Пока Фульмен заливалась слезами, Арман, опьяненный радостью, выскочил из дому, где он был заключен в течение целых суток. Однако, несмотря на поспешность, с которой он стремился к Даме в черной перчатке, Арман не мог побороть в себе чувства любопытства, впрочем, вполне естественного.
      — Где я? — спросил он себя. — Куда меня привезли? Молодой человек оглянулся и увидал сад с высокими деревьями и решетчатые окна домика, где он провел прошлую ночь. Высокие стены окружали сад; павильон был выстроен как раз посреди него.
      «Можно вообразить, что находишься за сто лье от Парижа», — подумал сын полковника.
      Карета Фульмен стояла у дверей павильона. Арман сел в нее.
      — Куда прикажете ехать? — спросил кучер.
      — На площадь Бово, — ответил молодой человек.
      Он высунул голову в окно, чтобы рассмотреть, по какой дороге его повезут.
      Карета поехала вдоль липовой аллеи, в конце которой находилась открытая решетка сада. Когда она миновала эту решетку, Арман очутился в пустынном месте.
      — Где мы находимся? — спросил он у кучера.
      — На улице Говорящего Источника, — ответил кучер. Арман не мог удержаться от выражения удивления, но свежий воздух, дувший ему в лицо, успокоил его, и он начал размышлять.
      — Зачем Фульмен и лорд Г. принимали такие предосторожности, чтобы скрыть меня от всех, если они так скоро вернули мне свободу?
      Задав себе этот вопрос, свидетельствующий о логичности его мыслей, молодой человек прибавил:
      — Я должен признаться, что моя жизнь в продолжение последних шести месяцев так полна необычайных происшествий, что иногда мне кажется, что я грежу. Но среди всех этих странностей есть одна непонятная для меня вещь: Фульмен любит меня, а я люблю маркизу де Ласи, и эти две женщины, которые, по-видимому, ненавидят друг друга, встречаются и имеют какие-то общие дела.
      Арман тщетно ломал голову, стараясь понять таинственный союз двух женщин, которые, как казалось с первого взгляда, были на ножах. Рассуждая так, он приехал на площадь Бово. Дама в черной перчатке ожидала его. Она была одна, серьезная и печальная.
      — Друг мой, — сказала она, протягивая ему руку, — я знаю, откуда вы приехали.
      — Вы знаете?
      — И знаю, отчего вас увезли и держали целые сутки взаперти.
      — О, будьте покойны, — пробормотал Арман, становясь перед нею на колени, — лорд Г. и Мориц Стефан ответят мне за это.
      — Вы ошибаетесь…
      — Нет, они должны драться со мною.
      — Они не будут драться.
      — Почему?
      — Потому что я этого не хочу. Друг мой, — продолжала она, — разве я не говорила вам, что моя жизнь полна тайн и что делить ее со мною значит жить постоянно в потемках? Все, что случилось, должно было случиться.
      — Но… однако…
      — Арман, — холодно сказала Дама в черной перчатке, — если я писала, что жду вас, это значит, что вы нужны мне.
      — Приказывайте, сударыня.
      — Я хочу спросить вас об одной вещи, которая может показаться вам странной, непонятной.
      — Я слушаю.
      — Вы снова сядете в карету, которая привезла вас.
      — Неужели я должен сейчас уехать?
      — Да.
      — Хорошо, а дальше?
      — Карета отвезет вас на улицу Тревиз, в тайный игорный дом.
      Арман не мог удержаться от удивления при этих словах. Дама в черной перчатке продолжала:
      — Там вы застанете человек двадцать мужчин и женщин, окружающих стол, за которым играют в ландскнехт. Мужчины все хорошего общества, а женщины сомнительного. Среди мужчин вы увидите майора Арлева.
      — Его! — проговорил Арман.
      — Он будет там исключительно ради вас. Удивление молодого человека выразилось в глазах, которые он поднял на Даму в черной перчатке.
      — Вот визитная карточка, — продолжала она, — вы дадите ее лакею, который откроет вам дверь.
      Арман взял карточку и прочитал:
      «Госпожа де Шарни ожидает г-на Армана Леона… 184… »
      — Как видите, вы приглашены, — прибавила маркиза.
      — Но… я не знаю… этой дамы…
      — Она знает майора, и это он устроил вам приглашение.
      — Хорошо, я поеду туда, хотя теперь уже третий час ночи.
      — Там играют всю ночь.
