Полные похождения Рокамболя - Тайны Парижа. Том 2

Арман уже нахмурил брови; вопрос Дамы в черной перчатке пронзил его сердце, как раскаленное железо. Он вспомнил о портрете за занавескою в комнате студента.

Дама в черной перчатке пожала ему руку.

— Слушайте, — сказала она, — я никогда не нарушала клятвы, я никогда не лгала, и вы можете поверить мне. Клянусь вам, что я никого не люблю и что до сегодняшнего дня ни один человек, кроме вас, не держал мою руку в своей. До свидания…

В эту минуту лодка причалила к берегу.

— До свидания… — повторила Дама в черной перчатке, сделав легкое движение рукой.

Она вскочила в лодку, которая тотчас отчалила.

В лодке, как совершенно верно сказала незнакомка, были двое. Один управлялся с веслами, другой сидел на руле. Оба были тщательно закутаны в большие коричневые плащи с капюшонами, надвинутыми на самые глаза, так что невозможно было разглядеть их лица. Арману показалось только, что волосы у того, который сидел на руле, были седые. И у него мелькнула мысль, что это тот самый старик, который всюду сопровождал Даму в черной перчатке.

Но в таком случае, значит, этот человек не имеет никаких прав на нее, потому иначе как же мог бы он сам доставить ее на свидание? Судя по высокой фигуре этого человека, Арману казалось, что он узнал графа Арлева.

Лодка, отчалив, повернула за выступ скалы и исчезла из глаз Армана, который продолжал неподвижно и задумчиво стоять на берегу.

Арман был прав, что старик — граф Арлев. Действительно, это он правил рулем. Дама в черной перчатке стояла рядом с ним.

Лодка была настолько длинна, что гребец, сидевший на скамье, не мог слышать разговора, который вполголоса вели Дама в черной перчатке и граф; они обогнули мыс и направились на запад, в сторону утесов, на которых возвышался замок де Рювиньи.

— О, он любит меня, он любит меня! — шептала Дама в черной перчатке на ухо майору. — Он влюблен в меня до сумасшествия… И он в моей власти…

— Вы думаете?

— Он будет моим послушным рабом. Это оружие в моих руках.

Говоря это, Дама в черной перчатке изменилась в лице.

Это уже не была женщина с грустным лицом, нежным взглядом и взволнованным голосом: зловещий огонек мерцал в ее глазах; а на губах змеилась высокомерная, полная ненависти улыбка.

— А тот? — спросил майор.

— А! Капитан Лемблен! — произнесла она тоном, в котором сквозила злая ирония. — Ну, этому осталось жить каких-нибудь десять дней. Да, кстати, он, должно быть, приехал сегодня вечером, когда мы отправлялись в море.

— Возможна.

— Я, кажется, вижу его, — продолжала Дама в черной перчатке. — Вижу на платформе замка, пристально смотрящим в море в ожидании нас. Бедный безумец!

— Сударыня, — пробормотал граф Арлев, — вы прекрасно знаете, что я ваш преданный слуга, и никогда не оспариваю ваших приказаний.

— Это правда, мой дорогой Герман.

— Я никогда не противоречил вам, когда разыгралась по вашему плану история со шкатулкой. Вы приказали, я исполнил…

— О, вы добры и преданы, и вы единственный человек на земле, которого я люблю.

— Но не слишком ли вы надеетесь на свои силы, — продолжал майор. — И хватит ли их у вас, чтобы довести до конца ужасную драму, которую вы готовите в Рювиньи?

— О, я достаточно сильна!

И после минутного молчания она глухо прибавила:

— Ах, если бы вы знали, сколько ненависти таится у меня в сердце, вы не стали бы сомневаться в моей энергии.

— Неумолимая! — прошептал майор так тихо, что она не расслышала.

Молодая женщина между тем продолжала:

— Мне удалось лишь заглушить раскаяние несчастного. Безумная любовь, которую я ему внушила, заставила умолкнуть голос совести, но я сумею пробудить этот голос в последний час его жизни, и он переживет адскую агонию.

