— Он утонул сегодня утром, — продолжала она. — И я купила его труп у моряков, вытащивших его из воды; человек, у которого вы теперь находитесь, очень опытный химик; он обезобразил ему лицо, как вы могли в этом убедиться.
— Но к чему вы все это говорите мне? — вскричал наконец маркиз.
— А! Так вы не понимаете? — ответила она с насмешливой улыбкой.
— Нет.
— Человек этот, которого звали Виктором Барбье и исчезновение которого не обратит на себя ничьего внимания, будет торжественно похоронен.
Маркиз вздрогнул.
— Он будет похоронен по первому разряду; все судейские и государственные представители проводят его до места последнего упокоения, а на кладбище отца Лашеза ему поставят памятник со следующей надписью: «Здесь покоится тело Эммануэля Шаламбеля, маркиза де Флар-Монгори, депутата ***, скончавшегося на тридцать седьмом году своей жизни».
Эммануэль вскрикнул.
— А! Вы понимаете теперь, маркиз, вы понимаете, зачем обезобразили лицо этого человека, бросившегося в Сену?
— Но кто же, — вскричал маркиз, задрожав, — кто осмелится засвидетельствовать, что этот человек — я?
— Ваше платье, ваши драгоценные вещи, ваш бумажник, находящийся у вас в кармане, где лежат письма и визитные карточки.
Дама в черной перчатке сделала знак своим людям, открыла дверь и исчезла, оставив пораженного Эммануэля. Люди, принесшие труп, схватили Эммануэля и начали насильно раздевать его. Через несколько минут маркиз де Флар был так же гол, как и тело несчастного Виктора Барбье.
Тогда один из незнакомцев, пассивно исполнявших малейшее приказание Дамы в черной перчатке, открыл шкап, вынул оттуда другое платье и белье и подал их маркизу.
— Оденьтесь, — сказал он ему.
Маркиз, разбитый горем, потерявший сознание от ужаса, повиновался и скоро оказался одетым в дорожный костюм, костюм зажиточного негоцианта, объезжающего своих провинциальных клиентов. Фуражка и маленькая сумочка для денег довершали этот странный костюм. В это время другой незнакомец надевал на труп сорочку и платье маркиза. Затем, подойдя к последнему, он взял его руку и снял у него с пальца кольцо, чтобы надеть его на палец мертвеца. При этой дерзости Эммануэль отчаянно вскрикнул. Это было его обручальное кольцо.
Дама в черной перчатке вошла в комнату спокойная, насмешливая и в то же время печальная.
— Вы поняли, маркиз, — сказала она ему, — что Эммануэль Шаламбель умер и что маркиза де Флар, его жена, и его дочери будут носить по нем траур.
— Что же вы хотите сделать со мною? — вскричал несчастный отец в полном унынии.
— Вы это сию же минуту узнаете.
Давая этот уклончивый ответ, она указала рукой на двор. Раздался звонок; ворота распахнулись и из въехавшей во двор кареты вышел барон де Мор-Дье.
— Погодите. Вы увидите, как я держу свое слово, — сказала она.
Вошел барон.
— Маркиз, — проговорил он, — ваши дочери с их гувернанткою едут в карете в Париж; через несколько минут они будут возле своей матери.
Слова эти вызвали радость у пришедшего в уныние маркиза. Но это продолжалось только один миг.
— Боже мой! — прошептал он. — Неужели я больше никогда их не увижу?
Дама в черной перчатке промолчала.
— Маркиз, — грустно сказал барон, — вы осужденный, а я назначен исполнить приговор.
— Вы? — удивился Эммануэль.
— Увы!
Тогда маркиза де Ласи взяла бумажник с камина.
— Смотрите, — сказала она, — здесь вы найдете пятьсот тысяч франков и паспорт.
— Куда же я поеду? — печально переспросил маркиз.