      — Однако я не думаю, чтобы вы желали отправить меня в этот дом специально для игры.
      — Конечно, нет.
      — Так с какою же целью?
      — Вы встретите там итальянца, маркиза де Санта-Крос. Это человек лет сорока, со смуглым лицом, с осанкой отставного военного.
      — И я должен вызвать его на дуэль? — спросил Арман.
      — Нет, — ответила Дама в черной перчатке, — вы только спросите его после того, как поиграете вместе с ним около часа: «Не знаете ли вы, маркиз, неаполитанского дворянина графа де Пульцинеллу?»
      — А что он мне ответит? — спросил Арман.
      — Не знаю, но, по всей вероятности, когда вы будете выходить из игорного дома, то у вас будет назначено с ним свидание на другой день.
      Арман встал.
      — Поезжайте, друг мой, — сказала Дама в черной перчатке с загадочной улыбкой, которая, вероятно, испугала бы Фульмен, — поезжайте, развязка нашей комедии приближается.
      — Она похожа на роман, — пробормотал сын полковника.
      Он поцеловал руку молодой женщины.
      — А скоро я увижу вас? — спросил он покорно.
      — После дуэли, не раньше, — ответила она.
      — Хорошо, — сказал Арман и прибавил с улыбкой: — Так я постараюсь убить маркиза пораньше утром.
      В ту минуту, когда он уходил, Дама в черной перчатке подала ему бумажник.
      — В этом игорном доме игра идет крупная, — сказала она. — У вас с собою, наверное, денег немного. Возьмите этот бумажник; вы возвратите мне его завтра утром.
      Арман, без сомнения, подумал, что в бумажнике находится всего две или три тысячи франков, и согласился взять его.
      — Прощайте, — сказал он.
      — До свидания, хотели вы сказать, — поправила его, улыбаясь, Дама в черной перчатке. — Я жду вас завтра.
      И она простилась с ним движением руки. Арман покорно отправился на улицу Тревиз, и, несмотря на поздний час, дверь игорного дома тотчас же распахнулась перед ним. Привратник, который еще не ложился спать, увидев визитную карточку госпожи де Шарни, низко поклонился Арману и, с лампою в руке, проводил его до дверей квартиры. Лакей в черном фраке провел его в залу, где в это время находилось двенадцать или пятнадцать гостей, сидевших вокруг зеленого стола. Об Армане доложили вполголоса. Граф Арлев, находившийся среди игроков, встал, взял Армана под руку и представил его даме полусвета, называвшей себя громким именем госпожи де Шарни.
      Арман поклонился и сел рядом с майором Арлевым. Последний очутился от него по левую руку. Арман повернулся к своему соседу с правой стороны и увидел человека лет сорока, со смуглым лицом и черными курчавыми волосами; он вполне подходил под описание, сделанное Дамой в черной перчатке. В руках у него была колода карт, а перед ним лежало сто луидоров.
      — Ва-банк! — сказал Арман. Банкомет открыл карты и проиграл.
      — Санта-Крос не везет сегодня, — заметил кто-то.
      — Я еще не проиграл трех раз подряд, — проговорил, улыбаясь, маркиз. — Счастье вернется ко мне, не сомневайтесь в этом. Я неаполитанец и верю в свою судьбу.
      — Милостивейший государь, — спросил Арман, наклонившись к нему, — вы сказали, что вы неаполитанец?
      — Да, сударь.
      — Не знаете ли вы одного из ваших соотечественников, графа де Пульцинеллу?
      Это имя произвело на маркиза действие электрического тока; он страшно побледнел и, в свою очередь, нагнувшись к Арману, сказал:
      — А знаете ли вы, сударь, что за такие вопросы платят жизнью? Я буду иметь честь ответить вам после того, как выйду отсюда.
      И маркиз снова начал метать.

      Игра продолжалась. Майор Арлев, всецело погруженный в игру, казалось, совершенно не заметил, как итальянец и Арман обменялись шепотом несколькими словами, а также мертвенной бледности, разлившейся по лицу неаполитанца. Последний был все время в выигрыше; однако наступил момент, когда он проиграл и принужден был передать банк своему соседу. Молодой человек, не перестававший думать о любимой женщине, ради которой он затеял ужасную ссору, положил тысячефранковый билет перед собой.
      — Держу, — сказал игрок. Арман повернул карту и выиграл.
      — Ва-банк! — сказал, в свою очередь, неаполитанец. Арман снова выиграл.