Граф Арлев вздрогнул, и оба замолчали.

Лодка продолжала быстро продвигаться, и несколько огней, там и сям мелькавших в ночной темноте, выделяясь на небе поверх утесов, указывали местоположение замка Рювиньи.

Лодка, шедшая далеко от берега, круто повернула и направилась к скалам. Полчаса спустя она подошла к узкой береговой полосе, к которой некогда причаливал Лемблен. Майор Арлев соскочил первый на берег.

Он протянул руку Даме в черной перчатке. Она сделала какой-то знак. Гребец, оставшийся в лодке, оперся веслом о скалу и оттолкнулся от берега. Лодка поплыла в море и вскоре исчезла в тумане, в то время как молодая женщина и ее спутник поднимались по лестнице, которая вела к замку.

Какой-то человек стоял на верхней ступеньке лестницы. Это был капитан Лемблен.

IV

Арман оставался на берегу до тех пор, пока лодка, уносившая Даму в черной перчатке, не скрылась из виду. Тогда он медленно спустился по тропинке, извивавшейся по крутому утесу, и направился к тому месту, где была привязана его лошадь.

Только тот, кто возвращался с первого любовного свидания, кто держал в своей руке руку женщины, о которой давно мечтал и которую столько времени напрасно искал, кто целый час, стоя перед ней на коленях, упивался ее голосом, ее улыбкой, только тот поймет, сколько радости, блаженства и восторга испытывал теперь молодой человек; он вскочил в седло и сказал, повторяя: «Она любит меня, она любит меня!»

Хотя Роб-Рой была чудной лошадью, отличавшейся таким быстрым аллюром, как и любой победитель на скачках в Ла-Марше, Шантильи и Нью-Маркете, но, по мнению Армана, он бежал все еще слишком медленно, и он всю дорогу пришпоривал коня, подобно лорду Байрону, когда тот в часы своих мечтаний под мирный галоп чистокровного жеребца создал своего Дон-Жуана.

Арман задыхался, голова его горела в огне; он хотел успокоить свое волнение бешеной скачкой через леса, овраги и пропасти. Когда отважный Роб-Рой достиг перекрестка дорог, он был весь в пене. Егерь по приказанию своего господина ожидал возвращения коня и всадника, сидя на пне. Арман бросил ему поводья и соскочил со словами:

—Закутай ему ноги и особенно берегись разбудить отца.

Юноша пробрался в дом, как и вышел, через садовую калитку. Затем, не зажигая огня, он поднялся по лестнице в свою комнату. Но, поднимаясь, он оступился и довольно громко шаркнул ногой. Он испугался, что разбудил отца. Действительно, проходя мимо дверей его комнаты, он услышал, как старик спросонья крикнул: «Что случилось? Кто там?»

Затаив дыхание, он остановился на минуту и проскользнул в свою комнату, дверь в которую оставалась полуотворенной.

Час спустя, вопреки поговорке, что «влюбленного сон бежит», Арман крепко заснул, грезя о Даме в черной перчатке: сон его был так продолжителен, что он проснулся только в десять часов утра.

Открыв глаза, молодой человек увидел отца, сидящего в большом кресле около его постели. Полковник с обожанием, смешанным с беспокойством, любовался спящим сыном.

— Однако, — сказал он шутливым тоном, который плохо скрывал его огорчение, — ты не вполне походишь на неутомимого охотника из «Волшебного Стрелка».

И полковник указал на часы.

— Я плохо спал, — ответил Арман, подставляя старику лоб для поцелуя.

— Следовательно ты слышал шум, разбудивший меня сегодня ночью?

— Какой шум отец?

— Кто-то оступился на лестнице… я окликнул… мне не ответили: тогда я встал…

— А! — процедил в смущении Арман.

— Я подошел к окну, и, угадай, что я увидел?

— Что же, отец?

— При свете луны я увидел твою лошадь, которую вел под уздцы егерь.

