Глава 25 Любовь и дипломатия

«Ну и осел же я, — думал Мак, идя по улицам Парижа и заботливо прикрывая лицо плащом. — Если бы донья Манча меня не любила, стала бы она так стараться, чтобы меня спасти! И очевидно, дон Фелипе убежден, что я тоже люблю его сестру и могу ее скомпрометировать, иначе бы он не старался так меня повесить! Из всего этого я делаю вывод, что все можно уладить, объяснившись с доном Фелипе. Я скажу донье Манче: „Вы — слишком знатная дама, чтобы я осмелился в своих любовных мечтаниях возвыситься до вас.“ А дону Фелипе я скажу:

— Вы ошиблись. Я люблю не донью Манчу, а прелестную Сару Лоредан, которую вы знаете.

Донья Манча, конечно, перестанет мне покровительствовать. А дон Фелипе, естественно, перестанет меня ненавидеть.»

Все эти прекрасные мысли вертелись в голове Мака, пока он шел с улицы Турнель до той улицы, где жил мастер Лоредан.

Мак отправился из особняка доньи Манчи на свидание на равнине Мон-Сури, но совершенно машинально изменил первоначальное направление и двинулся к дому Сары. И тут он услышал позади себя чьи-то шаги. Он обернулся и увидел, что его догоняет запыхавшийся Сидуан.

Он не сдержал жеста досады.

— Как, — спросил он, — опять ты?!

— Да, монсеньор.

— Болван ты, — сказал капитан, — мы же одни, ну какой я тебе монсеньор?!

— Могу называть вас и капитаном, лишь бы вы меня выслушали, — продолжал Сидуан.

— Ну в чем еще дело?

— Вы идете к мэтру Лоредану?

— Да, туда.

— Вот поэтому-то я и бегу за вами.

— Ты хочешь туда пойти со мной?

— Нет, хочу, чтобы вы повернули обратно.

— Что, что? — спросил Мак, смерив Сидуана взглядом.

У того был такой вид, будто он сейчас заплачет.

— Добрый мой хозяин, — простонал он, — вы что, хотите чтобы удача вам изменила, и наша милая веревка висельника потеряла всю силу?

— Ну что ты несешь, дурень!

— Нет, дорогой хозяин, — жалобно продолжал Сидуан, — еще ни один человек не поворачивался спиной к удаче, как это делаете вы.

Мак пожал плечами.

— Вам и знатность дают, и богатство, и комендантом вас делают, и любят вас… Что вам еще-то нужно?

— Да почти ничего, — ответил Мак, — не в моей власти любить ту, что любит меня.

Сидуан чуть не волосы на себе рвал.

— Ну и куда приведет вас любовь к Саре Лоредан?

— К счастью.

— И снова вы станете, как и прежде, капитаном Маком.

— Ну и что?!

— И вас повесят!

Сидуан бежал рядом с капитаном, который быстрым шагом шел к дому Сары.

— Капитан, капитан, — хныкал Сидуан, — ради неба, не ходите вы туда!

— Куда?

— Да к дочке ювелира!

Но Мак, не обращая никакого внимания на его мольбы, уже стоял на. пороге лавки.

Сара была одна. Увидев красавца-капитана, она вся залилась краской. Сидуан же встал у двери и, по всей видимости, не собирался никуда уходить.

Мак разгневался.

— Ты же знаешь, — сказал он ему, — я тебе велел идти и подождать меня на равнине Мон-Сури.

— Да,… капитан.

— Ну, так что ты тут стоишь?

Сидуан понял, что искушать терпение капитана небезопасно и ушел, вздыхая и беспрестанно оборачиваясь.

Мак подошел к Саре, сел рядом, взял ее за руки и сказал:

— Я пришел попросить у вас совета.

— Слушаю вас, — сказала она, краснея еще больше.

— Я думаю, вы ни на минуту не поверили, что меня зовут дон Руис и Мендоза? — продолжал Мак.

