Прошло около часа, а ни малейший шорох не долетел до Армана, в окнах дома Дамы в черной перчатке не мелькнуло ни огонька. Ухватившись за крышу, с бьющимся сердцем, сгорая желанием видеть незнакомку, молодой человек вздрагивал при малейшем шуме… а она все не шла!
      — Уж не уехала ли она? Что за непредвиденное обстоятельство помешало ей прийти на свидание, которое она назначила сама, или же…
      Но при последнем предположении Арман почувствовал, как холодный пот выступил у него на висках. Или она назначила это свидание только для того, чтобы отделаться от Армана и одурачить его.
      Эти три предположения, явившиеся одно вслед за другим в голове бедного влюбленного, обращали минуты в вечность. Устремив глаза на закрытое окно, он забыл о времени и о Фульмен, ожидавшей его в комнате студента. Наконец легкий свист, раздавшийся со стороны дома Дюлонга, вывел его из забытья и заставил вздрогнуть.
      Его звала Фульмен.
      Арман подумал, что молодая женщина сделала какое-нибудь открытие или заметила свет в другом этаже дома; он пошел обратно, снова подвергаясь опасности скатиться с крутой крыши, где малейшая оплошность могла сделаться для него гибельной.
      Он добрался до окна студента. Фредерик Дюлонг и Фульмен ждали его там, облокотившись на подоконник.
      — Мой бедный друг, — сказала последняя, — ясно, что нас обманули вконец. Дама в черной перчатке смеется над вами…
      — О, — вздохнул Арман, — вы так думаете?
      — Я убеждена в этом.
      — Что же тогда делать?
      — Вернуться домой.
      — О, нет, я хочу подождать еще…
      — Какое безумие!
      — Или лучше… Арман колебался.
      — Ну, что же? — спросила Фульмен.
      — Я выбью рамы в окне, проберусь в дом… и отомщу ей…
      — Мой бедный друг, — спокойно заметила на это Фульмен, — разве вы не знаете, что выбить раму и вторгнуться в дом против воли его обитателей составляет поступок, который закон считает преступлением и предаст вас за него уголовному суду?
      — Э! Что за важность! — запальчиво вскричал Арман.
      — Хорошо, — сказала Фульмен, — я предостерегла вас ради успокоения моей совести. А теперь, если вы решились на это…
      — Разумеется.
      — Так идемте…
      — Как! Вы пойдете со мною?
      — Разве я не взяла на себя опеку над вами? — произнесла танцовщица, улыбаясь. — Вы должны знать, что всюду, где есть что-нибудь похожее на роман или приключение, я являюсь самой счастливой женщиной на свете.
      — Ну, так идемте!
      — Подождите минутку, — остановила его Фульмен. — Я не могу так идти.
      — Что вы хотите сказать?
      — Я сильно не доверяю женщине, которую вы безумно любите, и не хочу попасть в ловушку.
      — Ах, Боже мой! Почем вы знаете, что мы не встретим свирепого майора Арлева, который нападет на нас с двумя или тремя лакеями?
      — При мне кинжал.
      — Этого недостаточно.
      Фульмен подошла к столу студента и взяла пистолеты, которые утром оставил на нем Арман.
      — Вот, так будет лучше, — сказала она.
      — А мне вы разрешите отправиться с вами? — спросил Фредерик Дюлонг.
      — Если хотите.
      Фульмен перескочила через подоконник и вспрыгнула на крышу.
      — Осторожнее! — предостерег ее Арман.
      — Ну, вот еще! — ответила Фульмен. — Я в ранней юности танцевала на канате.
      И она побежала по краю крыши с уверенностью и легкостью, доказывавшими достоверность ее слов. Студент и Арман следовали за нею. Первый запасся спичками. Арман вынул пистолеты из ящика и нес их в руке. Что касается Фульмен, то она захватила кинжал Армана.
