Дама в черной перчатке — это была она — сделала еще шаг вперед, но капитан снова отступил перед нею, как перед зловещим видением.
      — Убийца! — повторила она.
      И так как он продолжал подаваться назад, то молодая женщина все шла вперед, протянув палец ко лбу преступника. Казалось, она хотела запечатлеть на нем неизгладимый знак, позорное клеймо, которое могло исчезнуть только с его смертью.
      Капитан, отступая, скоро очутился на краю площадки, спиной к перилам. Тогда, без малейшего признака страха, с презрением к убийце, который стоял неподвижно и у которого из горла, сжатого судорогами, не вылетело ни звука, она сказала:
      — Убейте заодно и меня! Убейте, как убили его.
      Она смотрела на капитана безумными, горящими глазами…
      — Раз вы сочли себя вправе, — продолжала она, — стрелять в человека, стоявшего передо мной на коленях, вы, с которым я пока ничем не связана, вы, имени которого я еще не ношу, то отчего вы не убьете и меня?
      Видя, что он молчит и, чуть держась на ногах, готов упасть на колени перед нею, Дама в черной перчатке повернулась к нему спиной и насмешливо расхохоталась.
      — Ах, — выдохнула она, — я предвидела эту развязку, предвидела, что ваш лакей предаст меня и что вам не сдержать вашей клятвы. Сегодня утром граф Арлев входил в вашу комнату и вынул пули из ваших пистолетов.
      Капитан глухо вскрикнул.
      — Тот, кого вы считаете убитым, чувствует себя превосходно, — докончила Дама в черной перчатке.
      С этими словами она удалилась, и капитан, остолбеневший, не имевший силы последовать за нею, услышал шум запираемых дверей.
      Хотя женщина, любимая им, предала его, но он все же любил ее так, как никогда; она удалилась к себе, не удостоив его объяснения, не спросив его ни о чем. Потрясение сломило этого человека, когда-то такого сильного. Он грузно опустился на ступеньку лестницы и находился точно в бреду, забыв даже, живет ли он?
      Через два часа Жермен застал его на прежнем месте, все в том же положении, перенес в его комнату и положил, не раздевая, на постель…
      На следующее утро все лицо капитана было залито слезами, он нравственно опускался все ниже и ниже и дошел наконец до такого падения, что отрекся от самых законных человеческих прав. Он обратился в бессильное и неразумное дитя. Майор Арлев неожиданно вошел к нему в комнату:
      — Милостивый государь, — сказал он, — через час моя воспитанница и я уезжаем, и я пришел проститься с вами.
      Капитан поднял на него отупевший взгляд и ничего не ответил.
      — Я не знаю, — продолжал майор, — что произошло вчера; я лежал, так как у меня был припадок подагры, хотя слышал два выстрела. Сегодня утром моя воспитанница объявила мне, что отказывается выйти за вас замуж из опасения, что вы убьете ее в один прекрасный день.
      Майор произнес эти слова совершенно равнодушно, и так как Гектор Лемблен упорно молчал, то он продолжал:
      — Вы знаете, милостивый государь, что шкатулка, которую мы нашли пустой, заключала в себе миллион.
      — Я знаю это, — рассеянно пробормотал капитан.
      Он думал в это время о Даме в черной перчатке, о женщине, которую любил до сумасшествия и которую, может быть, ему не суждено более увидеть.
      — Ответственность за эту сумму вы приняли на себя, — продолжал майор.
      — Ах, майор, — воскликнул капитан, — берите хоть все мое состояние, если хотите: я устал жить и жажду только смерти.
      Казалось, на небе было заранее предопределено, чтобы этот тяжкий преступник прошел все стадии искупления во время своего земного существования, сбрасывая с себя один за другим печальные лохмотья человеческого достоинства; он бросился на колени перед графом Арлевым, схватил его руки и пробормотал прерывающимся от рыданий голосом:
      — Майор, ваши волосы побелели, а у стариков сердце мягче, чем у людей, никогда не испытавших страданий; неужели вы откажете мне в милости, о которой я так смиренно вас молю?