Сара улыбнулась.

— Этому следует верить, — ответила она.

— Почему?

— Потому что в этом имени — ваше спасение.

— О, если поэтому…

— И ваше будущее… Разве вы не получили комендантство?

— Вот именно по этому поводу я и хотел с вами посоветоваться, мадемуазель.

— Да, слушаю вас.

— Если король хочет доверить крепость капитану Маку, то капитан за нее будет отвечать, а испанец дон Руис и Мендоза чувствовал бы себя в этой должности как-то неудобно.

— Я восхищаюсь вашей искренностью, — сказала Сара Лоредан, — но разве вы забыли, что капитан Мак приговорен к повешению?

— А я нашел способ, как этого избежать.

— Какой способ?

— Вы ведь знаете, — продолжал Мак, — что этот проклятый дон Фелипе поклялся, что меня повесят.

— Я это знаю. О, негодяй!

— Он меня смертельно ненавидел.

— И продолжает ненавидеть, поверьте мне.

— Но я одним словом заставлю его относиться ко мне иначе.

— Каким?

— Дон Фелипе ненавидит меня, потому что думает, что я люблю его сестру, но вы же знаете, что этого быть не может, — прошептал Мак, с нежностью глядя на Сару.

Но та только грустно улыбнулась.

— Вы ошибаетесь, — сказала Она.

— Как ошибаюсь?

Сара тихо и взволнованно сказала:

— Дон Фелипе ненавидит вас, потому что вы любите меня, а он меня. тоже любит!

На этот раз вздрогнул Мак.

— Ах, черт его возьми! — закричал он. — Раз так, мы еще посмотрим, чья возьмет!

И его рука судорожно стиснула эфес шпаги.

— Дорогой капитан, — сказала Сара, умоляюще складывая руки, — я прошу вас, будьте осторожны!

— Хорошо! — ответил Мак. — Но я не желаю быть игрушкой в руках интриганов и участвовать в их интригах. Кровь Христова! Я сумею навести в этом порядок!

Он поцеловал Саре руку. Рука девушки дрожала.

— Прощайте, мадемуазель, — сказал он.

— До свидания, — ответила она, вся дрожа.

— Надеюсь, что мы увидимся, черт возьми!

— Но куда вы идете?

— Брать быка за рога.

И, не желая давать дальнейшие объяснения, Мак выбежал из лавки ювелира.

— Сто тысяч ядер! Мы еще посмотрим, — думал он, — кому из нас двоих, мне или этому испанцу с куньей мордой кардинал поверит больше.

И тут он налетел на Сидуана, который, очевидно, его ждал.

— Я поклялся, — с решимостью в голосе сообщил Сидуан, — ни в коем случае не расставаться с вами.

И пошел рядом с капитаном.

Мак больше не прикрывался плащом: он шел с открытым лицом, подставив грудь ветру, как будто собирался завоевать весь мир.

— Ага! Ты хочешь идти со мной, — говорил он, шагая семимильными шагами, — господин Сидуан заделался в шпионы доньи Манчи! Ты что, хочешь, чтоб я тебя отослал в твой трактир?!

— Ей-ей, — ответил Сидуан, — чтобы правду вам сказать, монсеньор, я, конечно, будучи трактирщиком, помирал от безделья, но и волнений у меня было меньше.

— Зачем ты увязался за мной, болван?

— Такой мой долг. Я же ваш оруженосец.

— Это верно, но на войне, а не в любви.

Сидуан ничего на это не возразил, но недаром он родился на берегах Луары — упрямства ему хватало. Он пропустил Мака вперед и пошел за ним следом. Капитан двинулся прямо к улице Сент-Оноре. Дойдя до Пале-Кардиналь, который только что был построен для Ришелье и вскоре стал называться Пале-Рояль, Мак обернулся и снова увидел Сидуана.

На этот раз он невольно рассмеялся и сделал своему слуге знак подойти поближе.

