Королева баррикад (Варфоломеевская ночь, Молодость короля Генриха - IX)

      -Две тысячи.
      -Так вот! Что, если бы вы оставили остальных в Лувре и поручили командование ими наваррскому королю?
      -Вот именно! - одобрительно сказала королева-мать.
      Но Генрих III, покачав головой, возразил:
      -Нет, это невозможно! Лига не простит мне этого.
      -Я раздавлю лигу! - заметил наваррский король.
      -А папа отлучит меня от церкви! - вздохнул Генрих.
      -Странное дело! - шепнул на ухо Мовпену Генрих Наваррский.- Бывают же люди, которые никогда не трепетали перед шпагой и чуть не падают в обморок при виде кропила!
      -Однако,- сказал король,- вот уже подошли кающиеся монахи. Пора выезжать!
      -Государь,- грустно сказала Екатерина,- берегитесь!.. На обратном пути вы встретите баррикады!
      -У меня имеются швейцарцы,- упрямо возразил король, для которого в последние дни эти четыре слова представляли собою спасительный ответ на все.
      XIII
      В то время как Генрих III отказался от вооруженной помощи наваррского короля и не хотел слушать разумные советы своей матери, герцог д'Эпернон вел по луврским коридорам арестованного герцога Гиза. На душе у бедного д'Эпернона было очень тяжело: он не смел ослушаться короля, но навлечь на себя гнев герцога было тоже немаловажной опасностью.
      Все это так живо отражалось на его лице, что герцог Гиз был тронут и сказал ему наконец:
      -Дорогой герцог, я страшно извиняюсь перед вами!
      -В чем, ваше высочество?
      -В том, что из-за меня вы попали в такое неприятное положение!
      -Ваше высочество, я состою на службе у короля...
      -Ну да! Но король именно и сыграл с вами злую шутку. Ведь парижане не потерпят, чтобы меня держали под арестом; они возьмут Лувр штурмом, и, конечно, первый человек, на которого обрушится народный гнев, будете вы, герцог! Вас убьют и затем с руганью поволокут ваше истерзанное тело по улицам Парижа!
      Д'Эпернон почувствовал, что у него подгибаются колени.
      -Кстати, куда именно ведете вы меня? - спросил Гиз.
      -В предназначенную вам комнату, монсеньор.
      -Значит, не в темницу?
      -Нет, ваше высочество.
      Действительно, герцога провели в довольно удобную комнату второго этажа. В этой комнате была только одна дверь, а оба окна были защищены массивной железной решеткой, что вызвало у Гиза досадливую гримасу.
      Д'Эпернон разместил стражу у дверей, а также в концах коридора и затем удалился с почтительным поклоном. Герцог Гиз снял кирасу, отстегнул каручи и набедренники и уселся в кресло. Он стал размышлять. О чем? Но о чем же может думать пленник, как не о способах побега из плена? Однако, как ни раздумывал герцог, он должен был признаться, что бегство крайне трудно, если только не совершенно невозможно.
      Прошло около часа. Наконец дверь комнаты открылась, и вошел Мовпен.
      -Здравствуйте, монсеньор,- сказал шут,- король послал меня узнать, как вы себя чувствуете.
      -Можешь сказать ему, что я чувствую себя несравненно лучше, чем он,- сухо ответил герцог.
      -О, это правда, монсеньор!
      -Я толст, а он тощ. У меня густые волосы, а он лыс!
      -Но все это еще не доказывает, что ваше высочество будете долголетнее его величества,- заметил Мовпен.
      -Что такое? - крикнул герцог, невольно вздрагивая.
      -Да, да!..- невозмутимо продолжал Мовпен.- Не скрою от вас и далее, что ваша голова, как бы прекрасна она ни была, держится не очень прочно на плечах!
      -Ты думаешь, шут? - надменно кинул герцог.
      -Я уверен в этом, монсеньор! Но позвольте мне изложить вам программу дня. Король отправился в Сен-Дени хоронить останки герцога Анжуйского.
      -А, так он покинул Лувр?
      -Да.
      -Ну, так мне недолго сидеть здесь. Парижане освободят меня!