      — Говорите, — произнес растроганный майор.
      — Граф, через час я застрелюсь, потому что женщина, которую я люблю, как вам известно, больше жизни, — как ни странно и жестоко ее обращение со мной, — уедет от меня навеки. Именем самого для вас дорогого, именем всего, что вы когда-нибудь любили, умоляю вас, добейтесь для умирающего последнего свидания, хотя бы на одну минуту…
      И Гектор Лемблен в отчаянии порывисто сжимал руки майора.
      Граф был тронут.
      — Подождите меня, — сказал он, — я сейчас вернусь. Майор вышел и направился в комнату, которую занимала его мнимая воспитанница.
      — Ну, что? — спросила она холодно, по-видимому, нисколько не удивившись скорому возвращению майора.
      — Сударыня, — сказал граф Арлев с волнением, — вы неумолимы, как сама судьба.
      — Добрый Герман, — старалась успокоить его молодая женщина, — перестаньте жалеть этого недостойного человека.
      — О, я жалею его потому, — воскликнул майор, — что он унизился до последней степени; я видел его ползающим у моих ног.
      — Час высшего правосудия близится: скоро окончатся его страдания.
      — Ах, лучше убейте его сейчас же, но не длите его мучений, умоляю вас.
      Дама в черной перчатке пожала плечами и остановила на графе Арлеве взгляд, возбуждавший больший холод, чем лезвие стали.
      — Сейчас видно, — заметила она, — что вы не плакали целые четыре года дни и ночи под тяжестью воспоминаний и вам не являлся постоянно окровавленный призрак.
      Майор, опустив голову, молчал.
      — Вы видели его? — продолжала она.
      — Да.
      — Что он?
      — Он умоляет увидеться с вами.
      — Пришлите его ко мне. Майор вышел.
      Через две минуты после его ухода Дама в черной перчатке увидала, как на пороге показался человек, похожий более на привидение, медленно приближавшееся к ней и молча опустившееся перед нею на колени. Это был Гектор Лемблен, волосы которого совершенно поседели за последнюю ночь. Но Дама в черной перчатке, эта олицетворенная загадка, обладала способностью быстро и неожиданно изменять свое настроение: негодующей женщины, которая только что называла его убийцей, женщины, которая за минуту перед тем высокомерно, с презрением говорила о нем, уже не существовало. Та, перед которой упал на колени капитан, была спокойна, снисходительно улыбалась, и взгляд ее дышал добротой. Она протянула руку Гектору Лемблену и сказала:
      — Последнее доказательство вашей любви окончательно обезоружило меня, и я все расскажу вам…
      Рассудок капитана был в последнее время так расстроен, что он в каком-то отупении смотрел на молодую женщину и, казалось, спрашивал себя: все происходящее уж не игра ли его воображения?
      Но она подняла его, усадила рядом с собою и, пока он с послушанием ребенка исполнял ее приказания, сказала:
      — Да, я все расскажу вам и, как ни тяжелы против меня улики, полученные вами вчера, вы поймете, что я по-прежнему достойна стать вашей женой и носить ваше имя.
      — Ах! — вскричал он. — Не говорите мне ничего, это бесполезно, я и так верю вам.
      — Нет, я все расскажу вам.
      — К чему? — проговорил он, снова падая перед нею на колени. — Я люблю вас!
      — Вот потому-то именно, что вы меня любите, вы и должны знать все… это необходимо.
      Она заставила Гектора снова встать и сесть и, протянув ему правую руку, сказала:
      — Знаете ли, почему я ношу на этой руке черную перчатку?
      Он отрицательно покачал головой.
      — Я объясню вам сейчас, — продолжала она. — Она в перчатке потому, что обагрена кровью единственного существа, которое я когда-то любила.
