наемников, подобрали все, что пощадил англичанин.

– Сир, вы наложите подушную подать в один франк на духовенство, будете брать себе десятую часть церковной десятины: ведь церковь давно собирает с нас эту десятину.

– Для этого я и посылал вас к нашему святому отцу, папе Урбану Пятому, – ответил король. – Дает ли он нам разрешение на сбор этой мзды?

– О, совсем наоборот, он сетует на бедность духовенства и просит денег! – воскликнул Бертран.

– Вы прекрасно понимаете, мой друг, – с грустной улыбкой заметил король, – что здесь мы бессильны что-либо сделать.

– Да, сир, но он оказывает вам великую милость.

– Всякая милость, которая дорого обходится, Бертран, – заметил Карл V, – это не благодеяние для короля, чьи сундуки пусты.

– Сир, папа бесплатно дарует ее вам.

– Тогда говорите скорее, Бертран, что эта за милость.

– Сир, сейчас наемные отряды превратились в бич Франции, не правда ли?

– Ну, разумеется. А что, папа нашел способ избавиться от них?

– Нет, сир, это не в его власти. Но он отлучил наемников от церкви.

– Ах, какая жалость! Это окончательно нас доконает! – в отчаянии воскликнул король, тогда как Бертран, с торжествующим видом сообщивший эту новость, растерялся. – Из воров они превратятся в убийц, из волков станут тиграми; среди них, наверное, еще оставалось несколько человек, которые боялись Бога и сдерживали остальных. Теперь им нечего больше терять, и они не пощадят никого. Мы погибли, мой бедный Бертран!

Достойный рыцарь знал глубокую мудрость и проницательный ум короля. Дюгеклен обладал ценным качеством для человека, занимающего подчиненное положение: он уважал суждения, превосходящие его разумение; поэтому он задумался, и природный здравый смысл подсказал ему, что король все понял правильно.

– Верно, – согласился он, – они славно посмеются, узнав, что наш святой отец обошелся с ними как с христианами. Но зато с нами они станут обходиться как с магометанами[98] и евреями.

– Ты прекрасно понимаешь, мой дорогой Бертран, в какое неприятное положение мы попали, – сказал король.

– Я, действительно, не подумал об этом, – признался рыцарь, – а еще полагал, будто сообщил вам добрую весть. Не угодно ли вам, чтобы я вернулся к папе и посоветовал ему не спешить?

– Спасибо, Бертран, – поблагодарил король.

– Простите меня, сир, – сказал Бертран. – Признаться, посол из меня плохой. Мое дело – вскочить в седло и мчаться в бой, когда вы приказываете мне: «На коня, Геклен, и вперед!» Но, сир, право слово, во всех вопросах, которые решаются не ударами меча, а росчерками пера, я плохой политик.

– И все-таки, если ты хочешь мне помочь, дорогой мой Бертран, еще ничего не потеряно, – успокоил его король.

– Почему, сир, вы спрашиваете, хочу ли я вам помочь?! – воскликнул Дюгеклен. – Я твердо знаю, что хочу. И отдаю вам все – мою руку, мой меч, всего себя!

– Но ты не сможешь меня понять, – вздохнул король.

– Ах, сир, видимо, это и так, – ответил рыцарь, – ибо голова у меня слегка твердовата, в чем, кстати, мне сильно повезло, ведь меня много раз по ней били, и, не сотвори ее природа такой прочной, не сидеть бы ей сегодня на моих плечах.

– Я не прав, говоря, что ты не сможешь меня понять, мой дорогой Бертран, мне следовало бы сказать, что ты не захочешь этого.

– Как это я не захочу? – удивился Бертран. – Разве я могу не захотеть того, чего желает мой король?

– Не горячись, мой дорогой Бертран. Ведь мы вообще хотим лишь того, что отвечает нашей природе, нашим привычкам и нашим склонностям, а то, о чем я хочу тебя просить, сначала покажется тебе необычным и даже странным.

– Говорите, сир, – попросил Дюгеклен.

– Бертран, ты ведь знаешь французскую историю? – спросил король.

– Не слишком хорошо, сир, – ответил Дюгеклен. – Знаю немного историю Бретани, потому что это моя родина.

– Но, надеюсь, ты слышал о тех великих поражениях, которые множество раз ставили французское королевство на край гибели.

– Конечно слышал, сир. Ваше величество хочет, вероятно, сказать, к примеру, о битве при Куртре,[99] в которой погиб граф д'Артуа, о битве при Креси,[100] откуда бежал король Филипп де Валуа, и, наконец, о битве при Пуатье, когда попал в плен король Иоанн.