Арман побледнел.

— Ты понимаешь, — продолжал полковник, — такой старый воробей, как я, не может ошибиться в подобных вещах: с одной стороны, чьи-то шаги, с другой — твоя лошадь, которую вываживает егерь и которая ступает по звонкой мостовой без малейшего шума, точно у ней на ногах надеты бальные башмачки…

— Отец! — проговорил Арман в смущении.

— Я спустился в конюшню и осмотрел Роб-Роя. Бедному животному или пришлось сделать сегодня ночью большой конец, или оно надорвалось. У него оцарапаны бока, и я заметил два огромных орешка, которых, конечно, не было бы, если бы дуралей-конюх, конечно, снял с него неподходящую обувь и окутал ему ноги фланелью.

Полковник сказал это совершенно спокойно, с добродушной улыбкой.

— Но, отец, что же, по-вашему, мог сделать конюх с Роб-Роем? — прошептал Арман, вспомнив клятву и желая во что бы то ни стало отвести глаза полковнику.

Полковник подмигнул.

— Послушай, — сказал он, — ты, кажется, забываешь, дитя мое, что я не младенец и съел собаку на подобных вещах. Вместо того, чтобы издеваться над отцом, когда он по-товарищески обращается к тебе, вместо того, чтобы наставлять ему нос, то есть смеяться над ним и опутывать разными небылицами, ты бы лучше сознался, что молодость нуждается в развлечениях и что ты откопал прелестную нормандку, в трех или четырех верстах от замка, которая отпирает тебе по ночам окно, и что ты настолько влюблен в нее, что готов пожертвовать лошадью в две тысячи экю; потому что, — заключил со смехом полковник, — предупреждаю тебя, что при бешеной скачке, как твоя, ноги у Роб-Роя через неделю будут разбиты.

Бедный полковник, желая быть проницательным и выказать свой родительский инстинкт, сам же навел сына на наиболее подходящую оговорку, какую только мог бы придумать, чтобы обмануть отца.

Арман нашел, что очень кстати теперь покраснеть, и пробормотал:

— Однако, отец, чего же вы хотите? Мне двадцать шесть лет, и жизнь без любви — цветок без аромата, как говорят на Востоке.

— Это правда, — подтвердил полковник тоном опытного человека, но ты мог бы сознаться мне в этом.

— Ах, — воскликнул Арман, которому хотелось как можно больше запутать подозрения старика, — я скрытен!..

— Ага! — произнес, нахмурившись, полковник. — Мне сдается, что здесь замешан третий? Берегись, дитя мое, берегись! — продолжал он с беспокойством.

— Пустяки! Толстый откормленный фермер почти всегда в отсутствии.

— По крайней мере, берешь ли ты с собой оружие? Молодой человек, радуясь, что отвел отцу глаза, встал, насказал тысячу остроумных шуток, позавтракал с большим аппетитом и провел день, стараясь как-нибудь убить время и со страхом ожидая часа второго свидания.

После обеда, который продолжался обыкновенно до восьми вечера, полковник Леон сказал сыну:

— Мне кажется, тебе незачем ждать, пока я засну, и снова окутывать ноги лошади. Отправляйся на свое свидание, но будь осторожнее. Захвати пистолеты…

— О, будьте спокойны, отец, — сказал на это Арман.

Час спустя он легко вскочил в седло на глазах полковника, который сам подержал ему стремя. Затем, чтобы окончательно сбить отца с толку, Арман направился не по дороге к морю, а по тропинке, которая вела на восток, в глубь страны. На полдороге от виллы он повернул, обогнул лес и по другой, хорошо знакомой ему дорожке достиг утесов менее чем за час.

Как и накануне, он привязал лошадь у крутой извилистой тропинки, которая спускалась к отмели и кончалась тропинкой таможенного досмотрщика.

На этот раз лодки не было видно вдали, и берег был пуст. Арман явился на свидание первый. Одним из вернейших признаков любви служит полное боязливого сомнения ожидание любимой женщины.