      Капитан вздрогнул.
      — Я поклялась не снимать этой перчатки и не смывать с руки следов крови до тех пор, пока не отомщу убийцам. И вот, — продолжала она в то время, как капитан со все возрастающим недоумением слушал ее, — я приехала во Францию и, руководимая местью, начала искать такого человека, который любил бы меня так сильно, что согласился бы сделаться в моих руках живым орудием. Этот человек, быть может, вы.
      Капитан встрепенулся.
      — О, говорите! — воскликнул он. — Назовите мне убийц, и я поражу их! Я раб ваш.
      — Верю, — сказала молодая женщина, — верю потому, что подвергла вас целому ряду испытаний; но вчера я сделала это в последний раз. Теперь, когда я узнала вас окончательно, я питаю к вам полное доверие.
      — Однако, — пролепетал капитан, — человек, которого…
      — Которого вы видели вчера у моих ног?
      — Да.
      — Это тот, кого я ненавижу; я улыбалась ему только затем, чтобы возбудить вашу ревность. Вы должны убить его.
      — Я убью его! Где он? Назовите мне его имя! — воскликнул капитан, к которому вернулась его прежняя энергия.
      — Имя? Вам бесполезно знать его, но я скажу вам, где вы можете встретить этого юношу.
      — Говорите.
      — Не сейчас… сегодня вечером…
      — Итак, — спросил Гектор, весь дрожа. — Вы не уедете?
      — Нет.
      — И я могу, как и раньше, любить вас.
      — Да, любите меня…
      — И… наша свадьба состоится? — спросил он с наивностью ребенка.
      — Может быть, если вы убьете человека, которого я ненавижу…
      — Я убью его…
      — Хорошо, — продолжала молодая женщина, — а теперь забудьте то зло, которое я вам причинила, и будьте спокойны и терпеливы до вечера…
      — Буду, клянусь вам.
      Она проболтала с ним еще с час, пустив в ход все богатство своего ума и все больше и больше опутывая и покоряя его расстроенное воображение, которое быстрыми шагами шло по пути сумасшествия. Потом она удалила его из комнаты, чтобы заняться, по ее словам, своим туалетом, и как только вышел человек, который час назад с отчаянием умирающего входил к ней, она позвонила. Вошел Жермен.
      — Распорядитесь, — приказала она, — чтобы господин Арман получил мою записку до вечера.
      — Все будет исполнено, сударыня.
      — Вы позаботитесь об этом?
      — Конечно.
      Дама в черной перчатке взяла перо и написала:
       «Дорогой Арман!
       Я едва выбрала минуту, чтобы успокоить вас. Несмотря на опасность, которой вы подвергли меня вчера ночью, мое бедное дитя, я жива и здорова и придумываю способ увидеться с вами.
       Пока ничего еще не могу сказать вам о тайне, которая меня окружает, но сегодня вечером, может быть, вы узнаете многое.
       До свидания, любите меня и будьте в восемь часов на месте нашего первого свидания».
      Росчерк пера был единственной подписью этого таинственного послания.
      Жермен ушел. Через три часа он вернулся и доложил, что письмо доставлено господину Арману.
      Когда настал вечер, Дама в черной перчатке послала за Гектором Лембленом и заперлась с ним в комнате.
      — Друг мой, — сказала она, — кто меня любит, тот должен отомстить за меня.
      — Я готов.
      И он прибавил с улыбкой:
      — Но на этот раз вам уже не удастся вынуть пули из пистолетов.
      — Оставьте в покое ваши пистолеты, друг мой, — сказала она. — Неужели вы хотите повторить вчерашнюю сцену?
      — Однако, — нерешительно возразил капитан, как человек, привыкший исполнять приказания без рассуждений, — разве вы не велели мне убить этого человека?
      — Без сомнения.
      — Так как же быть?
