— Здравствуйте, доктор! — сказал ему Рокамболь, протягивая руку. — Извините, что я потревожил вас. Но я проезжал мимо и, вспомнив, что вы спасли моего бедного матроса и что я еще не успел поблагодарить вас, не мог не завернуть к вам и не загладить свою ошибку.
      Произнося эти слова вежливым тоном вельможи, Рокамболь небрежно положил на камин банковский билет в тысячу франков.
      Доктор предложил маркизу садиться и пододвинул ему стул.
      — Вы слишком добры и любезны, маркиз, — сказал он, — что обеспокоили себя из-за таких пустяков.
      — А разве вы считаете ни во что удовольствие видеть вас, доктор?
      Мулат молча поклонился.
      — Вот, — продолжал Рокамболь, — вы опять за своими книгами, допрашивая постоянно науку и медленно убивая себя над изысканиями новых средств для скорейшего исцеления своих ближних…
      — Маркиз! — ответил скромно доктор. — Чем больше изучаешь науку, тем яснее видишь, что в ней есть тайны, которые можно уразуметь только после больших затруднений.
      Рокамболь завел тогда разговор о ядах и, узнав, от доктора, что у него есть яд, производящий почти мгновенное помешательство, незаметно, во время выхода доктора из кабинета, украл немного этого яда и, спрятав, простился с ним и уехал.
      Ровно в час пополудни он приехал домой. На дворе отеля стоял наемный фиакр.
      — Это еще что? — подумал удивленный маркиз де Шамери. — Кто это еще пожаловал ко мне?
      И, обратившись к лакею, он спросил: — У кого гости?
      — У господина виконта — граф Артов.
      — Граф Артов?! — повторил с удивлением маркиз.
      — Точно так-с…
      — Ого, должно быть, случилось что-нибудь новенькое, — подумал Рокамболь, — бьюсь об заклад, что взрыв уже последовал… надо быть вполне осторожным!
      И Рокамболь торопливо отправился к Фабьену, сидевшему в кабинете вдвоем с графом Артовым.
      Лицо графа было бледно, а губы судорожно подергивались.
      Фабьен обрадовался приходу своего шурина.
      Рокамболь невольно приостановился на пороге и молча посмотрел на встревоженные лица собеседников, как бы спрашивая себя, что произошло между ними.
      Граф Артов оставил Октава ошеломленным происшедшею сценой и опять помчался к заставе «Звезда».
      Здесь он остановился, соскочил с лошади, отдал ее своему кучеру и сел в первый попавшийся ему наемный купе.
      — Вернэльская улица! — крикнул он кучеру. — Отель де Шамери…
      Граф желал видеть Фабьена, вспомнив про то, что накануне тот сжег записку Роллана де Клэ.
      А если Фабьен поступил таким образом, то это ясно указывало на то, что он посвящен в тайны Роллана.
      Поступок Роллана, конверт, рассказ Октава — все это сложилось так вместе, что могло убедить самого недоверчивого человека, а в душе графа все еще шевелилось сомнение, до такой степени он любил свою жену и веровал в нее… до такой степени чистою и благородною она казалась ему еще вчера… Но сомнение графа было непродолжительно. Он понял, что виконт Фабьен д'Асмолль скажет ему всю правду, если он вынудит его к тому, и поэтому-то и отправился к нему.
      Фабьен спокойно писал письмо, когда граф явился к нему, как снег на голову.
      — Любезный граф, вас ли я вижу? — проговорил Фабьен, догадавшись по его бледности, что случилось что-нибудь особенное.
      — Я к вам по делу…— ответил ему граф.
      Фабьен подвинул ему стул и не заметил даже, что граф не подал ему руки.
      — Любезный виконт! — начал граф, не садясь на предложенный ему стул. — Вы, кажется, очень дружны с господином де Клэ?
      — Пожалуй, да, а пожалуй, и нет, — ответил Фабьен, слегка вздрогнув, — собственно говоря, наши отцы были друзьями, а я обещал только его дяде-опекуну наблюдать за ним…
      — Мы ведь с вами дружны уже семь лет… не так ли?