Арман, почти не обративший внимания на предсказания полковника, так гнал Роб-Роя, что тот примчался на целые четверть часа раньше вчерашнего. Молодой человек взглянул на часы: не было еще десяти.

«Лишь бы она пришла!» — подумал он, садясь на выступ скалы, где вчера рядом с ним сидела она.

В этот раз ночь была темная, так как не было луны, которая позволила ему накануне различить лодку на значительном расстоянии. Он подождал минут двадцать, пытаясь проникнуть взглядом в темноту, прислушиваясь к малейшему шуму, раздавшемуся из-за ропота волн, и эти двадцать минут показались ему вечностью.

Наконец ему показалось, что на горизонте блеснула светлая точка, которая сливалась с хребтом валов, то возвышалась над ними, то снова терялась в волнах. Очевидно, это была лодка, на носу которой был прицеплен фонарь.

— Это она! — подумал Арман, в нетерпении встав и спускаясь к береговой полосе, где волна, уходя в море, оставляла каждую минуту извилистую борозду.

Блестящая точка приближалась, то поднимаясь, то опускаясь и то и дело исчезая, чтобы снова появиться. Очевидно, лодка направлялась к Таможенной бухте, так как свет фонаря все усиливался.

Но вдруг свет погас. Арман подумал сначала, что волна вновь скрыла его, но прошла минута, другая… Красноватый огонек не показывался более. Но немного спустя, когда молодой человек, сердце которого стучало, как молот, начинал уже спрашивать себя, не сделался ли он игрушкой собственного воображения, легкий всплеск весел, раздававшийся через правильные промежутки, указал, что лодка приближается.

Конечно, те, кто плыл в ней, из предосторожности потушили фонарь. Армана охватил страх… Он испугался: уж не таможенные ли совершают свой ночной обход, или не рыбак ли везет контрабанду?

Но шум весел становился явственнее. Юноша замер на месте в ожидании. Лодка причалила. Какой-то человек соскочил на берег, и при виде его Арман почувствовал, как холод охватил его сердце.

Незнакомец направился прямо к нему и чуть слышно спросил:

— Вы господин Арман?

Голос был совсем не знаком молодому человеку, да и к тому же он был заглушен капюшоном, покрывавшим голову вновь прибывшего.

— Что вам от меня угодно? — спросил Арман.

— У вас, конечно, есть с собой сигары? — спросил незнакомец.

— К чему этот вопрос?

— Я дам вам кремень и огниво, чтобы закурить ее, и при свете ее вы прочтете записку, которую мне поручено передать вам.

Арман догадался, что этот человек послан Дамой в черной перчатке, и вздрогнул. Она писала ему, значит, сама она не придет! Однако он все-таки спросил:

— Кто дал вам записку?

— Та, которая должна прийти, — последовал ответ.

И незнакомец протянул записочку, крепко свернутую и запечатанную, издававшую тонкий, таинственный аромат. В то же время он вытащил из кармана огниво, кремень, и тотчас же посылались мириады искр. На лбу у Армана выступили от огорчения капли пота. Но так как у него не было иного способа узнать содержание записки, то он зажег сигару о кончик трута. Затем, распечатав письмо и постепенно освещая сигарой строчку за строчкой, он прочел следующее:

«Я вам говорила вчера, друг мой, что я окружена мрачными тайнами и что моя судьба не в моей власти. Я не могу прийти на назначенное мною свидание, но если вас не страшит путешествие по морю, то последуйте за человеком, который передаст вам эту записку».

Подписи не было, но разве каждое слово не говорило: «Это она!» Арман забыл, что наверху утеса его ждет лошадь. Он забыл старого отца, который тревожился при малейшей опасности, угрожавшей ему, и теперь, облокотившись на окно, впивался, может быть, взглядом в полосу дороги, прислушиваясь к каждому шороху. Он даже не подумал спросить у незнакомца, придется ли им ехать по другую сторону пролива. Чтобы увидеть свою возлюбленную, Арман готов был отправиться хоть на край света.

