— Это была не рыбачья лодка, сударь, — пояснил управляющий.
— Так какая же?
— Маленькая весельная шлюпка.
— Откуда она взялась?
— Не могу знать, во всяком случае, приехала с моря.
— И они сели в нее?
— Видите ли, — продолжал старый управляющий, приготовивший, быть может, заранее свой ответ, — они ждали лодку, так как я слышал, что «эта дама»…
В Рювиньи Даму в черной перчатке все звали «эта дама».
— Что же вы слышали? — спросил капитан, сердце у которого замерло.
— Как «эта дама» сказала господину майору: «Идемте вниз… лодка скоро приедет».
— А давно они уехали?
— Часа два будет.
Капитан поднялся на площадку и начал пристально вглядываться в даль. На море ничего не было видно. Подозрения нахлынули в измученную душу капитана.
Кто знает? Быть может, в его отсутствие, пока он хлопотал в Париже о свадебном контракте и выправлял все бумаги, необходимые для брака, пока он каждый час, каждую минуту обращался мысленно к этой женщине, которую любил так безумно и страстно, какой-нибудь тайный обвинитель, свидетель его преступления, внезапно явился к ней…
Быть может, кто-нибудь из слуг замка, узнавший тайну Гектора, или скрывшийся камердинер открыл ей его преступление? И вот она исчезла! Она бежала, с ужасом и презрением отворачиваясь от него… Быть может… О! Сердце человеческое так создано, что при этом страшном подозрении, явившемся вслед за первым, капитану Лемблену показалось, что он умирает от бешенства и стыда. А быть может, Дама в черной перчатке отправилась в таинственной лодке на какое-нибудь свидание?
Последняя догадка подействовала в тысячу раз больнее на Гектора Лемблена, нежели первая. Он предпочитал, чтобы его преступление стало известным, чтобы его бросили, как подлого убийцу, но не обманывали заранее. Он провел мучительный час, стоя на площадке и устремив неподвижный взор в даль океана. Наконец на горизонте показалась лодка. У капитана закружилась голова. Несколько времени лодка то приближалась к берегу, то снова удалялась в море, наконец она отправилась к замку.
Тогда Гектор Лемблен хотя чувствовал, что силы его сдают, однако добежал до своей комнаты и захватил морскую зрительную трубу. Вернувшись, он направил трубу на лодку, которая все подвигалась к берегу. О, счастье! В лодке было трое. Двое сидели впереди, третий правил рулем. Нельзя было дольше сомневаться: эти двое были граф Арлев и Дама в черной перчатке; третий — таинственный гребец, неизвестно откуда явившийся.
Капитан хотел было спуститься на берег и броситься им навстречу. Но волнение, с которым он не смог справиться, удержало его на площадке; затем он сообразил, что его поступок можно было бы счесть за шпионство за женщиной, которую он любил… И он остался.
Четверть часа спустя лодка причалила к берегу. Дама в черной перчатке легко соскочила на песок и сделала знак лодочнику. Тот оттолкнулся от берега, и лодка направилась в открытое море.
Таким образом Дама в черной перчатке и граф Арлев встретились с Гектором Лембленом на верхней ступеньке площадки и выразили по этому поводу хорошо разыгранное удивление. Молодая женщина выказала даже некоторое смущение.
— Как! Неужели это вы, капитан? — воскликнул майор.
— Да, это я.
Капитан произнес эти слова глухим голосом. Затем он молча поклонился спутнице графа Арлева.
— Добрый вечер, — сказала она, протягивая ему руку. Он взял руку Дамы в черной перчатке, и та почувствовала, как дрожит его рука, сжимая ее руку.
— Когда же вы приехали, любезный хозяин? — спросил майор.
— С час назад, — ответил Гектор Лемблен, голос которого выдавал его глубокое волнение. — А вы откуда возвращаетесь? — спросил он.
— С восхитительной прогулки, — проговорила молодая женщина.
