Слепой утвердительно кивнул головой.
      Расставшись с сэром Вильямсом и узнав от Цампы, что герцог де Шато-Мальи при смерти, Рокамболь зашел к Вантюру и, покормив его, обещал, что заплатит ему пятьдесят тысяч франков, если только он поможет ему избавиться от Фипао.
      — О, будьте спокойны, — проворчал Вантюр. — Я отлично сумею свернуть шею этой старой ведьме.
      Тогда Рокамболь сделал распоряжение, чтобы Вантюр пришел в два часа ночи в Клиньянкур, и, связав его, снова отправился на Церковную улицу к вдове Фипар.
      Он застал ее за кофе и под предлогом покупки дома выманил ее с собой в Клиньянкур.
      — Зачем же мы идем туда? — спросила старуха.
      — Для Вантюра… В твоей квартире есть подвал?
      — И какой еще отличный!
      — Ну так зайдем туда.
      — Что за смешная фантазия!
      — О, ты сегодня же вечером увидишь, смешна ли она…
      И вслед за этим они отправились в путь…
      Придя в Клиньянкур, Рокамболь спустился в погреб, бывший при квартире Фипар, и, провернув в водопроводной трубе дырочку, напустил в него воды.
      — В десять часов вечера, — заметил он при этом, — в подвале будет воды на четыре фута, а к утру он переполнится…
      Затем он вылез из погреба и, опустив в него лестницу, обратился к вдове Фипар:
      — Ну, теперь идем назад, — сказал он.
      — Что ты там делал?
      — Готовил ванну.
      — Для кого?
      — Для Вантюра.
      Мамаша Фипар слегка вздрогнула, вспомнив о ванне, в которой выкупал ее милый Рокамбольчик.
      Затем они вышли; Рокамболь довез ее до улицы Тронше и вышел из фиакра.
      — В десять часов, — сказал он старухе, — отправляйся пешком в Клиньянкур.
      — Опять?
      — И жди меня там. Но старайся, чтобы никто там тебя не видал.
      — А потом?
      — Тогда я скажу тебе, что мы сделаем с Вантюром.
      — А если я увижусь с ним раньше?
      — Не увидишься!..
      — Однако вчера он мне сказал…
      — Это ничего не значит. Он не придет. Прощай, до вечера!..
      Рокамболь зашел на Сюренскую улицу и, переодевшись там, воротился домой.
      — Ну, дядя, — сказал мнимый маркиз де Шамери сэру Вильямсу. — У старухи Фипар есть отличный подвал, из которого можно сделать превосходную ванну.
      И Рокамболь подробно описал местность и свои приготовления, рассказав при этом, что он намеревается сделать с Вантюром.
      «Если ты придумал выкупать Вантюра в ванне, так я научу тебя теперь, как покончить с Цампой и старухой
      Фипар».
      — Ты просто образцовый дядюшка! — воскликнул Рокамболь в восхищении.
      Сэр Вильямс принялся опять писать, а Рокамболь читал из-за плеча.
      «Понимаешь?» — написал наставник.
      — Совершенно, — ответил ученик.
      Тогда сэр Вильямс стер рукавом все написанное.
      В семь часов вечера у Рокамболя был Цампа, который сообщил ему, что герцог находится в безнадежном состоянии.
      — А! — пробормотал Рокамболь и добавил громко:— Господин Цампа, особа, которая хочет жениться на Концепчьоне, поручила мне сказать вам, что она довольна вами. Вы будете управителем…
      — Вы не шутите? — вскричал португалец, будучи вне себя от радости.
      — Вы вступаете в эту должность на другой же день после свадьбы. А пока мне поручено передать вам на булавки вот эти три билета в тысячу франков за то, что вы сумели к месту воткнуть одну булавку. Теперь от вас ожидают последней услуги.
      — Что прикажете? Я готов на все.
      — Вам поручат сегодня вечером покончить счетец с одним мнимым кучером, который чуть не испортил все дело.
      — Его нужно отправить на тот свет?
      — Верно.
      — Когда и где?