      -Увы! - вздохнул Мовпен.- Они и в самом деле подумывают об этом... а король тоже допускает возможность этого, что представляет собою двойное несчастье для вашего высочества...
      -Почему?
      -Покидая Лувр, король назначил меня вице- комендантом Лувра.
      -А кто же комендант?
      -Герцог Крильон.
      -Да ведь говорят, что он полумертв?
      -Да, он в постели, но зато в полном сознании и разуме, и что он прикажет, то я и сделаю. Надо вам сказать еще, что герцог Крильон, чувствуя потребность в свежем воздухе, приказал перенести свою кровать в коридор... Ну-с, итак, Крильон назначен комендантом, а я - его помощником, и что прикажет комендант, то будет приведено в исполнение вице-комендантом. Между прочим, комендант уже отдал одно приказание.
      -Именно?
      -О, оно несложно, монсеньор! Чуть только в Париже поднимется малейший шум, я пошлю за мэтром Кабошем...
      -За палачом?
      -Вот именно. Кабош захватит с собою плаху и секиру и устроится вот здесь...
      -Как? У меня в комнате?
      -Ну да, все дело будет обделано при закрытых дверях.
      -Какое дело?
      -При первой же баррикаде голова вашего высочества скатится с плеч!
      Герцог испуганно посмотрел на Мовпена и невольно почувствовал дрожь при виде этого спокойного, твердого, иронического лица. До сих пор Гиз рассчитывал на нерешительность короля. Но Генриха III не было в Лувре, а ни Крильон, ни этот шут не будут терять время на раздумье. Между тем народное восстание неизбежно; как только весть об аресте герцога Гиза облетит Париж, народ кинется на Лувр. Но если парижанам удастся ворваться в этот коридор, ноги первых смельчаков поскользнутся в крови... в крови герцога Гиза, освобождать которого они придут!
      Герцог Гиз был непритворно храбр, но при этой картине на его лбу выступили капли холодного пота. Все ведь было так хорошо задумано, так тонко подстроено, и вдруг умереть в тот самый момент, когда хитро сплетенный план готов увенчаться успехом, и умереть именно жертвой этого самого плана!
      Гиз встал, а затем, сделав несколько нервных шагов по комнате и подойдя к окну, принялся мрачно глядеть на двор. Король только что уехал, но на дворе все еще было довольно много монахов, проникших сюда с целью сбора подаяний, в которых, как они верно рассчитали, король не отказывал по случаю погребения брата.
      Фигура одного из монахов, отличавшихся высоким ростом, привлекла внимание герцога. Он присмотрелся повнимательнее, вздрогнул и, с трудом подавляя радость, сказал Мовпену:
      -Видно по всему, что мой смертный час близок. Надо бы мне исповедоваться. Там, на дворе, много монахов; прикажи послать ко мне одного из них!
      -Ну что же,- ответил Мовпен,- предосторожность никогда не мешает! - и он вышел, тщательно заперев за собою дверь. Вскоре он вернулся в сопровождении высокого монаха.
      XIV
      Проводив монаха к герцогу Гизу, Мовпен вернулся к Крильону и д'Эпернону, которые совещались относительно видов на дальнейшее. При этом д'Эпернон, разумеется, высказывал разные тревожные опасения, а Крильон старался внушить ему бодрость.
      -Конечно,- сказал он между прочим,- парижане боготворят герцога Гиза, но, знаете ли, почему?
      -Потому что он силен, добр, великодушен...
      -Нет, главным образом потому, что он отчаянно смел. Народ всегда побежит за смельчаком. Так вот, если король докажет народу, что и Валуа - не трусы, когда нужно, если мы выбросим народу голову герцога Гиза, Генрих III может возвратить себе свой авторитет.
      -Да ведь король еще может передумать,- заметил д'Эпернон.
      -Но король уехал, и если только не пришлет с дороги курьера с измененными инструкциями, чего я не думаю, так как во время религиозных процессий наш государь забывает обо всем... Ну-с, так вот теперь существует только одно средство для герцога Гиза удержать голову на плечах!