      Когда молодая женщина добралась до окна, у которого в течение часа Арман прождал напрасно, то она обернулась и сказала:
      — Не надо шуметь, раз этого можно избежать.
      Она сняла с мизинца левой руки кольцо с чудным граненым алмазом и с ловкостью гранильщика начала резать оконное стекло около задвижки, осторожно, не шумя, вынула его и положила на крышу. Потом, обернувшись к Арману, сказала:
      — Зарядите пистолеты.
      Молодая женщина просунула руку в сделанное ею отверстие, нажала задвижку и открыла окно, после чего одним прыжком, с легкостью балерины, соскочила с крыши в будуар Дамы в черной перчатке, где царил мрак и полнейшая тишина.
      Арман и студент последовали ее примеру.
      Студент начал высекать огонь. Но едва вылетели несколько искр и осветили комнату, как Арман с удивлением вскрикнул.
      Будуар был пуст, исчезло все до мраморного бюста, покрытого черным вуалем, включительно.
      — Птичка упорхнула! — прошептала Фульмен, а Арман, разбитый от волнения, прислонился к стене, чтобы не упасть.
      Студент зажег свечу, которой он запасся, уходя из комнаты, и при ее свете Фульмен и ее спутники осмотрели весь будуар, салон и все остальные комнаты и этажи огромного дома. Он оказался совершенно пуст.
      — Ну, — прошептала Фульмен час спустя после бесплодных поисков, — мы имеем дело с сильной женщиной.
      — О, — вздохнул студент, — если бы нам удалось захватить Блиду… я потребовал бы с нее реванш за эту ночь. Я совершенно разбит, так они меня исколотили…
      — Что касается Блиды, — вскричала Фульмен, — то она должна во что бы то ни стало рассказать нам все!
      Арман в каком-то оцепенении машинально шел за ними. Вдруг Фредерик Дюлонг ударил себя по лбу.
      — О, я догадался!
      — О чем? — поспешно спросила Фульмен, повернувшись к нему.
      — Вы ездили к Блиде?
      — Да.
      — На улицу Матадор, № 17?
      — Да.
      — И вам сказали, что она уехала с русским?
      — В почтовой карете, вчера ночью.
      — Ну, так это невозможно.
      — Почему?
      — Потому что граф Гоилов уехал в Голландию три дня назад; по крайней мере, мне так объяснила Блида вечером в день его отъезда.
      — В таком случае, где же она?
      — Ясно, — сказал студент с проницательностью, которой трудно было ожидать при его грубости и вульгарности, — что если нас провели и Блида принадлежит к числу наших мистификаторов, то она сочла благоразумным уехать…
      — Это справедливо.
      — Вместо того, чтобы покинуть Париж, она сочла самым лучшим скрыться в его окрестностях и покинула свое жилище на несколько дней.
      — Париж велик, — прошептала Фульмен, — но я найду Блиду.
      — А я, — сказал студент, — кажется, догадываюсь, где она.
      Арман вскрикнул от радости, глаза Фульмен заблистали.
      — Блида, — продолжал медик, — дитя улицы и сохранила, несмотря на богатство, слабость к студенческим ресторанам и, в особенности, к студентам.
      — Значит, наши поиски ограничатся одним только кварталом?
      — Подождите!.. Три месяца назад она безумно влюбилась в одного молокососа, который живет на улице Медицинской Школы, и я отдам голову на отсечение, что она нашла приют у него.
      — Знакомы вы с этим юношей?
      — Разумеется.
      — Теперь нужно найти способ, — сказала Фульмен, — захватить Блиду.
      Говоря это, танцовщица и ее спутники вышли из опустевшего дома, снова прошли по крыше и вошли в комнату студента.
      Там Фульмен с минуту сидела молча, погруженная в глубокое размышление.
      Наконец, подняв голову, она сказала молодым людям:
      — Если вы положитесь на меня, в случае, если Блида окажется действительно на улице Медицинской Школы, то я клянусь вам, что добуду ключ от этой загадки.
