Надо отдать справедливость, что виконт Карл де Морлюкс удивительно ловко устроил свои дела с Тимолеоном.
      Решив спрятать Антуанетту, он нашел нужным не оставлять на свободе и Аженора.
      С этой целью он постарался увидеться с ним и, одобрив вполне его план относительно женитьбы на Антуанетте, предложил ему ехать на другой день в Ренн, чтобы повидаться там с бабушкой, которой будто бы было нужно поговорить с ним о семейных делах.
      Молодой человек после долгих колебаний наконец согласился послушаться его, но предварительно написал Антуанетте большое письмо, в котором уведомлял ее, что уезжает всего на несколько дней.
      Написав и запечатав это письмо, Аженор позвонил и хотел послать его с лакеем, но де Морлюкс взялся лично передать его.
      — Я сам отнесу его, — сказал де Морлюкс, — и таким образом я буду иметь предлог видеть твою невесту.
      — Ах, дядюшка, однако, какой вы добрый, — прошептал Аженор и стал торопливо собираться в дорогу.
      Виконт де Морлюкс был настолько любезен и великодушен, что лично проводил своего племянника на железную дорогу и успокоился только тогда, когда усадил его в вагон и поезд тронулся.
      Проводив племянника, виконт де Морлюкс отправился в Пепиньерскую улицу, где его уже давно ждал Тимолеон.
      Бывший полицейский шпион был в костюме истого английского джентльмена.
      — Не угодно ли вам пойти удостовериться, — сказал он, — что с вас недаром берут деньги?
      Виконт де Морлюкс кивнул головой и последовал за Тимолеоном в Шальо, в ту улицу, где находился полицейский комиссариат.
      В то время как Аженор отправлялся в Бретань, а мошенники, подкупленные Тимолеоном, выдали Антуанетту за свою сообщницу, Рокамболь с Милоном отыскали шкатулку с деньгами, прочитали рукопись, оставленную баронессой Миллер, и вышли на рассвете из дома в Гренельской улице на поиски сирот.
      Милон помнил очень хорошо, что пансион, куда отвезла своих детей баронесса, находился в Отейле, но он не помнил ни названия его, ни фамилии начальницы пансиона.
      Им, впрочем, пришлось недолго искать.
      Благодаря указаниям одного судебного пристава, господина Буадюро, они скоро узнали, что фамилия начальницы пансиона Рено, но что она уже несколько лет не держит больше пансион и живет с двумя молоденькими девицами-сиротами в улице Анжу-Сент-Оноре, № 19.
      Узнав адрес, Рокамболь и Милон тотчас же поехали в Анжуйскую улицу, но им удалось встретить здесь только одну старушку Рено. Тетка Филипп была просто в отчаянии и сообщила им, что Антуанетта еще вчера уехала к отцу господина Аженора, который присылал за ней свою карету.
      — Кто этот Аженор? — спросил Рокамболь.
      — Молодой человек, влюбленный в барышню, — ответила тетка Филипп.
      — Отец его барон?
      — Да, де Морлюкс.
      Милон вскрикнул при этих словах, но Рокамболь, никогда не терявший хладнокровия, сжал крепко ему руку и шепнул:
      — Молчи!
      Затем он несколько подумал и приказал тетке Филипп успокоить госпожу Рено и сказать ей, что с Антуанеттой не случилось ничего неприятного и что она скоро воротится домой.
      — Но…
      — Так нужно, а покуда перестань горевать.
      — А вы ее отыщете?
      — Конечно.
      — Сегодня?
      — Ну, этого еще нельзя знать, но во всяком случае будьте покойны. Она найдется. — И, сказав это, Рокамболь увел Милона.
      — Куда же мы едем? — спросил тот.
      — В Змеиную улицу, к доктору Винценту.
      Они сели в проезжавший в это время мимо них фиакр и отправились в тот дом, где привратницей была мать Ноэля-Кокорико.
      Рокамболь, прежде чем идти к доктору Винценту, зашел к себе и переоделся с ног до головы.
      Минут через десять после этого он был уже у доктора, который очень удивился, увидев перед собой господина в переднике с карманами. Господин походил в совершенстве на какого-нибудь фельдшера.
      Сначала он совершенно не узнал Рокамболя и был поражен, когда тот напомнил ему о событии в вилле Сайд.
      — Берите перо и пишите, что я вам продиктую, — заметил врачу мнимый фельдшер.
      — Кому?
      — Барону Филиппу де Морлюксу. Началась война, и теперь нам нужно стараться вести ее успешно.
      — Но что же я буду писать?
      — Слушайте!
      И Рокамболь продиктовал следующее:

      «Барон! Надеюсь, что вы ради наших бывших дружеских отношений не откажетесь ссудить меня сегодня вечером двадцатью тысячами франков».

      — Да ведь это чистое попрошайничество, — заметил доктор.
      — Нет, — ответил Рокамболь, — это простое средство для меня пробраться к барону, так как я — ваш фельдшер и понесу ему это письмо.
      Через четверть часа после этого Рокамболь под видом фельдшера был уже у барона Филиппа де Морлюкса.
      Камердинер барона провел его беспрепятственно к своему барину, который и принял его сначала за фельдшера своего нового доктора, но он сейчас же сказал ему: «Господин барон, я фельдшер доктора Винцента».