— Ты знаешь, куда я иду? — спросил он.

— Нет, — ответил Сидуан.

— Я иду к кардиналу.

Сидуан был так потрясен, что отступил шага на три. А потом со своей грубой прямотой закричал:

— Вы что спятили, монсеньор?

— Да нет, — ответил Мак.

— К кардиналу, который подписал ваш смертный приговор?

— Да, конечно.

— Чтобы вас арестовали, что ли?

— И это вероятно.

— Так ведь вас повесят!

— Возможно.

У Сидуана на глазах стояли слезы, он готов был на колени встать перед капитаном, чтобы отвратить его от этого намерения.

Но Мак, смеясь, продолжал свой путь и остановился только у сторожки Пале-Кардиналь.

В Лувр попасть было проще, чем к кардиналу. У короля были мушкетеры, а у кардинала — гвардейцы.

Один из них преградил Маку путь бердышом и сказал:

— Прохода нет!

— Приятель, — ответил Мак, — таким людям, как я, везде есть проход.

Гвардеец немного испугался: он принял Мака за какое-то важное лицо и поднял бердыш.

Мак прошел.

Но пройти через сторожку было мало. Стража была везде: у всех дверей, в коридорах, в галереях.

— Да их тут видимо-невидимо, — пробормотал Мак.

— Прохода нет! — сказал ему гвардеец у первой двери.

— Приказ короля! — сказал Мак первое, что пришло ему в голову, и прошел и на этот раз.

Но у четвертой двери стоял старый солдат, и тот заявил:

— Если при вас приказ короля, покажите его.

Мак наклонился и прошептал ему на ухо:

— Вы знаете дона Фелипе д'Абадиоса?

Старый солдат вздрогнул.

— А донью Манчу? — добавил Мак.

Старый солдат даже поперхнулся.

— Так вот, предлагаю вам пропустить меня, — несколько покровительственно произнес Мак.

И старый солдат отступил от дверей.

После него Мак столкнулся с каким-то молодым гвардейцем, потом еще с одним, и еще с одним. Через все двери он прошел. Но в приемной перед кабинетом кардинала события развернулись иначе.

К Маку подошел офицер и, окинув его оценивающим взглядом, спросил:

— Кто вы такой?

— Мое имя в данном случае не играет никакой роли, — ответил Мак.

— Прошу прощения, но господин кардинал принимает только по письменному приглашению.

— Мне необходимо его увидеть.

— Это невозможно.

— Я не знаю такого слова.

— Так я заставлю вас его узнать.

Упорство Мака натолкнулось на не меньшее упорство.

— Сударь, — сказал он офицеру, — не будет ли вам угодно все же выслушать меня минуту?

— Говорите.

— Если вы пропустите меня к господину кардиналу, весьма возможно, что из кабинета я выйду уже арестованным, и меня препроводят прямо на Гревскую площадь, где и повесят; в этом случае окажется, что вы верно служили своему хозяину. Но возможно и то, что я выйду оттуда, уже будучи в большой милости, и, если события развернутся именно так, я обещаю вам мое покровительство.

Решимость и умение держаться принесли Маку успех. Офицер в точности передал его слова кардиналу.

Кардинал был не тем человеком, который велел бы выставить вон молодца, осмелившегося держать такие речи.

— Пусть войдет, — приказал он.

И Мака ввели в кабинет.

Ришелье сидел за письменным столом, а напротив него сидел тот наводивший на всех ужас капуцин, который вошел в историю под именем отца Жозефа или Серого Святейшества.

Любой другой на месте Мака растерялся бы и оробел под ледяным и холодным взглядом кардинала. Но Мак страха не ведал.

— Кто вы? — холодно спросил Ришелье.

— Монсеньор, — ответил Мак, — я — человек, которого ваше преосвященство приговорили к повешению.

Кардинал повернулся в кресле и несколько внимательнее посмотрел на красивого молодого человека, стоявшего перед ним без видимого страха и с улыбкой на губах.