      — Ровно в десять часов приходите к Белой заставе. Я буду там и сведу вас, куда нужно.
      — Слушаю-с.
      — Возьмите с собой, — добавил Рокамболь, — свой лучший каталонский нож!
      Ровно в десять часов старуха Фипар была уже в Клиньянкуре, благодаря темной ночи и отсутствию фонарей на улице, она прошла незамеченной на свою старую квартиру.
      «У меня будет карета, — мечтала старуха, входя в свое убогое помещение, — все будут называть меня madame Фипар, и я постараюсь сделаться баронессой… И, кто знает, может быть, я даже выйду замуж за какого-нибудь чиновника в отставке или за молодого человека, для которого я составлю все его счастье».
      Пока Фипар предавалась таким мечтаниям о замужестве с небогатым молодым человеком, в дверь ее комнаты кто-то постучал.
      — Это ты? — спросила она шепотом.
      — Я, отворяй.
      Старуха отворила. Вошел Рокамболь в сопровождении Цампы.
      — Мамаша, — сказал Рокамболь, — я привел сюда одного господина, который желает поговорить с Вантюром.
      Старуха захихикала.
      Рокамболь запер дверь и сказал:
      — Теперь я сообщу тебе, что остается сделать, чтобы тебе стать управителем имений Салландрера и, — добавил он с усмешкой, — навсегда освободиться от виселицы.
      Последнее слово заставило Цампу вздрогнуть.
      Угрожая виселицей, Цампу можно было заставить убить двадцать человек вместо одного и поджечь город со всех четырех сторон.
      По всей вероятности, Рокамболь знал, что слово «виселица» подстрекает его усердие.
      — Прежде чем зажечь свечку, — заметил Рокамболь, — я расскажу, что нужно сделать.
      — Все дело в Вантюре, — добавила со своей стороны Фипар.
      Рокамболь приказал Фипар зажечь фонарь. Старуха немедленно повиновалась, при свете его Цампа мог осмотреть избушку.
      Рокамболь открыл подвал и, опустив туда лестницу, укрепил ее. Подвал был уже до половины наполнен водою.
      — Эге! — прошептал он. — Воды уже на шесть футов. Этого вполне достаточно, чтобы утопить человека.
      Наконец, он вылез из подвала, поставил фонарь на пол и посмотрел на Цампу.
      — Видишь, — проговорил он, — тут есть подвал.
      — Слушаю, — ответил португалец.
      — Спустись в него.
      — Хорошо.
      — Он полон водою.
      — Что? — пробормотала Фипар.
      — Я говорю, что он полон водою, — повторил Рокамболь. — Последние дожди сделали из него настоящий колодец.
      — Там, пожалуй, утонешь, — возразил Цампа.
      — И да, и нет.
      — Как же это?
      — Я хочу сказать, что вы войдете туда вдвоем — и ты и он.
      — Ладно.
      — Кучер утонет, а ты сделаешься управляющим.
      И Рокамболь растолковал ему подробно свой настоящий план, состоящий в том, что Вантюр, не знавший расположения избушки, должен был упасть в открытый люк, а на Цампу возлагалась задача помочь ему утонуть.
      — Смотри только, — добавил Рокамболь, — спускайся вниз до начала воды и держись крепко за лестницу.
      — Понимаю.
      — Если он вздумает кричать, то ты изруби его в куски.
      — Теперь все понятно. Но когда он уже будет готов?
      — Тогда ты крикни, и мы откроем люк и выпустим тебя.
      — Хорошо, теперь я начинаю смекать, что могу быть управляющим.
      — А это ведь получше гарроты.
      Это напоминание заставило Цампу проворно и смело поставить ногу на лестницу.
      — Он будет еще не скоро, — заметил Рокамболь.
      — Все равно, я подожду, — и Цампа спустился в подвал, предварительно крикнув: «Держусь, можете идти».
      Оставив люк открытым, Рокамболь увел старуху Фипар к кровати.
      Теперь не шуми, — шепнул он, — и будем ждать…
      Рокамболь погасил фонарь, и в избушке сделалось темно.