      -А какое это средство?
      -Пусть герцог напишет письмо герцогине Монпансье и предупредит ее, что при первой же попытке горожан к восстанию он будет обезглавлен.
      Д'Эпернон радостно подошел поближе к Крильону и оживленно воскликнул:
      -Значит, если он напишет такое письмо, то...
      -То оно не будет передано по назначению,- договорил за него Крильон.- Король ведь, уезжая, категорически приказал:
      "Ни под каким видом не позволяйте герцогу вступать в какие-либо сношения с сестрой!"
      -И вы думаете, что парижане нападут на Лувр?
      -Прежде чем король доберется до Сен-Дени. Конечно, если бы король успел вернуться до этого, то я мог бы поручиться, что с герцогом Гизом ничего не будет, так как наш король не бывает храбрым долее четырех часов подряд. Но раз король не успеет вернуться, значит, все будет сделано без него!
      -А вдруг он все-таки передумает по дороге?
      -Вот поэтому-то мы и должны поторопиться. При первом же выстреле, направленном против Лувра, я прикажу казнить Гиза. Потом пусть король себе сердится, если хочет...
      -Но мы все попадем в немилость! - с тревогой заметил д'Эпернон.
      -Полно! Король будет в восторге, что дело, о котором он давно втайне мечтает, сделано без него. А вас, господин д'Эпернон, он сделает маршалом Франции, так как вы защитите Лувр.
      Д'Эпернон ничего не ответил на это. Он молча подошел к окну и стал смотреть из него. Вдруг он откинулся назад и вернулся к Крильону, говоря:
      -Со всех сторон к Лувру стекается народ! Я вижу, как блестят дула мушкетов, слышу, как ропщет и волнуется народ...
      -Ну что же! Пожалуйте на свой пост, господин командир швейцарского полка! Прикажите запереть все выходы и направить пушки!
      В этот момент в дверь комнаты, где содержался герцог Гиз, раздался стук.
      -Это монах,- сказал Крильон.- Откройте ему, Мовпен! Шут открыл дверь. Герцог стоял у окна, повернувшись спиной к двери: монах был у самого порога, он всхлипывал и прижимал платок к глазам. Затем он поклонился и медленно пошел по коридору.
      -Послушайте-ка, батюшка,- крикнул ему вдогонку Мовпен,если вам так жалко герцога, то постарайтесь внушить черни, собирающейся под стенами Лувра, чтобы она мирно разошлась по домам!
      Монах утвердительно кивнул головой и пошел за швейцарцем, которому Мовпен поручил вывести его за калитку.
      Тем временем ропот толпы все усиливался, и все чаще из общего гула вырывались отдельные взбешенные голоса.
      -Вот что, Мовпен,-- сказал Крильон,- я боюсь, что мы не успеем послать за Кабошем, и мне пришла в голову отличная мысль. При первом же выстреле из толпы вы возьмете один из пистолетов, войдете в комнату к герцогу и... размозжите ему голову!
      -Вы приказываете мне это именем короля?
      -Да, приказываю вам это именем короля!
      -Ну, так это и будет сделано. Только одно меня смущает: ведь мы хотели бросить голову толпе. Как же мы отделим ее от туловища?
      -Мы выбросим ее вместе с туловищем, только и всего решил Крильон.
      Вдруг послышался звук выстрела, д'Эпернон быстро откинулся в сторону, просвистела, разбив окно, пуля и рикошетом ранила швейцарца в ногу.
      -Ступайте! - приказал Крильон Мовпену. Шут взял пистолеты и бросился в комнату Гиза.
      -Господа, обнажите головы и молитесь за упокой души его высочества герцога Гиза! - торжественно произнес герцог Крильон.
      XV
      Дня за два до этого происшествия герцог Гиз, проходя вечером по улицам Парижа, услыхал в одном из кабачков отчаянные вопли и ругань. Он заглянул в окно и увидел, что паяный солдат бьет смертным боем монаха. Правда, монах был довольно высокого роста и мог бы постоять за себя, но он был безоружен. Увидав это, Гиз вбежал в кабачок и выручил монаха, жестоко избив в свою очередь королевского солдата. Конечно, монах, назвавшийся о. Альфонсом, горячо благодарил герцога за защиту, назвал его истинным светочем и защитником веры и церкви и призвал на его главу благословение Божье.