      В течение пяти минут сын полковника выиграл тридцать тысяч франков. Опытные старые игроки называют такой выигрыш человека, впервые ставшего за игорный стол, «приманкой».
      Как бы ни был влюблен и озабочен человек, он в конце концов поддается опьянению, которое вызывает огромный выигрыш. Арман в течение часа играл с необычайным счастьем. Груды золота и бумажек, лежавших прежде перед неаполитанцем, перешли теперь к молодому человеку, глаза его горели: несколько капель пота выступило на лбу; он весь ушел в игру и, если не вполне забыл о своей любви, зато уже окончательно забыл о том, что привело его на улицу Тревиз.
      Арману в течение часа до того везло, что его счастье привело в уныние его партнеров; как вдруг фортуна снова улыбнулась неаполитанцу. Он выиграл раз, затем другой, и вскоре к нему перешли все деньги играющих. Один Арман еще держался.
      — Ну что же, милостивый государь, — насмешливо сказал ему итальянец, — мне предоставляется прекрасный случай пройтись по банку; только и остались мы с вами.
      — Ва-банк! — воскликнул Арман, раздраженный насмешливым тоном противника.
      Неаполитанец открыл карту и выиграл.
      — Вы проиграли, — сказал он Арману, — передайте мне пятьдесят семь тысяч франков.
      Молодой человек побледнел; но перед ним лежало немного более этой суммы, и он заплатил.
      — Ва-банк! — сказал он еще раз дрожащим голосом.
      — Отлично! — заметил граф.
      Неаполитанец снова открыл карту и еще раз выиграл. На этот раз Арман увидал, что не в состоянии заплатить проигрыша.
      — Ва-банк! — сказал он еще раз.
      — Хорошо! — ответил неаполитанец и выиграл в третий раз.
      Арман потерял голову.
      — Сударь, — сказал тогда неаполитанец, — вы должны мне двести двадцать восемь тысяч франков; урок немного жесток, но вы, кажется, богаты, и, вероятно, этот проигрыш не разорит вас.
      — Сударь, — пробормотал хриплым голосом Арман, — я ставлю двести двадцать восемь тысяч франков…
      — Нет, — возразил неаполитанец, — я пасую. Арман побледнел как мертвец, и на лбу у него выступили капли холодного пота. Он взглянул налево, где за несколько секунд перед тем сидел майор, по всей вероятности, для того, чтобы занять у него денег, так как у самого Армана не было уже ни луидора. Но майор исчез. Он уехал, оставив Армана в разгар игры. Хозяйка дома межу тем, встав с места, сказала:
      — Господа! Восемь часов утра! Будьте любезны разойтись, а то вы поставите меня в неприятное положение объясняться с полицией.
      Арман, шатаясь, вышел из-за стола. Даже богатые люди, как он, проиграв двести двадцать восемь тысяч франков, чувствуют некоторую неловкость и смущение.
      «Положим, мой отец богат, — рассуждал он сам с собою. — У него миллион, и он очень меня любит, но как я решусь сказать ему?.. »
      У Армана был дом, лошади, богатая обстановка, он вел образ жизни будущего миллионера, но у него не было еще капитала, который один делает человека вполне свободным в его действиях. Полковник тратил на себя десять тысяч франков, ему же давал четыреста тысяч. Но старик распоряжался своим капиталом сам, и для того, чтобы заплатить свой громадный проигрыш, Арману необходимо было обратиться к отцу.
      — Сударь, — сказал молодой человек своему кредитору, — не будете ли любезны сообщить мне, где я могу заплатить вам свой долг в течение двадцати четырех часов?
      — Виноват, сударь! — ответил неаполитанец. — Мне кажется, вы забыли…
      — О чем?
      — О том, что вы меня спросили, знаю ли я графа Пульцинеллу?
      — Да, — ответил Арман, только теперь вспомнивший о причине, приведшей его на улицу Тревиз, и вопрос неаполитанца пришелся ему не по душе.
      — Мне придется дать вам несколько неприятных для вас сведений, — возразил неаполитанец.
      — Для меня?
      — Для вас.
      Надменная улыбка скривила губы молодого человека. Неаполитанец отвел его в угол залы, из которой понемногу гости начали расходиться.
      — Сударь, — сказал он, — граф Пульцинелла был прежде разбойником и звали его Джузеппе.
      — А! Ну, так что же? Мне-то какое до этого дело?
