…Мы забыли о чем-то очень важном.
      Разбираясь в справедливости оперативных и тактических решений командования вермахта и РККА, подсчитывая соотношение сил, выстраивая схемы управленческих структур, восхищаясь изысканностью многоходовых разведывательных операций – увлекшись всем этим, мы забыли о том, чтоэто была за война, стали относиться к ней как к обычной, одной из многих в истории нашей Родины.
      Эта потеря – самая важная, самая катастрофическая, сравнимая с ужасом поражений лета и осени сорок первого.
      Самая опасная для нас.
      Потому что Великая война, завершившаяся шестьдесят лет назад, не была обычной войной.
      Это была война на уничтожение нашего народа.
      Германское руководство рассчитывало к осени сорок первого оккупировать европейскую часть Советского Союза и приступить к ее освоению; методы этого освоения с истинно немецкой педантичностью планировались столь же детально, как и военные операции.
      И хотя фашистам не удалось выполнить план «блицкрига», они сумели, хоть и частично, претворить в жизнь заблаговременно спланированные мероприятия по очисткеоккупированной территории. Жестокость оккупационного режима была такова, что, по самым скромным подсчетам, каждый пятый из оказавшихся под оккупацией семидесяти миллионов советских граждан не дожил до Победы.
      Страшные вещи творились на оккупированной территории.
      Смерть для коммунистов, евреев и партизан; систематическое насилие, непосильный труд, хронический голод и отсутствие элементарной медицинской помощи для «лояльных», сотни тысяч умерших в лагерях военнопленных, тысячи деревень, сожженных вместе с жителями. Практически вся оккупированная территория была превращена в гигантский лагерь смерти; когда Красная Армия освобождала оккупированные области, они оказывались буквально обезлюдевшими.
      Об этом трудно говорить; трудно найти подходящие слова воплощенному на нашей земле кошмару. Слово помощнику Главного обвинителя от СССР на Нюрнбергском процессе Льву Николаевичу Смирнову.

      На всем протяжении громадного фронта, от Баренцева до Черного моря, во всю глубину проникновения немецко-фашистских орд на землю моей Родины, всюду, где ступила нога немецкого солдата или появился эсэсовец, совершались неслыханные по своей жестокости преступления, жертвами которых становились мирные люди: женщины, дети, старики…
      Возвращаясь в родные места, солдаты армии-освободительницы находили много сел, деревень, городов превращенными гитлеровскими полчищами в «зоны пустыни».
      У братских могил, где покоились тела советских людей, умерщвленных «типичными немецкими приемами» (я представлю далее суду доказательства этих приемов и определенной периодичности их), у виселиц, на которых раскачивались тела подростков, у печей гигантских крематориев, где сжигались умерщвленные в лагерях уничтожения, у трупов женщин и девушек, ставших жертвами садистских наклонностей фашистских бандитов, у мертвых тел детей, разорванных пополам, постигали советские люди цепь злодеяний….

      Но может, советский обвинитель преувеличивает масштаб постигшей его народ трагедии? Послушаем американского представителя обвинения Тэйлора:

      Зверства, совершенные вооруженными силами и другими организациями Третьего Рейха на Востоке, были такими потрясающе чудовищными, что человеческий разум с трудом может их постичь. Почему все эти вещи случились? Я думаю, анализ покажет, что это были не просто сумасшествие и жажда крови. Наоборот, налицо имелись метод и цель. Эти зверства имели место в результате тщательно рассчитанных приказов и директив, изданных до или во время нападения на Советский Союз и представляющих собой последовательную логическую систему.