      Прошло несколько минут глубокого безмолвия. Цампа ждал, уцепившись за лестницу, а Рокамболь и старуха Фипар молчали и тоже ждали.
      Вдруг на улице послышались осторожные шаги, и затем кто-то взялся за ключ, оставленный Рокамболем в дверях.
      Это был Вантюр, пришедший за приказаниями Рокамболя.
      — Ты здесь, старуха? — спросил он шепотом.
      — Здесь, — прошептала Фипар.
      Вантюр запер дверь на ключ и, вынув из кармана нож, пошел по комнате.
      — Да где же ты? — спросил он еще раз.
      — Здесь, сюда, — проговорила Фипар.
      Вантюр сделал еще несколько шагов, нога его оступилась, и он с воплями полетел в подвал. Рокамболь быстро закрыл люк, лег на него и стал внимательно прислушиваться к тому, что происходило в погребе.
      Он услышал сначала страшные проклятия, а потом плеск воды, которую Вантюр рассекал руками и ногами. Вантюр кричал и ругался, но его крики так слабо долетали до Рокамболя, что он убедился в невозможности услышать их с улицы. Крики эти продолжались всего минут десять, затем все стихло.
      «Он, должно быть, нашел лестницу», — подумал Рокамболь, и как бы в подтверждение его слов раздались в то же мгновение пронзительный вопль и шум, как бы от падения чего-то грузного в воду.
      Затем все смолкло.
      «Цампа убил его наповал, — подумал Рокамболь. — Теперь одним меньше». И он опять стал прислушиваться, но в подвале царствовало мертвое молчание.
      Фипар сошла с кровати и подползла к люку.
      — Ну, что? — спросила она.
      — Он, кажется, кончен. — Ты думаешь?
      — Там все затихло.
      Через несколько минут после этого из подвала долетел голос Цампы.
      — Все кончено! Выпустите меня, — говорил португалец.
      — Зажигай фонарь, мамаша, — скомандовал Рокамболь.
      Старуха вынула из кармана спички и зажгла огонь. Рокамболь приподнял люк.
      — Посмотри-ка сюда, мамаша, — сказал он и, наклонившись, подал фонарь Цампе.
      Подвал осветился, и Рокамболь со старухой увидали безжизненное тело Вантюра, плававшее в покрасневшей от крови воде.
      — А, а, разбойник! — прошептала опять Фипар. — Как подумаешь только, что он хотел скрутить тебя.
      — Фи! — ответил Рокамболь. — Я совершенно не за это отправил его к праотцам, мамаша!
      — А за что же, голубчик?
      — За то, что ему были известны мои делишки, что меня отчасти стесняло.
      Фипар содрогнулась. Она стояла в это время на коленях на самом краю люка и, как бы повинуясь какому-то предчувствию, хотела приподняться, но Рокамболь проворно и ловко положил ей свои руки на плечи и удержал ее на коленях.
      — Посмотри же хорошенько, да попристальнее, на своего приятеля, мамаша, — сказал он. — Ведь он теперь мертвый, а, так, что ли?
      — Кажется.
      Фипар проговорила это слово с содроганием и опять хотела встать.
      — Да погоди же, поговори со мной! — попросил Рокамболь притворно-ласковым голосом, обвивая своими руками морщинистую шею старухи.
      — Признайся, мамаша, — продолжал он шутливым тоном, — что судьба благоприятствовала тебе, когда тебя вытащили из воды в ту ночь, а?
      И при этом Рокамболь сдавил горло старухи.
      — Ах! Что ты делаешь? — прохрипела она.
      — Молчи! Дай мне сказать.
      — Да ведь ты душишь меня!
      — Что за беда, — ответил он хладнокровно. — Я могу уверить тебя, что теперь в этом подвале нет лодочников, которые бы могли вытащить тебя в этот раз.
      Рокамболь сдавил шею старухи, которая даже не сопротивлялась, и крикнул Цампе:
      — Принимай! Да окуни ее хорошенько, пусть она отведает и пресной водицы.
      И при этом он бросил старуху в подвал. На этот раз Фипар была уже мертва, и холодная вода не привела ее в чувство.