      — Будто, — заметил Арман.
      — Друг мой, — продолжала Фульмен, — вы вернетесь домой вместе с г-ном Фредериком Дюлонгом и будете там ждать от меня известий.
      — Почему я не должен идти с вами?
      — Потому что в вашем присутствии я ничего не добьюсь от Блиды.
      — О, будьте спокойны! — вскричал студент, сжимая кулаки, — я сумею заставить ее говорить, я…
      Фульмен пожала плечами.
      — Позвольте же мне действовать, — сказала она, — и не откажите дать кое-какие сведения.
      — Спрашивайте…
      — На какой улице живет студент?
      — Улица Медицинской Школы, N 59.
      — Его имя?
      — Эмиль Дюпор.
      — Ну, так едемте, — сказала Фульмен. — Вы, Арман, завезете меня домой, а затем моя карета развезет вас обоих по домам.
      И танцовщица мысленно добавила:
      «Решительно, интрига запутывается, так что я буду забавляться месяца два. Я рождена, чтобы вести романтический образ жизни».
      На другое утро в девять часов Арман, всю ночь не сомкнувший глаз, начал засыпать, когда стук кареты, катившейся по мостовой двора, внезапно разбудил его. Минуту спустя вошел старик Иов.
      — Госпожа Фульмен, — доложил он, — желает видеть господина Армана.
      Молодой человек накинул халат и приказал просить танцовщицу. Фульмен вошла и подала ему руку. Молодая женщина была бледна и серьезна. Она села рядом с постелью Армана.
      — Видели вы Блиду? — поспешно спросил он ее.
      — Нет, — ответила Фульмен и жестом попросила его помолчать.
      — Ну, — сказала она минуту спустя, — поговорим…
      — О чем? — спросил он с удивлением.
      — Чтобы лучше вести наши розыски, я должна расспросить вас о прошлом.
      — Спрашивайте, — просто сказал он.
      — Мое дорогое дитя, — продолжала Фульмен, — уверены ли вы, что не имеете врагов?
      — Врагов! — проговорил он, все более и более удивляясь.
      — Да, врагов ожесточенных, неумолимых, которые тайно преследуют вас…
      — Я не должен, я не могу их иметь.
      — Это странно!..
      — Но объяснитесь же, Фульмен!
      — Погодите. Итак, у вас нет врагов?
      — Я не думаю.
      — А у вашего отца?
      Арман вздрогнул. Но, так как он не был посвящен в тайны ужасного образа жизни полковника, который тот так долго вел, то он, не колеблясь, ответил:
      — Мой отец — лучший из людей; кто же может иметь что-либо против него.
      — Тогда, — сказала задумчиво Фульмен, — не будем говорить об этом.
      — Однако…
      — Не спрашивайте меня, это бесполезно… Доверьтесь мне.
      — Значит, вы не застали Блиды?
      — Нет, но я напала на след Дамы в черной перчатке. Арман вскрикнул от радости.
      — Она уехала из Парижа.
      — Ах!
      — И поехала в Нормандию, — продолжала Фульмен. Арман, без сомнения, собирался объявить, что он поедет вслед за нею, как вдруг старик Иов, снова открыв дверь спальной, пропустил человека, визита которого молодой его господин, по-видимому, не ожидал. Вошедший был полковник Леон.
      Полковник, войдя, многозначительно переглянулся с Фульмен. Чтобы объяснить этот взгляд, нам суждено сделать отступление и рассказать событие, изменившее планы Фульмен. Молодая женщина солгала Арману: она нашла Блиду.

      Вот что случилось.
      Четыре часа спустя после бесплодных розысков Фульмен, Армана и Фредерика Дюлонга в покинутом доме на площади Эстрапад, иначе говоря в час ночи, по улице Медицинской Школы ехала карета и остановилась у подъезда дома, о котором говорил студент медицины.