      — Подождите. Бандит Джузеппе, разбогатев, переменил образ жизни, и так как он происходил из дворянского рода, то король вернул ему его права и титул, он вновь отстроил свой замок Пульцинеллу в Апеннинах и начал разыскивать в Париже женщину, которую очень любил. Ее звали Леоной. Граф Пульцинелла увез эту женщину в Неаполь и открыто женился на ней. Затем он сел в карету, чтобы отвезти ее в свой замок. Но, — продолжал неаполитанец, — в Париже в Леону был влюблен человек, которого она бросила и который поклялся вернуть ее любовь. Этот человек принадлежал к шайке разбойников, убийц, великосветских воров, главу которых звали… Ах! — прервал себя неаполитанец, громко рассмеявшись, — я убежден, сударь, что имя начальника этой шайки поразит вас.
      — Посмотрим! — спокойно ответил на это Арман.
      — Его звали полковник Леон.
      Арман вскрикнул и отступил на шаг, глаза его горели, выражение лица было растерянное.
      — Это был ваш отец! — докончил неаполитанец.
      Но такое состояние Армана продолжалось недолго, уступив место гневу, и молодой человек, сделав еще шаг назад, снял перчатку и бросил ее в лицо маркизу де Санта-Крос, но последний поймал ее и спокойно сказал:
      — Итак, сударь, между такими людьми, как мы, всякие объяснения излишни.
      — Вы оскорбили моего отца!
      — Нисколько. Я только сказал правду. Ваш отец был убийца и вор. Деньги, которыми он владеет и доходами с которых пользуетесь вы, приобретены ценою крови, и они достались ему после ликвидации дела ассоциации, главой которой он был и члены которой повиновались ему и убивали по его приказанию и под его руководством.
      Маркиз произнес последние слова таким убежденным тоном, что сын полковника почувствовал, как вся кровь прилила у него к сердцу.
      —Это мой отец! — повторил он хрипло. — А отец такого человека, как я, не может быть тем, что вы говорите. Вы заплатите мне за это вашей кровью.
      — Меня зовут маркиз де Санта-Крос, — ответил неаполитанец. — И я живу на улице Тэбу, N 44. Я буду ждать ваших секундантов весь день.
      — Они явятся к вам через час! — вскричал Арман вне себя.
      — С двумястами двадцатью восемью тысячами франков, которые вы мне должны, я полагаю, — насмешливо заметил неаполитанец.
      Арман побледнел.
      — Потому, что, — прибавил маркиз, — вам прекрасно известно, что нельзя драться, не уплатив предварительно свой карточный долг.
      — Вы получите его! — крикнул Арман.
      Он вышел из залы бледный, с горящими глазами, со стесненным сердцем, как человек, которому нанесли кровную обиду.
      Карета, привезшая молодого человека, ждала его у подъезда. Арман скорее упал, чем сел на подушки.
      — Куда прикажете ехать? — спросил кучер. — На площадь Бово?
      — Нет, нет, — пробормотал Арман, — в Пасси, на улицу Помп, к отцу.
      Карета помчалась во весь дух и приехала в Пасси менее чем через час. Было около девяти часов утра. Полковник уже встал и тихими шагами прогуливался по саду. Уже с полгода старик, которого терзали нравственные муки его сына — его единственной привязанности на этом свете, его надежды, путеводной звезды — все более и более горбился, и шаги его потеряли свою уверенность, и он ходил, шатаясь.
      Увидав сына, он вскрикнул от радости, но этот радостный крик тотчас же замер. Арман был бледен, расстроен, платье на нем было смято и в беспорядке, как будто он провел ночь в каком-нибудь грязном притоне. Заметив это, старик задрожал и отступил назад, дрожа всем телом.
      — Отец, — хриплым голосом сказал Арман, — позвольте мне начать без предисловий; дело слишком серьезно, и я прямо буду задавать вам вопросы. Мне некогда.
      — Господи! — воскликнул полковник. — В чем дело, дитя мое?
      — Как велико состояние, которое вы мне завещаете, отец?
      — Миллион, — ответил полковник. — Но…
      — Можно реализовать эту сумму?
      — Разумеется. Но… к чему?
      — Бранить меня вы будете после, а теперь необходимо спасти мою честь.
      — Честь! — вскричал полковник.
      — Я проиграл двести двадцать восемь тысяч франков, — продолжал Арман. — Они нужны мне сейчас же, чтобы я мог уплатить свой долг…
      — Ты получишь их, — печально, но без гнева ответил полковник.