– Так вот, Бертран, ты когда-нибудь задумывался, какие причины привели к поражению в этих сражениях? – спросил король.

– Нет, сир, я стараюсь думать как можно меньше, меня это утомляет.

– Да, я понимаю тебя. А я задумался и нашел их причину.

– Правда?

– Да, и сейчас открою ее тебе.

– Слушаю вас, сир.

– Ты обращал внимание, что, едва французы вступают в сражение, они – в отличие от фламандцев, которые прикрываются копьями, или англичан, которые прячутся за кольями, – вместо того чтобы использовать свое преимущество, когда наступает благоприятный для них момент, кучей, наперегонки бросаются в атаку, забывая о позиции? У всех лишь одна забота – первым домчаться до врага и нанести ему самый эффектный удар. Этим объясняется отсутствие единства, ведь никто никому не подчиняется, каждый действует как ему вздумается, слушает лишь тот голос, что кричит: «Вперед!» По этой причине фламандцы и англичане, люди серьезные и дисциплинированные, которые подчиняются приказам одного командующего, наносят удар своевременно и почти всегда разбивают нас.

– Правильно, так все и происходит, – согласился Дюгеклен. – Но разве есть способ помешать французам атаковать, если они видят перед собой врага?

– Именно этот способ и надо найти, мой славный Дюгеклен, – сказал Карл.

– Это можно было бы сделать, если бы нас вел король, – заметил рыцарь. – Наверное, его голос услышали бы.

– Здесь ты заблуждаешься, мой дорогой Бертран, – возразил Карл. – Все знают, что нрав у меня мирный, что по характеру я нисколько не похож на моего отца Иоанна и брата моего Филиппа.[101] Все думают, что я не иду на врага из трусости, ибо короли Франции по обыкновению бросаются туда, где враг. Но разве же это чудо повиновения не должен свершить признанный храбрец, прославленный воин, человек безупречной репутации? И человек этот – Бертран Дюгеклен.

– Неужели я, сир?! – воскликнул рыцарь, глядя на короля расширенными от изумления глазами.

– Да, ты, и только ты, ибо всем, слава Богу, известно, что тебе нравится опасность, и, если ты избегаешь ее, никто не заподозрит тебя в трусости.

– Сир, все, что вы говорите, лестно для меня, но кто заставит подчиняться мне всех этих сеньоров, всех этих рыцарей?

– Ты, Бертран!

– Вряд ли, сир, – ответил рыцарь. – Я слишком маленький человек, чтобы отдавать приказы вашей знати, половина которой по происхождению благороднее меня.

– Бертран, если ты хочешь мне помочь, служить мне, понять меня, то я поставлю тебя над всеми этими людьми.

– Вы, сир?

– Да, я, – подтвердил Карл V.

– И что же вы сделаете?

– Я назначу тебя коннетаблем.

– Ваша светлость шутить изволит, – усмехнулся Бертран.

– Нет, Бертран, я не шучу, – возразил король. – Наоборот, я говорю серьезно.

– Но, сир, меч, украшенный лилиями, обычно может сверкать лишь в руках принцев.

– В этом и заключается несчастье народов, – заметил Карл, – потому что принцы, которым вручается этот меч, получают его в знак своего высокого положения, а не как награду за труды. Владея этим мечом, так сказать, по праву рождения, но не получая его из рук своего короля, они забывают о тех обязанностях, какие это налагает на них. Тогда как ты, Д юге клен, каждый раз, вынимая этот меч из ножен, будешь вспоминать о короле, который его тебе вручил, и тех наказах, что он тебе дал.

– Дело в том, сир, что если мне когда-нибудь будет оказана подобная честь… – начал Дюгеклен. – Но нет, это невозможно…

– Почему же?

– Нет, невозможно! Это нанесет ущерб вашему величеству. И мне не пожелают подчиняться, ибо я не знатный сеньор.

– Повинуйся только мне, – сказал Карл, придавая лицу выражение твердой решимости, – а заставить повиноваться остальных – моя забота.

Дюгеклен недоверчиво покачал головой.

– Послушай, Дюгеклен, не думаешь ли ты, что нас бьют потому, что мы слишком храбрые? – спросил король.

– Право слово! – воскликнул Дюгеклен. – Признаюсь, я об этом никогда не задумывался, но, думая сейчас об этом, полагаю, что согласен с вашим величеством.