— Где же вы достали лодку?
— Ах! Это уже мой секрет, или, вернее, наш, — ответила Дама в черной перчатке, улыбаясь.
Она бросила при этих словах многозначительный взгляд на майора; тот поклонился.
— Однако… — настаивал капитан.
Майор молчал. Что касается молодой женщины, то она довольно сухо обратилась к капитану:
— Знаете ли, что теперь уже около одиннадцати часов, а мы живем в деревне? Позвольте пожелать вам покойной ночи.
Она взяла графа Арлева под руку и простилась с капитаном, кивнув ему головой. Затем она сделала вид, что собирается уйти.
— Но позвольте, — остановил их капитан, которого испугала эта внезапная холодность, — нам нужно переговорить, господин майор.
— Не беда, — воскликнул граф. — Мы поболтаем завтра утром. До свидания, покойной ночи.
Тогда Дама в черной перчатке обернулась к капитану.
— Добрый вечер! — проговорила она более нежным голосом и улыбаясь ему на этот раз своею обычной улыбкой. — Простите, что я капризничаю, но от свежего морского воздуха у меня сделалась мигрень. До завтра.
И они удалились, оставив капитана в полном недоумении.
Влюбленный Гектор Лемблен провел ужасную бессонную ночь, полную томительных видений. Лодка, взявшаяся Бог весть откуда, морская экскурсия в холодный вечер и усилие, с которым, казалось, его гости старались скрыть от него цель и причину своего путешествия, все это сильно встревожило и лишило сна капитана.
Бессонница и глубокое молчание ночи обостряют угрызения совести до крайних пределов у тех, чьи руки обагрены в крови; в течение долгих часов, бесконечно тянувшихся до рассвета, капитану вспоминалось его прошлое… Ему явилась Марта… Бледной и безмолвной представлялась она его больному воображению, с кровавыми рубцами на шее, с глазами, полными презрения и ужаса…
Одну минуту страх капитана был так велик, что он зажег свечу, встал и вышел в сад подышать свежим воздухом. Луна ярко светила. Капитан бродил по саду до самого утра и вернулся в комнату только с первыми лучами солнца. Тогда он бросился на постель и погрузился в тяжелый сон: два удара в дверь, раздавшиеся часов около девяти, разбудили его. В комнату вошел граф Арлев.
— Любезный хозяин, — обратился он к капитану, — моя воспитанница давно уже встала…
— Неужели! — воскликнул капитан, у которого с проблеском дня проснулась его страстная любовь.
— И она ждет вас… чтобы извиниться перед вами за свое дурное расположение духа вчера вечером. Что делать, уж такая она нервная!..
— Я к вашим услугам, — ответил Гектор, — и следую за вами.
— Скорее, я жду вас, — торопил его майор.
Он сел, в то время как капитан поспешно одевался.
— Итак, — спросил он, — вы привезли все бумаги, необходимые для брачного контракта, капитан?
— Все.
И Гектор Лемблен, которого крайне обрадовал вопрос графа Арлева, с живостью продолжал:
— Мой нотариус составил контракт, в котором недостает только подписи. Этим контрактом я назначаю mademoiselle Ольге де Рювиньи приданое в сто пятьдесят тысяч франков.
— Отлично.
— Таким образом, — продолжал капитан, — наш брак может состояться через восемь или десять дней.
— Превосходно.
— Вы прекрасно знаете, дорогой граф, — горячо продолжал капитан, — что я не буду откладывать нашей свадьбы. Под моими сединами таится сила и пыл двадцатилетнего юноши. Я влюблен, я страстно люблю ее, и этим все сказано.
Майор молча улыбнулся.
— Идемте, — сказал Гектор Лемблен, как только он окончил свой туалет, — отдаю себя в полное ваше распоряжение.