— Пятьсот тысяч франков дадут вам возможность жить соответственно тому имени, которое прописано в паспорте. Отныне вас будут звать Шарлем Марселеном.
— Но куда же я поеду? — печально переспросил маркиз.
— В Гавр; я провожу вас туда, — сказал барон де Мор-Дье.
— А… затем?
— В Гавре вы сядете на пароход «Прекрасный провансалец», который должен сняться с якоря завтра в полдень.
— А куда он отвезет меня?
— В Ост-Индию, и вы оттуда никогда не вернетесь; я вам советую это, если вы дорожите тем, чтобы к вашей памяти сохранили благоговейное воспоминание ваши жена и дети…
— Моя жена, мои дети… о, Господи! — Эммануэль произнес эти слова прерывающимся от рыданий голосом и тяжело упал на пол.
Он лишился сознания.
— Отнесите его в почтовую карету, — приказала Дама в черной перчатке. — Ночная прохлада приведет его в чувство.
— Ах, сударыня, — прошептал де Мор-Дье, — вы безжалостны!
— Сударь, — ответила она на это, — есть глава в истории нашей жизни, которую вы позабыли. В тот вечер, когда маркиз Гонтран де Ласи вступил в брак, к нему явился человек, одетый в черное, и приказал ему от имени ассоциации убийц, членом которой были и вы, покинуть бал, родственников, друзей, молодую супругу, овдовевшую ранее, чем она стала женою…
Барон опустил голову. Дама в черной перчатке докончила свои слова, громко расхохотавшись:
— И его также хотели отправить в Ост-Индию, за тысячу лье от всего, что он любил, и его убили от имени всей вашей ассоциации за то, что он отказался уехать…
— Боже мой! — прошептал барон. — Какое наказание определили вы мне, сударыня?
— Вы это узнаете завтра, когда вернетесь из Гавра. Она сделала знак. Неизвестные люди подняли на руки маркиза Эммануэля Шаламбеля де Флар-Монгори.
— Идите! — приказала Дама в черной перчатке. Барон вышел последним и последовал за остальными.
Когда Эммануэль открыл глаза, он увидел себя полулежащим в почтовой карете, мчащейся во весь опор по Нормандской дороге в дождливую холодную ночь.
— Где я? — спросил он было себя.
Но он заметил барона де Мор-Дье, бледного и грустного, сидящего напротив него, и немедленно вспомнил все. Барон сказал ему:
— Вы на Гаврской дороге, по которой Шарль Марселей поедет в Калькутту, а парижские газеты тем временем оповестят о смерти маркиза Эммануэля Шаламбеля де Флар-Монгори.
XXXVII
Действительно, на следующий день, в то время, когда коммерческий корабль «Прекрасный провансалец» снялся с якоря, Эммануэль стоял на палубе с видом человека, пораженного громом, и с отчаяньем смотрел на берега Франции, понемногу исчезавшие в морском тумане, вечерние газеты выпустили заметку:
«Крайне таинственное происшествие привело в изумление весь аристократический мир и правительственные сферы.
Г-н маркиз Шаламбель де Флар-Монгори, один из молодых знаменитостей парижской адвокатуры и палаты депутатов исчез при следующих обстоятельствах. Маркиз де Флар внезапно помешался вчера днем. Болезнь его, говорят, была вызвана смертью одного из его знакомых, барона де Мор-Дье.
Маркиза немедленно перевезли в Пасси к русскому врачу, пользующемуся большой известностью у себя на родине.
Врач этот брался вылечить г-на де Флара. К несчастью, в прошлую ночь его пансионер сумел обмануть бдительность сторожей и убежал, оставив на столе в спальне нечто вроде завещания, где он говорит, что тень барона де Мор-Дье, явившаяся ему, приказала ему последовать за собой. Куда он скрылся? Сначала этого никто не знал; но шляпа, которую нашли на берегу Сены, была признана за принадлежавшую ему и опасаются, что несчастный бросился в воду и утонул. Самые тщательные поиски не привели ни к каким результатам».