– Ну, храбрый мой Бертран, это значит, что все будет хорошо. Мы не должны пытаться разбить англичан, мы должны постараться изгнать их, а для этого, Дюгеклен, не надо давать сражения, не надо; все, что требуется, – это отдельные бои, схватки, стычки. Надо постепенно, по одному, уничтожать наших врагов всюду – на опушке леса, на переправах, в селениях, где они останавливаются на постой; это займет больше времени, я понимаю, но так будет надежнее.

– О Боже мой, разумеется, вы правы! Мне известно об этом, но ваша знать ни за что не захочет вести такую войну.

– И все-таки, во имя Святой Троицы, надо добиться, чтобы знать приняла участие в подобной войне, если два таких человека, как король Карл V и коннетабль Дюгеклен пожелают этого.

– Для этого необходимо, чтобы коннетабль Дюгеклен обладал не меньшей властью, нежели Карл V.

– Ты получишь королевскую власть, Бертран, я предо ставлю тебе право даровать жизнь и обрекать на смерть.

– Хорошо, я получу право над вилланами.[102] А как быть с сеньорами?

– И над сеньорами.

– Подумайте, сир, ведь в армии служат и принцы.

– Право над принцами и сеньорами, над всеми. Слушай, Дюгеклен: у меня три брата[103] – герцоги Анжуйский, Бургундский и Беррийский. Так вот, я делаю их не твоими лейтенантами, а твоими солдатами; это заставит других сеньоров повиноваться, и если один из них нарушит свой долг, ты поставишь его на колени там, где он его нарушил, призовешь палача и велишь отрубить ему голову как предателю.

Дюгеклен с изумлением смотрел на короля Карла V. Он ни разу не слышал, чтобы столь добрый и кроткий государь говорил с такой твердостью.

Король взглядом подтвердил все, что выразил словами.

– Что ж, государь, я согласен, – сказал Дюгеклен. – Если вы предоставляете мне такие возможности, я буду повиноваться вашему величеству, попробую.

– Да, славный мой Дюгеклен, – сказал король, кладя руки на плечи рыцаря, – ты не только попробуешь, но и добьешься успеха. А я в это время займусь финансами, пополню казну, завершу постройку замка Бастилии,[104] прикажу надстроить стены Парижа или лучше возведу новые. Я заложу библиотеку,[105] ибо надо питать не только тело человека, но и его ум. Мы варвары, Дюгеклен, которые занимаются тем, что снимают ржавчину с доспехов, не помышляя о том, чтобы заставить сверкать свой разум. Презираемые нами мавры – это наши учителя, ведь у них есть поэты, историки, законодатели, а у нас нет.

– Это правда, сир, – согласился Дюгеклен, – хотя, по-моему, мы и без них обходимся.

– Да, обходимся, как Англия обходится без солнца, ведь у нее нет иного выхода, хотя это вовсе не означает, что без солнца может обходиться Франция. Однако если Господь продлит мои дни, а тебе, Дюгеклен, придаст мужества, мы с тобой дадим Франции все, чего ей не хватает, а чтобы дать Франции то, чего ей не хватает, сначала необходимо дать ей мир.

– А главное, нам надо найти способ избавить Францию от наемных отрядов, – подхватил Дюгеклен, – отыскать его может только чудо.

– Так вот, чудо это свершит Бог, – сказал король. – Мы с тобой слишком истовые христиане, и у нас слишком добрые намерения, чтобы он не пришел нам на помощь.

В этот момент в дверь осмелился заглянуть доктор.

– Сир, вы забыли о двух рыцарях.

– Ах да, верно! – воскликнул король. – Это потому, как вы сами, доктор, понимаете, что мы с Дюгекленом были заняты мыслями о том, как превратить Францию в первую державу мира. Теперь пригласите их.

Оба рыцаря тут же вошли в залу. Король подошел к ним. Забрало было поднято только у одного; его король не знал, но улыбка, которой он встретил рыцаря, от этого не была менее благожелательной.

– Это вы, рыцарь, просили о встрече со мной по исключительно важному делу?

– Да, сир, – ответил молодой человек.

– Тогда, добро пожаловать, – сказал Карл.

– Не торопитесь желать мне добра, мой король, – возразил рыцарь, – ибо я принес вам печальную весть.

Грустная улыбка пробежала по губам Карла.

– Печальная весть! – вздохнул он. – Других я уже давно не получаю. Но мы не из тех, кто путает вестника с вестью. Говорите же, рыцарь.

– Увы, сир!