      — Совершенно верно, любезный граф.
      — Вы серьезно ведь были моим другом?
      — Сколько мне кажется, я и теперь не переменился… Но, — добавил Фабьен, улыбаясь, — к чему этот церемонный тон, мой милый граф?
      — То есть вы хотите сказать — торжественный?
      — Пожалуй, хоть и так.
      — Дело в том, что завтра в это же время один из ваших друзей — я или господин де Клэ — будет убит.
      Фабьен вскочил со стула.
      — Вы, кажется, сошли с ума? — сказал он.
      — Любезный виконт, я задам вам теперь один серьезный и очень важный для меня вопрос и именем нашей дружбы попрошу вас ответить на него.
      — Извольте, граф.
      — Третьего дня Роллан де Клэ получил в клубе письмо.
      — Да.
      — И показал это письмо вашему шурину маркизу де Шамери.
      — Это верно.
      — Затем вы вырвали его из рук де Клэ…
      — И это все правда.
      — И сожгли.
      Фабьен утвердительно кивнул головой.
      — Зачем же вы сожгли его?
      Этот вопрос был сделан графом каким-то странным, отрывистым голосом.
      — Очень просто — оттого, что Роллан — фат, — ответил Фабьен, доведенный до крайности.
      — Гм, это ведь не ответ на мой вопрос, — заметил граф.
      — Ну, так потому, что Роллан компрометировал женщину…
      — Позвольте заметить вам, что если бы эта женщина была неизвестна вам…
      — Вы хотите сказать, что я бы не поступил так?..
      — Ну да…
      — Положим, что вы и правы.
      — Но эту женщину знаете не только вы, но и многие из этих господ — между прочим, и господин Октав…
      — Все это очень немудрено, право, Роллан не умеет хранить своих тайн.
      — Так согласитесь же, что вы сожгли эту записку не без причины, так как вы находились между людьми, посвященными в эту тайну.
      Фабьен не предвидел этого страшного и неоспоримого по логике аргумента; он смутился и не отвечал.
      — Вами руководила другая, более уважительная причина, — продолжал граф, — то есть между вами находился муж этой женщины… Виконт, заклинаю вас честью, отвечайте мне!
      — Вы правы, — пробормотал почти уничтоженный Фабьен.
      — После вашего отъезда я остался у карточного стола. Под этим столом я нашел конверт, в котором господин де Клэ получил это письмо. Я поднял его и узнал почерк моей жены.
      Фабьен молчал.
      — Я сейчас же воротился домой и показал конверт своей жене. Она вскрикнула от изумления, и этот крик был настолько искренен, что я подумал, что де Клэ — подлец и что он подделался под ее почерк.
      — Это опять-таки очень немудрено, — сказал Фабьен, надеясь, что у графа не было других доказательств виновности его жены.
      — Позвольте… позвольте, я еще не закончил… жена предложила мне пригласить г. де Клэ, и вы вместе с ним провели у меня этот вечер…
      — Я, право, не заметил ни одного слова и ни одного даже взгляда…
      — Погодите, погодите…— перебил его граф и рассказал ему в нескольких словах все то, что он только что слышал и что за тем последовало.
      Во время этого рассказа он смотрел на Фабьена проницательным, испытующим взглядом, как бы желая проникнуть в сокровенную глубь его мыслей.
      У виконта д'Асмолля выступил на лбу холодный пот.
      — На свете нет ничего невозможного, — добавил граф, — возможна всегда и ошибка, несмотря даже на очевидность фактов… Но я вспомнил ваш поступок, и непобедимое желание узнать наконец истину вынудило меня ехать к вам…
      — Неужели же я должен сказать ее вам?
      — Иначе я сейчас же еду к де Клэ и убью его.
      — Но, граф!..
      — Если же вы подтвердите, что моя жена виновна, я вызову его на дуэль и убью его честно. Если же вы скажете мне, что она невинна, я поверю вам на слово.