— Ваше имя? — спросил он.

— Мак.

— Как?! Так это вы бежали из Шатле?

— Да, монсеньор.

— И вы осмелились явиться ко мне?

— Я пришел просить совета у вашего преосвященства.

Уверенность Мака в себе поразила грозного министра.

— Совета? — переспросил он.

— Я пришел спросить у вашего преосвященства, что я должен делать: вернуться в Шатле и дать себя повесить под именем капитана Мака или…

— Или?

— Или принять командование одной крепостью в Пикардии — Ла-Рош-Сент-Эрмель, которое мне предлагает король.

— Вам?

— Мне, дону Руису и Мендоза и Альварес и…

И Мак скороговоркой выпалил всю бесконечную вереницу имен, на которую давеча у Сидуана не хватило дыхания.

— Сударь, — строго произнес Ришелье, — еще никому не удавалось безнаказанно посмеяться надо мной.

— Бог видит, монсеньор, что подобная мысль и в голову мне никогда бы не пришла.

— Тогда объяснитесь.

— Все очень просто. Человек, который пользуется при дворе большим влиянием, дон Фелипе д'Абадиос…

Ришелье нахмурился.

— … добился у вашего преосвященства, — продолжал Мак, — приказа меня повесить.

— И что же?

— А сестра дона Фелипе д'Абадиоса, донья Манча…

Ришелье нахмурился вторично.

— … донья Манча похитила меня из Шатле и хочет, чтобы отныне я звался дон Руис. Если я на это соглашусь, то сегодня вечером на равнине Мон-Сури я должен иметь некое свидание по делам королевской службы.

— Господин Мак, — сказал кардинал, — вы — умный человек, и я обещаю вам, что, зовитесь вы Мак или дон Руис, повешены вы не будете. А теперь расскажите мне все, что с вами случилось.

— В час добрый! — подумал Мак. — Наконец-то я нашел человека, с которым можно поговорить.

По знаку Ришелье Серое Святейшество вышел, и Мак остался с первым министром наедине. Беседа их была долгой. Предмет же ее остался никому не известен.

Но выйдя, Мак сказал офицеру в приемной:

— Я думаю, сударь, что вы не прогадали, впустив меня.

И, бросив на него покровительственный взгляд, Мак удалился.

Читатель уже понял, наверное, что, если Мак, не без труда, но прошел к кардиналу, то с Сидуаном дело обстояло совсем иначе. Он вынужден был остаться у ворот Пале-Кардиналь.

Бедный парень горько плакал: он считал, что Мак уже погиб. Кардинал внушал всем непобедимый ужас. А ведь Мак вызвал гнев кардинала, и именно кардинал накануне приказал, чтобы его повесили.

Вдруг кто-то ударил его по плечу. Он обернулся.

Это был дон Фелипе.

— Что ты здесь делаешь? — спросил испанец.

— Жду моего хозяина дона Руиса! — утирая слезы, ответил Сидуан.

— А где он?

— Там!

И Сидуан указал на Пале-Кадиналь. Дон Фелипе полностью растерялся. Мак в Пале-Кардиналь? Что же это могло значить? Однако он взял себя в руки и стал задавать вопросы Сидуану.

— А откуда твой хозяин сюда пришел?

— От ювелира Лоредана.

— Ах, вот как!

И дон Фелипе как-то нехорошо улыбнулся.

Тут Сидуан заметил, что допустил промах, как это с ним частенько бывало.

— Простите, — сказал он, — я сам не знаю, что говорю. Он был не у Лоредана, а у…

И тут он замолчал. Дона Фелипе рядом с ним уже не было.

А испанец в это время вернулся немного назад и подошел к человеку, неподвижно стоявшему на углу улицы Бонзанфан.

— Дорогой дон Диего, — сказал он ему, — вы ведь видели дона Руиса?