      Теперь, стоя у окна и думая о способах вернуть утраченную свободу, герцог Гиз внезапно увидал среди монахов, толпившихся на дворе, мощную фигуру о. Альфонса. Вот тогда-то ему и пришла в голову мысль потребовать себе исповедника. Он надеялся на свою обычную удачу - вдруг этим исповедником окажется действительно о. Альфонс? А если и нет, то не велика беда! Ведь имя герцога Гиза пользовалось достаточным обаянием и престижем в среде духовенства! Словом, он высказал Мовпену свое желание, и какова же была его радость, когда в вошедшем монахе он узнал действительно о. Альфонса!
      Когда Мовпен оставил их одних, монах взволнованно подбежал к герцогу, воскликнув:
      -Как? Неужели вы - тот человек, которому предстоит умереть? И вас-то я должен напутствовать? Невозможно! Невозможно!
      -Увы, тем не менее это неизбежно.
      -Но король никогда не осмелится...
      -Да, будь король здесь, он тысячу раз подумал бы, прежде чем решился занести меч над моей головой, однако его нет, как вы знаете, а его слуги в точности исполнят его волю!
      -Но я кинусь к народу, буду умолять скорее идти на помощь и спасение правой руки святой церкви!
      -Вы этим только ускорите мою гибель, батюшка! При первом же натиске на Лувр моя голова скатится с плеч!
      -Бог не допустит этого!
      -Ну, так попросите Его совершить чудо!
      Монах сел на стул. схватился обеими руками за голову и несколько минут провел в тревожной задумчивости. Когда вслед за этим он отнял руки от лица и встал, его взор сверкал торжеством, радостью и уверенностью.
      -Это чудо свершится, герцог! - торжественно сказал он.Двери откроются перед вами, и вражеская рука не коснется вас! Вы почти такого же роста, как и я...- и с этими словами монах скинул рясу.
      -Но что вы делаете? - воскликнул герцог.
      -Я превращаю вас в монаха,- ответил о. Альфонс.- Bы выйдете отсюда в моей рясе и...
      -Но, если вы останетесь здесь, вас убьют! - крикнул герцог.
      -Я уже давно молю Господа послать мне мученический венец. Церковь нуждается в вас больше, чем во мне, монсеньор!
      Герцог не стал отнекиваться долее: ведь, в сущности, втайне он именно и рассчитывал на такой исход! Поэтому он поспешно снял с себя латы и ботфорты, оделся в монашескую рясу и сандалии. Монах оправил на нем капюшон, оделся сам в доспехи герцога и сказал:
      -Возьмите в руки платок и прижимайте его к глазам, будто плачете, и вашего лица никто не увидит!
      Герцог Гиз преклонил колено, получил благословение о. Альфонса и подошел к дверям, причем монах повернулся лицом к окну. Поэтому Мовпен, на стук открыв дверь, не увидел ничего подозрительного.
      Зато велико же было его изумление, когда, вбежав в комнату с пистолетом в руках, он увидел вместо, герцога какого-то чужого.
      -Убейте меня! - сказал монах.- Герцог спасен! Но Мовпен не стал терять время на расправу с монахом. Он быстро выбежал из комнаты, закричав:
      -Монах! Где монах? Остановите монаха!
      Однако герцог Гиз в этот момент подходил уже к самой решетке дворца. Когда за его спиной раздался крик Мовпена, он с силой оттолкнул растерявшегося часового, выбежал из ворот и, задрав рясу, принялся бежать с криком:
      -Ко мне, парижане, ко мне! Я герцог Гиз! Ответом ему была целая буря народного восторга. Герцог был спасен, Мовпен опоздал!