      — Но на дуэли, честно…
      — Я буду драться с ним… я так и хотел.
      — Но у него не будет с собою оружия сегодня вечером, там, где вы встретите его.
      — Он воспользуется одним из моих пистолетов.
      — Нет, — возразила Дама в черной перчатке, — не честно заставлять драться тотчас после вызова; волнение уничтожит для него всякий шанс на успех.
      — Это правда, — согласился капитан, поразившись справедливости этого замечания. — Как же мне в таком случае поступить?
      — Выслушайте меня. К западу от берега, в версте отсюда, есть место, куда вы можете отправиться верхом по тропинке, идущей вдоль утесов. Это место называется «тропинка Таможенных».
      — Я знаю его.
      — Вот туда-то вы и отправитесь.
      — А!..
      — Он явится в восемь часов вечера и будет меня ждать. Но вместо меня он застанет вас.
      — Хорошо, я ухожу.
      — Постойте, вы пойдете без оружия и, как только увидите, что он едет, тотчас пойдете ему навстречу и скажете: «Не ждите сегодня вечером Даму в черной перчатке». «Отчего?» — может быть, спросит он.
      — Что же мне ответить?
      — Вы скажете, что вы тот самый человек, который стрелял в него вчера вечером.
      — И больше ничего?
      — Он поймет и скажет, что готов к вашим услугам. Тогда вы назначите ему свидание на том же месте в следующее утро, ровно в восемь часов, и выберете шпагу: пистолет — буржуазное оружие, не достойное вас.
      — Пусть будет по-вашему, — согласился капитан.
      — Наконец, — добавила Дама в черной перчатке, — вы настоите на том, чтобы он привел только одного секунданта. Слышите?
      — Да.
      Последнее приказание, по-видимому, встревожило капитана.
      — Кстати, — спросил он, — кто будет моим секундантом? Майор?
      — Нет, — ответила Дама в черной перчатке, — вы возьмете одного из слуг, первого попавшегося, Жермена, если хотите. Жермен предан вам, и теперь, когда я доверяю вам, не состоит больше на моей службе.
      Капитан вскочил на лошадь и помчался. Тем временем Дама в черной перчатке писала полковнику Леону записку без подписи, которую Жермен взялся ему доставить. Вот ее содержание:
       «Полковник!
       Ваш сын Арман подвергается страшной опасности; в нем принимают живейшее участие люди, которые не могут назвать своего имени из страха быть скомпрометированными.
       В тот самый час, как вы получите эту записку, он будет вызван на дуэль одним из наших соседей, капитаном Гектором Лембленом.
       Дуэль будет назначена на следующий день, в восемь часов утра, на «тропинке Таможенных», на берегу моря. Постарайтесь помешать этому свиданию».
      Дама в черной перчатке показала эту записку майору Арлеву.
      — Боже мой! — воскликнул он. — Я не знаю, к чему мы стремимся, но дело становится необъяснимым.
      — Постойте, — проговорила Дама в черной перчатке, холодно улыбнувшись, — разве я не говорила вам, что час страшного возмездия пробил для этого низкого убийцы?
      Записка была послана и тайно передана полковнику Леону, в то время, как сын его Арман отправился на «тропинку Таможенных» в надежде встретить там таинственную женщину, которой он отдал всю свою душу.

      Посмотрим теперь, что сталось с нашим другом Арманом после того, как капитан стрелял в него два раза. Читатель помнит, что Жермен служил юноше проводником и крепко держал его за руку. Этот лакей, служивший разом трем лицам, был одарен силой Геркулеса; когда раздался первый выстрел, он сильно сжал руку Армана и потащил его за собою. Но Арман, удивленный и возмущенный, с криком обернулся. Раздался второй выстрел.
      Тогда Жермен, напрягая всю свою силу, заставил Армана спуститься с лестницы, шепнув ему с ужасом:
      — Идите, идите, или госпожа погибла.