      Виконт д'Асмолль сидел как на иголках.
      — Ну, что же вы молчите? Фабьен глубоко вздохнул.
      — Пошлите ваших секундантов к Роллану, — чуть слышно прошептал он.
      Граф вздохнул и зашатался.
      Эти слова этого честного человека произвели на него действие громового удара, но он почти сейчас же оправился и сказал:
      — Хорошо, я вам верю… А у вас есть доказательства?
      — К несчастию!..
      — Вы видели графиню у Роллана?
      — Да.
      Это последнее слово Фабьен произнес чуть слышно и глухим голосом.
      В это самое время вошел Рокамболь.
      Присутствие его становилось здесь больше чем необходимым; оно придавало бодрости Фабьену, который, несмотря на свое нравственное мужество, уже начинал падать духом.
      У графа Артова достало еще силы воли протянуть руку вошедшему маркизу.
      — Здравствуйте, — сказал он при этом слегка дрожащим голосом.
      — Любезный виконт, — продолжал он затем, обращаясь к Фабьену, — вы всегда были мне другом и сейчас доказали мне, что ваши чувства не изменились.
      — О, как теперь, так будет и всегда! — проговорил Фабьен.
      — Ну, так докажите же мне на деле это…
      — Чем?
      — Я не попрошу вас, конечно, быть секундантом вашего друга!..
      — Прежнего, граф, а теперь я его презираю.
      — Нет, я прошу у вас более простой услуги. Мне просто не хочется возвращаться сегодня домой — позвольте мне пробыть до завтра у вас.
      — Располагайте моим домом, граф, — сказал Рокамболь.
      Тогда граф сел и написал своей жене следующее письмо:

      «Графиня!
      Вчера и даже сегодня час назад я все еще сомневался… Теперь же сомнение невозможно для меня. Завтра я дерусь с Ролланом де Клэ и надеюсь убить его.
      Через час после того я уеду из Франции, если не убьют меня самого… но я не хочу погибнуть от его руки. Я вас любил и прощаю вас.
Граф Артов».

      Написав эту записку, граф запечатал ее и сказал виконту д'Асмоллю:
      — Я оставлю вас ненадолго, мой друг, до свидания… Прощайте, маркиз.
      И граф вышел, спокойный по наружности, но с разбитым сердцем.
      — Куда прикажете везти? — спросил его извозчик, когда он сел в наемный фиакр.
      — Прованская улица! — крикнул граф.
      Роллан де Клэ сидел дома. В это утро он получил от Ребекки записку следующего содержания:
      «Вы вчера были просто восхитительны, и я награжу вас за это. На всякий случай не уходите из дому до пяти часов, может быть, я успею вырваться хоть на минутку от своего тирана и побывать у вас».
      Роллан, повинуясь этому приказанию, отослал даже своего камердинера, чтобы быть совершенно наедине с нею, если она приедет.
      В половине второго раздался звонок.
      — Это она!.. — проговорил Роллан, вздрогнув, и побежал отворять, но, отперев дверь, он невольно отшатнулся, у него потемнело в глазах… Это была не она, а он… Он, муж — страшный граф Артов.
      — Милостивый государь! — сказал ему граф. — Мне нужно сказать вам несколько таких слов, которые я нахожу неудобным говорить здесь на пороге, а потому я прошу позволения войти к вам.
      И, сказав это, граф прямо прошел в гостиную Роллана и сел.
      Де Клэ последовал за ним и тоже сел. Он уже не сомневался, что граф все знал. Роллан горделиво поклонился графу и сказал:
      — Чему обязан я чести вашего посещения, граф?
      — Я все знаю…
      Фат поклонился опять.
      — Я к вашим услугам, — сказал он.
      — Очень хорошо.
      — И согласен на все ваши условия…
      — Сначала пистолет, а потом шпага; вы, конечно, понимаете, что мы будем драться насмерть.
      — Это как вам будет угодно.
      — Завтра в восемь часов утра.
      — Где?