      Теперь пришлось не мешкая озаботиться скорейшей защитой дворца. Часть народа уже бросилась к раскрытой калитке, и Мовпен едва успел запереть ее. Затем он поднялся на одну из бойниц, навел на народ пушку, вырвал из рук швейцарца зажженный фитиль, и в толпу, которая начала уже разбирать мостовую и строить первую баррикаду, полетел первый снаряд.
      XVI
      В то время как парижане, обретшие вновь своего вождя, начинали атаку Лувра, король Генрих III спокойно направился к Сен-Дени.
      Теперь монарх всецело уступил место церемониймейстеру. Генрих превосходно разработал план процессии, и похороны вышли на диво. Все шло как по маслу, и это благотворно подействовало на настроение короля. К тому же везде народ безмолвно расступался при виде королевского кортежа, и в конце концов Генрих сказал матери:
      -Ага! Швейцарцы произвели свое действие на чернь! Но королева Екатерина лишь грустно покачала головой и ответила той же фразой, что и утром:
      -Когда близится буря, природа затихает!
      -Ну вот еще! - небрежно возразил король.- Раз герцог Гиз в наших руках, я ничего не боюсь.
      Кортеж вышел из Парижа через заставу фоссэ- Монмартр, которую охраняла городская полиция.
      -Государь,- сказала Екатерина,- вы сделали бы очень хорошо, если бы заменили этих людей швейцарцами. Если народ восстанет, то полиция не только не откроет нам ворот по возвращении, а наоборот, запрет их у нас под носом.
      -Вы правы,- ответил король и оставил у заставы шестьдесят швейцарцев.
      В Сен-Дени они прибыли после двенадцати часов дня. Прослушав заупокойную обедню и предав прах герцога Анжуйского земле в королевской усыпальнице, король сказал матери:
      -Теперь пойдем обедать к архимандриту. Я умираю с голода!
      -Было бы гораздо лучше, если бы вы, ваше величество, бросили всех этих монахов, сели верхом на лошадь и повели швейцарцев на рысях обратно в Париж. Мы ведь прибыли бы в Лувр меньше чем через час!
      -Я голоден! - ответил король и, не допуская никаких возражений, направился в покои архимандрита.
      К столу, кроме королевы-матери, были приглашены несколько высших придворных. Пообедав с большим аппетитом и выпив бутылку тридцатилетнего вина, король сказал:
      -Господа, сегодня нам предстояло выполнить прискорбную задачу. На пути было много трудностей, но с Божьей помощью мы все преодолели, и наша задача выполнена. Поэтому, так как я сам хочу жить как можно долее, предлагаю никогда больше не упоминать в моем присутствии имени покойного герцога Анжуйского.
      -Государь,- сказала Екатерина,- предполагаете ли вы все-таки вернуться в Лувр?
      -Конечно,- ответил Генрих III,- только не сейчас. Я плохо спал эту ночь, теперь сытно поел и хочу подремать! - и с этими словами король, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла.
      Но недолго пришлось подремать ему, так как королева разбудила его,сказав:
      -Государь, прибыли вести из Парижа!
      Король проворно вскочил. В комнату вошел человек, в котором Генрих сразу узнал одного из своих гвардейцев. Он был смертельно бледен, пошатывался, и кровь ручьями текла из его ран.
      -Государь,- сказал он,- мы отправились вчетвером из Лувра, трое умерли по дороге. Париж усеян баррикадами... Лувр атакован. Герцог Крильон просит помощи... Герцог Гиз...
      Но тут силы изменили раненому, и он как сноп рухнул на землю.
      Король с бешенством крикнул:
      -На лошадей, господа! Я сожгу Париж, если нужно, но вернусь в Лувр!
      На этот раз Генрих III отправился уже не в экипаже. Он вскочил в седло подведенной ему лошади и на рысях отправился в Париж во главе гвардейцев и швейцарцев.
      Меньше чем через час король достиг стен Парижа, но этот час показался ему целой вечностью, так как все время непрерывно слышался звук канонады. Король все-таки тешил себя надеждой, что его появление быстро усмирит народное восстание. Проезжая по Монмартрским холмам, он сказал сопровождающим, указывая на видневшийся у его ног Париж:
      -Боюсь, что мы приедем слишком поздно. Наверное, Крильон уже проучил всю эту дрянь!