      — Но… тот негодяй… кто он? — спрашивал молодой человек, пытаясь вырвать свою руку из руки лакея.
      — Идите! — повторил Жермен. — Если вы не уйдете, она погибла, повторяю вам… а вы прекрасно знаете, что она вас любит.
      Эти слова подействовали на Армана сильнее, чем физическая сила камердинера. Молодой человек знал, что истинная отвага заставляет иногда людей вести себя подобно трусам, то есть бежать от опасности, которая грозит им, а вместе с тем и любимой женщине; он знал, что подобное поведение служит иногда самым сильным доказательством привязанности. Арман, вспомнив это, без возражений последовал за Жерменом, до подножия скал. Там их уже ждала лодка. Молодой человек вскочил в нее. Жермен взялся за весла, и лодка отчалила.
      — Нам нужно лавировать, — заметил слуга, — сначала мы будем держаться на восток, чтобы сбить «его» с толку, затем, когда скроемся из виду, повернем лодку на запад. Ночь не из светлых, но «у него» глаза хорошие.
      — У кого это «у него»? — спросил Арман, дрожа от бешенства.
      — Да «у него», у того, кто только что стрелял в вас.
      И Жермен, который прекрасно разыгрывал все роли, сумел так хорошо притвориться, что страх его передался и Арману.
      — Но, наконец, кто же этот «он»? — настаивал Арман.
      — Этот человек, — сказал Жермен, желая посильнее напугать Армана, — имеет право жизни и смерти над женщиной, с которой вы только что расстались…
      Через час лодка причалила к Таможенной бухте. Тогда Жермен обратился к Арману:
      — Вы понимаете, что после всего случившегося вам нельзя вернуться сюда завтра… вы не хотите, чтобы он убил ее, не правда ли? Вам придется переждать день или два, даже, может быть, дольше.
      Арман вздрогнул при мысли, что пройдет еще несколько дней, прежде чем он ее увидит.
      — Терпение, — продолжал Жермен, — она любит вас… и как только представится возможность… понимаете?
      — Да, да, понимаю.
      — А потому, — прибавил лакей, в то время как молодой человек соскакивал на песчаный берег, — гуляйте в лесу, который примыкает к вашему дому; завтра, в полдень, я надеюсь доставить вам от нее записку.
      Это обещание немного утешило нашего героя. Он поднялся на гору, отыскал лошадь, вскочил на нее и вернулся в замок.
      Белый домик был безмолвен. Ни один луч света не пробивался сквозь ставни, и Арман тихонько прошел в свою комнату, из страха разбудить отца; но он был слишком взволнован судьбой Дамы в черной перчатке, чтобы заснуть. Юноша провел ночь, терзаясь самыми ужасными предположениями. Что могло случиться с нею? Выстрелив в него, человек, имя которого было запрещено произносить под страхом смерти, этот деспот, державший в своей власти слабую женщину, этот презренный — влюбленный всегда презирает своего соперника — не обратил ли свою ярость против нее?
      Когда наступил рассвет, а вместе с ним показался и луч солнца, Арман все еще был объят мрачными видениями. Он не встал, как имел обыкновение, довольно рано и не вышел к чаю, до такой степени он боялся, чтобы волнение не выдало его.
      Полковник, видя, что пробило уже десять часов, а сын не выходит, поднялся к нему.
      Арман, узнавший шаги отца, когда тот поднимался по лестнице, притворился, что крепко спит. Затем, когда отец окликнул его, он притворился растерянным, как человек, которого разбудили внезапно.
      — Эге, дружище! — смеясь, заметил полковник, объясняя расстроенное выражение лица сына этим внезапным пробуждением. — Мне кажется, что ты ложишься чуть не на рассвете?
      — Правда, отец, — на всякий случай согласился Арман, — сегодня я очень поздно вернулся домой.