Майор провел капитана к Даме в черной перчатке. Он называл молодую женщину Ольгой, и Гектор прибавил к этому имени фамилию де Рювиньи, будучи глубоко уверен, что Дама в черной перчатке действительно дочь покойного генерала.
Он застал молодую женщину лежавшею на диване, утопая в мягких подушках; ее поза была томная и мечтательная. Капитан, очарованный, пораженный, остановился на пороге. Никогда еще он не видал ее такой прекрасной.
— Милое дитя мое, — сказал майор, входя, — я надеюсь, что вы не замедлите согласиться принять имя госпожи де Лемблен. Ваш друг только что вернулся из Парижа…
— Граф, — с живостью прервала Дама в черной перчатке, — я хотела бы одну минуту переговорить с господином де Лембленом наедине; не правда ли, вы ничего не будете иметь против нашей беседы?
Майор поклонился.
Что касается капитана, то он задрожал от радости и надежды. Майор вышел. Молодая женщина жестом пригласила капитана сесть рядом с нею. Он повиновался и хотел было взять ее руку и поднести к губам. Но она отдернула ее со словами:
— Садитесь и поговорим серьезно. Я должна сообщить вам нечто важное.
Высокомерное выражение, появившееся на лице Дамы в черной перчатке при этих словах, поразило Гектора Лемблена.
— Капитан, — продолжала она, — я дочь генерала де Рювиньи. Отец мой, которого я совсем не знала, оставил мне наследство. Хотя оно и исчезло, но вы великодушно предложили мне взамен его вашу руку.
— Ах, сударыня, — прервал ее Гектор, — голос сердца сильнее во мне чувства долга.
— Допустим это; я верю вашим словам, но вы меня не знаете, капитан, не знаете моего странного, капризного характера…
— Я знаю, что вы прекрасны и что я люблю вас…
И Гектор Лемблен опустился перед нею на колени и прошептал:
— Разве этого мало?
— Берегитесь! — сказала с улыбкой Дама в черной перчатке. — Я потребую от вас очень многое.
— О! Говорите… приказывайте…
— В таком случае, прежде всего, вы дадите мне клятву.
— В чем?
— Клятву во всем слепо повиноваться мне, не делая мне никаких вопросов до тех пор, пока я не буду вашей женой.
— Клянусь вам.
— Пусть я покажусь вам странной, пусть мои требования будут необычны — вы не должны расспрашивать меня.
— Согласен, клянусь вам в этом моею честью.
— Если же вы нарушите клятву, то вам придется отказаться от женитьбы, — холодно прибавила она.
— Повторяю, что я согласен на все, — храбро произнес капитан. — Чего вы еще требуете от меня?
— О! — воскликнула она. — Самые пустяки.
— Однако?
— Вы отпустили своего камердинера?
Капитан вздрогнул, вспомнив об украденном миллионе.
— Жермена? — спросил он.
— Да, вы прогнали его?
— Это правда, — пробормотал он.
— Его необходимо вернуть. Гектор побледнел.
— Но я не знаю, где он… и притом это такой негодяй.
— Я это знаю, но мне кажется, что он раскаялся, — возразила она.
— Вы в этом уверены?
— Да, вчера он приходил ко мне и умолял меня замолвить за него словечко.
«Боже мой, — подумал капитан. — Неужели он проговорился?»
И Гектор Лемблен задрожал, как осужденный, которого ждет удар палача.
— Что же, — спросила Дама в черной перчатке, — вы уже отказываете мне?
— О нет, нет! — живо перебил ее капитан, страшась, как бы она не заметила его ужаса. — Вы можете сообщить ему, что я его прощаю.
И капитану пришло в голову: как может человек, обладающий миллионом, который он украл, питать желание вновь взять на себя обязанности камердинера?
Дама в черной перчатке продолжала.
— Это еще не все. Я хочу пользоваться здесь безусловной свободой.
— Я ваш раб.
— Я хочу подвергнуть вас еще испытанию: быть может, это мой каприз, а быть может, я вынуждена к этому необходимостью.