      Но король жестоко ошибался. Он оставил Монмартрскую заставу под защитой швейцарцев, при возвращении же заметил на укреплениях горожан, а швейцарцев - во рву; только горожане были вооружены, а швейцарцы мертвы.
      Король приказал открыть ворота, горожане отказали. Тогда Генрих двинул взвод швейцарцев, и те выстрелами сняли несколько горожан. Но павшие были сейчас же заменены свежими, горожане ответили залпом по королевскому эскорту, и одной из пуль под королем убило лошадь.
      -Ого! - сказал Генрих III, невредимо вскакивая на ноги и садясь на другую поданную ему лошадь.- Это очень дурное предзнаменование!
      XVII
      После того как Генрих III отказался принять помощь от наваррского короля, последний ушел, обменявшись выразительным взглядом с королевой Екатериной Медичи. В комнате, отведенной ему в апартаментах королевы, он надел кирасу с белым лотарингским крестом, накинул плащ, закрыл лицо полумаской и вышел из Лувра через ту самую прибрежную потерну, через которую когда-то проникал под видом сира де Коарасса в покои принцессы Маргариты. Он мог безбоязненно идти по улицам Парижа, тем более что в последнее время его подбородок порос роскошной черной бородой, что вместе с полумаской окончательно закрывало черты его лица.
      Из дворца Генрих Наваррский направился прямо в кабачок Маликана, ставшего, как мы уже говорили, откровенным лигистом.
      Как и всегда, этот кабачок был полон лотарингскими солдатами и лигистами. Войдя туда, Генрих снял плащ, и, видя белый крест на его доспехах, посетители почтительно приветствовали новоприбывшего.
      Генрих уселся так, чтобы видеть все происходящее перед кабачком, и потребовал вина. При этом, когда Маликан подавал ему кувшин, Генрих улучил удобный момент и приподнял маску. При виде знакомого лица хозяин кабачка чуть-чуть не уронил кувшин с вином, но Генрих знаком приказал ему молчать и, глядя в окно, стал спокойно потягивать вино.
      Он видел, как уехал король, как перед Лувром стала собираться толпа, как началась перестрелка. По мере того как дело под Лувром разгоралось все жарче, посетители кабачка один за другим выбегали и присоединялись к мятежникам; таким образом, вскоре Генрих остался наедине с Маликаном. Тогда последний подошел к нему и сказал трепещущим голосом:
      -Ах, государь, как вы решились явиться сюда!
      -Тише! - ответил Генрих.- Я пришел, потому что все это меня очень забавляет!
      -На вашем месте я постарался бы держаться как можно дальше от Лувра.
      -Бедный мой Маликан, ты стал большим трусом в последнее время.
      -Что же делать, государь! Верно это от старости! Но я трушу вовсе не за себя, а за вас, государь! Однако дело-то становится жарким! Пули так и сыплются!
      Действительно, бой под Лувром становился все жарче, и мало-помалу старая кровь Маликана загорелась. Ему вспомнилось бурное прошлое, вспомнились прежние бои. Nн внезапно повернулся, убежал к себе наверх и вернулся, вооруженный аркебузом и парой пистолетов.
      -Куда это ты снарядился? - спросил Генрих.
      -В бой!
      -А, так ты собираешься драться? Но с кем? Этот вопрос смутил Маликана.
      -Уж не собираешься ли ты идти в атаку на Лувр?
      -О, нет!
      -Значит, ты хочешь защищать дворец?
      -Гм... Пожалуй...
      -К несчастью, для этого надо туда пробраться, что в данный момент весьма затруднительно. Но, если ты непременно хочешь принять участие в деле, ступай со мною!
      -А куда вы меня поведете?
      -На первое время в очень тихое место. Видишь ли, я вспомнил, что сегодня у меня назначено любопытное свиданье...
      -И вы хотите...
      -Я нахожу, что чрезвычайно приятно нежно впиваться поцелуем в губы любимой женщины, в то время как на улице свистят пули и льется кровь!
      -Он все прежний! - пробормотал Маликан.