      — О, разумеется, не в Булонском лесу! Она, пожалуй, явится туда и разыграет трогательную сцену. Мы будем драться в Венсене, у Тронной заставы.
      — Я буду там с моими секундантами, — ответил Роллан.
      — Прощайте, милостивый государь, до завтра! — сказал граф с ужасающим хладнокровием.
      Роллан любезно проводил его до лестницы.
      Тут они обменялись еще раз взглядами и поклонами.
      Роллан, нужно отдать ему справедливость, вел себя вполне прилично и достойно на этом свидании, он находил поступок графа чрезвычайно логичным и основательным и не подумал увертываться. Так как граф знал все, то драться было необходимо.
      Но Роллан обладал только одним хорошим качеством — храбростью, а когда прошел первый момент его изумления и смущения, то он увидел в вызове графа только одно средство еще больше возвыситься в глазах своих приятелей-молокососов, которые и без того уже приходили в удивление от его успехов.
      Дуэль с графом Артовым придавала ему весу, и ему ни на минуту не приходило в голову, что граф может убить его.
      Под влиянием какой-то лихорадочной радости он написал Октаву письмо и сообщил ему о предстоящей дуэли с графом, которая происходит из-за того, что сильная любовь к нему графини Артовой скомпрометировала ее мужа.
      Одним словом, одна эта записка заслуживала уже поединка.
      Граф Артов отправился от Роллана де Клэ к герцогу де Шато-Мальи.
      — Я пришел просить вас об одной услуге, — сказал он ему.
      — Приказывайте, граф.
      — Завтра я дерусь на дуэли.
      — Вы?!
      — Я. Хотите быть моим секундантом?
      — Конечно… только…
      — Вы желаете знать причину дуэли?
      — Именно… дуэль такая печальная вещь! Граф грустно улыбнулся.
      — Я выхожу на дуэль, — сказал он, — потому что еще вчера был одним из счастливейших людей, а сегодня стал несчастнейшим.
      — Боже мой, что вы говорите?
      — Ничего, я любил, а меня не любили. Я предполагал, что раскаяние создает иногда ангелов, а теперь убедился в том, что порочность, обращенная на одно мгновение на путь истинный, рано или поздно возвращается к прежнему… вот и все!..
      — Но… возможно ли это?.. Боже мой, возможно ли это?.. Графиня!..
      — Не говорите мне о ней, — перебил его глухо граф Артов. — Она умерла для меня!..
      Пока совершались события, рассказанные нами, — иная сцена, не менее драматичная и раздирающая сердце, происходила в Пепиньерской улице, в отеле графа Артова. Читатель помнит, что граф уехал из дому верхом после завтрака.
      В эти два дня, по своем возвращении, граф, француз душою и характером, не мог насытиться своим Парижем. Еще накануне его не было дома с самого утра и до обеда, а в этот день Баккара сказала ему, улыбаясь:
      — Поезжай, дружочек, я увольняю тебя до обеда.
      И, сказав это, сама графиня уехала также за покупками.
      Она воротилась в три часа и узнала, что граф отослал свою лошадь и взял извозчичий купе. Это обстоятельство показалось ей несколько странным, но все-таки она не придавала ему большой важности.
      Через час пришло письмо не от графа Артова, а от Роллана де Клэ.
      Роллан, прождав понапрасну до пяти часов, написал графине следующее послание:

      «Мой милый ангел!
      Я целый день дожидаюсь вас, и один только страх найти вас мертвою не допускает меня бежать к вам.
      Завтра мы будем драться… и надейтесь, что у меня достанет мужества победить своего врага для того, чтобы защищать вас… Ради Бога напишите хоть одно слово!
Роллан де Клэ».

      Письмо это принес камердинер Роллана.
      Баккара взглянула на адрес и очень удивилась, что он написан не рукою сестры, от которой она ждала письмо. Она хотела распечатать письмо, когда на дворе послышался стук въезжавшего экипажа. Думая, что это муж, графиня подбежала к окну и с изумлением увидела купе сестры, из которого вышла Сериза (мы будем называть так с этого времени Вишню).