      Полковник, хмурясь и улыбаясь в одно и то же время, покачал головой.
      — Ты молод, — сказал он, — веселись… но будь осторожен… эти проклятые нормандские фермеры не понимают шуток, когда в их владениях занимаются браконьерством.
      — Зато, — произнес Арман, силясь также улыбнуться, — моя нога тверда, а глаз верен; не беспокойтесь обо мне.
      — А пока что, — сказал полковник, — одевайся и пойдем завтракать.
      И он ушел, вполне уверенный, что его дорогой сын увлекается прекрасной нормандкой с жемчужными зубами и большими васильковыми глазами.
      Арман употребил все усилия, чтобы справиться с волнением и казаться веселым. Но после завтрака, когда полковник по старой привычке задремал в кресле, Арман взял ружье, свистнул собаку и потихоньку вышел из дома. Он помнил, что Жермен сказал ему: «Я приду, быть может, в лес, который примыкает к вашему замку, если у меня будет для вас новость».
      Жермен сдержал слово. Прошло около часа с тех пор, как наш герой бродил по лесу, забыв о дичи, вылетавшей у него из-под ног, как вдруг раздался странный свист. Арман остановился и явственно различил чьи-то быстрые шаги, под которыми шуршали сухие листья леса. Через несколько минут показался Жермен. Он держал в руке записку от Дамы в черной перчатке.
      Арман хотел было обратиться к нему с расспросами, но Жермен сухо сказал:
      — Сударь, я не могу ничего сообщить вам. Приходите сегодня вечером… «эта дама» сама объяснит вам все.
      Арману пришлось довольствоваться этим ответом и ждать.
      Он вернулся домой часа в три или четыре с пустым ягдташем, но с сердцем, полным надежды, читая и перечитывая дорогую записку, которую ему принес Жермен. С лихорадочным нетерпением он ждал, когда наступит вечер и час обещанного свидания.
      — Берегись! — еще раз предостерег его полковник, видя, что сын садится на лошадь раньше обыкновенного. — Нормандские фермеры хитры.
      — Не беда! — воскликнул молодой человек, расхохотавшись. — Мой-то отправился на ярмарку и не вернется до завтра.
      И Арман ускакал.
      Ночь была темная; луна скрылась за тучами, и если бы не удивительный инстинкт лошади, то Арман наверняка заблудился бы в огромном густом лесу, по которому ему пришлось ехать, направляясь к утесам; темнота не позволяла ему различить тропинку, зато лошади дорога была так хорошо знакома, что она домчала его менее чем в час до дерева, стоявшего на краю тропинки, которая круто спускалась к берегу Таможенной бухты.
      Арман уже было приготовился соскочить и по обыкновению привязать Роб-Роя к дереву, когда, к крайнему своему изумлению, заметил другую лошадь, привязанную тут же. Минуту спустя он различил человека, сидевшего на камне в двух шагах от дерева, который поднялся со своего места и подошел к нему. Арман остановился как вкопанный. Что нужно от него этому незнакомцу? Последний между тем без церемонии схватил Роб-Роя за узду.
      — Что вам угодно? — спросил Арман, поднимая хлыст. — Я явился объявить вам, — сказал Гектор Лемблен, ибо это был он, дрожащим от гнева голосом, — явился объявить вам, что Дама в черной перчатке не придет сюда.
      Арман вздрогнул. Однако он неверно истолковал себе слова незнакомца.
      — Вы пришли с поручением от нее? — спросил он с волнением.
      — Я пришел сказать вам, что она не придет, — повторил капитан.
      — Почему?
      — Потому, — произнес Гектор Лемблен, — что я тот, который стрелял в вас вчера вечером.
      Эти слова были откровением для Армана.
      — Ага! — воскликнул он. — Я начинаю понимать…
      — Надеюсь…
      — Вы пришли убить меня, быть может! — проговорил молодой человек тоном, в котором звучали ирония и гнев.