      Есть вещи, о которых нельзя забывать; сегодня, к сожалению, слишком часто находятся люди, умалчивающие о преступлениях фашистов, о том, что ждало нашу страну и всех нас в случае, если бы враг победил.
      Книги и статьи, оправдывающие оккупантов и очерняющие сопротивлявшихся им людей, появляются все чаще и чаще. В 2002 году вышла книга Бориса Соколова «Оккупация: Правда и мифы», в которой он делает упор на мифических «советских преступлениях» и, тем самым, косвенно оправдывает нацистских преступников. В 2004-м журнал «Посев» – печатный орган сотрудничавшего с гитлеровскими спецслужбами и Власовым НТС – опубликовал целый сборник статей «Под оккупацией», где нет почти ничего о преступлениях нацистов, но зато многословно оправдываются пошедшие на службу к врагу коллаборационисты и возводится неприкрытая клевета на советских партизан.
      Общеупотребительными стали рассказы о том, что оккупационный фашистский режим был с радостью встречен населением, что при оккупации жилось лучше, чем при советской власти, что сотрудничество с нацистами было предпочтительнее поддержки Сталина.
      Более того – сам факт проведения нацистами истребительной политики против народов СССР уже ставится под сомнение!
      Такие измышления по-настоящему оскорбительны для всех, кто пережил ту войну; кроме того, они не соответствуют действительности.
      Это явная и злонамеренная ложь, с которой следует разобраться.
      Как горькое, но целительное лекарство, нам сегодняшним необходима правда о нацистском геноциде советского народа.
      Нам – тем, кто не видел ту войну, не помнит ее, но хочет и будет жить на родной земле, как жили, работали и умирали на ней бесчисленные поколения наших предков.

 
      В ночь на 22 июня 1941 года на западных границах Советского Союза замерли подготовившиеся к вторжению германские войска. Офицеры и генералы вермахта на наблюдательных пунктах смотрели на восток, угадывая в ночной тьме рощицы, поля, далекие города и села – все дальше, дальше и дальше… «Пространства казались бесконечными, и линия горизонта вырисовывалась неясно, – вспоминал один из немецких генералов. – Нас угнетала монотонность ландшафта, бесконечность пространств, занятых лесами, болотами, равнинами».
      До вторжения оставались считаные часы; вскоре ночную тишину должны были разорвать гул бомбардировщиков и артиллерийская канонада. Вскоре пехота и танки, форсировав приграничные реки, устремятся в глубь советской территории, опрокидывая заслоны войск прикрытия, разрывая линии обороны русских танковыми клиньями, окружая и захватывая в плен сотни тысяч вражеских солдат.
      22 июня – удачный для империи день; ровно год назад был смыт позор поражения в Великой войне. Тогда в Компьене французы подписали капитуляцию; не избежать поражения и русским. Сомнений быть не могло: вермахт в короткие сроки справился с польскими и французскими войсками, оккупировал Данию и Норвегию, поверг Грецию и Югославию. Советский Союз должен дополнить этот список германских побед; конечно, размеры раскинувшейся к востоку страны впечатляют, но и только. «Фюрер считает, что акция продлится примерно четыре месяца, я считаю, что меньше. Большевизм рухнет как карточный домик. Мы стоим перед беспримерным победоносным походом. Нам надо действовать», – записал в дневнике министр пропаганды Рейха Йозеф Геббельс.
      56-й танковый корпус 4-й танковой группы замер в лесах под Мемелем. В ночь перед наступлением командующий корпусом генерал Эрих фон Манштейн думал не о предстоящей победе. За спиной генерала расстилались просторы Восточной Пруссии; там, в нескольких десятках километров от советско-германской границы, в славившемся по всей стране своим конным заводом поместье Ленкен, фон Манштейн прожил несколько последних предвоенных дней.
      «Когда мы туда прибыли, то увидели выгон, на котором паслись чистокровные лошади, – записывал он в дневнике. – Это был уголок, полный красоты и гармонии. Его вид показался нам хорошим предзнаменованием. Как прекрасен был этот далекий уголок нашей родины, наше последнее пристанище на немецкой земле! Когда мы проезжали мимо типичного для Восточной Пруссии низкого простого господского дома, то увидели прелестную молодую девушку, которая усердно убирала веранду. Пестрый платок обрамлял красивое, свежее лицо. „О!.. – воскликнул один из моих спутников, – все здесь так мило!“ Он спросил молодую девушку о хозяйке дома. На лице его появилось недоумение, когда ему с улыбкой приветливо ответили: „Я. Добро пожаловать!“ Общий веселый смех. Молодая хозяйка имения недавно родила сына, и я стал его крестным отцом».
      Вспоминая о Ленкене, Эрих фон Манштейн думал обо всей прекрасной германской земле; от нежности у него перехватывало горло. Долг перед родиной требовал покинуть ее; генералу и его солдатам предстояло уйти воевать в дикие восточные земли, населенные многочисленными ордами недочеловеков. Только так можно было защитить германскую нацию и весь фатерланд.
      Генерал фон Манштейн вспоминал о своей прекрасной родине. В это время в дивизиях его 56-го танкового корпуса офицерам зачитывался приказ командования об обязательном истреблении всех политработников, евреев и советской интеллигенции.
      Несколькими сотнями километров к югу рядовой саперного полка Отто Тышлер всматривался в берега Буга. В нужный час притаившиеся в прибрежных рощицах пехотинцы быстрым рывком форсируют реку и захватят плацдарм на том берегу. После этого в дело вступят саперы; они наведут понтонные мосты, по которым вперед пройдут машины второй танковой группы генерала Гудериана. Военное искусство первого танкиста Германии уже вошло в легенды; русские не смогут оказать сопротивления несокрушимым танковым войскам Рейха. Тем более – Отто Тышлер знал это точно – никто с этими большевиками церемониться не будет.
      Об этом солдатам рассказали несколько часов назад. Перед построенной поротно шеренгой саперного полка командиры зачитали приказ фюрера и верховного командования вермахта. В быстро сгущавшихся сумерках читать было сложно, и гауптман посвечивал на бумагу фонариком; неровный свет придавал его лицу смутно-зловещее выражение.