— Я жду ваших приказаний…
— Капитан, пройдет еще, по крайней мере, две недели, прежде чем состоится наша свадьба.
— Увы! — прошептал капитан.
— Так вот, каждый вечер, часов около восьми, вы будете уезжать верхом.
— Хорошо.
— И не будете подъезжать близко к замку.
— В какую сторону прикажете мне ездить?
— В какую хотите.
Капитан, по-видимому, не понимал ничего.
— Вы должны уезжать, — повторила она, — и возвращаться в замок не ранее десяти часов.
— Зачем это?
— Это мой секрет. Но погодите, это еще не все.
— Говорите, — прошептал капитан с видом человека, готового на всякую жертву.
— Вы будете брать с собой охотничий рог и на расстоянии пяти или шести сот метров от замка трубить в него изо всей силы.
Улыбка скользнула на губах Гектора Лемблена.
— Что за фантазия, — сказал он, — она, по меньшей мере, смешна.
— Вовсе нет, — возразила его собеседница, — это вовсе не фантазия. Ваша труба будет вовремя предупреждать меня о вашем возвращении.
Брови капитана нахмурились.
— Вы желаете принимать кого-нибудь в мое отсутствие? — спросил он.
— Может быть.
И Дама в черной перчатке насмешливо улыбнулась.
— Вы ведь дали клятву исполнять все мои желания, не правда ли?
— Да.
— Так сдержите вашу клятву. Гектор Лемблен снова нахмурился.
— О, — продолжала Дама в черной перчатке, — это еще не все, капитан.
— Что же дальше?
— Я хотела бы занять другую комнату в замке.
— Это не трудно, весь замок в вашем распоряжении. Молодая женщина посмотрела на капитана чарующим взглядом.
— И вы очень любили покойную госпожу Лемблен? — спросила она.
Капитан вздрогнул и побледнел.
— Да, — прошептал он наконец.
— Быть может, любите ее и до сих пор?
— Нет, я люблю вас.
— Я хочу убедиться в этом.
— Каким образом?
— Вы отдадите мне комнату, в которой она умерла. Капитан побледнел как смерть.
— Ах, — прошептал он, — какое странное желание!
— Возможно.
— Вы должны отказаться от него.
— Нет, я так хочу. Гектор опустил голову.
— Пусть будет по-вашему, — покорно сказал он.
— Вы будете каждый день приходить ко мне и беседовать со мною у камина.
Волосы у капитана от ужаса встали дыбом.
— Мы будем говорить о ней.
— О, никогда, никогда! — прохрипел он. — О ней — никогда.
— Почему? Если вы ее любили… а теперь уже больше не любите…
Улыбка и голос Дамы в черной перчатке сделались до такой степени злыми, что капитана охватил ужас, и он спросил себя, уж не демон ли из ада явился к нему, чтобы мучить его.
— Идите же, мой дорогой капитан, — продолжала молодая женщина, — и распорядитесь, чтобы мне приготовили комнату покойной госпожи Лемблен: с сегодняшней ночи я буду спать там.
И в то время как капитан, обезумев от ужаса и душевной муки, шатаясь, медленно выходил из комнаты, она прибавила:
— Прикажите, чтобы в обстановке комнаты ничего не изменяли.
Капитан вышел, а Дама в черной перчатке прошептала:
— Тебе придется сознаться, убийца, в своем преступлении.
VII
С этой минуты жизнь капитана, и без того тяжелая, сделалась настоящим адом.
В продолжение целого дня Дама в черной перчатке держала свою жертву в полном повиновении и под своим властным взглядом.
То повелительная и жестокая, то с обворожительной улыбкой на устах, она играла им, как кошка с мышью.
Капитан любил ее. Это не была спокойная и глубокая любовь, поднимающаяся из глубины души человека и являющаяся источником светлых радостей, напротив, это была странная роковая страсть, где все было страданием и которая подавляла все способности человека, как бы держа его в железных клещах.