— Да, несколько часов тому назад.

— Вы узнаете его?

— Безусловно.

— Тогда останьтесь здесь и внимательно наблюдайте за сторожкой кардинальского дворца.

— Хорошо.

— Когда вы увидите, что дон Руис выйдет оттуда, вы последуете за ним на некотором расстоянии.

— Прекрасно.

— И запомните, что с этого момента вы не должны терять его из виду.

Диего поклонился с видом человека, привыкшего повиноваться.

Дон Фелипе удалился.

— На этот раз, — прошептал он, — донья Манча сдастся перед очевидностью.

И он направился прямо к особняку на улице Турнель.

Донья Манча приказала никого не принимать, но дон Фелипе схватил лакея, преградившего ему дорогу, за пояс, отшвырнул в сторону и вошел.

Он проследовал через анфиладу комнат и дошел до молельни доньи Манчи.

— Это снова вы! — воскликнула она, с гневом глядя на него.

— Вы видите меня в последний раз, — сказал он.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я пришел попрощаться с вами. Я уезжаю.

— Уезжаете?

— Да, в Испанию. Там моя голова и головы наших друзей будут в безопасности.

При этом в голосе дона Фелипе прозвучало такое беспокойство, что это произвело на донью Манчу определенное впечатление.

— Но что же случилось? Говорите! — воскликнула она. — Приказываю вам, говорите!

— Вас любит король, — сказал дон Фелипе, — и вас, может быть, и помилуют… А нас…

— Помилуют, вы сказали?..

— Да, все открылось… Вот уже час, как кардинал все знает.

Донья Манча в свою очередь побледнела.

— Мы провалились у самой цели, и это — ваша вина, сестра, — прибавил дон Фелипе.

— Да объяснитесь же вы, наконец! — закричала она.

— Мне хватит для этого нескольких слов, — сказал он. — Где капитан Мак?

— Пошел на встречу с заговорщиками.

— Ошибаетесь; выйдя от вас, он пошел к Саре Лоредан.

Донья Манча почувствовала, что кровь бросилась ей в голову.

— Вы лжете! — прошептала она.

В глубине молельни на аналое, покрытом бархатом, стояло распятие из слоновой кости. Дон Фелипе подошел к нему, положил на него руку и торжественно произнес:

— Донья Манча, клянусь вам, что это правда.

— Я верю вам, — глухо сказала она.

Минуту она подавленно молчала, а потом спросила:

— Но что общего между этим и тем, что заговор раскрыт?

— Постойте… Сара Лоредан любит капитана.

— Пусть так.

— А капитан, — вы можете в этом не сомневаться, — любит Сару Лоредан.

— Дальше! — в бешенстве воскликнула донья Манча.

— Сара Лоредан дала ему добрый совет, и он ему последовал.

— Какой совет?

— Пойти к кардиналу, рассказать ему все, что случилось за последние два дня и навести его таким образом на след заговора.

— Но это бесчестно! — воскликнула донья Манча.

— Не отрицаю.

— Нет, невозможно!

— Но, тем не менее, это так.

— О! А кто мне это докажет?

Дон Фелипе снова положил руку на распятие.

— Сударыня, — сказал он, — вам известно, что испанец никогда не поклянется ложно на распятии. Я клянусь вам, что час тому назад Мак вошел к кардиналу.

Донья Манча воскликнула:

— О, негодяй! — и потеряла сознание.

Дон Фелипе позвал ее горничных:

— Займитесь вашей хозяйкой, — сказал он им, — мне нужно уйти.

И он покинул особняк.

— Ну, теперь, — прошептал он, — когда донья Манча придет в себя, даже если любовь еще останется в ее сердце, все равно ей не успеть спасти капитана. Конечно, я не принес ложной клятвы, утверждая донье Манче, что капитан Мак находится у кардинала, но я немного преувеличил, когда говорил, что он пошел выдать заговор. Чтобы выдать тайну, первым делом ее нужно знать, а Мак совершенно не посвящен в наши дела.