      -Ну, так пойдем! В сущности говоря, дела французского короля меня нисколько не касаются.
      -Но в таком случае, государь, к чему вы замешались в эту историю?
      -Видишь ли, добрый мой Маликан, я подумал, что в один прекрасный момент я могу очутиться в Лувре... полновластным хозяином...
      -Ну, так что же?
      -А то, что мне тогда будет очень полезно знать, как парижане строят баррикады... Словом, пойдем!
      -Да куда именно мы пойдем?
      -К кондитеру Жоделю - тому самому, куда меня перевезли, когда кузен Гиз пробуравил меня шпагой! - и Генрих потащил Маликана из кабачка.
      XVIII
      Читатели, наверное, помнят, что кондитер Жодель был вдов, в чем он был не без вины: ведь преданность Жоделя Маргарите Французской проистекала с той поры жизни Жоделя, когда в припадке гнева кондитер убил свою сварливую жену, был осужден за это на смертную казнь, но помилован по ходатайству принцессы. Горький опыт прошлого отбил у Жоделя охоту жениться вторично, и он мирно зажил вместе с единственной дочерью Одлеттой, которая была очень хороша собою и на славу водила папеньку за нос.
      Одлетта была предназначена отцом старшему приказчику, человеку очень дельному и честному, но на редкость некрасивому. Она не говорила ни "да", ни "нет", но в душе твердо решила, что приказчик не получит ее. Впрочем, она ничего не имела против того, чтобы он стал впоследствии ее мужем: деловитость Барнабе (так звали приказчика) могла обеспечить ей богатую и довольную жизнь. Но она твердо решила, что ее любовь будет принадлежать лишь избраннику ее сердца, а такой имелся у нее еще с детства.
      Она была десятилетней девочкой, когда к ним в дом принесли тяжелораненого, полумертвого дворянина. Одлетта видела, как две красавицы - Сарра Лорьо и принцесса Lаргарита, как она узнала потом,- убивались у изголовья раненого. Это задело воображение девочки, и она выросла в мечтах о любви этого самого дворянина.
      Впоследствии им пришлось не раз видеться. Хотя Жодель строго держался полного нейтралитета в политических и религиозных распрях и потому не был особенно склонен давать у себя в доме приют Генриху Наваррскому, приезжавшему всегда под большой тайной и для каких-то очень таинственных дел, но Одлетта быстро останавливала одним взглядом недовольное ворчанье отца, и дверь Жоделя была во всякое время открыта для Генриха. Конечно, последний не упустил случая отблагодарить хорошенькую девушку по-своему; таким образом, мечты Одлетты получили полное осуществление.
      -Как ты думаешь, Ноэ,- насмешливо спросил Генрих,- если беарнцы восстанут против меня и осадят мой дворец в По, придет ли французский король ко мне на помощь?
      -Не думаю!
      -Ну, так... подождем! Я подумаю! - и Генрих продолжал смотреть на сражение.
      XIX
      Ноэ, Маликан и хорошенькая Одлетта обступили на крыше Генриха, который сказал им:
      -А парижане-то - прирожденные воины. Посмотрите только на портных и сапожников, которые дерутся словно заправские ландскнехты! А эта баррикада! Как она остроумно выстроена и как удачно расположена против главных ворот у Лувра!
      -Государь,- сказал Ноэ,- видите вы там всадника? Да? Это герцог Гиз!
      -Ах уж этот мне милый кузен Анри! - сказал наваррский король.- Ему ужасно хочется еще до вечера забраться в Лувр!
      Когда Генрих подошел к лавке Жоделя, дверь оказалась запертой, так как кондитер опасался, что шальные пули, то и дело залетавшие на улицу, могут перебить его банки со всяким добром. Генрих постучал. Одлетта открыла ему дверь и радостно сказала:
      -Ах, государь, мы с вашими друзьями ужасно тревожились за вас!
      -Милая крошка! - ласково сказал Генрих, любовно потрепав девушку по щеке.- Скажи, где Ноэ?
      -Он бегает по всему городу, разыскивая вас.
      -А другие?