В замке Рювиньи обедали между шестью и семью часами. Однажды, когда обед кончился, Дама в черной перчатке переглянулась со своим старым другом, графом Арлевым.
— Дорогой хозяин, — обратился тот любезно к капитану, хотя тон его плохо скрывал приказание, — вечер прекрасный, луна так чудно светит. Что вы на это скажете?
И граф указал на готические окна столовой.
— Вы правы, — согласился капитан.
— Прокатимтесь-ка верхом.
Капитан вздрогнул, вспомнив свое обещание уезжать каждый вечер из замка в восемь часов с тем, чтобы возвращаться туда к десяти часам.
— Как вам угодно, — ответил он, опуская голову.
И он последовал за графом, направившимся к двери.
Через десять минут капитан Гектор Лемблен и майор Арлев выехали из замка, а Дама в черной перчатке приняла у себя тайком молодого Армана Леона, которого провел проводник. В ту минуту, как капитан садился на лошадь, майор обратился к нему со словами:
— Мы отправимся в лес. По-моему, нет ничего лучше звуков охотничьей трубы в чаще Старых деревьев. А как ваше мнение?
— Я согласен с вами, — ответил Гектор Лемблен, который помнил условие, поставленное ему Дамой в черной перчатке, чтобы он давал знать о своем возвращении.
— В таком случае, — сказал майор, — возьмите с собою рог.
— Знаете ли, граф, — пробормотал капитан, вешая рог через плечо в ту минуту, как они выезжали со двора замка, — знаете ли, у вашей воспитанницы являются иногда странные фантазии.
Замечание капитана осталось без ответа.
— Мне кажется, — продолжал Гектор Лемблен, уколотый этим молчанием, — что она хочет испытать, буду ли я во всех отношениях покорным мужем.
При этих словах майор круто обернулся к нему и сказал:
— Вам известно, что вас никто не принуждает жениться и что время еще не ушло.
— Нет, нет, — поспешно перебил его капитан, — нет, я люблю ее!
Майор молча пришпорил лошадь и поскакал вперед. Полтора часа они ехали рядом, оба погруженные в свои мысли, один, по-видимому, исполняя полученное приказание, а другой — считая минуты, отделявшие его от свидания с любимой женщиной.
В половине десятого граф Арлев остановил лошадь.
— Становится свежо, — заметил он, — не лучше ли будет вернуться?
Он направился по кратчайшей дороге и пустил лошадь галопом. Капитан следовал за ним. Он чувствовал себя во власти этого человека, несколько дней назад совершенно ему незнакомого, а теперь говорящего с ним повелительным тоном и распоряжающегося им в силу какой-то неведомой и роковой власти.
Когда они очутились в четверти мили от замка, майор, сделавшийся снова молчаливым, заговорил опять, повернувшись к капитану:
— Я убежден, — сказал он, — что утес, где стоит ваш замок, должен обладать великолепным эхо.
— Вы думаете?
— Попробуем… Возьмите рог и протрубите что-нибудь. Несмотря на простой и вежливый тон майора, в нем слышалось приказание, приводившее в смущение.
Капитан достал рог и, приложив его к губам, протрубил сигнал. Угадал ли майор или он заранее исследовал это обстоятельство, но в скалах, над которыми возвышалась старинная башня замка Рювиньи, действительно прозвучало звонкое эхо, громко повторившее резкие ноты призывного сигнала.
— Видите, — заметил майор, — я был прав. И он прибавил небрежно:
— Завтра мы повторим наш опыт.
Когда всадники вернулись, им доложили, что Дама в черной перчатке уже спит и что она переселилась в комнату, которую в замке называли комнатой «госпожи». Гектор Лемблен заперся у себя, окончательно потеряв голову от ревности и бешенства.