На другой день те же газеты писали:
«Труп маркиза де Флар-Монгори найден; Сена унесла его до Сент-Клу.
Лица узнать невозможно, но признали платье и нашли при покойном бумажник, часы, драгоценные вещи и пр. »
Наконец, два дня спустя появилось новое сообщение:
«Похороны маркиза де Флар-Монгори состоятся сегодня с большой помпой в церкви св. Магдалины.
Г-ну де Флар-Монгори около тридцати семи лет.
Он оставил после себя неутешную вдову и двух прелестных маленьких девочек пяти лет, которые долго будут оплакивать лучшего из мужей и отцов и вечно чтить его память».
— О, Гонтран де Ласи, — тихо, со вздохом прошептала
Дама в черной перчатке, и на лице ее появилось выражение горя и ненависти. — Ты, мой нежно любимый, не удостоился пышных надгробных речей, которые произносятся над твоими убийцами…
И мстительница, женщина с каменным сердцем, произносившая безжалостно приговоры, подошла к бюсту, покрытому черной вуалью, откинула покрывало и с грустью начала смотреть на бюст, потом она опустилась на колени и залилась слезами.
XXXVIII
Итак, вечером того дня, когда труп бухгалтера Виктора Барбье был предан земле на кладбище отца Лашеза под именем маркиза де Флар-Монгори, барон де Мор-Дье явился на площадь Бово, в отель, нанятый графом Арлевым и отданный для Дамы в черной перчатке полгода назад. Было около девяти часов; барон вышел из почтовой кареты, которая привезла его из Гавра, куда он проводил настоящего маркиза Эммануэля де Флар.
Де Мор-Дье не видали в Париже с тех пор, как репортеры сообщили о его смерти. К тому же, вероятно, вследствие полученного приказания барон сильно изменил свою наружность. Вместо усов и эспаньолки, которую он носил по привычке отставного военного, барон совершенно выбрился и придал своему обыкновенно бледному, мертвенному лицу какой-то красноватый оттенок, делавший его совершенно неузнаваемым. Одежда его уже не носила отпечатка военного щегольства, который офицер сохраняет и в своем партикулярном платье. Барон был одет в узкие панталоны и пиджак, какие носят англичане во время путешествий, на голове у него была надета конусообразная мальтийская шапочка с клетчатыми лентами, развевавшимися по плечам, на которые был наброшен большой мягкий плед, падавший складками. Барона провели к Даме в черной перчатке. Мстительница была одна и, по-видимому, ожидала барона.
— Ну, что? — спросила она, взглянув на него.
— Он уехал.
— Когда?
— Вчера в полдень.
— Что он — спокойнее?
— Он близок к помешательству, — ответил барон, — и скоро умрет под индийским солнцем.
Дама в черной перчатке ничего не ответила на это. Тогда де Мор-Дье сел рядом с ней и сказал ей грустным, но твердым голосом, в котором звучала отчасти гордость.
— А мне, сударыня, бывшему послушным орудием в ваших руках, скажете ли вы, наконец, какая меня ждет судьба?
— Она будет гораздо мягче, чем судьба маркиза де Флар, — ответила мстительница. — У вас нет ни жены, ни детей, никто вас не любит, и вы никого не любите: вы, вероятно, не особенно дорожите жизнью.
— Однако мне предстоит умереть?
— Не знаю.
Заметив его удивленный взгляд, она прибавила:
— Вас было семеро, не так ли? Семь «Друзей шпаги». Один из вас пал вашей жертвой.
— Гонтран, — тихо прошептал барон.
— Оставалось шестеро, — продолжала мстительница. — Капитан Лемблен умер первым, шевалье д'Асти — вторым, маркиз Эммануэль уже подвергается наказанию; остается наказать только троих.
Барон слушал в волнении.