      Военное судопроизводство вермахта служит в первую очередь сохранению дисциплины.
      Широкая протяженность зоны боевых операций на Востоке, форма ведения боевых действий и особенности противника ставят перед военными судами задачи, которые во время военных действий вплоть до закрепления на оккупированных областях могут быть решены при их малочисленном личном составе только в том случае, если судопроизводство ограничится главной задачей.
      Это, однако, будет возможно только в том случае, если войска сами беспощадно будут себя ограждать от всякого рода угроз со стороны гражданского населения.
      Соответственно этому для района «Барбаросса» (район военных действий, тыл армий и район политического управления) устанавливаются следующие правила…».
      Солдаты знали: в это же самое время эти же слова произносятся на всем протяжении Восточного фронта. Приказ фюрера читают в соседних пехотных дивизиях, в изготовившихся к удару танковых частях генералов Гёппнера, Гота, Гудериана, Клейста, в воздушных армиях, развернутых на временных аэродромах у границ Рейха.
      «Первое. За действия против вражеских гражданских лиц, совершенных военнослужащими вермахта и вольнонаемными, не будет обязательного преследования, даже если деяние является военным преступлением или проступком.
      Второе. При рассмотрении таких действий следует принять во внимание, что поражение 1918 г., последующий период страданий немецкого народа и борьба против национал-социализма с бесчисленными кровавыми жертвами движения в значительной степени объясняются большевистским влиянием, и ни один немец не забыл этого.
      Третье. Судья решает, следует ли в таких случаях наложить дисциплинарное взыскание или необходимо судебное разбирательство. Судья предписывает преследование деяний против местных жителей в военно-судебном порядке лишь тогда, когда речь идет о несоблюдении воинской дисциплины или возникновении угрозы безопасности войск. Это относится, например, к тяжким проступкам на почве сексуальной распущенности, предрасположенности к преступлению или к признакам, свидетельствующим об одичании войск. Строгому осуждению подлежат уголовные действия, в результате которых были бессмысленно уничтожены места расположения, а также запасы или другие военные трофеи в ущерб своим войскам…