Рассуждая сам с собой таким образом, дон Фелипе по улице Сент-Оноре шел в сторону Пале-Кардиналь. На углу к нему подошел человек, который до этого стоял на своем посту недалеко от сторожки.

Дон Фелипе узнал дона Диего.

— Дон Руис вышел отсюда, — сказал дон Диего.

— И вы не пошли за ним?

— Незачем. Он там.

— Где «там»?

Дон Диего указал рукой на трактир напротив кардинальского дворца. На трактире была вывеска:

«У доброго монаха»

— Один? — спросил дон Фелипе.

— Нет, с этим увальнем, который служит у него оруженосцем, по имени, кажется, Сидуан.

— Прекрасно, — прошептал дон Фелипе. — Хозяин «Доброго монаха» очень меня почитает… и сделает все, как я хочу. Спасибо большое, дон Диего, я вас снимаю с поста.

— Свидание вечером состоится? — спросил дон Диего.

— Непременно, — ответил дон Фелипе.

И направился к трактиру, бормоча себе под нос:

— Но кое-кто на нем будет отсутствовать!

Глава 26. Как сражался дон Фелипе

«У доброго Монаха» был один из старых трактиров, которые располагались в окрестностях Лувра, Кардинальского дворца Тюильри, и основными посетителями которых были гвардейцы и солдаты.

Трактир «У доброго Монаха» был одним из самых посещаемых. И не потому, что вино было в нем лучше, или хозяин отпускал в долг, а потому, что он служил местом любовных свиданий и центром тайных политических интриг, которые принесли с собой итальянцы около века тому назад. Если вечером иногда какая-нибудь придворная дама, прикрыв лицо бархатной маской, приходила сюда на свидание с красавцем-мушкетером или гвардейцем его преосвященства, то здесь же затевалась не одна интрига, а, бывало, и заговор.

Трактирщик был бывший солдат по имени Пернисон.

Уже двадцать лет сидел он за своей стойкой, но никогда ни на кого не донес в полицию.

Никогда секреты не выходили за стены его заведения.

Несмотря на королевские указы, за закрытыми дверями трактира состоялась не одна дуэль.

Победитель уходил спокойно. А побежденного без лишнего шума зарывали в погребе, или выносили тело на улицу и бросали на углу, где стража и обнаруживала его поутру.

И если капитан Мак вошел в трактир «У доброго Монаха» первый раз в жизни, то дону Фелипе это заведение было хорошо знакомо. Много раз испанец ужинал здесь, и мэтр Пернисон хорошо понимал, как умный трактирщик должен ценить такого знатного гостя.

Трактир имел два входа.

Главный вход с площади перед Кардинальским дворцом.

Именно там висела традиционная ветка остролиста, а рядом с ней жестяная вывеска, на которой художник, имя которого до нас не дошло, изобразил толстощекого монаха, пьющего прямо из большого кувшина.

Через эту дверь входили обыкновенные выпивохи и все те, кто не был посвящен в тайны заведения.

Вторая же дверь открывалась только перед теми, кого к «Доброму Монаху» привело дело более серьезное, чем желание распить бутылочку-другую старого вина. Чтобы найти эту дверь, нужно было пройти в узкий и грязный переулок позади трактира, найти потайную пружину в углу стены, и тогда низенькая изъеденная червями дверь бесшумно отворялась, открывая доступ в темный коридор.

Завсегдатай притворял за собой дверь и шел по коридору; по левую руку в стене находилась другая дверь, в которую вошедший стучал два раза.

Когда и эта дверь отворялась, он оказывался перед винтовой лесенкой со стертыми ступенями, ведущей на второй этаж.

Для обычных посетителей трактир имел всего один этаж. Для посвященных же он имел и второй, разделенный на небольшие залы, которые в наше время принято называть отдельными кабинетами.