В течение долгой бессонной ночи, терзаемый угрызениями совести, капитан пережил страшные муки, предаваясь разным предположениям и стараясь угадать, отчего его хотела удалить из замка между восемью и десятью часами молодая женщина, и отчего она выбрала для себя именно комнату Марты и потребовала, чтобы он принял обратно Германа, похитителя миллиона… наконец, отчего он, исполненный житейской опытности и до сих пор такой недоверчивый и стойкий, подпал под странное влияние этих двух лиц, которые представлялись ему какими-то демонами и завладели всем его существом.
Утром в дверь его комнаты постучал лакей и доложил:
— «Эта дама» проснулась и желает видеть господина капитана.
Как и накануне, и раньше, покорный, уступчивый, настоящий раб этой странной женщины, Гектор встал, оделся и отправился к ней.
В ту минуту, когда он подходил к двери, на пороге которой упал в обморок неделю назад, сердце снова сжалось в его груди. Конечно, теперь его пугал не призрак Марты… но сильнейший, более решительный ужас овладел его расстроенным мозгом. Почем знать? Женщина, которую он любил и на которой мечтал жениться, быть может, напала ночью на какую-нибудь забытую им улику его преступления? Однако он все-таки постучался.
— Войдите, — произнес грустный мелодичный голос. Звук его успокоил капитана. Он отворил дверь и вошел.
Дама в черной перчатке уже встала и сидела у камина; на ней был надет пеньюар из белого кашемира.
Она встретила его улыбкой. Но эта улыбка была печальна, и капитан заметил, что его собеседница бледна, как мрамор. Она указала ему рукой на кресло, стоявшее рядом с тем, на котором сидела она, и он принужден был сесть как раз против широкой кровати с зеленым балдахином, на которой Марта де Шатенэ испустила свой последний вздох.
Было ли то следствием его расстроенного воображения, или это было действительно так, но только Гектору Лемблену показалось, что беспорядок постели, смятые занавеси и даже убранство комнаты были те же, что и в день смерти Марты. Но пока он соображал все это, молодая женщина спросила его:
— А вы суеверны?
— К чему этот вопрос? — с внезапным волнением спросил ее в свою очередь капитан.
— Вы верите в привидения?
— Но… но к чему же?
— Отвечайте. Верите вы в них?
— Не знаю.
— Ну, а я верю, — сказала Дама в черной перчатке.
В то время как капитан становился все бледнее, чувствуя, как он теряет голос, она повторила еще раз:
— Да, я верю в них.
Он хотел было улыбнуться, чтобы доказать, что не верит, но она продолжала:
— Я верю, потому что я сама видела привидение.
— Вы! — вскричал он с ужасом.
— Я.
— Но… где?.. и когда?
Голос его дрожал, а волосы на голове встали дыбом.
— Здесь, — сказала она.
— Здесь?
— Да, сегодня ночью.
Капитан вскочил, как бы желая убежать.
— Вам приснилось, — сказал он.
— Нет, это был не сон…
И она положила ему руку на плечо, принуждая его сесть.
— Боже мой! — воскликнула она. — Как вы бледны… Видите, и вы тоже верите в призраки.
Зубы капитана стучали.
— Я видела вашу жену, — докончила она наконец.
На этот раз ужас капитана был так велик, что парализовал его голос, взгляд и движения. Он был совершенно уничтожен.
— Да, — повторила Дама в черной перчатке, — я видела вашу жену.
Ужас капитана достиг своего апогея.
— Я ложилась спать и уже потушила свечу, намереваясь заснуть. Легкий шорох заставил меня вздрогнуть, и я обернулась. Сначала я очень удивилась, что комната моя осветилась каким-то неизвестно откуда падавшим светом, хотя шторы и балдахин были спущены и я сама погасила свечу. Потом я увидела колеблющуюся тень, там, в глубине…
И Дама в черной перчатке протянула руку и указала в угол комнаты, где находилась дверь в уборную.