      — Уплатить и драться, — докончил Арман.
      Слова эти имели действие гальванического тока на полковника. Старик выпрямился, точно так же, как некогда встретив на скале капитана Лемблена, глаза его вспыхнули.
      — Драться! — вскричал он. — Ты хочешь драться? Но с кем? Кто оскорбил тебя?
      — Оскорбили не меня, отец, а вас, — ответил Арман.
      — Меня! Меня! — удивился старик.
      — Вас, отец.
      — В таком случае, драться буду я; я могу еще драться, могу…
      — Отец, — перебил его Арман, — человек, которому я должен двести двадцать восемь тысяч франков, человек, которого я убью, заплатив долг, осмелился сказать мне…
      — Ну? — с тревогой спросил полковник.
      — Он сказал мне, — продолжал Арман, пристально смотря на побледневшего полковника, — что вы были начальником шайки убийц и что деньги, которыми вы владеете и которые я проиграл, были приобретены ценою крови и воровства. Неужели это правда, отец?
      Слова эти поразили старика, как громом. Он отступил назад, поднял руки, глухо вскрикнул и упал на колени перед сыном, пробормотав только одно слово:
      — Пощади!
      — Ах, так, значит, это правда! — вскричал Арман.
      И так как он не мог просить и не хотел осудить такого великого преступника, каким был его отец, то благородный молодой человек отвернулся и убежал.
      — Я чувствую, что схожу с ума… — прошептал он.

      Арман, снова садясь в карету, был в таком состоянии, что кучер не осмелился спросить, куда ему прикажут ехать и наудачу поехал по дороге в Париж. Во время пути Арман был всецело поглощен мыслью:
      «Заплатить маркизу де Санта-Крос, потом убить его и умереть самому»;
      Но как заплатить? Разве маркиз не сказал ему, что состояние его отца было приобретено убийством и воровством? И когда Арман умолял полковника разубедить его, тот упал на колени, моля о пощаде, вместо того, чтобы гордо выпрямиться и гневно сверкнуть глазами, как честный человек, которого оклеветали. «Никогда! никогда! — решил он. — Такими деньгами я не могу платить своих долгов».
      И несчастный молодой человек в отчаянии бился головою о стенки кареты, спрашивая себя, где бы ему достать ту огромную сумму, которую он задолжал, потому что он оставил уже мысль продать свой дом, лошадей, мебель и драгоценные вещи. Все это он получил от своего преступного отца, которого любил и уважал до сих пор, но все это запятнано преступлением.
      У Армана было много друзей в Париже, но какой друг одолжит двести тысяч франков без гарантии платежа? А у Армана ничего более не осталось, он сделался бедняком с той минуты, как узнал о позорном происхождении своего богатства.
      Карета продолжала мчаться, и кучер привез его на площадь Бово, думая, без сомнения, что молодой человек хотел приехать именно туда. Когда карета остановилась, Арман высунулся в окно, узнал отель Дамы в черной перчатке и только тогда, более чем через три часа, вспомнил об этой женщине, так безумно любимой им и бывшей первой причиною ужасного несчастья, разразившегося над ним. Он выскочил из кареты и вошел во двор:
      «О, она спасет меня!» — подумал он.
      Но привратник остановил его в подъезде:
      — Маркиза уехала сегодня утром, — сказал он, — оставив мне письмо к вам.
      Арман, почувствовавший, что ноги подкашиваются под ним, взял письмо, распечатал и, пробежав его глазами, бессильно прислонился к стене комнаты привратника.
      Письмо заключало всего несколько строк:
      «Друг мой, я уезжаю на три дня. Через три дня я поблагодарю вас".
      Арман чуть не лишился чувств.
      — Но, наконец, — спросил он, — майор Арлев дома?
      И он подумал: «Майор казался моим другом, он спасет меня».
      — Г-н майор уехал вместе с госпожой маркизой, — ответил привратник.
      «О, как бы мне хотелось умереть!..» — подумал Арман, направляясь к карете и шатаясь, как пьяный.
      — Куда прикажете ехать? — спросил кучер.
      — Домой, в Шальо, — ответил Арман.
      Во время переезда молодому человеку казалось, что им овладела галлюцинация. Он вообразил, что видел ужасный сон, и сказал себе:
      «Однако я никак не могу проснуться».