      Из кареты вышли два человека и приказали кучеру подождать.
      Они были высокого роста, вооружены толстыми палками и одеты в голубые сюртуки и гусарские брюки; их длинные усы и густые бакенбарды делали их похожими на агентов полиции, не носящих формы, которым приказывают сторожить по ночам на улицах, а иногда даже производить аресты.
      Они позвонили. Несмотря на поздний час, дверь немедленно отворилась. N 59 был большой меблированный отель, населенный студентами. Звонившие поднялись на антресоли, где находилась контора хозяйки отеля, толстой пожилой женщины с претензиями на молодость, носящей кольца на всех пальцах, пеньюары из светлых материй и волосы, завитые локонами, и называвшейся благозвучным именем: госпожа Бевуаль. Госпожа Бевуаль собиралась уже выйти из конторы, потому что все ее жильцы вернулись домой, когда раздался звонок, и она увидала две мрачные фигуры своих ночных посетителей. Увидав их, впечатлительная госпожа Бевуаль попятилась назад: они произвели на нее действие головы Медузы.
      — Сударыня, — сказал один из них, приложив палец к губам, — будьте добры, не шумите и выслушайте нас.
      Госпожа Бевуаль продолжала пятиться и, как автомат, жестом пригласила их сесть, так велико было ее волнение.
      — Вы, конечно, догадываетесь, кто мы? — спросил все тот же агент.
      Хозяйка отеля, дрожа, кивнула головой.
      — Хорошая репутация вашего дома, — продолжал полицейский, — ставит нам в обязанность сохранить в тайне тяжелое поручение, возложенное на нас.
      — Боже мой, господа, — пробормотала госпожа Бевуаль, к которой наконец вернулась способность говорить, — мой дом пользуется доброй славой… мои жильцы также, и я отвечаю за них, как за самое себя… и я не вижу причины…
      — Извините, сударыня, — строго перебил ее один из агентов, — я должен вам заметить, что мы избегаем всякого шума, всякого скандала и советуем вам, в ваших же интересах, отвечать нам без утайки.
      — Господи, Господи! — бормотала растерявшаяся хозяйка отеля.
      — Все ли ваши жильцы вернулись?
      — Но… я не знаю…
      — Берегитесь солгать!
      — Да, господа, они вернулись…
      — Одного из них зовут Эмиль Дюпор?
      — Ах, господа, — пробормотала г-жа Бевуаль, — это очень хороший молодой человек.
      — У него в данное время находится особа по имени Блида…
      — Ах, — вскричала госпожа Бевуаль, растерянное лицо которой вдруг успокоилось, — если вы ищите ее… то это мне безразлично!
      — Да, ее! Возьмите свечу и проводите нас в комнату Эмиля Дюпора.
      Госпожа Бевуаль повиновалась и, идя впереди, указывала дорогу.
      Студент, которого звали Эмилем Дюпором, жил на пятом этаже в маленькой квартире, состоявшей из двух комнат: крохотной залы и еще меньших размеров спальной.
      Луч света, выходивший из-под двери, дал понять госпоже Бевуаль и ее спутникам, шедшим на цыпочках, что студент дома. Эмиль Дюпор, которому вскоре предстояло держать экзамен, сидел у стола и зубрил вовсю, а у камина приютилась женщина и читала книгу; судя по желтой обложке, это был роман.
      Эмиль Дюпор был еще совсем юноша, лет двадцати, словом, красивый малый.
      Что же касается Блиды, то она заслуживает более подробного описания. Блида была маленькая белокурая женщина, розовая, нежная, с большими, с косым разрезом глазами, маленькими ногами и руками, с милым и немного мечтательным личиком; вечером при свете лампы, несмотря на то, что ей было уже за тридцать пять лет, ей можно было дать всего только лет двадцать пять.
      Госпожа Бевуаль тихонько постучала в дверь.