      — Что с ней?.. — подумала Баккара. — Не с ума ли она сошла?
      И, все еще не распечатывая письма, она побежала навстречу Серизе Роллан. Сестры поцеловались.
      — Иди-ка сюда, моя милая ветреница, — сказала Баккара, — и пишет, и приезжает ко мне в одно и то же время!..
      — Что? Я не писала…— ответила удивленная Сериза.
      — Ну, а это что? — спросила Баккара, взяв с камина письмо.
      Сериза пожала плечами.
      Баккара проворно сломала печать и, взглянув на подпись, прочитала:
      «Роллан де Клэ».
      Удивляясь все больше и больше, она прочитала первую страницу и внезапно побледнела.
      — Боже! — прошептала она. — Уж не сон ли это? Письмо выпало у нее из рук. Сериза подняла его, в свою очередь прочитала и прошептала:
      — Это непонятная вещь!..
      Сестры переглянулись, но, наконец, Баккара вскрикнула:
      — Да ведь я почти и не знаю этого господина!..
      — Ах! — проговорила Сериза. — Я тебе вполне верю, он, должно быть, просто сумасшедший… Кто же вызвал его и с кем он будет драться?..
      — Я схожу просто с ума! — воскликнула графиня вне себя.
      Но в эту самую минуту отворилась дверь, и лакей подал графине письмо, принесенное уличным комиссионером.
      — От его сиятельства! — доложил человек, узнав почерк своего барина.
      Баккара взяла его дрожащей рукой, прочитала и с громким воплем грохнулась на пол.
      Через полчаса она пришла в себя.
      — Боже! — говорила бедная молодая женщина. — Пойдем… пойдем к этому господину, я должна его видеть… должна… о мой Станислав!.. Этот негодяй осмелился подделаться под мой почерк… Боже! Боже!..
      И графиня, едва держась на ногах, села с сестрой в карету и приказала кучеру:
      — В Прованскую улицу — гони как можно скорее.
      Доехав до квартиры Роллана де Клэ, Баккара осталась в карете и попросила свою сестру повидаться с этим негодяем, который осмеливался так нагло клеветать на нее.
      Роллан де Клэ принял Серизу, и когда та сказала ему, что ее уполномочила ее сестра Баккара узнать, что значит его письмо к ней, то он начал уверять ее, что она, вероятно, не посвящена своей сестрой в их взаимные отношения с ним, и рассказал ей при этом, как мнимая Баккара принимала его в Пасси и как она была даже два раза у него.
      Сериза вскрикнула и бросилась к своей сестре.
      То, что она передала ей, придало особенную энергию Баккара, она выскочила из кареты и проворно взбежала вслед за Серизой в квартиру Роллана де Клэ.
      Увидя графиню, Роллан бросился к ней и хотел ее обнять.
      — Ах, Луиза! — вскричал он. — Дорогая Луиза!.. Баккара с негодованием оттолкнула его.
      — Прочь! — вскрикнула она. — Вы подлец или сумасшедший… Вы никогда не имели права называть меня Луизой.
      Но Роллан хладнокровно заметил ей, что она совершенно напрасно отказывается от того, что было.
      Сколько ни говорила Баккара, в каком она ни была отчаянии, но Роллан де Клэ, пораженный ее тождественным сходством с Ребеккой, продолжал настаивать, что он принимал ее у себя.
      Баккара упала без чувств.
      Ее отнесли в карету, а Вишня взяла слово, что он придет вечером к ним для того, чтобы разъяснить ту тайну, которая скрывается в этом деле.
      — Приду, — ответил Роллан, начинавший думать, не сошел ли и он с ума.
      Через несколько минут после отъезда Баккара от Роллана де Клэ к нему приехал мнимый маркиз де Шамери.
      Роллан сидел на диване и имел вид совершенно уничтоженного человека.
      — Любезный друг, — сказал маркиз де Шамери, делая вид, что приписывает совсем другой причине упадок духа Роллана, — я все узнал: графу Артову все известно, и он приходил к вам с вызовом.