– Откуда вы приехали?

– Из Испании.

– Мы давно больше не ждем из этой страны ничего хорошего. Все, что вы скажете, нисколько нас не удивит.

– Сир, король Кастилии погубил сестру нашей королевы. Карл в ужасе отшатнулся.

– Он повелел убить ее после того, как опозорил клеветой.

– Убита! Моя сестра убита! – восклицал побледневший король. – Быть этого не может!

Рыцарь, который стоял, преклонив колено, резко поднялся.

– Сир, не пристало королю обижать подобными словами честного рыцаря, который претерпел много страданий, на службе своему государю, – дрожащим голосом сказал он. – Поскольку вы не желаете мне верить, возьмите перстень королевы. Может быть, ему вы поверите больше, чем мне.

Карл V взял перстень, долго его разглядывал; грудь его стала тяжело вздыматься, а глаза наполнились слезами.

– О, горе, горе! – вздохнул он. – Я узнаю перстень, ведь это мой подарок. Ну вот, Бертран, видишь? Еще один удар, – прибавил он, повернувшись к Дюгеклену.

– Сир, вам следует принести извинения этому храброму молодому человеку за ваши резкие слова, – заметил славный воин.

– Конечно, конечно, – ответил Карл. – Но он меня простит, ибо я подавлен горем и сразу не мог поверить этому, да и сейчас еще не могу.

В эту секунду к ним приблизился второй рыцарь и, подняв забрало шлема, воскликнул:

– А поверите ли вы мне, сир, если я скажу вам то же самое? Поверите ли вы мне, кого вы научили достоинству рыцаря, мне, сыну французского королевского двора, кто так сильно вас любит?

– Сын мой, Анри, сын мой! – воскликнул Карл. – Энрике де Трастамаре! О, благодарю, что ты приехал ко мне в день всех моих несчастий!

– Я приехал, сир, оплакать вместе с вами жестокую смерть королевы Кастилии. Я приехал встать под защиту вашего щита, ибо дон Педро убил не только вашу сестру донью Бланку, но и моего брата дона Фадрике.

Бертран Дюгеклен побагровел от гнева, и в его глазах вспыхнул мстительный огонек.

– Он злодей! – вскричал Дюгеклен. – Будь я королем Франции…

– То что бы ты сделал? – живо обернувшись к нему, спросил Карл V.

– Сир, защитите меня, – просил коленопреклоненный Энрике. – Спасите меня, сир.

– Я постараюсь, – ответил Карл V. – Но почему ты, испанец, приехавший из Испании, ты, так глубоко заинтересованный в этом деле, затаился, когда этот рыцарь подошел ко мне, почему молчал, когда он говорил!

– Потому, сир, что этот рыцарь, которого я рекомендую вам как одного из благороднейших и честнейших людей, известных мне, – ответил Энрике, – оказал мне большую услугу, и совершенно естественно, что я предоставил ему вполне заслуженную честь, позволив первым говорить с вами. Он вызволил меня из рук командира отряда наемников, был преданным моим спутником, и поэтому никто, кроме него, не мог рассказать обо всем королю Франции лучше, ибо он собственными глазами видел, как умирала королева Кастилии, и держал в руках окровавленную голову моего несчастного брата.

При этих словах, прерываемых слезами и рыданиями Энрике, которые, казалось, раздирали душу Карлу V, Бертран Дюгеклен тяжело топнул ногой по полу.

Энрике, прикрыв глаза железной перчаткой, внимательно наблюдал за тем впечатлением, какое произвели его слова. Их эффект превзошел его ожидания.

– Ну что ж! – воскликнул пылающий гневом король. – Этот рассказ станет известен моему народу, и да покарает меня Бог, если я тоже не выпущу на волю демона войны, которого я так долго держал на цепи в его логове. Пусть я погибну, пусть паду на труп моего последнего слуги! Пусть вся Франция погибнет в этой войне, но сестра моя будет отомщена!

По мере того как Карл V воспламенялся, Бертран все больше погружался в задумчивость.

– Король, подобный дону Педро, позорит трон Кастилии! – воскликнул Энрике.

– Коннетабль, – обратился Карл V к Бертрану, – теперь нам пригодятся ваши три тысячи копий!

– Я собрал их для Франции, а не для того, чтобы переходить с ними через горы, – возразил Дюгеклен. – Это заставит нас вести войну на двух фронтах! Все, что вы сейчас мне сказали, ваше величество, наводит меня на размышления. Пока мы будем воевать в Испании, сир, англичанин вернется во Францию и соединится с отрядами наемников.