— Тень приблизилась. Она подошла ко мне совсем близко, и я увидала женщину всю в белом. Она была бледна, о, так бледна, как бывают только мертвые. Она подошла к моему изголовью, печально посмотрела на меня и сказала: «Вы лежите на той самой постели, где я умерла!»
Раздирающий душу вздох вырвался из уст капитана при последних словах, но он не мог выговорить ни слова…
— Да, — продолжала Дама в черной перчатке, — она указала на постель, где лежала я, дрожа всем телом, и дважды повторила: «Я здесь умерла! Меня зовут Мартой де Шатенэ». Потом она подняла руку и дотронулась рукой до шеи… Дорогой капитан, у меня мелькнула странная мысль, когда я взглянула на шею, покрытую ссадинами — следами судорожно сжатой руки. Мне пришла в голову мысль, что ваша жена умерла неестественной смертью.
Дама в черной перчатке остановилась и взглянула на капитана. Он был весь багровый и как бы окаменел.
— Скажите мне, — спросила она, — вполне ли вы уверены, что ваша жена не была задушена?
Капитан ничего не ответил: он упал в обморок. В эту минуту дверь отворилась, и вошел майор.
— Ах! — сказал он. — Вы жестоки, вы неумолимы, как сама судьба.
— Это правда, — согласилась молодая женщина, улыбаясь злой улыбкой, — я так же жестока, как и этот человек.
Она протянула руку к сонетке и позвонила. Кто-то вошел. Это был Жермен, бывший камердинер капитана.
— Мне кажется, — сказала она ему, — что настал час, когда ты можешь снова появиться. Унеси капитана. Я иду за вами.
VIII
Когда Гектор Лемблен открыл глаза, он увидел, что лежит совершенно одетый на постели: сначала ему показалось, что в комнате кроме него никого нет, но человек неподвижно сидевший в углу спальни, у камина, приблизился к нему, заслышав легкий шум, когда капитан повернулся. Это был Жермен — Жермен, лукавый слуга и вор, которого Дама в черной перчатке заставила капитана снова принять на службу.
При виде этого человека в голове у капитана, которого все пережитые потрясения начали сводить с ума, все перепуталось.
В его памяти образовался пробел в целый месяц. Он забыл Даму в черной перчатке, графа Арлева, исчезновение шкатулки и все события, случившиеся со времени его возвращения в замок.
Ему показалось, что он живет в то время, когда он считал своего камердинера преданным соучастником и слугой.
— Жермен, — произнес он, заметив слугу, — который час?
— Полдень, сударь.
— Уже так поздно?
— Господин капитан спит с девяти часов.
— Как? — удивился капитан. — Я заснул одетый.
Это замечание, которое он сделал самому себе, явилось как бы лучом света для него. Туман, застилавший его рассудок, прояснился, и он сразу вспомнил все: исчезновение шкатулки, драму, разыгравшуюся в комнате, где умерла
Марта де Шатенэ, странное желание Дамы в черной перчатке, которая захотела поселиться в комнате его покойной жены, и ее рассказ сегодня утром.
Он вспомнил страшное видение, о котором рассказала Дама в черной перчатке, когда, как она утверждала, ей явилась Марта и показала на шее знаки от пальцев… Холодный пот выступил на лбу у капитана, и он еще раз спросил себя, уж не известна ли этой женщине его ужасная тайна. Появление Жермена окончательно испугало его. Он взглянул на него с гневом, смешанным с ужасом.
— Что тебе здесь нужно, негодяй? — спросил он.
— Я камердинер господина капитана, — ответил на это совершенно хладнокровно Жермен.
— Я прогнал тебя…
— Простите! Память изменяет господину капитану.
— Изменяет?
— Не господин капитан прогнал меня, а я ушел по своей доброй воле.
— Укравши миллион.
— О, это совершенно побочное обстоятельство! — нахально заметил Жермен.