      — Надо приучаться, — прошептал Рокамболь, смотря на тело своей приемной матери, плававшее рядом с трупом Вантюра.
      Цампа по-прежнему сидел на лестнице с фонарем в руках.
      — Ну! Теперь все кончено, — сказал ему Рокамболь. — Можете пожаловать сюда, господин управитель.
      Цампа обрадовался и начал подниматься по лестнице. Вскоре он показался до половины из люка и, чтобы выбраться оттуда поскорее, поставил фонарь на край, а сам схватился обеими руками за лестницу. Рокамболь стоял сзади него. Цампа, занятый мыслью, как бы ловчее вылезти из люка, услыхал вдруг голос Рокамболя, говоривший ему насмешливо:
      — Да вы, верно, все набитые дураки!
      И вслед за этими словами в спину Цампы вонзился кинжал. Он вскрикнул, выпустил из рук лестницу и покатился в подвал, поглотивший уже два трупа.
      Рокамболь спокойно вытащил лестницу и закрыл люк.
      — Не знаю, умер ли ты, — проговорил он. — Во всяком случае, если ты даже и не погиб от моего кинжала, то все-таки утонешь: лестницы ведь тут больше нет, чтобы ты мог схватиться за нее и спастись.
      Рокамболь произнес вполне спокойно этот спич и, задув фонарь, осторожно вышел из избушки.
      Ночь была мрачная. Шел холодный дождь, и квартал тряпичников был совершенно безлюден. Рокамболь не встретил ни души.
      Рокамболь пришел пешком в Париж. Там, на Сюренской улице, переменив свой костюм, сел в экипаж, ждавший его у ворот, и приказал кучеру везти себя домой.
      Но, проезжая мимо своего клуба, он увидел в его окнах свет и велел кучеру остановиться.
      — Я довольно поработал эти дни, — подумал он, — и потому могу отдохнуть теперь хоть немного.
      И этот негодяй, только что совершивший тройное убийство, поднялся по лестнице и, напевая какую-то арию, вошел в игральный зал. Печальные лица присутствовавших в нем невольно поразили его.
      — А, вот и Шамери, — заметил кто-то. Рокамболь, улыбаясь, подошел к игорному столу, на котором лежали золото, банковские билеты и карты.
      — Что это вы притихли? — спросил он.
      — Оттого, что узнали сейчас печальную новость.
      — Чего же такое?
      — Герцог де Шато-Мальи умер.
      — Вы шутите!
      — Нисколько. Он умер от карбункула.
      — От карбункула? Полно шутить! Это лошадиная болезнь.
      — Это совершенно верно.
      — Но ведь это просто невозможно! Нелепо!
      — И все-таки это правда. Мнимый маркиз пожал плечами.
      — У него заболела лошадь, —заметил кто-то. — Герцог имел неосторожность ласкать эту несчастную лошадь.
      — И умер?
      — Да.
      — Когда же?
      — Сегодня вечером, часа три назад.
      И маркизу рассказали тогда все то, что он знал лучше других.
      Вскоре после этого он возвратился домой, где его ожидал приятный сюрприз — письмо от Концепчьоны. Оно заключалось в следующем:

      «Друг мой! Сердце мое трепещет от радости! Спешите скорее в замок Го-Па. Очень возможно, что вы возвратитесь оттуда с маркизой де Шамери…»

      Прочитав это письмо, Рокамболь отправился к сэру Вильямсу и, рассказав ему о своих успехах, прочел ему письмо Концепчьоны.
      Сэр Вильямс был вполне доволен действиями своего ученика и тотчас же написал:

      «Прекрасно. Уложи свои вещи и отправляйся на рассвете».

      — Уже?
      «Тебе не нужно знать о смерти герцога до отъезда».
      — Это верно. Очень хорошая предосторожность. «Я поеду с тобой».
      — Ты?
      «Разумеется. Я должен тоже подписаться на твоем брачном контракте».
      — Это очень большая честь для меня, — заметил насмешливо Рокамболь.
      «И к тому же у меня есть предчувствие, что ты не женишься без меня».