– Тогда мы потерпим поражение, – сказал король. – Такова, вероятно, воля Божья, и на сем должны свершиться судьбы королевства! Но все будут знать, почему король Карл загубил свою судьбу. Народы погибнут, но они хотя бы примут смерть за дело, совсем по-другому праведное и совсем по-иному важное, чем война за обладание куском земли или ссора из-за посла.

– Ах, сир, если бы у вас были деньги… – вздохнул Бертран.

– Они у меня есть, – тихо ответил король, словно боясь, как бы его не услышали за стенами комнаты. – Но с помощью денег мы не вернем жизнь ни моей сестре, ни его брату.

– Это правда, сир, но мы за них отомстим! – воскликнул Дюгеклен. – И при этом не опустошим Францию.

– Скажи яснее, – попросил Карл.

– Дело ясное, – сказал Бертран. – На эти деньги мы завербуем командиров наемных отрядов. Этим дьяволам все равно, за кого воевать, им лишь бы получать деньги.

– А я, – робко вмешался в разговор Молеон, – если ваше величество позволит мне сказать несколько слов…

– Выслушайте его, сир, – обратился к королю Энрике. – Несмотря на молодость, он столь же умен, сколь смел и честен.

– Слушаю вас, – сказал Карл V.

– Насколько я понял, сир, эти отряды наемников вам в тягость.

– Они опустошают королевство, рыцарь, разоряют моих подданных.

– Что ж, может быть, как говорил мессир Дюгеклен, найдется способ избавить вас от них…

– Какой же, говорите! – приказал король.

– Сир, все банды сейчас собираются на Соне. Изголодавшиеся вороны, что больше не видят добычи в разоренном войной государстве, они набросятся на первую поживу, какую им укажут. Пусть мессир Дюгеклен, этот цветок рыцарства, которого знает и уважает даже последний из наемников, отправится к ним, возглавит их и поведет в Кастилию, где они найдут много чего пограбить и пожечь, и вы увидите, что они, поверив великому полководцу, поднимут свои стяги и все до единого отправятся в этот новый крестовый поход.

– Но если я поеду к ним, то не возникнет ли опасность, что они возьмут меня в плен и потребуют выкуп? – спросил Бертран. – Я ведь только бедный бретонский рыцарь.

– Правильно, но у тебя в друзьях короли, – ответил Карл V.

– А я скромно предложил бы свои услуги, – сказал Молеон, – чтобы представить вашу милость самому грозному из наемников, господину Гуго де Каверлэ.

– Но кто же вы? – спросил Бертран.

– Никто, мессир, или, по крайней мере, почти никто, но я попал в лапы этих бандитов и научил их уважать мое слово, ибо под мое слово они меня отпустили. И если я покину вашу светлость, то лишь для того, чтобы отвезти им мой долг в тысячу турских ливров, которые великодушно подарил мне граф Энрике, и завербоваться на год в их отряд.

– Вы будете служить у этих бандитов? – воскликнул Дюгеклен.

– Мессир, я дал слово, – ответил Молеон, – и только на этом условии они меня отпустили. Кстати, когда вы будете командовать ими, это будут уже не бандиты, а солдаты.

– И вы верите, что наемники уйдут? – спросил король, воодушевленный надеждой. – Верите, что они покинут Францию, согласятся оставить королевство?

– Сир, я уверен в том, о чем говорю, – ответил Молеон, – и там в вашем распоряжении будет двадцать пять тысяч солдат.

– А я заведу их так далеко, что ни один из них не вернется во Францию, клянусь вам в этом, мой дорогой король, – сказал Дюгеклен. – Они хотят войны, ну что ж, с Божьей помощью мы им ее дадим.

– Это я и хотел сказать, – продолжал Молеон. – Мессир Бертран дополнил мою мысль.

– Но кто вы? – спросил король, с удивлением глядя на молодого человека.

– Сир, я простой рыцарь из Бигора, – ответил Аженор, – и служу в одном из этих отрядов, как уже говорил вашему величеству.

– Давно ли? – спросил король.

– Уже четыре дня, сир.

– И как вы оказались в отряде?

– Расскажите, рыцарь, – предложил Энрике. – Вы только выиграете от вашего рассказа.

И Молеон рассказал королю Карлу V и Бертрану Дюгеклену историю своей сделки с Каверлэ, снискав восхищение короля, который умел ценить мудрость, и маршала, который знал толк в рыцарском достоинстве.