      Карета, лошадь которой изнемогала от усталости, въехала во двор маленького отеля, затерявшегося среди больших деревьев, где Арман провел столько счастливых и спокойных дней. Первое лицо, которое он увидел, был старый Иов, слуга, преданный ему до самопожертвования. На глазах у Иова блестели слезы; вид у него был сдержанный и серьезный. Он помог своему молодому барину выйти из кареты, не задав ему ни одного вопроса.
      — Иов, друг мой, — сказал ему Арман разбитым голосом, — ты стар, разбит и заслуживаешь покоя и довольства до конца твоих дней. Но и тебе придется трудиться, начать снова жить, потому что твой хозяин беднее тебя и не может долее кормить тебя.
      Иов на это ничего не сказал и не выразил даже удивления, а только поднял на Армана глаза, полные слез.
      — Иов, — продолжал Арман, опираясь на старика, так как он чувствовал крайнюю слабость, — помоги мне дойти до моей комнаты и дай мне все, что нужно для письма.
      Старик кивнул головою в знак того, что приказание будет исполнено.
      Арман поднялся в свою спальню и, окончательно ослабев, упал в кресло.
      Иов молча поставил перед ним стол.
      Молодой человек и старик встретились взглядами.
      — Мой бедный старик, — продолжал Арман, — если бы ты был сыном вора и убийцы, что бы ты сделал?
      — То, что вы собираетесь сделать, господин Арман, — просто ответил солдат.
      — Ах, ты догадался? — проговорил молодой человек, сдерживая рыдания.
      — Да, — прошептал Иов, — я знаю все.
      Арман взял перо и твердою рукою написал следующие строки:
       «Дорогая моя Фульмен,
       Арман живой, Арман, любимый вами, не может быть обязанным вам, но вы можете спасти честь и память этого Армана.
       Фульмен, вы, любившая меня, но любовь которой я отвергал, я умираю, оставляя долг, священный долг — долг чести, долг карточный. Когда вы прочтете это письмо, меня уже не будет в живых. Соберите все, что у вас есть, обратитесь ко всем нашим друзьям, если понадобится, но уплатите мой долг…
       Неблагодарный умирает, веря в вас, и молит простить его.
       Арман».
      Сын убийцы запечатал письмо и отдал его Иову.
      — Ты отнесешь письмо, когда все будет кончено…
      — Хорошо, сударь, — сказал старый солдат.
      — А теперь, — прибавил Арман, — принеси мои пистолеты.
      — Сейчас, — ответил Иов.

      Прежде чем продолжать наш рассказ, объясним, как могло случиться, что старый Иов, которого мы видели накануне после исчезновения его господина у Дамы в черной перчатке, не выразил на малейшего удивления, увидав его возвратившимся, и нашел вполне естественным, что молодой человек хочет убить себя.
      Час назад, то есть в то время, когда наш герой ехал из Пасси на площадь Бово, Иов встретил приехавшего полковника. Несчастный отец, разбитый горем, захотел в последний раз посмотреть на своего сына, который отрекся от него, узнав о его преступлении. Родительская любовь придала силы убитому горем старику, и он приехал в Шальо в надежде найти там Армана. Но Арман не являлся.
      Увидав своего бывшего начальника, старый солдат подбежал к нему, чтобы поддержать, потому что старик шел, шатаясь.
      — Полковник! — вскричал он. Но тот отстранил его руку, сказав:
      — Иов, вы были доблестным солдатом и честным человеком; на вашей жизни нет пятен…
      — Как и на вашей, полковник.
      — Вы ошибаетесь, Иов, — пробормотал старик в припадке раскаяния. — Я уже не ваш полковник. Я уже не тот, каким вы видели меня на поле сражения среди пуль и пушечных ядер, сражавшегося во главе войска. Я подлец!
      — Вы! — вскричал Иов вне себя, предполагая, что его старый господин сошел с ума.
      — Иов, — продолжал полковник, — мое славное и непорочное прошлое запятнано двадцатью годами бесчестья и подлостей. Иов, я сделался преступным ради своего сына, которого я обожаю; желая сделать его богатым, счастливым, уважаемым, я сделался убийцей и вором.
      И, склоняя все более и более свою седую голову перед другим стариком, который мог поднимать свою голову высоко, полковник глухим, прерываемым рыданиями голосом признался во всем… И солдат, оставшийся чистым, бившийся при Аустерлице и Иене, вдруг отступил от ужаса.