      Гауптман аккуратно свернул листок бумаги.
      Посмотрев на смутно различимый в сумерках строй, он продолжил:
      – Этот приказ означает следующее. Если вы, парни, пристрелите какого-нибудь большевика, то не попадете в руки военного трибунала. Слишком много чести – судить немецкого солдата за убийство какой-то свиньи. Чем их меньше останется, тем лучше для нас. Наш командующий генерал Гудериан это понимает. Поэтому он издал приказ: «Неоправданная гуманность по отношению к коммунистам и евреям неуместна. Их следует беспощадно расстреливать». С ранеными русскими нечего возиться – их надо просто приканчивать на месте.
      Рядовой Отто Тышлер вспоминал эти слова, вглядываясь в восточный берег Буга. На всем огромном фронте от Балтийского до Черного моря миллионы таких же немецких солдат смотрели на восток.
      Там, за пограничными столбами расстилалась богатая, щедрая, плодородная земля. По прихоти истории эту прекрасную землю населяли тупые и грязные русские, перемешавшиеся с бесчисленными азиатскими дикарями, утратившие чувство крови и чести. Этими выродками-славянами командовала засевшая в их далекой и дикой Москве жидобольшевистская нелюдь: крючковатые носы, гнилые желтые зубы, алчность и жестокость, жажда крови и грабежа.
      Каждый из замерших в ожидании солдат вермахта знал: германской нации нужна эта земля – но не населяющие ее недочеловеки.
      Славянско-азиатские орды должны исчезнуть, уступить место германской расе, германской культуре, германской чести.
      Разве это будет не справедливо?

* * *

      Барановичи горели. Танкисты Гудериана вошли в город уже на четвертый день войны; улицы заполнились солдатами в чужеземной форме, лязгом танков с кургузыми крестами на башнях и отрывистой непонятной речью. Передовые части спешили к Минску: там, у белорусской столицы они встретились с танкистами Гота, замыкая первый в этой войне котел. Танкисты прошли через Барановичи, и город замер в недобром предчувствии: следом шла немецкая пехота.
      Один из солдат вермахта так вспоминал о настроениях первых дней войны: «Все мы в те дни ощущали себя составными частями грандиозной военной машины, которая безостановочно катилась на восток, на большевиков».
 
       На Востоке нацисты вели особую войну, войну на уничтожение. За спиной наступавших подразделений вермахта оставались пылающие деревни.
 
      «Там не шла речь о пощаде, – рассказывал другой. – Для нас это были коммунисты. Мы тогда говорили „большевистские орды“… Русские – только для уничтожения. Не только победить их, но уничтожить».
      Пехотинцы рассыпались по Барановичам как саранча. Они врывались в дома – поживиться трофеями. Там, где двери были открыты, они убивали за косой взгляд; там, где дома были заперты изнутри, они убивали всех.
      Первых попадавшихся в руки немцев советских военнопленных ждала злая судьба. На Пионерской улице солдаты вермахта привязали к столбам четырех захваченных в плен красноармейцев, подложили им под ноги сено, облили горючим и заживо сожгли.
      Подразделения 29-й моторизованной пехотной дивизии второй танковой группы генерала Гудериана прокатились по Барановичам и в тот же день ушли дальше; вечером на привале рядовой Эмиль Гольц записывал в дневнике:

      28 июня. На рассвете мы проехали Барановичи. Город разгромлен. Но еще не все сделано. По дороге от Мира до Столбцев мы разговаривали с населением языком пулеметов. Крики, стоны, кровь и много трупов. Никакого сострадания мы не ощущали. В каждом местечке, в каждой деревне при виде людей у меня чешутся руки. Хочется пострелять из пистолета по толпе. Надеюсь, что скоро сюда придут отряды СС и сделают то, что не успели сделать мы.

      А через Барановичи к Минску шли все новые части германского вермахта.
      Остановившись на отдых в одной из деревушек возле Борисова, немцы с интересом рассматривали населявших ее унтерменшей. Интерес был не столько этнографическим, сколько практическим: фронт ушел на восток, и завоевателям хотелось развлекаться. Солдаты ловили не догадавшихся спрятаться женщин и уводили в лес – для себя и для господ офицеров. По приказу лейтенанта Гуммера солдаты утащили в лес шестнадцатилетнюю Любу Мельчукову; после того как офицер удовлетворил свое желание, он отдал девушку солдатам. Спустя некоторое время на поляну притащили новых женщин; перед ними предстало страшное зрелище. К стоявшим кучно деревьям были прислонены доски, бог весть откуда добытые немцами. На них висела обнаженная истерзанная девушка; прибитая к доскам штыками, она умирала. На глазах у испуганных женщин солдаты отрезали ей груди.
      Над лесом стоял жуткий, неумолчный крик убиваемой девушки.
      Всего в этой небольшой деревеньке немцы убили тридцать шесть женщин.
      Изнасилованных было больше.