      — Вот как?
      «Запомни навсегда, что я — твой добрый гений. Когда меня не станет, твоя счастливая звезда закатится!»
      Сэр Вильямс подчеркнул каждое из этих слов.
      Пока в Париже происходили только что переданные нами события, в Ницце произошло событие, имевшее главное и прямое влияние на развязку романа.
      Читатель, вероятно, помнит, что графиня Артова уехала в Ниццу со своим сумасшедшим мужем. Там она поместилась в хорошеньком домике на самом берегу моря. Парижский доктор Б. сопровождал больного и наблюдал за его состоянием.
      Во время путешествия здоровье больного значительно улучшилось, но, несмотря на это, доктор Б. приходил к тому убеждению, что болезнь графа Артова неизлечима.
      Во время их пребывания в Ницце было много иностранцев и между ними один морской офицер английской службы, лечившийся от раны в теплом климате Италии.
      Этот офицер служил раньше в Индии. Он познакомился с графиней Артовой и, приехав однажды к ней утром, попросил у нее позволения поговорить с ней об ее муже.
      — Мне сообщили, — начал он, — что помешательство вашего супруга произошло внезапно, когда он хотел скрестить свою шпагу со шпагой противника.
      — Правда, — ответила графиня.
      — И что помешательство состояло в том, что он вообразил себя своим противником, а того — графом Артовым.
      — Он и до сих пор думает то же самое.
      — Мгновенное и столь странное помешательство вашего супруга происходит совсем от другой причины, чем это думают.
      — Что вы говорите! — вскричала графиня.
      — Оно происходит просто от отравления. Баккара не могла отвечать.
      — Я служил в Индии, — продолжал офицер, — и был целый год на Яве, где не раз имел случай наблюдать помешательства, происходящие от растительного яда.
      — Но…
      — Действие яда проявляется быстро, почти мгновенно. Характерная особенность отравления этим ядом состоит в том стремлении, с которым отравленные им отвергают свою собственную индивидуальность и принимают на себя чужую.
      — Но ведь он не был в Индии.
      — Знаю.
      — И не знаком в Париже ни с кем из тех, кто жил там.
      — Графиня! — возразил сэр Эдвард серьезным тоном. — Те люди, которые оклеветали вас, способны, по моему мнению, на все низости, даже на отравление графа.
      — Но в таком случае, — вскрикнула Баккара, содрогаясь, — если мой муж отравлен, то его уже нельзя больше вылечить?
      — Я был в прошедшем месяце в Париже и встретил там доктора, который приобрел себе удивительную известность в Калькутте.
      — Он излечивает умопомешательство?
      — И в особенности такое, которое происходит от ядов.
      — О, скажите, кто этот доктор?
      — Мулат с Антильских островов, доктор Самуил Альбо. Отчего бы вам не выписать его сюда?
      — Нет, нет! — вскричала Баккара. — Это будет слишком долго, я лучше сама поеду в Париж.
      — Да, это будет гораздо лучше.
      — Милостивый государь! — сказала тогда графиня Артова, пожав руку сэра Эдварда. — Если бы только безграничная преданность бедной оклеветанной женщины могла отплатить вам за ваше участие ко мне!
      — Поезжайте скорее в Париж, графиня, посоветуйтесь с Самуилом Альбо и не бойтесь доверить ему своего мужа. Если только кто-нибудь еще может вылечить вашего мужа, так это, наверное, он.
      И затем, поцеловав почтительно руку графини, он добавил:
      — Позволите ли вы мне дать вам еще один совет?
      — Пожалуйста, вы меня обяжете.
      — Придумайте какой-нибудь предлог для возвращения в Париж.
      — Я понимаю вас. Доктор Б. никогда не узнает, что я обращалась за советом к доктору Самуилу Альбо.
      Сэр Эдвард раскланялся и ушел.
      На следующий же день после этого граф и графиня Артовы уехали из Ниццы.
      Графиня не жалела дорогой денег, чтобы только доехать скорее, и через три дня уже была в Париже, куда приехала по Лионской железной дороге.