      — Да это еще не то! — ответил ему Роллан и рассказал все, что произошло у него с Баккара.
      Рокамболь слушал хладнокровно до конца, не перебивая Роллана, потом посмотрел на него, улыбаясь, и сказал:
      — Вы еще очень молоды, мой милый, и у вас недостает проницательности и опыта… Вы не знаете женщин.
      — Но…
      — Я хочу сказать, что графиня с сестрой очень ловкие особы и что они обманули вас, доведя вас до отчаяния, уверяя, что вы принимали за Баккара какую-то другую женщину.
      — Обманули… меня?
      — Ну да.
      — Да… мнимой графини Артовой нет и быть не может, так как подобное сходство немыслимо между двумя женщинами.
      — Ну, а домик в Пасси?
      — Да почему вы знаете, что это было в Пасси, а не в отеле, ведь вас, вы сами же говорили, возили в карете с матовыми стеклами.
      Все это окончательно сбило с толку Роллана де Клэ.
      — Так пусть же графиня и ее сестрица ждут меня, сколько им угодно, — воскликнул он, — я ненавижу, презираю их и буду завтра же драться с графом.
      — Только защищайтесь хорошенько!
      — Будьте покойны.
      Они простились, маркиз уехал домой, а Роллан написал Серизе, что он не будет у них, потому что хорошо понял, какую с ним хотели сыграть комедию.
      После этого он отправился в клуб.
      От Роллана де Клэ Рокамболь возвратился домой и отправился прямо к своему зятю.
      Он застал его с графом Артовым, который писал в кабинете виконта какие-то письма.
      Он писал в продолжение целого часа и лишь затем повернулся к Фабьену со словами:
      — Милый друг, вы позволите мне назначить вас своим душеприказчиком?
      — К чему это? — спросил изумленный Фабьен.
      — Меня могут убить…
      — Перестаньте, пожалуйста!.. Провидение не допустит подобной несправедливости…
      — Все равно, — перебил граф.
      — Послушайте, граф, вы все еще любите эту женщину…
      — Правда.
      — И если вас не убьют…
      — Я сам застрелюсь.
      — Это будет безумием.
      — Я сейчас сделал завещание, — сказал граф со вздохом. — У меня два различных состояния: одно на родине — наследственное; другое состоит в собственности, приобретенной мною во Франции, и заключается в шестидесяти тысячах ливров дохода. Последнее я и хочу доверить вам.
      — Но…
      — Я знаю, что вы хотите сказать. Но я имею твердое намерение умереть. Все мое счастье, вся жизнь моя заключались в ней, ее одну любил я, и в моем сердце нет больше места для другой привязанности.
      — Конечно, теперь не время напоминать вам о других чувствах иначе, как только сказать: есть мужество и в решимости жить, когда жизнь тягостна…
      — Вот этого-то мужества у меня и нет. Мне не нужно убивать себя: я уже умер.
      Фабьен вздрогнул и понял, что всякое утешение будет бесполезно.
      — Извольте, — сказал он, — я исполню ваше желание.
      — Вы согласны сделаться моим душеприказчиком?
      — Да.
      — Я оставляю здесь бумаги и завещание… Если завтра…
      В это время вошел Рокамболь.
      Появление его помешало разыграться чувствительной и раздирающей сердце сцене между графом и Фабьеном.
      Граф Артов почувствовал, наконец, что силы изменяют ему… В минуту появления Рокамболя у него готовы уже были брызнуть слезы.
      — Граф, — сказал мнимый маркиз, — я приготовил вам комнату рядом с моей спальней.
      — Благодарю вас, маркиз.
      — А так как моя сестра не знает еще о вашем присутствии, то вы потрудитесь пройти прямо на мою половину, во второй этаж.
      — С удовольствием.
      — Теперь шесть часов; Фабьен отправится к своей жене обедать.
      И Рокамболь встал и провел графа по черной лестнице во второй этаж, который он занимал весь.
      Граф вошел за ним в маленькую гостиную, где стоял накрытый стол.