* * *

      Пока танкисты Гудериана и Гота рвались к Минску, пехотные части 9-й армии генерала Адольфа Штрауса и 4-й армии фельдмаршала Гюнтера фон Клюге сомкнули кольцо вокруг Белостока. Это была классическая операция на окружение, какие впору изучать в военных академиях. Войска русских, попавшие в кольцо, пытались пробиться на восток; но там, под Минском, уже смыкались клинья немецких танковых групп.
      А в брошенный Белосток меж тем вступали немецкие войска.
 
       Немецкие войска вступают в захваченную деревню. С ужасом смотрят на них крестьянки…
 
      309-й полицейский батальон, вошедший в город вслед за частями вермахта, сразу занялся его умиротворением. Для начала солдаты батальона разграбили попавшиеся им на пути винные магазины; особенно в этом отличилась 2-я рота, одним из взводов которой командовал Пипо Шнейдер. Когда магазины со спиртнымбыли опустошены, от командира батальона майора Эрнста Вайса поступил приказ собрать проживавших в городе евреев.
      Взвод Шнейдера отправился на поиски; развлечения ради командир взвода застрелил пятерых схваченных евреев. Его подчиненные постарались не отставать. «То, что началось погромом, закончилось повальными расстрелами евреев Белостока. В городском парке евреев расстреливали группами. Стрельба на улицах города не утихала до поздней ночи. Оставшихся в живых загоняли прикладами карабинов в центральную синагогу Белостока до тех пор, пока она не оказалась, наконец, битком набита беззащитными горожанами. Запуганные евреи стали петь и молиться… В синагоге находилось более 700 мужчин-евреев. С помощью бензина здание синагоги мгновенно запылало как факел, со всех сторон, а в окна полетели гранаты». Выбегавших расстреливали.
      Офицеры находившихся в городе частей вермахта с непривычки были возмущены случившейся бойней и, в надежде ее остановить, принялись искать командира полицейского батальона. Майора Вайса нашли лишь к утру; как и большинство его подчиненных, он был мертвецки пьян.
      Излишне говорить, что наказания не последовало.
      В конце концов, полицейские выполняли свои прямые обязанности.
      Несколько дней спустя младший воентехник Сергей Дашичев, выбираясь из окружения, наткнулся под Белостоком на поистине ужасную картину. «Я видел, – вспоминал он, – на окраине одной деревни близ Белостока пять заостренных колов, на них было воткнуто пять трупов женщин. Трупы были голые, с распоротыми животами, отрезанными грудями и отсеченными головами. Головы женщин валялись в луже крови вместе с трупами убитых детей. Это были жены и дети наших командиров».

* * *

      Прибалтийские республики на севере были потеряны практически сразу; на третий день войны генерал Галь-дер довольно писал в дневнике: «Середина дня. Наши войска заняли Вильнюс, Каунас и Кейданы. Историческая справка: Наполеон занял Вильнюс и Каунас тоже 24 июня».
      56-й танковый корпус генерала фон Манштейна, сломав сопротивление приграничных частей Красной Армии, за четыре дня прошел 300 километров и захватил стратегически важные мосты через Западную Двину. Захватив Даугавпилс, фон Манштейн остановился, дожидаясь, пока с севера его подопрет 41-й танковый корпус генерала Георга Рейнгардта.
      …Полторы недели назад, 16 июня, в штабе под Истенбургом командующий 4-й танковой группой генерал Эрих Гёппнер отдавал последние указания. Синие стрелки наступающих танковых частей на карте рвались к Западной Двине; от того, удастся ли захватить мосты через реку, зависело многое.
      – Я надеюсь, что это послужит вам стимулом для дружеского соревнования, – улыбался Гёппнер командирам своих танковых корпусов.
      Фон Манштейн рассчитывал выиграть: по данным разведки, в полосе наступления его подразделений было гораздо меньше русских частей, чем в полосе 41-го корпуса. Генерал Рейнгардт, впрочем, тоже не оставлял надежд на успех: он вытребовал у командования две танковые дивизии вместо одной и не сомневался, что русские не смогут противостоять его удару. Обмениваясь дружескими замечаниями, оба генерала знали, что от успеха их действий зависит нечто гораздо большее, чем исход шуточного поединка.
      От их победы зависит существование германской нации.
      В приказе генерала Гёппнера, который зачитают в ночь перед наступлением, об этом говорится ясно:

      Война против России является важнейшей частью борьбы за существование немецкого народа. Это – давняя борьба германцев против славян, защита европейской культуры от московско-азиатского нашествия, отпор еврейскому большевизму. Эта борьба должна преследовать целью превратить в руины сегодняшнюю Россию, и поэтому она должна вестись с неслыханной жестокостью… Никакой пощады прежде всего представителям сегодняшней русской большевистской системы…

      И Манштейн, и Рейнгардт были согласны со своим командующим…
      Сломав ожесточенное сопротивление русских, 41-й танковый корпус генерала Рейнгардта вышел к Западной Двине 2 июля; одновременно к частям фон Манштейна у Даугавпилса прибыло новое механизированное соединение – дивизия СС «Мертвая голова». Дивизию сформировали в ноябре 1939 года из подразделений СС, занимавшихся охраной концлагерей; ее солдаты выделялись среди прочих немецких войск не только стойкостью, но и крайне жестоким отношением к военнопленным. Во время французской кампании эсэсовцы из «Мертвой головы» перебили несколько сотен попавших в плен под Дюнкерком солдат британского Норфолкского полка. После такого блестящего военного подвига германское командование очень высоко ценило «Мертвую голову»; как впоследствии напишет в мемуарах генерал фон Манштейн, «это была лучшая из всех дивизий СС, которые мне приходилось иметь».
      На Востоке жестокость солдат «Мертвой головы» была распространена не только на военнопленных, но и на всех населявших здешние края недочеловеков. 29 июня рядовой дивизии Вальтер Траве писал в письме домой:

      Наступил час расплаты, которой мы давно ждали. Большевики будут скоро разбиты, а евреи – уничтожены. Мы их расстреливаем везде, где только обнаружим, несмотря на пол и возраст. Фюрер призвал нас к этому. Знаю, что специальные команды в тылу уничтожают евреев полностью, так как мы движемся вперед и многих упускаем.
      Германцы на Востоке должны быть подлинными викингами, и все низшие расы должны быть уничтожены. Мы не имеем права на мягкость и малодушие.