      Между тем как графиня ехала в Париж, виновник всех ее бедствий, Роллан де Клэ, намеревался отправиться во Франш-Конте, где совершенно неожиданно умер его дядя, шевалье де Клэ. Смерть эта была очень кстати для молодого человека, которому пребывание в Париже становилось неприятным после дуэли с графом Артовым.
      Роллан рассчитывал на популярность, но сильно ошибся в своих предположениях: графа Артова любили, и несчастье с ним уронило де Клэ в глазах многих порядочных людей. Смерть дяди вывела его из этого затруднения. Управившись со всеми делами, он отправился к Октаву проститься.
      Но на одной из улиц ему пришлось остановиться: какой-то фиакр зацепил колесом омнибус. Среди группы любопытных стояла обладательница фиакра. Роллан взглянул на нее и вскрикнул: перед ним была графиня Артова, или, лучше сказать, та особа, которую он принимал за нее.
      Молодая женщина тоже заметила его и, улыбнувшись, приложила палец к губам.
      Роллан уже хотел выйти из своего экипажа и предложить ей свои услуги, как она поспешно села в свой фиакр и громко крикнула кучеру:
      — Улица Помп № 53 в Пасси! — И быстро уехала.
      Через четверть часа после этого он сидел у своего друга Октава и рассказывал ему о своей встрече.
      — Что я должен теперь делать? — спросил он.
      — Ехать.
      — Во Франш-Конте?
      — Да.
      — Не повидавшись с нею?
      — Конечно, она крикнула свой адрес громко для того, чтобы ты слышал, и будет ждать тебя сегодня, завтра, а потом, вероятно, напишет тебе.
      — Очень может быть.
      — Она улыбнулась тебе, значит, она все еще любит тебя.
      — И я так думаю, — проговорил скромно Роллан.
      В восемь часов вечера он сидел уже в вагоне первого класса Лионской железной дороги. На первой станции с ними встретился парижский экстренный поезд, они остановились на несколько секунд. Роллан бросил рассеянный взгляд на вагон, пришедший из Лиона, и вскрикнул: в этом вагоне сидела графиня Артова с мужем, которую он видел сегодня в Париже.
      — Что это, уж не сошел ли я с ума? — пробормотал он и поспешно выскочил из вагона, но парижский поезд уже тронулся.
      — Потрудитесь скорее садиться! — крикнул Роллану кондуктор. — Поезд сейчас тронется.
      — Я не еду, — отвечал Роллан в сильном волнении. Раздался свисток, и поезд тронулся.
      — Когда я могу воротиться в Париж? — обратился Роллан к начальнику станции.
      — Вот идет поезд из Монтеро, — отвечал чиновник, указывая пальцем вдаль, где виднелся дым от паровоза.
      Поезд пришел. Роллан воротился в Париж, а багаж отправился в Дижон.
      Он приехал в Париж спустя полчаса после прихода экстренного поезда.
      Но женщины, обладавшей, по его мнению, способностью вездесущности, уже не было на вокзале.
      Обежав все залы и не найдя ее, Роллан обратился к кондуктору, приехавшему на экстренном поезде:
      — Милостивый государь, вы приехали с вечерним поездом из Лиона?
      — Да, полчаса тому назад.
      — Не заметили вы в вагоне первого класса красивую блондинку, сидевшую с двумя мужчинами?
      — Как же, заметил.
      — Вы не знаете, кто она?
      — Графиня Артова со своим мужем и доктором.
      — Она села в Лионе утром?
      — Утром.
      Роллан выбежал из вокзала, как сумасшедший, и, бросившись в первый попавшийся фиакр, крикнул кучеру:
      — Три луидора на водку, если довезешь меня вскачь до улицы Помп!
      Спустя час фиакр остановился у дома № 53. Роллан сильно дернул за звонок.
      Было уже около полуночи.
      Войдя во двор, он тотчас же узнал место, где с него снимали повязку.
      — Барыни нет дома, — сказала полураздетая горничная.
      — Так я ее подожду.
      — Она не воротится.