      — Кто там? — спросил студент, подумавший, что к нему пришел кто-нибудь из соседей, потому что благодаря табльдоту, заведенному чувствительной госпожой Бевуаль, все жильцы ее уже давно между собою перезнакомились.
      — Эмиль, не отворяй, — сказала Блида под влиянием какого-то предчувствия.
      — Это я, мадам Бевуаль, — нежно пролепетала хозяйка отеля.
      — Откройте, — сказала успокоенная Блида.
      Студент встал, пошел отворить и сделал шаг назад, увидев позади хозяйки мрачные фигуры двух неизвестных лиц, которых он также принял за полицейских агентов. Но не успел он вскрикнуть, предупредить Блицу или обнаружить как-нибудь иначе свое удивление, как один из них грубо отстранил госпожу Бевуаль, вошел и сказал студенту:
      — Сударь, не поднимайте шума… это бесполезно… притом у нас дело не к вам.
      Даже самый честный человек, совесть у которого совершенно чиста, не может без волнения видеть людей, являющихся к нему в полночь, во имя закона. Волнение Эмиля Дюпора было так велико, что он не находил слов, чтобы ответить им, не мог сделать движения и стоял пораженный и, по-видимому, спрашивая себя, бредит он или видит все наяву. Что касается Блиды, то она стояла бледная и дрожащая и растерянно смотрела на полицейских агентов. Один из них, взявший на себя обязанность дать объяснение, взглянул на нее и сказал:
      — Сударыня, вас зовут Луизой Гато, по прозванию Блида?
      — Да, сударь, — пробормотала Блида, совершенно не обладавшая смелостью женщин ее сорта.
      — Внизу нас ждет карета, не угодно ли вам последовать за нами?
      — Последовать за вами?
      — Да, сударыня.
      — Но я ни в чем не виновата… я не совершила ничего преступного… я…
      — Тс! — остановил ее человек с длинными усами: — Вы объяснитесь где и когда следует.
      — Однако! — в свою очередь вскричал Эмиль Дюпор, к которому вернулось присутствие духа, — это ошибка, господа, эта дама у меня… я отвечаю за нее…
      — Отлично, милейший господин Эмиль, но не мешайте в деле, вы этим только повредите. Если эта дама невиновна — там увидят.
      — Но, наконец, в чем же меня обвиняют? — пробормотала Блида, вырываясь от второго мнимого агента.
      — Вам все объяснят, идемте…
      Блида хотела защищаться и кричать, но один из полицейских сказал ей:
      — Если вы будете сопротивляться, то я кликну в окно моих людей, которые ждут внизу, и вас свяжут по рукам и по ногам… Если вы будете кричать, вам засунут в рот платок и заставят замолчать.
      — Ну, хорошо! — сказала Блида, немного успокоившись. — Не надо употреблять насилие, я последую за вами.
      Она протянула руку студенту, пораженному ужасом, и позволила увести себя агентам. Спускаясь по лестнице, они держали за руку молодую женщину, потом открыли дверцу кареты, помогли ей сесть и сами поместились рядом с нею. Карета помчалась.
      Один из полицейских преспокойно вынул из кармана кинжал, лезвие которого мелькнуло перед глазами Блиды при свете каретного фонаря.
      — Слушайте же меня внимательно, — сказал он, — мы не полицейские агенты, хотя получили приказание привезти вас туда, где от вас желают получить некоторые объяснения; остерегайтесь кричать или звать на помощь во время пути, потому что вы умрете раньше, чем кто-нибудь успеет помочь вам.
      Блида вздрогнула и промолчала. Куда же ее везут?
      Это ей было трудно угадать, хотя два предположения одно за другим мелькнули в ее голове в то время, как карета выехала из улицы Мазарини и покатила к набережной.
      Первое, что граф Гоилов, ее повелитель, внезапно вернулся в Париж, узнал о ее бегстве к студенту и, по привычке русского важного барина, третирующего свою содержанку, как рабу, решился подвергнуть ее какому-нибудь ужасному наказанию.