— Негодяй!
— Господин капитан поскупился: он обещал мне сто пятьдесят ливров пожизненного дохода, как верному и простоватому слуге, тогда как ему прекрасно было известно, что мое молчание стоило гораздо дороже. Господин капитан был недостаточно предусмотрителен, и потому я сам позаботился о себе.
Жермен улыбался добродушной улыбкой честного человека.
— Подлец! — прошептал капитан, дрожа под насмешливым взглядом лакея. Но Жермен нимало не обиделся этим эпитетом. Наоборот, он даже продолжал улыбаться и очень фамильярно уселся в кресло в двух шагах от постели.
— Послушайте, капитан, — начал он вполголоса, — теперь нас только двое, и никто нас не слышит… я только что оглядел коридор… так потолкуем серьезно.
— Что тебе нужно? — спросил капитан с жестом отвращения.
— Ах, Господи! — продолжал Жермен, вдруг становясь серьезным и внезапно изменив тон. — Вы напускаете на себя важность, которая, согласитесь, немного неуместна… когда мы одни.
— Нахал!
— Вы все еще думаете, что находитесь на военной службе, что вы прежний капитан Лемблен — человек безупречно честный и храбрый, прежний капитан Лемблен, которого ставили образцом справедливости и так далее, и так далее. Жермен расхохотался, в то время как мертвенная бледность покрыла лицо капитана.
— Но вы отлично знаете, — насмешливо продолжал лакей, — что люди иногда портятся, да и вы также сильно изменились.
— Молчи!
— Ах, черт возьми! Если вы не хотите, чтобы я напоминал вам о ваших грешках и что между нами не всегда существовали отношения господина и слуги, то будьте со мной вежливы.
Жермен сделал ударение на последнем слове.
— Чего тебе еще от меня нужно? — пробормотал капитан, раздражение которого сменилось чувством стыда.
Лицо слуги снова приняло добродушное выражение.
— Честное слово, дорогой барин, — сказал он, — я вовсе не хочу казаться лучше, чем я есть, но я замечаю, что вы составили себе обо мне прескверное мнение.
Принужденная улыбка скривила губы капитана.
— Нет, — продолжал Жермен, — я вовсе не хочу выставлять себя перед вами добродетельным человеком, при том же я добрый малый и привязан к вам больше, чем вы думаете…
Эти слова были сказаны даже с некоторым волнением, которое глубоко тронуло капитана. В том унижении и полном одиночестве, в которых находился капитан вследствие, угрызений совести, в том презрении к себе, которое не давало покоя этому несчастному, ему показалось, что сочувствие лакея явилось как бы утешением в его страданиях.
Он молча смотрел на Жермена.
— Право, — продолжал лакей, — нельзя прожить с человеком несколько лет без того, чтобы не полюбить его хоть немного, к тому же, видите ли, преступление связывает людей так же прочно, как и все остальное…
— Молчи! Молчи! — воскликнул капитан. — Ради всего святого, замолчи!
— Ну, ладно! — согласился Жермен. — Не будем больше говорить об этом. Что сделано, то сделано: что было, то прошло, и баста. Теперь, мой дорогой господин, позвольте мне сказать вам только одно: быть может, я поступил легкомысленно, украв шкатулку, но вы знаете, что случай родит вора… простите меня…
Дойдя вследствие угрызений совести и страданий до такого состояния нравственного озверения, в каком находился капитан, человек бывает иногда способен задавать самые наивные вопросы.
— Разве ты раскаялся, — спросил он, — и хочешь вернуть мне шкатулку?
— Как бы не так! — вскричал Жермен, который не мог удержаться от громкого взрыва смеха. — Вы неподражаемы, мой добрый барин. Правду говорят, что крайности сходятся, умные люди говорят глупости, старцы впадают в детство, и грех ведет к добродетели. Вы становитесь наивны, точно красная девушка, которая только что появилась на свет.