      — Вот что, любезная, — сказал Роллан решительно, — или веди меня сейчас же к твоей барыне, за что получишь десять луидоров, или ты пойдешь со мной сейчас к полицейскому комиссару.
      — Ведь барыня меня за это прогонит, — сказала испуганно горничная, — но делать нечего, пожалуйте.
      Она провела его в будуар, где на диване спала Ребекка, одетая в черный бархатный пеньюар.
      — Оставь нас, — сказал Роллан повелительно.
      По уходе горничной он слегка дотронулся до плеча молодой женщины, которая, проснувшись, вскрикнула от удивления и вскочила с дивана.
      — Как вы смели прийти сюда без моего позволения? — спросила она гордо.
      — Вы, моя милая, имели неосторожность сообщить мне сегодня утром ваш адрес, — отвечал Роллан холодно.
      — Я?
      — Да, вы. Вы крикнули кучеру: в улицу Помп № 53 так громко, что я услышал.
      — Ну и отлично, что вы приехали, — проговорила Ребекка, изменив тон. — Садитесь, пожалуйста.
      — Как здоровье вашего супруга, графиня Артова?
      — Он все еще помешан.
      — А!
      — И я отправила его в Ниццу.
      — Вот как! Но я видел, что он воротился сегодня вечером.
      — Кто? Мой муж?
      — Нет, граф Артов в сопровождении своей жены, настоящей графини Артовой.
      Ребекка побледнела.
      — Довольно уж шутить и дурачить меня, — продолжал Роллан, — теперь ты должна мне сказать, кто ты.
      Ребекка посмотрела на Роллана и покачала головой.
      — Безумный! — проговорила она, захохотав.
      — Презренная тварь! — вскричал он вне себя от ярости. — Говори свое настоящее имя или я убью тебя!
      И он ухватил за горло молодую женщину.
      — Меня зовут Ребекка, — простонала она.
      — Кто ты такая?
      — Дочь Парижа.
      — Кто тебя заставил дурачить меня разыгрыванием из себя графини?
      — Человек, мне не известный.
      — Лжешь!
      — Клянусь вам.
      — В таком случае, ты умрешь! И он крепко сдавил ей шею.
      — Пощадите! — пробормотала она. — Я все расскажу. Но клянусь вам, я не знаю имени этого человека. Он встретился со мной однажды вечером, увез в незнакомые мне улицу и дом и на следующий день поместил здесь, приказав мне называться графиней Артовой.
      — Ты должна сейчас поехать со мной к графине Артовой и рассказать ей все это.
      — Нет, нет, ни за что, — отвечала Ребекка, задрожав. Роллан схватил нож для фруктов, лежавший на камине, и, приставив его к груди молодой женщины, проговорил:
      — Клянусь честью, я убью тебя, если ты не повинуешься.
      Спустя пять минут Роллан де Клэ и Ребекка садились в фиакр, ожидавший у ворот.
      — На Пепиньерскую улицу, отель Артова, — крикнул Роллан кучеру. — Еще луидор, если поедешь быстро!
      Дорогой Ребекка рассказала ему, что покровитель ее, который заставил ее называться графиней Артовой, дал ей две недели назад три тысячи франков на месячное содержание и что с тех пор она его не видела. Затем она рассказала всю историю гнусной комедии, в которой она была действующим лицом, не пропуская ни малейшей подробности.
      Фиакр остановился у отеля Артова.
      Роллан велел Ребекке опустить вуаль и затем позвонил.
      — Графини нет дома, — объявил швейцар.
      — В таком случае позвольте мне войти. Я подожду. Лакей провел Роллана в гостиную нижнего этажа.
      Ребекка все еще не поднимала вуали.
      Спустя несколько минут послышался шум колес экипажа, вслед за тем распахнулись ворота.
      Графиня Артова приехала в два часа ночи.
      Баккара, приехав в Париж из Ниццы, тотчас же отправилась к Серизе.
      — Постарайтесь уложить своего больного спать, — сказала она доктору перед отходом.
      — Хорошо, — отвечал он, — сегодня это будет легче обыкновенного, ибо он изнурен дорогой.