— Среди троих находится один, которому я приберегаю особое наказание, потому, что он выбрал вас, соединил в одно общество и управлял вашею волею и поступками.
«Полковник», — подумал де Мор-Дье.
— Что касается двух остальных, вас и виконта де Р., то я поклялась себе пощадить одного из вас, потому что оба вы были орудием в моих руках.
Барон вздрогнул.
— Мор-Дье, — продолжала Дама в черной перчатке, — между вами двумя выберет судьба. Вы сами повторяли не раз слова Священного писания: «Поражавший мечом от меча и погибнет». Итак, виконт или вы умрете от удара шпаги.
— Значит, вы хотите, чтобы я дрался с ним?
— Да, я этого хочу.
— А если… я его убью?
— Вы будете прощены, — ответила Дама в черной перчатке. — Вы уедете завтра в Германию и отыщете там в одном из игорных домов виконта де Р. Игроки, подобные ему, живут постоянно на берегах Рейна и умирают там же, проиграв последний луидор или разбогатев в несколько часов.
XXXIX
Барон де Мор-Дье приехал три дня спустя в Франкфурт-на-Майне, переменив там лошадей, и отправился в Гамбург. Там он должен был отыскать виконта де Р., неисправимого игрока, которого мы потеряли из виду в Бадене.
Барон еще более изменил свою наружность и еще менее стал походить на самого себя с того дня, когда он явился на площадь Бово к Даме в черной перчатке после своего возвращения из Гавра.
Он сбрил свои черные волосы на голове и черную бороду, уже начинавшую слегка седеть, и наклеил рыжие бакенбарды; он был одет все в тот же английский дорожный костюм, который мы уже видели на нем.
Чтобы окончательно походить на англичанина, барон, отлично изъяснявшийся на языке Вальтера Скотта, выбрал себе двух товарищей по путешествию, чистых островитян. Первый был высокий жокей, а второй — молодой, бедный и образованный англичанин, обучавший в Париже своему родному языку по три франка за урок.
Барон сделал его своим секретарем и переводчиком.
Де Мор-Дье по отъезде из Парижа выдавал себя за сэра Артура Кина, баронета, и не говорил ни слова по-французски.
Во французских отелях, которые попадались им по пути, молодой секретарь служил переводчиком своему благородному патрону.
Судя по паспорту, сэр Артур Кин, баронет, приехал из Восточной Индии по Суэцкому каналу и должен был вернуться в Англию по Рейну, через Голландию и по Северному морю.
Мнимый баронет остановился во Франкфурте, чтобы позавтракать, получить крупную сумму денег по чеку у своего банкира и переменить лошадей. После этого дорожная карета покатила в Гамбург, куда и прибыла три часа спустя.
Железной дороги, которая теперь соединяет этот знаменитый игорный притон с первым промышленным городом Германии, тогда еще не существовало.
Несмотря на широковещательные объявления, помещавшиеся ежегодно на четвертой странице бельгийских и немецких газет и представлявшие Гамбург в воображении туристов и игроков дивным уголком, столица ландграфства не произвела своим видом ни малейшего впечатления на джентльмена и его секретаря.
Земля была покрыта снегом, а длинная вереница домов, составлявших главную улицу города, показалась ему безлюдной. Только по правой стороне он заметил громадное здание, на фронтоне которого было написано «Казино».
Тридцать человек в черных сюртуках и белых галстуках, которых можно было принять за факельщиков похоронной процессии, разговаривали у входа. Было пять часов вечера, и минотавр отдыхал, в то время как его жертвы обедали, разбредясь по харчевням, которые гамбургская публика величает названием гостиниц.
Весело беседовавшие люди, которых заметил барон, были служителями этого нового божества. Веяло холодом и осенним леденящим ветром от их спокойного разговора по поводу последнего самоубийства, совершившегося в дверях храма.
Почтовая карета джентльмена остановилась у входа в отель «Орел» и произвела переполох среди служащих этой лаборатории отравителей.