— Я готов, — сказал он. — Идем!

Вскочив в лодку, он увидел, что на этот раз в ней не было никого, кроме человека, передавшего ему записку. Старика, человека с седыми волосами, которого он принял за графа Арлева, не было.

Гребец взял в руки весла, направил лодку в море и спросил Армана:

— Вы умеете грести?

— Да.

— Отлично, так возьмите одно из весел: тогда мы скорее поедем.

Арман сел рядом с гребцом; его спутник зажег фонарь и указал ему направление, которого следовало держаться; лодка обогнула мысок. Час спустя Арман заметил над утесами величественное здание, казавшееся темнее неба.

— Мы с вами идем вон туда, — указал на него гребец.

— Туда? — удивился Арман.

— Да, туда.

— Но ведь это замок де Рювиньи.

— Совершенно верно.

— Он принадлежит капитану Гектору Лемблену.

— Тоже верно, — резко оборвал гребец Армана, — но мы все-таки едем туда.

Он первый выскочил на берег и вытащил лодку на песок.

— Пойдемте, — пригласил он.

«Странно! — подумал Арман. — Как это могло случиться, что Дама в черной перчатке живет в замке де Рювиньи, у Гектора Лемблена, как говорят, человека полусумасшедшего?»

Гребец взял молодого человека за руку и помог ему подняться по узкой дорожке, крутыми ступеньками поднимавшейся с моря до площадки замка; баронесса Марта де Флар-Рювиньи некогда спускалась по ней сначала к месту дежурства таможенного Мартына, затем на берег, где ее ожидал лейтенант Гектор Лемблен, а позже по ней же молодой офицер каждую ночь прокрадывался в замок. Поднявшись на площадку, проводник наклонился к Арману и шепнул ему:

— Старайтесь как можно меньше шуметь: для вас это вопрос жизни или смерти.

V

Всякий другой на месте нашего героя при этом предупреждении, походившем скорее на угрозу, испугался бы; но Арман был по природе отважен, к тому же он пылал безрассудной страстью. Рисковать своею жизнью ради нее, разве это не придавало его любви особую прелесть?

Все еще держа Армана за руку, таинственный проводник заставил его перейти через всю площадку. Потом он ввел его в большую гостиную, погруженную в полную тьму, миновал такой же темный коридор и наконец отворил дверь, которая, открывшись, пропустила в темноту сноп света.

— Вот войдите сюда! — сказал незнакомец. — Вас ждут…

И он исчез.

Арман очутился на пороге прелестной комнатки, обитой синим шелком и служившей будуаром баронессы Марты де Рювиньи. Свернувшись клубочком в кресле, стоявшем у камина, сидела какая-то женщина. Это была Дама в черной перчатке. Она не казалась уже тем странным существом, которое то появлялось верхом на лошади в пустынной равнине, то назначало свидание на берегу океана, у подножия утесов. Она походила скорее на маленькую гризетку из Шоссе д'Антэн, принимающую в своем будуаре с очаровательной, ласковой улыбкой друга своего сердца.

Полным грации жестом она сделала ему знак затворить дверь.

— Задвиньте задвижку, — сказала она. Он исполнил приказание.

— Теперь подойдите и сядьте около меня.

Она указала ему на стул, стоявший рядом с ее креслом. Но Арман бросился перед нею на колени, схватил за руки и прошептал, пожирая ее взглядом, полным страстного восхищения.

— Ах, неужели все это не сон?

— Нет, — ответила она, — не сон… это действительно я… и я всем пренебрегла, чтобы увидеться с вами.

— Пренебрегли всем? — изумился он.

И жгучая ревность, которую он уже испытал однажды, снова овладела им.

— Да, — подтвердила она. — Я подвергаюсь большой опасности, принимая вас здесь.

— Ах, — проговорил он с благородной гордостью, — вы ошибаетесь, так как я здесь. — Я здесь затем, чтобы охранять и защищать вас.