      Но это предположение испугало Блиду менее второго.
      Блида вспомнила о Фульмен, перед которой она была, конечно, неправа и встречи с которой она старалась избегать, уезжая из своей хорошенькой квартирки на улице Матадор и решившись поселиться у Эмиля Дюпора на пятом этаже на улице Медицинской Школы. Она знала Фульмен за женщину энергичную и решительную и боялась увидеть ее участие в дерзком похищении, жертвой которого была она; ее подозрения перешли в уверенность, когда она увидела направление, по которому ехала карета. Карета действительно, проехав вдоль набережной, свернула на площадь Согласия, поднялась по Елисейским полям и въехала на улицу Марбеф. Блида не думала ни защищаться, ни кричать, потому что она приняла всерьез слова одного из полицейских, пригрозившего убить ее. К тому же в этот час в Елисейских полях не было ни души. Карета остановилась перед отелем Фульмен.
      — Выходите, сударыня, — пригласил ее один из мнимых агентов.
      Блида повиновалась. Агент взял ее за руку и провел на нижний этаж, в прекрасную оранжерею, где в начале этого рассказа мы видели танцовщицу, ужинавшую со своими друзьями.
      Фульмен ждала Блиду. Молодая женщина небрежно развалилась в кресле; она улыбалась и, увидев свою старинную подругу, сказала:
      — Согласись, моя дорогая, что у меня смышленые лакеи… они разыграли свою роль в совершенстве.
      Фульмен расхохоталась, в то время как Блида остановилась, нахмурив брови, на пороге оранжереи.
      — Если ты захотела сыграть надо мною шутку, — сказала она, — то я должна объявить тебе, что она плохого сорта.
      — Неужели?
      Фульмен жестом отпустила слуг, потом взглянула на Блиду, и ее взгляд был так пронзителен, что та была потрясена до глубины души.
      — Дорогая моя, — сказала Фульмен, причем улыбка исчезла с ее губ, — я никогда не шучу в серьезных вещах.
      — Гм! — заметила Блида. — Ты хочешь, значит, говорить со мною о серьезных вещах.
      — Да, — утвердительно кивнула головою Фульмен.
      — В таком случае, — пробормотала Блида, — ты могла бы написать мне или послать…
      — Моя крошка, — резко перебила ее Фульмен, — у нас нет времени, ни у тебя, ни у меня, дольше обманывать друг друга и обмениваться длинными фразами: тебе грозит смертельная опасность.
      При этих словах Блида отскочила к двери. Но Фульмен выпрямилась, подошла к Блиде, выше которой она была целой головой, и сказала:
      — Выслушай внимательно и прими к сведению мои слова. У меня в отеле шестеро слуг. Все они мне преданы и умрут за меня. Двери заперты, и ты не выйдешь отсюда до тех пор, пока я этого не захочу.
      — Но чего ты хочешь от меня? — вскричала бледная и дрожащая Блида. — Что я тебе сделала?
      Фульмен взяла кинжал с камина и снова подошла к Блиде. Та, испугавшись, хотела было отскочить, но очутилась припертою к стене. Фульмен положила на плечо подруги свою красивую руку, под нежной кожей которой скрывались стальные мускулы.
      — Слушай: если ты будешь неблагоразумна, то я всажу тебе на три дюйма в горло эту игрушку, затем прикажу положить тебя в карету, отвезти на площадь Согласия и бросить твое тело к подножию обелиска. Потом велю заложить себе дорожную карету и отправлюсь в Калэ, а оттуда в Лондон, прежде чем узнают, кто ты.
      — Но… чего же ты хочешь от меня? — опять проговорила дрожащая Блида.
      — Ты это сейчас узнаешь. Вчера ты обманула меня, дав мне ложные сведения о таинственной Даме в черной перчатке; ты захотела потешиться надо мною… Я хочу знать все.
      И Фульмен занесла кинжал над Блидой.