      И он быстро протянул руку к седельной сумке.
      — Успокойтесь! — сказал капитан. — Вчера я стрелял в вас как в браконьера, который имел неосторожность охотиться в чужих владениях.
      — А! — мог только воскликнуть Арман, находя это сравнение дерзким.
      — Сегодня мы встречаемся на нейтральной почве… Понимаете?
      — Да, вы вызываете меня?
      — Совершенно верно.
      — Я к вашим услугам, милостивый государь.
      — На этом месте завтра, в восемь часов… Привезите с собою шпаги, а я захвачу свои.
      — Согласен, — произнес юноша. — Если у вас есть секунданты, то захватите и их: у меня нет никого.
      — Отлично! — проговорил капитан. — Я привезу своего лакея, чтобы унести убитого или раненого. А в свидетелях мы не нуждаемся.
      — Как хотите, — согласился Арман.
      Он поклонился капитану, который в это время отвязывал лошадь. Арман вернулся в замок совершенно расстроенный. Его тревожил, однако, не предстоящий поединок. Арман был храбр, притом ему приходилось драться много раз, а жизнью он особенно не дорожил… Но его страшила судьба Дамы в черной перчатке: холодный пот выступил у него на лбу и сердце билось усиленно.
      Что будет с нею? Не убил ли уже ее в припадке дикой злобы этот человек, в голосе которого звучала с трудом сдерживаемая ярость?
      Когда молодой человек въехал во двор замка, он был бледен, как полотно.
      Вопреки своему обыкновению, полковник еще не ложился: он вышел навстречу сыну, который очень этому удивился.
      — Как! — воскликнул он. — Уже одиннадцать часов, а вы еще на ногах, отец?
      — Я беспокоился, — коротко ответил тот. Действительно, старик был бледен и расстроен так же, как и сам Арман. В отсутствие сына он получил таинственную записку, которая предупреждала его о вызове капитаном Гектором Лембленом Армана и о возможности дуэли между ними на следующий день.
      — Вы беспокоились, отец? Это безумие! — пробормотал молодой человек, силясь улыбнуться.
      — Что делать? — ответил полковник. — Бывают странные предчувствия.
      — Скажите лучше: обманчивые.
      — Я боялся, как бы тебя не убил этот проклятый фермер.
      — Да ведь я вам уже говорил, что он на ярмарке.
      — Значит, с тобой ничего не случилось?
      — Ровно ничего.
      — Маленький глупыш, — с чувством сказал полковник, — час моего сна уже давно прошел. Я не сомкну глаз, если не выпью стакан старого испанского, которое мы с тобою оба так любим.
      — Ну, так что ж, разопьем бутылочку! — согласился Арман, чувствовавший потребность развлечься. — Я с удовольствием составлю вам компанию.
      Полковник поднялся в комнату сына, приказал подать туда бутылку старого вина и стаканы; и оба, притворяясь вполне равнодушными, старались обмануть друг друга наружным спокойствием.
      Час спустя Арман лег спать. Молодой человек думал, что ему не удастся заснуть, до того велико было его волнение. Притом он должен был встать рано утром и уехать, прежде чем отец проснется, чтобы не заставлять противника себя ждать. Но он ошибся. Не успел он погасить свечу, как почувствовал, что у него началась сильнейшая мигрень; ему казалось, что кровь его кружится с невероятной быстротой, и какая-то непреодолимая сила заставила его закрыть глаза и сомкнула его веки. И как ни сильно было его беспокойство о Даме в черной перчатке, какие усилия он ни употреблял, чтобы думать о ней одной, он погрузился в тяжелый сон.
      Когда Арман открыл наконец глаза, солнце яркими лучами заливало его комнату.
      Он вскочил с кровати, взглянул на часы и громко вскрикнул. Было около десяти часов.
      — Боже мой! — вскричал он. — Этот человек сочтет меня за труса!