Вот этим-то таинственным путем и проник в трактир дон Фелипе.

По случайности дверь перед винтовой лестницей ему отпер сам хозяин.

Он низко поклонился испанцу, потому что знал, что тот всегда хорошо платит.

— У тебя есть люди? — спросил дон Фелипе.

— Да почти никого.

— И все-таки кто?

— Двое отставных рейтаров, которые пьют, бранятся и клянутся убить кардинала.

— Прекрасно, и где же они?

— Да наверху, в большом зале.

— А еще кто?

— А внизу, в маленьком зале, вроде какой-то офицер с лакеем.

— А я могу на них посмотреть так, чтобы они меня не видели?

Пернисон заулыбался.

— Ваша милость отлично знает, что у меня для вас нет ничего невозможного. Идемте со мной, монсеньор.

И они на цыпочках поднялись по винтовой лестнице.

Наверху Пернисон провел испанца в зал, расположенный как раз над тем, где сидел офицер со своим лакеем.

— Видите щель? — спросил трактирщик, показывая на луч света, проникающий сквозь доски пола.

Дон Фелипе встал на колени, наклонился и увидел Мака, сидевшего за столом с Сидуаном; до него даже долетал звук их голосов.

— Прекрасно, — сказал он, поднимаясь.

— А теперь, Пернисон, — добавил он, — отведи меня в зеленый зал, где сидят недовольные рейтары.

Рейтары были горькими пьяницами; им сегодня никак не удавалось утопить горе в вине, и поэтому, увидев дона Фелипе, они нахмурились. Испанец жестом отпустил трактирщика.

Одет дон Фелипе был, как богатый вельможа, кошелек которого полон золота, и поздоровался он с рейтерами так жизнерадостно, что те в ответ тоже поклонились и с любопытством уставились на него.

— Ну что, господа хорошие, кажется, мы чем-то недовольны, — спросил он, усаживаясь.

— Ну, это мало сказать, — ответил один из них, здоровенный чернобородый детина с могучими плечами и бычьей шеей.

— Нас поувольняли, — добавил второй, с лицом, похожим на кунью морду, на которой отражалось что-то свирепое и жестокое.

— А почему?

— А кто знает? — ответил первый. — Этот проклятый кардинал…

— Тсс! Давайте тихо, и по делу. Деньги есть?

— Последний пистоль тратим.

— И вы не состоите ни на чьей службе?

— Продадим наши шпаги кому угодно.

— Беру вас к себе на службу, — четко проговорил дон Фелипе.

— Ага! — произнесли она разом и уставились на него.

— Беру вас на час, и плачу за этот час сто пистолей.

— Вот черт! А что нужно сделать? — спросил первый.

— Избавить меня от соперника.

— От соперника в любви?

— Да.

И дон Фелипе доверительно добавил:

— Это — любовник моей жены.

— А! Хорошо, — сказал второй. — А где он?

— Да здесь.

— В этом трактире?

— Да. Идем со мной… Только тихо!

Один из рейтаров хотел взять со стола подсвечник.

Дон Фелипе удержал его. Он повел их обоих в соседний темный зал, где сквозь щель в полу виднелся свет.

— Посмотрите! — сказал он.

Один из рейтаров наклонился и заглянул в щель.

— Но их двое, — заметил он.

— Он со своим лакеем.

— У него вид крепкого парня.

— Хорошо, я накину двадцать пистолей за лакея, — ответил дон Фелипе.

— Хорошо, — сказал второй. — Сделка заключена.

Тогда дон Фелипе позвал трактирщика.

Пернисон поднялся.

— Этим господам, — сказал ему дон Фелипе, — нужно уладить кое-какие счеты с тем капитаном, что сидит внизу. Если услышишь шум, не беспокойся. Ты понял?

— Я умею быть глухим, когда надо, — ответил ему мэтр Пернисон…

Мак уже некоторое время сидел с Сидуаном на первом этаже «Доброго Монаха».