      — Вы будете обедать? — спросил Рокамболь.
      — О, нет, — отвечал граф с грустною улыбкою, — мне не хочется ни есть, ни пить.
      — Верю, но вам завтра предстоит дуэль, и я не советовал бы вам драться с пустым желудком.
      — Правда, — прошептал граф и принужденно сел к столу.
      Он пил довольно много, так что после обеда даже несколько забылся.
      — Позвольте мне дать вам совет, — сказал Рокамболь. — Какой?
      — Не пейте кофе, а выпейте лучше стакан старой настойки.
      — Зачем?
      — Она придает сон, а вам он необходим.
      — Может быть, — сказал граф рассеянно.
      — Когда я служил в Индийской компании, — продолжал Рокамболь, — я часто дрался на дуэли и всегда имел скверную привычку просиживать целую ночь накануне дуэли за картами.
      — А!
      — Всегда являлся на бой изнуренным, и, благодаря этому, два раза меня чуть не убили.
      — Какая неосторожность.
      — Вы, конечно, не проведете ночь за картами, но при вашем душевном состоянии вы, очевидно, не сможете уснуть, а поэтому вам должно прибегнуть к наркотическим средствам… Потому что вы, наверное, не желаете, чтобы Роллан убил вас.
      — Вы правы, — сказал граф, — дайте мне усыпительного.
      — Вот, — сказал Рокамболь, взяв бутылку с прозрачною жидкостью, — хотите, я приготовлю вам усыпительное собственного изобретения?
      — Вашего собственного?
      — Да, смесь вишневки со старым голландским кюрасо.
      — И я усну от этого? — спросил граф.
      — Как нельзя лучше.
      Говоря это, Рокамболь налил вишневки в рюмку и дополнил ее жидкостью из другой бутылки. Он взглянул на часы и подумал:
      — Двадцать четыре часа… да… теперь семь часов вечера, а граф дерется с Ролланом в семь часов утра.
      Граф выпил рюмку одним залпом.
      — Бррр… как горько! — сказал он.
      — Неужели?
      — Попробуйте.
      — О! — сказал Рокамболь, смеясь. — Я не хочу спать, мне нужно многое сегодня сделать.
      В восемь часов граф Артов вышел из-за стола, спотыкаясь.
      Рокамболь позвонил.
      — Проводите графа в его комнату! — сказал он вошедшему слуге.
      — Как у меня тяжела голова, — сказал граф, проведя рукой по лбу, — прощайте, маркиз, доброго вечера!
      — Доброго вечера, граф.
      Рокамболь, проводив его до дверей, отправился к сэру Вильямсу.
      Он подробно рассказал ему обо всем случившемся.
      — Уверен ли ты, дядюшка, — спросил он, — что довольно двадцати четырех часов?
      — Да, — кивнул сэр Вильямс.
      — Граф, наверное, убьет Роллана.
      — Я в этом почти уверен и вполне убежден, что все случится, как я и сказал, — написал сэр Вильямс.
      Сериза привезла к себе сестру, чуть живую и обезумевшую от горя.
      Леона Роллана не было дома. Воротясь домой в десять часов, он нашел Баккара лежащей в постели его жены, в сильной горячке, так что она не узнала его.
      Сериза со слезами на глазах рассказала мужу обо всем случившемся и показала ему письмо графа Артова к жене.
      — О, я найду его, — сказал Леон, — и постараюсь его вразумить. Надо непременно отыскать ту женщину, которая так похожа на нее.
      В это время принесли письмо Роллана де Клэ. Прочитав письмо, Сериза вскрикнула.
      — Негодяй! — прошептала она.
      Она ждала Роллана, она надеялась, что теперь окончательно его убедит в существовании двойника Баккара.
      — Все потеряно! — проговорила она. — Граф выйдет на дуэль.
      — Нет, — вскричал Леон, — я сейчас пойду к Роллану де Клэ и привезу его насильно!
      Он тотчас же отправился в Прованскую улицу.