      В населенных пунктах, через которые прошли выдвигавшиеся к фронту подразделения дивизии «Мертвая голова», оставались трупы расстрелянных большевиков, убитых евреев и изнасилованных женщин.
      Впрочем, в этом отношении подразделения СС мало чем отличались от частей вермахта.
      На южной оконечности Восточного фронта успех немецких войск не был столь сокрушительным, как в Белоруссии и Прибалтике; советскому командованию удалось серьезно замедлить темпы наступления группы армий «Юг». Только 30 июня германские войска взяли Львов. Первым в город вошел разведывательно-диверсионный батальон «Нахтигаль», состоявший из украинских националистов. Руководил ими обер-лейтенант Роман Шухевич, будущий главнокомандующий Украинской повстанческой армией. Сотрудники абвера, подготовившие этот батальон, не имели оснований жаловаться на профессиональную выучку украинских националистов и их ненависть к советскому строю; однако то, что случилось во Львове, смутило даже многоопытных абверовцев.
      Подчиненные Шухевича устроили в городе резню. «Они взяли в зубы длинные кинжалы, засучили рукава гимнастерок, держа оружие на изготовку. Их вид был омерзителен, – вспоминал немецкий офицер Вальтер Бродорф. – Словно бесноватые, громко гикая, с пеной на устах, с выпученными глазами, неслись они по улицам Львова. Каждый, кто попал им в руки, был жестоко казнен». Националисты вытаскивали из домов не сумевших эвакуироваться «москалей» и тут же убивали их. Женщин и детей били прикладами. Одна из горожанок, полька Ярослава Волочанска, с ужасом рассказывала: «Это был ужасный погром. Они появились на рассвете и стали вытаскивать евреев из домов. Самое страшное было то, что они убивали и детей. Все было невыносимо ужасно. Во всем городе стоял запах смерти и разложения».
      За евреями, жившими в городе, была устроена настоящая охота; в этом занятии деятельное участие приняли вошедшие в город чуть позже подразделения СС. Действия украинских националистов, впрочем, поразили и эсэсовцев. Гауптштурмфюрер СС Феликс Ландау записал в дневнике: «Сотни евреев с залитыми кровью лицами, проломами в черепах, с переломанными руками и выбитыми глазами бегут по улицам. Некоторые окровавленные евреи несут на руках других, полностью сокрушенных».
 
       Солдаты вермахта врывались в дома. Там, где было заперто, убивали всех.
 
      Всего в первые дни после взятия Львова было убито более четырех тысяч человек. Их тела, собранные в одном месте, могли видеть все горожане. «У стен домов были сложены изуродованные трупы, главным образом женщин. На первом месте этой ужасающей „выставки“ был положен труп женщины, к которой штыком был пригвожден ее ребенок».
      Столица Западной Украины лишь недавно вошла в состав СССР; многие в ней по тем или иным причинам не любили советской власти и симпатизировали националистам из ОУН. Однако произошедшая в городе резня заставила жителей Львова содрогнуться. В городе шептались: «Гитлеровцы на завтрак едят евреев, на обед – поляков, на ужин – украинцев».
      Все только начиналось; 25 июля в городе прошел еврейский погром под названием «Дни Петлюры». Тех, кто бежал из города, уничтожали. Рядовой разведывательной роты «Нахтигаля» записал в дневнике слова, напоминающие бред маньяка:
       В двух селах мы постреляли всех встречных евреев… Мы постреляли всех встретившихся там евреев.
      В винницком селе Турбов националисты вырезали всех мужчин-евреев; когда они собрались сжечь заживо оставшихся женщин и детей, не выдержали даже немецкие солдаты, силой оружия прекратившие расправу.
      Жестокие убийства происходили по всей Западной Украине: убивали за то, что еврей, убивали за то, что поляк, убивали за то, что «москаль» или коммунист.
      Солдаты вермахта не отставали от своих украинских «союзников». Правда, им было недосуг разбираться в различных подвидах недочеловеков, как то: русских, евреев и украинцев. Какая разница: ведь, в конечном счете, ликвидации подлежали все. Ворвавшись в общежитие львовской швейной фабрики, немцы изнасиловали и убили тридцать двух молодых женщин.
      Пьяные немецкие солдаты ловили львовских девушек, затаскивали их в парк Костюшко и насиловали. Там, где еще недавно гуляли горожане, играли дети и целовались влюбленные, теперь царило дикое и необузданное насилие. Священник одной из львовских церквей В.Л. Помазнев с крестом в руках пытался предотвратить насилие над девушками. Призывы к совести и угрозы божьего суда оказались бессильными; немецкие солдаты избили старика, сорвали с него рясу, спалили бороду и закололи штыком.

* * *

      Дивизия личной охраны фюрера – лейбштандарт СС «Адольф Гитлер» – входила в состав 1-й танковой группы генерала фон Клейста. Задачей этой отборной части, беззаветно преданной фюреру и Рейху, было в составе танкового корпуса прорваться к Киеву. В ночь перед вторжением в СССР эсэсовцам объяснили, как следует действовать в войне с русскими. Одно имя лейбштандарта должно было внушать ужас. Командиры рот бесстрастно зачитывали заповеди истребительной войны.