Она покачала головой.

— Защищать меня, — повторила она, — увы, это значило бы погубить меня!

Он вздрогнул, лицо его побледнело, и он с подозрением посмотрел на нее.

— Боже мой! — воскликнул он. — Разве у вас есть муж?

— Нет.

Ответ ее прозвучал печально.

— Но в таком случае, какая же опасность может грозить вам?

— Мне грозит смерть… вам — также.

— Следовательно, вы находитесь в чьей-нибудь власти… во власти какого-либо мужчины?

В вопросе Армана вылилось все его страдание, вся его ревность.

— Да, — ответила она.

Облако печали омрачило чело Армана и затуманило его взор.

— Неужели вы забыли вашу вчерашнюю клятву? — прошептал он.

— Разве я дала вам клятву? — спокойно спросила она.

— Конечно.

— Какую же?

— Вы мне клялись, что если полюбите кого-нибудь…

— То этот кто-то будет вы, не правда ли?

— Ах!

— Но кто сказал вам, что я люблю человека, во власти которого нахожусь?

— О! Если вы не любите его, если он не муж ваш… Она остановила его гордым жестом.

— Мне кажется, — холодно заметила она, — что вы, который напоминаете другим их клятвы, сами забываете свои.

Арман вздрогнул, ужас охватил его. Дама в черной перчатке не была уже более грациозной и беспечной женщиной, которая встретила его обворожительной улыбкой. Ее взгляд горел злым и зловещим огнем, мраморный лоб покрылся глубокими морщинами, губы дрожали от гнева.

— Вспомните, — надменно сказала она, — что я согласилась встречаться с вами лишь после того, как вы поклялись мне никогда не разузнавать что-либо о моей жизни.

— Это правда, — прошептал Арман, в смущении опустив голову.

— Если вы хотите знать ее, если с вас мало того, что я рискую своей жизнью ради вас, то уходите сейчас же! Вы не увидите меня больше никогда.

Арман упал на колени.

— Простите, — умолял он. — Это была ревность.

— Разве у вас есть на то право? — спросила она голосом, в котором звучала ирония и который пронзил сердце молодого человека, как лезвие кинжала.

Но он не успел ответить. Как будто последние слова утишили гнев Дамы в черной перчатке, она приветливо протянула руку пораженному Арману. На губах у нее снова появилась добрая улыбка, взгляд сделался задумчив и ласков, а голос мелодичен и печален.

— Ах, — сказала она, — простите и вы меня… я злая… а вы все-таки любите меня!

Он вскрикнул от радости, целуя протянутую ему руку.

— Простите меня, — повторила она, — и если вы действительно любите меня, не старайтесь проникнуть в тайну, окружающую меня. Любите меня такой, какова я есть.

— Хорошо, — покорно сказал Арман.

И так как он все еще стоял на коленях, с восхищением любуясь ею, то она дотронулась своим надушенным пальчиком до локона черных волос, который упал ему на лоб, и откинула его назад.

— Слушайте! Приходите сюда каждый вечер… но не спрашивайте, ни кто этот человек, который угрожает вашей и моей жизни, ни почему я нахожусь в замке де Рювиньи. И еще вот что: приходите сюда всегда с оружием — с кинжалом или пистолетом. А теперь уходите… Так нужно! Каждая лишняя минута, которую вы проведете здесь, будет стоить нам, быть может, целого года нашей жизни… Уходите!

В эту минуту в отдалении раздался резкий звук охотничьего рога. Лицо молодой женщины выразило немой ужас. Арман заметил, что она побледнела как смерть.

— Уходите! Уходите скорее, — твердила она, — пора… Она подбежала к двери будуара, отворила ее и два раза ударила в ладоши. Человек, служивший уже проводником Арману, явился на ее зов, по-прежнему опустив на лицо капюшон плаща.

— До свидания! До… завтра… лодка будет вас ждать… в тот же самый час.