      — Барина нет дома, — сказал лакей, отворивший Леону дверь.
      — Куда он ушел?
      — Не знаю.
      — Когда придет?
      — Тоже не знаю.
      — Так я его подожду.
      Лакей провел Леона в гостиную, зажег свечи и удалился.
      В томительном ожидании он просидел всю ночь: стало уже светать; Роллан все не возвращался.
      Тогда Леону пришло в голову, что если Роллан не идет, то, по всей вероятности, дуэль расстроилась; и он побежал в отель графа Артова.
      Но и графа не было дома.
      Роллан ушел из дому вскоре после ухода Рокамболя и отправился в клуб, надеясь прийти туда раньше Октава, чтоб не допустить разглашения предстоящей дуэли.

* * *

      Но Октав, под впечатлением утренней встречи с графом Артовым, повиновался запрещению его — выходить из дому. Приятель, присутствовавший при этой встрече, гакже не явился, и, следовательно, никто из членов не знал о случившемся.
      Прождав напрасно около трех часов, Роллан, крайне раздосадованный равнодушием Октава, решился отправиться к нему на дом.
      Октав лежал у себя на диване, одетый в туфли, халат и ермолку.
      — Что это, — вскричал Роллан, остановясь на пороге, — ты с ума сошел!
      — Почему это тебе кажется?
      — Ты разве не получил моего письма?
      — Получил.
      — Ну?
      — Я написал к Б.
      — И он не пришел?
      — Нет, приходил: завтра он заедет за мной в шестом часу.
      — Твое равнодушие меня положительно удивляет: ты преспокойнейшим образом сидишь дома, когда завтра мне предстоит дуэль.
      — Потому что я нахожусь под домашним арестом.
      — Кто же тебя арестовал, блондинка или брюнетка? — насмешливо спросил Роллан.
      — Господин, который завтра убьет тебя.
      Он рассказал Роллану свою нечаянную встречу с графом Артовым и нисколько не скрыл свое впечатление страха.
      — Знаешь, что я тебе посоветую? — проговорил наконец Октав.
      — Что?
      — Ночуй сегодня у меня.
      — Это зачем?
      — Графиня, пожалуй, опять приедет к тебе сегодня вечером или завтра утром, хоть ради того только, чтобы помешать дуэли.
      Октав позвонил, велел приготовить Роллану постель и разбудить себя в пять часов.
      Роллан спал очень плохо.
      Лакей в точности исполнил приказание своего господина, разбудив его ровно в пять часов.
      Маркиз де Б. точно приехал в назначенный час, принеся с собой две шпаги и ящик с пистолетами.

* * *

      Октав велел заложить карету, и ровно в половине седьмого молодые люди приехали к Тронной заставе, на место дуэли.
      Карета герцога де Шато-Мальи стояла уже у таможенной будки.
      За час перед тем Рокамболь едва добудился графа Артова.
      Граф чувствовал себя крайне изнуренным; глаза его принимали уже бессмысленное выражение.
      Граф скоро оделся и вместе с Рокамболем сел в купе.
      Как только экипаж повернул за угол, Рокамболь вышел из него, сел на верховую лошадь и во весь опор помчался в Сюренскую улицу.
      Спустя несколько минут он вышел из своего мезонина кучером, в ливрее лакея герцога де Шато-Мальи.
      В это время граф приехал к герцогу де Шато-Мальи.
      — Представьте, — сказал граф, — сейчас, въезжая в ваш двор, я забыл, зачем к вам еду. Но теперь поедемте, мне хочется скорей убить Роллана де Клэ.
      — Бедняжка, — подумал герцог, взглянув на бессмысленное лицо графа, — горе помрачило ему рассудок.
      В это время вошел Цампа.
      — Ваше сиятельство, — обратился он к герцогу, — сегодня ночью ваш кучер сильно заболел и прислал на свое место английского кучера, служившего у лорда К.
      — Хорошо, — отвечал герцог.
      — Нам пора ехать, господа, — обратился он к графу и секунданту, гвардейскому офицеру.