      Баккара отправилась к Серизе Роллан в дорожном платье.
      Сестры крепко поцеловались, и вслед за тем Леон сказал графине:
      — Я видел доктора-мулата.
      — Ну, и что же? — спросила Баккара с нетерпением.
      — Он ждет вас.
      — Поедем, — сказала она с живостью, — поедем скорей!
      Сестры сели в карету и с быстротой молнии примчались во двор отеля, где в нижнем этаже жил доктор Самуил Альбо.
      Сериза уже сообщила ему, с какой целью желала видеть его графиня Артова, к тому же помешательство графа наделало столько шуму в Париже, что доктор уже знал об этом.
      Графиня и Сериза Роллан вошли в кабинет.
      — Милостивый государь, — проговорила Баккара, — я прибегаю к вам подобно всем тем, которые, блуждая долгое время во мраке, обращаются к свету.
       —Вы, вероятно, пожаловали ко мне посоветоваться о вашем супруге? — спросил доктор.
      — Вы не ошиблись. О, вылечите моего мужа, и признательность моя к вам будет беспредельна!
      — Я ничего не могу обещать вам, графиня, до тех пор, пока не увижу пациента и достоверно не узнаю причину его помешательства.
      — Оно проявилось мгновенно.
      — В чем оно состоит?
      — Граф воображает себя человеком, с которым дрался на дуэли.
      Затем Баккара сообщила ему все мельчайшие подробности, уже известные читателю, и наконец упомянула о сэре Эдварде, английском моряке, прибавив, что тот считает графа отравленным.
      Мулат слушал графиню, нахмурившись, но, когда она упомянула о сэре Эдварде, он вдруг встрепенулся и проговорил:
      — Графиня, помешательство причиняется от двух различных ядов: один из них — белладонна — производит помешательство несерьезное и легко излечимое, другое происходит от индийского яда dutroa.
      — О! Кажется, так называл его и сэр Эдвард.
      — Но ведь ваш супруг никогда не бывал в Индии? — Никогда.
      — Яд этот действует спустя несколько часов после приема. Поэтому если допустить мнение сэра Эдварда, то нужно предположить, что графа отравили в ночь накануне дуэли.
      — Нет, — проговорила Баккара решительно, — он ночевал тогда у герцога де Шато-Мальи!
      — У герцога де Шато-Мальи?
      — Должно быть, потому, что он был его секундантом, впрочем, я узнаю у герцога…
      — Но ведь он умер вчера вечером, графиня.
      — Умер? Герцог? — вскричала она. — Герцог де Шато-Мальи?
      — Да, — отвечал флегматично доктор и подал графине газету, в которой она прочитала следующий некролог:

      «Вчера в девять с половиною часов вечера скончался после кратковременной болезни герцог де Шато-Мальи, тридцати лет от роду. Вместе с ним угасла одна из древнейших фамилий французского дворянства».

      — Вам не известно, от какой болезни он умер? — спросила Баккара в сильном волнении.
      — От карбункула, которым заразился от своей лошади.
      Некоторое время графиня сидела, как уничтоженная.
      — Я полагаю, — проговорил снова доктор, — что мнение сэра Эдварда относительно вашего мужа справедливо.
      — Вы думаете?
      — Dutroa растет на Яве, и образчики его в Европе весьма редки: их можно найти только у таких людей, как я.
      — А у вас он есть?
      — Я привез его сюда совсем немного и убежден, что во всем Париже его нигде больше нет.
      — Нельзя знать, — проговорила Баккара, охваченная каким-то предчувствием. — Быть может, у вас похитили несколько его зерен?
      — Это немыслимо, графиня, в эту комнату, кроме меня и моего слуги, к которому я питаю полнейшее доверие, никто больше не входит.
      Говоря это, доктор устремил внимательный взор на баночку, в которой лежал красный порошок.
      — Почем знать, — повторила опять Баккара с волнением.
      — Боже мой! — возразил вышедший из терпения доктор. — Если хотите, я могу проверить, потому что у меня в точности записано название и количество всех находящихся у меня ядов.