Она толкнула его в коридор и быстро затворила за ним дверь. Арман не успел сказать ей ни слова.

Его таинственный вожатый, как и раньше, взял его за руку, снова провел по коридору, через большую гостиную и площадку, затем оба спустились по лестнице и тропинке к берегу и вскочили в лодку.

Час спустя Арман уже причаливал к бухточке, которую называли Таможенной бухтой, а через четверть часа, найдя свою лошадь, мчался в свой замок.

Полковник уже лег в постель, но он еще не спал и слышал, как вернулся сын.

«Ну, что же? — вздохнул старик, — мне все же больше по сердцу подобные его похождения, чем роковая страсть, которая подтачивала его в Париже. Мое дитя спасено».

Три следующие дня Арман провел крайне однообразно: каждый вечер он уезжал в один и тот же час из замка и направлялся к Таможенной бухте, где его ждал в лодке неизвестный, который отвозил его в Рювиньи.

Каждый вечер, пробираясь одним и тем же путем, он заставал все в той же комнате Даму в черной перчатке, которая, улыбаясь, бросала ему нежный взгляд и протягивала руку. Он проводил у нее целый час, все время стоя на коленях перед нею и нашептывая тысячу милых глупостей… Она с улыбкой слушала его, и ее взгляд, казалось, говорил: «Я также люблю вас, но будьте терпеливы… ждите… такая женщина, как я, колеблется долго… »

И Арман ждал, не переступая границ почтительной любви.

Таким образом проходил час. Затем вдруг, при малейшем шуме, она вздрагивала, становилась беспокойной и говорила:

— Он может прийти… он идет… уходите! Уходите!

И Арман уходил, очарованный ее улыбкой и в то же время терзаясь ревностью.

Но, поклявшись уважать тайну, окружавшую эту женщину, он уходил, не поворачивая головы, не пытаясь ничего понять или угадать. Ни разу он не задал вопроса своему таинственному проводнику, ни разу даже не подумал расспросить в окрестностях, кто такие настоящие хозяева замка де Рювиньи.

В четвертый вечер, однако, переступая порог будуара, где она, по обыкновению, ожидала его, он почувствовал, что страшное подозрение закралось в его сердце.

«Почем знать, — подумал Арман, — не играет ли мною эта женщина, которая едва дозволяет мне целовать свою руку. Как только я ухожу, я, так покорно и благоговейно преклоняющийся перед нею, не смеющий коснуться губами ее лба, быть может, другой… тот, которого она боится… и, может быть, вместе с тем любит… ».

Эта мысль до такой степени поразила Армана, что он вдруг изменил свое поведение относительно Дамы в черной перчатке.

«О, — подумал он, садясь рядом с нею, — я должен узнать, действительно ли она меня любит…»

Что произошло затем? Или, вернее, на какую дерзкую выходку отважился Арман? Это осталось тайной между ним и ею.

Но молодая женщина внезапно поднялась с места с видом оскорбленной королевы и, указав Арману на дверь, сказала:

— Уходите! Уходите!

В голосе Дамы в черной перчатке слышался такой гнев, что молодой человек испугался. Он испугался, как ребенок, который забылся и не оказал должного уважения своей матери. Его охватило отчаяние, доходящее до головокружения, которое овладевает влюбленным, когда ему кажется, что он навеки погубил свое счастье.

Он тоже встал… Он встал, как человек пьяный или безумный, с пылающими глазами и с головой, полной какого-то неясного шума. Он сделал шаг к двери, но остановился в нерешительности и обернулся.

— Да уходите же! — повторила она сухим, повелительным голосом, в котором, казалось, звучало презрение.

— Протайте, сударыня… — произнес Арман.

И, храбро покоряясь своей участи, как побежденный солдат, с достоинством переносящий свое поражение, он твердыми шагами направился к двери. Приподняв портьеру и не оборачиваясь, он перешагнул уже через порог, когда странная женщина, поведение которой так быстро и неожиданно менялось, вдруг позвала:

— Арман!