Действительно, зимою мало видно почтовых карет в Гамбурге, и немногие из аристократов-игроков приезжали туда; но зато там можно было встретить в это время обанкротившихся коммерсантов, сыновей разорившихся семейств, немало профессоров игры и несколько обедневших падших женщин с Итальянского бульвара и из квартала Бреда, которые, после того, как их кавалеры, проиграв последний мундир, застрелились, поступили на негласную службу к администрации игорных домов.
Сэр Артур Кин произвел прекрасное впечатление, войдя в столовую гостиницы. Сев за стол, он очутился рядом с одной из несчастных созданий, которые разыгрывают там роль сирен за жалованье в двести франков в месяц и с грустью мечтают о милом Париже, о Мабиле, о Ранелэ и о своем Октаве, который в солнечные дни ездил верхом в жилете ярко-желтого цвета.
— Милорд не говорит по-французски? — спросила она барона, взглянув на него.
Без сомнения, бедная девушка прибавила мысленно, обратившись к нему с этим вопросом:
«Господи! Какой он урод; но если бы он вздумал увезти меня отсюда, вырвать из этого ада, где в один час могут у двадцатилетнего поседеть волосы, то я полюбила бы его и преклонилась бы перед ним…»
И так как барон поклонился ей, по-видимому, не поняв ее, то она повторила свой вопрос.
Барон поклонился еще раз, а секретарь его ответил за него:
— Милорд не знает французского языка, сударыня.
Де Мор-Дье, преобразившийся в баронета и разжимавший зубы только в то время, когда ел, не проронил ни слова и последним вышел из-за стола.
— Вот, — сказал один из игроков, — англичанин, который сегодня вечером может сорвать банк. Он принадлежит к числу тех, которые магнетизируют карты.
— У него, вероятно, туго набит бумажник, — прибавил другой.
— А я, — сказал третий, — держу пари, что через два дня он будет мертв. Печать несчастия лежит у него на лице.
Барон услыхал эти слова и вздрогнул. Но он не повернул головы и с наслаждением вдыхал аромат кофе, который ему только что подали, и дым сигары, которую он курил.
Скоро столовая совершенно опустела. За столом оставались только баронет сэр Артур Кин и красивая женщина полусвета, сидевшая, задумавшись, и игравшая зубочисткою рисовыми зернами, лежавшими у нее на тарелке.
Молодой секретарь ушел распорядиться относительно помещения своего патрона.
Тогда де Мор-Дье шепнул на ухо бедной изгнаннице на превосходном французском языке:
— Вы здесь много веселитесь?
Она с удивлением посмотрела на него, так как была убеждена, что он ни слова не знает по-французски. Но барон улыбнулся и приложил палец к губам.
— Тс! — сказал он тихо. — Я француз только для вас!..
Искра радости блеснула в глазах современной Магдалины.
— Ах! — вздохнула она. — Вы француз?
— Да.
— Парижанин?
— Да.
— И вы приехали… играть?
Этот вопрос она задала крайне взволнованным голосом.
— Может быть… Но успокойтесь, я счастлив в игре… Она печально покачала головой.
— Все являющиеся сюда, — прибавила она, — приезжают с этой мыслью.
— А когда уезжают…
— О! — вздохнула молодая женщина. — Уезжают не все! Бывает, что здесь и умирают… как Альфред… — прибавила она чуть слышно, и слезы показались на ее глазах.
— Какой Альфред?
— Молодой человек, которого я любила.
— Он… умер?
— Уже три месяца назад; мы все потеряли: его пятнадцать тысяч франков дохода, мою парижскую мебель, драгоценные вещи, часы — все пропало; тогда Альфред нашел, что жить глупо…
— И покончил самоубийством.
— Нет, его убили. Однажды вечером он вернулся в гостиницу, после того как закрыли рулетку, и сказал мне: «Дитя мое, у нас не осталось ни гроша, но я устроил твое дело с минотавром. Тебя оставят как заманку, ты будешь получать сто франков в месяц».