      Но, странная вещь! Вместо того, чтобы испугаться еще сильнее, вместо того, чтобы молить о пощаде, Блида выпрямилась и сказала:
      — Если ты хочешь убить меня, то убивай, но я ничего не скажу, потому что здесь дело идет о жизни моего ребенка.
      Поднятая рука Фульмен опустилась.
      — Твоего ребенка? — спросила она с удивлением.
      — Да, — подтвердила Блида, — ведь ты знаешь, что у меня есть десятилетний сын.
      — Ну, так что же?
      — А то, что у меня отняли, похитили моего сына; меня заставили служить людям, которых я совершенно не знаю, и я должна хранить их тайну; если хоть одно слово сорвется у меня о том, что мне известно, то они убьют моего ребенка…
      Блида говорила с такою искренностью, что Фульмен поверила ей и увидала, что материнский инстинкт победил в ней в эту минуту страх женщины. Однако она толкнула Блиду в кресло и снова занесла над нею кинжал.
      — Ты смеешься надо мною, — сказала она. — И за это я тебя убью.
      Она приставила острие смертоносного оружия к ее горлу.
      — Они не убьют моего сына! — прошептала Блида, и лицо ее осветилось улыбкой, в которой вылилась вся ее любовь к ребенку.
      — Ну, так говори, — сказала Фульмен, — объяснись… неужели ты ровно-таки ничего не можешь сказать?
      — Могу сказать только одно.
      — Что?
      — Арман любит Даму в черной перчатке, не правда ли?
      — До сумасшествия.
      — А ты любишь Армана?
      — Страстно.
      — Значит, ты не хочешь, чтобы с ним случилось несчастье?
      — Как ты глупа, — пробормотала Фульмен.
      — Ну, так слушай, — быстро заговорила Блида, — я дам тебе совет; если ты его любишь и имеешь на него хотя бы малейшее влияние, то посади его в карету, увези подальше от Парижа, на край света, если понадобится, а в случае крайности, заставь его переменить имя.
      — Но к чему все это?
      — Чтобы никогда, — продолжила Блида, — он не искал случая увидеться с Дамой в черной перчатке, потому что ты не знаешь, до чего его доведет эта любовь.
      — До чего же она доведет его? — спросила Фульмен, поверив искренности голоса и жестов Блиды.
      — До смерти!
      Фульмен вздрогнула.

      Наступило молчание между обеими женщинами, из которых одна держала жизнь другой в своих руках. Слова или, вернее, последнее слово Блиды произвело на Фульмен сильное впечатление; она поняла, что отныне ей не грозит более опасность.
      — Да, — продолжала Блида, считавшая необходимым пояснить свои последние слова, — если Арману надоела жизнь, если он хочет покончить с нею одним из тех трагических и таинственных способов, причины которых скрываются во мраке и которые человеческое правосудие, разочаровавшись в своих бесплодных поисках, приписывает, наконец, случаю, то ему остается только преследовать Даму в черной перчатке и постараться приподнять угол той непроницаемой завесы, которой эта женщина, представляющаяся для меня самой загадкой, так тщательно старается скрыть свою жизнь. Почем знать, — хотя я говорю это, положим, не имея веских доказательств, — что она не ищет его, что она не обрекла его на погибель?
      Пока Блида говорила, Фульмен размышляла и пришла к решению:
      «Ясно, что Блида более ничего не скажет мне; вероятно, она уже сказала все, что знает. Она не может объяснить мне подробностей из собственных интересов; что касается тайны, окружающей тех, агентом которых она является, то она ее не знает. Нужно искать ее в другом месте».
      Фульмен отбросила кинжал и сказала Блиде:
      — Извини меня за насилие, моя бедная, даю тебе слово, что Арман уедет; но чтобы не компрометировать тебя, обещаю тебе, что он уедет, не зная причины отъезда. Будем говорить всем, что мы не видались и я не могла отыскать тебя; ты скажешь то же самое. Мои люди отвезут тебя обратно на улицу Медицинской Школы, и твой студент подумает, что ты сделалась жертвой доноса и ошибки.