      -Другие тоже.
      Тогда Генрих обратился к Маликану:
      -Твой племянничек неисправим! Я ему категорически приказал ждать меня здесь! Ну-с, милочка,- обратился он затем к Одлетте,- скажи мне, можно ли выбраться на крышу вашего дома?
      -О, да, через чердак!
      -Ну, так проводи меня!
      Одлетта пошла вперед, Генрих и Маликан последовали за нею. Она довела их до чердака и указала на лестницу, по которой можно было выбраться на крышу; туда влез сначала Генрих, а потом Маликан.
      С крыши отлично было видно площадь Сен-Жермен- л'Оксеруа и Лувр. С обеих сторон бой шел весьма жаркий; мятежники раздобыли две кулеврины и втащили их на баррикаду; защитники Лувра отвечали на выстрелы с неменьшей энергией.
      -Сегодня они еще продержатся,- пробормотал Генрих.
      -И король вернется в Лувр,- сказал Маликан.
      -Как знать! - ответил Генрих.
      -Эй, государь,- крикнула снизу Одлетта, оставшаяся у подножия лестницы,- а вот и господин де Ноэ!
      -Наконец-то! - буркнул Генрих.
      На крышу вышел Ноэ, за ним - Одлетта.
      -Я уже думал, что вас убили! - сказал Амори.
      -Такова уж твоя привычка,- смеясь ответил Генрих,- стоит тебе потерять меня из вида, как ты начинаешь строить самые мрачные предположения. Ну-с, раз ты шнырял по городу, не узнал ли ты чего-нибудь новенького?
      -Узнал, что герцогу Гизу удалось убежать из Лувра! Генрих подавил возглас гнева.
      -И узнал также,- продолжал Ноэ,- что королю не вернуться в Лувр, если мы не вмешаемся в это дело!
      -Но мы помешаем ему в этом, государь?
      -Гм... гм... Что значат каких-нибудь пять-шесть сотен гасконцев, рассеянных по Парижу?
      -Они стоят больше, чем восемь тысяч королевских швейцарцев!
      -Согласен, но... раз король не хочет моей помощи...
      -Ему нужно помочь против его воли. Разве он не брат королевы Маргариты? Кроме того, если герцогу удастся проникнуть в Лувр, он станет королем.
      -На сутки - не больше! Но я уж вижу, что у тебя просто руки зудят! Ладно, ступай за гасконцами!
      -Этого не нужно - они ждут лишь сигнала. Их взоры обращены на этот дом.
      -Ну, так давай свой сигнал!
      Ноэ достал из кармана голубой носовой платок и привязал его к кончику шпаги; но, в то время как он собирался махнуть этим флажком, Генрих остановил его.
      -Что еще? - спросил Ноэ.
      -А вот погляди.
      Действительно, пушки Лувра открыли такой убийственный огонь по мятежникам, что последние отступили и оставили баррикаду. Напрасно Гиз старался остановить их и вновь двинуть в огонь: горожане продолжали отступать.
      -Пожалуй, нашего вмешательства не понадобится,- сказал Генрих.- Я оказался слишком хорошего мнения об этих горожанах: они обманули мое доверие!
      Но не успел Генрих договорить эти слова, как на площади послышался сильный шум. Это на рысях подъехал кавалерийский отряд, состоявший из немецких рейтаров. Их вела женщина в каске и со шпагой в руках, с седла, развеваясь, свешивалась ярко-красная юбка.
      -Королева баррикад! - крикнул Ноэ.
      -Да, это герцогиня! - воскликнул в свою очередь Генрих.
      XX
      Что же произошло потом?
      Благодаря неожиданной помощи Генриха Наваррского, Крильон мог распорядиться вылазкой. Это окончательно сбило с толку горожан, и они растерянно разбежались в разные стороны. Самому герцогу Гизу пришлось бежать сломя голову, так как он знал, что, попадись он в руки Крильона, вторично ему не выйти живым. Так случилось, что герцогиня Монпансье оказалась в руках Амори де Ноэ, и он немедленно доставил ее в дом Жоделя к Генриху Наваррскому.