«А ты?» — вскричала я.
«Что касается меня, то я тоже устроился, — сказал он. — Я не решаюсь на самоубийство, и потому придумал покончить с собою посредством дуэли. Я дерусь завтра. Мой противник превосходно дерется, а я никогда не брал шпаги в руку; я скоро покончу свои счеты с жизнью».
— И он был убит? — прервал барон, заметив сильное волнение бедной девушки.
— Увы! Да, сударь.
— Кем?
— Виконтом де Р. Барон вздрогнул.
— Ах! — сказал он. — Кажется, я его знаю…
— О, негодяй! — это была не дуэль, а убийство.
Де Мор-Дье взял за руку молодую женщину и сказал ей нежно:
— Дитя мое, хотите вы вернуться в Париж?
— Ах, если бы я только могла! — вздохнула она. — Париж! О! Это рай, отечество, земля, где живут, любят, забывают всякое горе… Париж! Молчите, не говорите мне о Париже, сударь, потому что день и ночь я мечтаю о нем; я плачу и чувствую, что умру здесь, в этой снежной стране, среди профессиональных игроков, забывающих за игрой весь мир.
— Хорошо, — сказал барон, — от вас будет зависеть вернуться в Париж.
— С вами? — радостно вскричала она.
— Может быть, со мной, а может быть, и нет…
— Что же прикажете мне сделать? О, Господи!
— Ничего или почти ничего. Вы представите меня сегодня вечером виконту де Р. как задушевного друга бедного Альфреда, которого он убил и которого вы оплакиваете теперь.
Она с изумлением посмотрела на мнимого англичанина.
Но барон продолжал:
— У меня есть предчувствие: я буду счастлив в игре и сорву банк шесть раз подряд, если убью кого-нибудь на дуэли.
— И вы хотите?..
— Убить виконта. Тс! Меня зовут здесь баронетом сэром Артуром Кином; не забудьте, что я говорю только по-английски. Идите в казино, сядьте у стола в комнате, где играют в «trente-et-quarante»; если виконт там, то подождите меня.
Молодая женщина встала, надела свою помятую шляпу, накинула на плечи вылинявшую шаль и вышла из столовой. Барон продолжал курить и пить кофе.
XL
Час спустя стол «trente-et-quarante» в большой зале казино был окружен бесчисленным множеством играющих.
Один русский, приехавший накануне, ставил на самые крупные номера и понемногу опустошал свой толстый бумажник. Около него играл с необычайным счастьем еще совсем молодой человек, виконт де Р.
Счастье в игре не покидало его ни на минуту после его отъезда из Бадена, но оно достигло крайних пределов с тех пор, как виконт убил Альфреда, возлюбленного бедной девушки.
На другом конце стола сидела эта самая девушка и равнодушно ставила флорины, которые ежедневно утром давал ей кассир и отчет в которых она давала каждый вечер.
Но она не сводила полного ненависти взгляда с убийцы и выказала сильную радость, когда в залу вошел мнимый англичанин, сэр Артур Кин.
Сэр Артур, или, вернее, барон де Мор-Дье, обратил на себя такое же внимание в зале казино, как и в столовой отеля. Лицо его, казалось, носило печать человека, которому везет в игре. При его приближении игроки раздвинулись, чтобы дать ему место.
За исключением виконта де Р., которому везло, как всегда, и который был, по-видимому, поглощен своим счастьем, все остальные проигрывали.
Барон поклонился, но не открыл своего бумажника и не вынул кошелька.
«Значит, он не будет играть», — подумали сидевшие вокруг стола.
Барон встал позади виконта де Р. и начал следить за игрой через его плечо; затем он сделал незаметный знак молодой женщине, которая тихо встала, обошла стол и приблизилась к виконту.
В первый раз в течение часа виконт де Р. проиграл.