      — Хорошо, — согласилась Блида; — но как же ты, однако, догадалась, что я на улице Медицинской Школы?
      — Мне проговорилась твоя камеристка, — созналась Фульмен.
      Танцовщица была осторожна; она находила, что ни к чему замешивать имя студента Фредерика Дюлонга; и так как могло случиться, что Блида, которой стало известно очень многое, не знала о приключении прошлой ночи с ее старинным другом и о насилии, которому он подвергся, то было бы неблагоразумно, пожалуй, даже опасно, показаться слишком много знающей в ее глазах.
      — Теперь, — прибавила Фульмен, — надень свою накидку, опусти вуаль и уходи.
      Блида не замедлила воспользоваться этим разрешением, Фульмен могла еще раздумать, и Блида, видевшая все время над собою кинжал, от острия которого она избавилась каким-то чудом, пожала руку танцовщице, которую та ей протянула, и быстрыми шагами вышла из оранжереи.
      «Как она улепетывает», — подумала Фульмен, невольно улыбнувшись в то время как она звонила и приказывала заложить в карету лучшего рысака, чтобы отвезти Блиду.
      Оставшись одна, молодая женщина снова задумалась.
      — Честное слово, — прошептала она, свертываясь в клубок на кресле, стоявшем перед камином, и поставив маленькую и красивую ножку на каминную решетку, — как подумаешь, что неделю назад я скучала до того, что решила вступить в брак с лордом Г., а теперь запуталась в такой роман, которых более не умеют писать, то скажешь, что только в Париже и возможны подобные вещи.
      И романтическая девушка, вопреки всем таинственным опасностям, которые, по-видимому, угрожали любимому ею человеку, вздрогнула от радостного чувства.
      «А теперь, — сказала она себе, — попробуем прийти к какому-нибудь выводу. Раз я являюсь действующим лицом в мелодраме, то постараемся сыграть главную роль…»
      Фульмен положила щипцы на место, оперлась локтем о колено, положила подбородок на руку и, подобно автору, рассказывающему сюжет своей пьесы артистам, продолжала размышлять:
      «Действие происходит в наши дни, в Париже. Главные действующие лица — первый любовник, Арман; главная женская роль принадлежит Фульмен; комик — это простак студент медицины, которого бьют и которому завязывают глаза; таинственную женщину, быть может, изменницу, зовут Дамой в черной перчатке; есть и некоторые второстепенные роли — Блида, Мориц Стефан. При поднятии занавеса Фульмен скучает, ищет романтического любовника, хочет любить человека, который не любит ее и оскорблен женщиной. Ей указывают на такого человека — это Арман. Арман влюблен в Даму в черной перчатке, женщину неуловимую».
      Затем Фульмен решила:
      «Вместо того, чтобы сражаться с соперницей, я хочу устранить на пути Армана все препятствия и прежде всего сделать его счастливым. Когда я достигну этого, Арман будет принадлежать мне. Счастливый человек утомится своим счастьем и, когда этот момент наступит, даст поймать себя на удочку! Второе действие: Фульмен находит Даму в черной перчатке, она доставляет Арману возможность пробраться к ней и т. д., и т. д. Действие третье: пьеса принимает новый оборот, интрига запутывается. Ожидаемая развязка отдаляется. Блида сознается под острием кинжала, что сын ее в руках неизвестных ей лиц, которые убьют его, если она что-нибудь расскажет; она дает понять, что Дама в черной перчатке обладает какой-то тайной, и, желая узнать эту тайну, Арман подвергается смертельной опасности; может быть, даже, что вместо того, чтобы стараться избежать этой встречи, Дама в черной перчатке ищет ее, и интрига, запутываясь все более и более, становится полна животрепещущего интереса.