Ее голос, нежный, как прощение, грустный, как упрек, был убедителен и кроток. Он обернулся и взглянул на нее. Это уже не была прежняя женщина, взгляды которой метали молнии, ноздри трепетали, а брови сдвигались, которая, пылая гневом, приказывала ему удалиться. Это была женщина печальная и улыбающаяся в одно и то же время; грациозным движением руки, пленительным взглядом она умоляла его вернуться и снова сесть рядом с нею в кресло, где он только что сидел, держа ее руку в своих. Арман, плененный и очарованный ею, вернулся и, бросившись перед ней на колени, смиренно прошептал:

— Простите меня.

— Вы ветренник, — сказала она на это, — а я жестокая, сама не желая этого… но моя жизнь окружена такой тайной… теперь вы простите меня.

Арман поверил ей. Подозрения его уже рассеялись… Он любил, а улыбка Дамы в черной перчатке, казалось, говорила, что его любовь не остается без ответа.

Пробило десять часов… Вдруг так же, как накануне и в предыдущие дни, и при первом их свидании, Дама в черной перчатке задрожала, ее лоб омрачился, улыбка сбежала с губ.

— Уходите! — сказала она. — Уходите скорее!

Ее голос снова сделался печален, а лицо выражало ужас. Арман встал.

— До свидания, — сказал он. — До завтра…

— Нет, — возразила она.

— Как нет? — повторил он, в удивлении отступая назад.

— Нет, не до завтра.

— Но отчего же?

Она приложила палец к губам.

— Я не могу сказать вам этого.

— Однако…

— Ах! — воскликнула она с упреком. — Ведь вы же дали мне слово уважать мои тайны.

— Это правда, — пробормотал Арман, опуская голову. Молодой человек сделал еще шаг назад.

— Но когда же я увижу вас? — спросил он.

— Через три дня.

— Здесь?

— Нет… быть может… не знаю… вы получите от меня записку.

Вдали прозвучали охотничьи рога.

— Боже мой! — воскликнула она с ужасом. — Это он! Уходите…

Она толкнула его в коридор, и тяжелая портьера опустилась за юношей. Арман очутился в темноте. Почти в ту же минуту чья-то рука схватила его.

— Идемте, — произнес чей-то голос.

Он узнал голос своего постоянного проводника и последовал на ним.

Слуга провел его по узкому коридору, вывел на платформу и заставил Армана перейти ее, шепотом повторяя ему на ухо: «Идите, идите… »

Но в то время, как наш герой ступил на верхнюю ступеньку лестницы, выбитой из скалы, человек, до тех пор стоявший неподвижно в тени, показался на другой стороне площадки.

Он сделал шаг вперед, поднял руку, в которой держал пистолет, медленно прицелился в Армана и выстрелил. Это был капитан Гектор Лемблен, которого безумная ревность заставила поднять оружие.

VI

Прошло уже пять дней с тех пор, как возвратился капитан Лемблен. В продолжение этого времени он пережил адские муки, и, чтобы понять причину его страданий, необходимо вернуться к дню его приезда. В то время, как почтовая карета его въезжала на главный двор замка де Рювиньи, Дама в черной перчатке и граф Арлев находились на море. Она возвращалась со своего первого свидания с Арманом. Капитан спросил у слуг, куда они уехали.

— Господин майор и «эта дама» — ответили ему, — спустились к берегу по лестнице, пробитой в скале, и сели в лодку.

— В лодку? — удивился капитан. — Но ведь в замке нет ни одной лодки, а рыбаки никогда не приезжают.

— Это была не рыбачья лодка, сударь, — пояснил управляющий.

— Так какая же?

— Маленькая весельная шлюпка.

— Откуда она взялась?

— Не могу знать, во всяком случае, приехала с моря.

— И они сели в нее?

— Видите ли, — продолжал старый управляющий, приготовивший, быть может, заранее свой ответ, — они ждали лодку, так как я слышал, что «эта дама»…