Он быстро обернулся, так как почувствовал, что кто-то смотрит через его плечо.
— Кто приносит мне несчастье? — спросил он сердито. Глаза виконта де Р. и барона де Мор-Дье встретились.
Последний был спокоен, холоден, равнодушен.
Глаза виконта де Р. были тусклы и тупы, как у человека, сосредоточившего все свое внимание на одном предмете.
Де Мор-Дье, встретив этот взгляд и рассматривая это бледное лицо с впалыми глазами и отвисшими губами, подумал:
«Вот человек, который играет единственно ради процесса игры и для которого золото безразлично. Это не живой человек, а мертвец… »
Взглянув на барона, де Р. вздрогнул.
«Где я видел это лицо?» — спросил он себя и прибавил вслух грубо, на что способен только игрок:
— Сударь, вы приносите мне несчастье!
Мнимый англичанин продолжал спокойно смотреть на него и молчал.
— Господа, — сказал банкомет, — продолжайте играть.
— Ставлю на черную, — вскричал виконт, не дождавшись ответа англичанина и вернувшись к игорному столу.
Банкомет разложил карты и сказал:
— Восьмерка, красные выиграли…
Виконт стукнул кулаком по столу и снова обернулся к де Мор-Дье, невозмутимому в своей британской холодности.
— Милорд, — сказал он ему, — вы приносите мне несчастье; я уже имел честь сообщить вам об этом.
— О-о! — протянул сэр Артур с видом человека, который ничего не понимает из того, что ему говорят.
Затем он слегка подмигнул молодой женщине, сидевшей рядом с ним. Та поняла.
— Господин виконт де Р., — сказала она, — позвольте мне представить вам сэра Артура Кина, баронета, близкого друга Альфреда Мейрана, которого вы убили.
Виконт вздрогнул, бросил карты и отступил назад, точно он предчувствовал, что получит вызов.
Тогда молодая женщина протянула к нему руку и указала на него мнимому англичанину.
— Yes! — сказал тот.
В ту же минуту он снял перчатку с одной руки и прикоснулся ею покрасневшей щеки виконта.
— Альфред — друг мне… — добавил он, — я убью вас. Эти слова были сказаны громким голосом и произвели такое сильное волнение в игорной зале, что банкометы прекратили игру и беспокойно переглянулись между собою.
Этот вызов отрезвил виконта де Р. от опьянения, которое на него производила игра.
Он собрал золото, разложенное на игорном столе, и положил его себе в карман, затем обернулся к Мор-Дье, которого он, как и все, принял за англичанина.
— Милорд, — холодно сказал он ему, — я к вашим услугам.
Мнимый баронет наклонился к своему секретарю, который все время, пока они были в казино, не отходил от него.
Секретарь перевел англичанину слова виконта.
— О, yes! — ответил он.
Он вышел из игорной залы, виконт последовал за ним.
Несколько любопытных вышли вслед за ними, остальные продолжали играть, а банкомет начал вновь тасовать карты, нисколько не смутившись происшедшим инцидентом.
Англичанин остановился в маленькой зале, где играли в вист, и при помощи своего переводчика сказал виконту:
— Сударь, я был другом Альфреда и приехал из Константинополя единственно для того, чтобы убить вас.
— Я готов драться, — сказал виконт. — Завтра утром, если вам угодно.
— Нет, сейчас же.
— Это немного трудно, — ответил виконт. — Полиция будет следить за нами и не даст нам выехать из города.
— Мы будем драться при закрытых дверях…
— Где?
— В отеле, в моей комнате.
Виконт отступил назад и с удивлением посмотрел на англичанина.
Последний прошептал: «Эксцентрик!»
Это слово положило конец всяким вопросам.
Мнимый баронет, признаваясь в своей эксцентричности, оправдывал свой оригинальный вызов и желание, еще более оригинальное, драться в комнате гостиницы.
— Ну, что ж! — сказал виконт. — Так как оскорблен я, то право выбора оружия принадлежит мне.
Секретарь перевел.
— О, yes! — согласился англичанин.
— Есть у вас секунданты?
— Нет.
Сказав это, де Мор-Дье оглянулся вокруг и поклонился двум молодым людям, которые играли в шахматы и прервали свою игру, чтобы послушать, чем кончится разыгравшаяся ссора.
Англичанин сказал несколько слов своему секретарю. Тот подошел к молодым людям.
— Господа, — сказал он им, — многоуважаемый баронет сэр Артур Кин будет вам очень признателен, если вы согласитесь быть его секундантами, потому что он дерется с виконтом де Р.
Столько же из любопытства, сколько и из вежливости, молодые люди поклонились в знак согласия и прекратили игру в шахматы, готовые последовать за де Мор-Дье.
В это время виконт вернулся в большую залу и скоро вышел оттуда с двумя уже пожилыми господами, с орденами, с седыми усами и военной выправкой.
Все шестеро направились к гостинице «Орел», которая находилась недалеко от казино, на Большой улице.
Де Мор-Дье, прописанный в книгах отеля под именем сэра Артура Кина, занимал прекрасный номер в первом этаже. Обширная зала примыкала к спальне..
В нее-то он и провел своего противника и секундантов.
Две пары шпаг, лежавшие на диване, свидетельствовали, что барон приехал в Гамбург с единственным желанием драться там на дуэли.
Секретарь зажег свечи в канделябрах, стоявших на камине, и два бра, помещавшихся по сторонам зеркала, и зала осветилась как бы для бала.
После этого секретарь вышел.
Виконт и де Мор-Дье начали раздеваться. Секунданты вымеряли шпаги.
— Пожалуйте, господа, — сказал один из секундантов виконта.
Противники скрестили шпаги и стали нападать друг на друга с одинаковым ожесточением и ловкостью. Они оба были «Друзьями шпаги» и оба знали самые тонкие приемы этой ужасной науки, при помощи которой они искали счастья.
— Виконт, — сказал мнимый англичанин, заговорив вдруг по-французски и, видимо, рассчитывая на волнение и удивление, которое он произведет этим на своего противника, — помните вы полковника Леона?
Де Мор-Дье рассчитал верно.
Виконт так изумился, услышав, что человек, которого он принял за истого англичанина, вдруг заговорил с ним по-французски и произнес имя полковника, что сделал неловкий прием, вскрикнул и открыл себя для удара противника.
Барон вытянул руку, и секунданты считали уже виконта убитым, но тот внезапно отскочил, и хотя шпага противника коснулась его, но вместо того, чтобы проткнуть ему грудь, скользнула по боку.
— Ах, предатель! — прошептал виконт.
Он отпарировал удар и пронзил барона насквозь. Последний был так уверен в своем ударе, что и не подумал прикрыть себя.
Де Мор-Дье упал, пораженный насмерть.
— Виконт, — прошептал он, — мы должны были убить друг друга. Я барон де Мор-Дье.
— Мор-Дье! Вы? — вскричал виконт.
— Да, — пробормотал барон, причем на губах у него выступила кровавая пена. Потом он протянул руку и указал на бумажник, лежавший на столе.
— Это для молодой женщины, у которой вы убили возлюбленного, — сказал он.
Виконт с ужасом смотрел на человека, который был его другом и которого он не узнал.
— Но это невозможно! — вскричал он наконец. — Вы не барон де Мор-Дье.
— Я был им, — ответил барон, который счел забавным умереть, произнеся себе надгробную речь.
Губы его скривились в улыбку, и он испустил последний вздох.
XLI
Во время похорон барона де Мор-Дье в Гамбурге банкомет произнес на его могиле следующую странную надгробную речь: «Вот первый иностранец, который умер не вследствие неудачной ставки в „trente-et-quarante“.
Фульмен и лорд Г. находились в Париже.