      При этом имени волосы стали дыбом на голове больного.
      — Что же угодно от меня доктор ? — спросил он.
      — Во-первых, узнать о вашем здоровье, — ответил Рокамболь, — а во-вторых, он приказал передать вам вот эту маленькую записку.
      Барон протянул дрожащую руку, взял письмо, прочитал его и побледнел.
      — Доктор Винцент — мой старый приятель, — сказал он, — и я рад был бы услужить ему, но как ни богат человек, у него не всегда есть в наличности такая сумма денег, а потому я прошу вас подождать, пока я напишу и пошлю к своему нотариусу.
      — Хорошо, я подожду, — ответил Рокамболь, садясь в кресло и начиная рассматривать барона, который между тем позвонил и приказал своему камердинеру тотчас же съездить с письмом к его нотариусу.
      — Эти деньги, — думал барон, — купят мне молчание доктора. Он будет молчать.
      Через четверть часа после этого приехал и Карл де Морлюкс, который, войдя к брату, не обратил ни малейшего внимания на личность, сидевшую в костюме фельдшера.
      — Что за человек? — спросил он у своего брата по-немецки, предполагая, что этот язык не может быть знаком простому фельдшеру.
      Рокамболь между тем не шевельнулся при этом вопросе и имел самый равнодушный и спокойный вид.
      — Это фельдшер благотворительной больницы, — ответил Филипп де Морлюкс. — Его прислал доктор Винцент.
      — Зачем?
      — Он просит у меня двадцать тысяч франков.
      — Вот когда начинается попрошайничество!
      — Кажется, что так.
      — Лучше дать ему эти деньги, чем ссориться с ним, так как он все-таки оказал тебе важную услугу. Разве у тебя не нашлось двадцати тысяч?
      — Нет. Да и мне хотелось посоветоваться с тобой.
      — Надо заплатить. А теперь поговорим о более серьезных вещах.
      Тогда Филипп де Морлюкс обратился к Рокамболю.
      — Мне очень жаль, — сказал он, — но я вынужден просить вас подождать несколько минут. Не угодно ли вам пройти в мой кабинет, где вы найдете разные газеты.
      Дверь в кабинет была отворена и отсюда можно было услышать разговор.
      Рокамболь поспешил встать с своего места и исполнить желание барона.
      Войдя в кабинет, он уселся в большое кресло, взял в руки газету и развернул ее так, что ему было возможно наблюдать за лицами обоих братьев.
      — Дело сделано, — начал Карл де Морлюкс, — девочка упрятана.
      — Знаю, сегодня у меня была их привратница, — ответил Филипп де Морлюкс, — она говорила, что хочет идти к Аженору.
      — Пусть идет. Аженор в Ренне.
      — А где же девочка?
      — Арестована в сообществе с людьми Тимолеона. Рокамболь усердно читал.
      — И она не могла доказать своей невиновности?
      — Она хорошо защищалась, но все-таки попала в Сен-Лазар. Тимолеон очень разумный малый, — продолжал Карл, — и делает дела скоро, и до сих пор брал недаром с нас деньги.
      — Э-ге! — подумал Рокамболь. — Я знаю этого Тимолеона.
      — Когда этот болван уйдет, — продолжал Карл, — я позову сюда к тебе самого Тимолеона, который расскажет тебе весь свой план, чтобы Антуанетте никогда не удалось выйти из Сен-Лазара.
      — Как, разве он здесь?
      — Да, в соседней комнате.
      Через десять минут после этого камердинер, посланный Филиппом де Морлюксом, привез от нотариуса деньги, и барон поспешил передать их Рокамболю. Рокамболь взял их, поклонился и вышел.
      Проходя через приемную, где сидел Тимолеон, он вынул платок и, поравнявшись с бывшим полицейским сыщиком, сморкнулся и ускорил шаги.
      Тимолеон не видел его лица и не узнал его.
      Когда Рокамболь, вышел на лестницу, он без дальних церемоний остановил камердинера и, показав ему пачку кредитных билетов, предложил камердинеру вступить в услужение на три недели, причем обещал ему заплатить за это время двадцать тысяч франков, но с тем, чтобы Рокамболю было известно все, что будет делаться и говориться в это время у барона.
      Камердинер, конечно, согласился на это предложение и, получив от Рокамболя задаток в пять тысяч франков, начал свою службу с того, что провел потихоньку Рокамболя в уборную барона, откуда он мог слышать подробно все, что говорилось в кабинете между двумя братьями и Тимолеоном.
      Через час после этого он вышел на улицу, где его ждал Милон, и торопливо снял с себя фельдшерский передник.
      — Ну, что? — спросил грустно Милон. Рокамболь пожал плечами.
      — Только бы нам приехать вовремя, — пробормотал он, — а если мы опоздаем, то нам нельзя уже будет рассчитывать на полицию, и тогда придется действовать самим.
      Но когда они доехали до Анжуйской улицы и остановились у дома № 19, из дворницкой выскочил муж тетки Филипп с сияющим лицом.
      — Она нашлась! — вскричал он.
      Милон радостно вскрикнул, а Рокамболь мгновенно побледнел.
      — Она еще здесь? — спросил он.
      — Нет, но она прислала за госпожой Рено старушку, компаньонку тети господина Аженора. Она уехала в карете, и моя жена провожала ее.
      — Старуху?
      — Нет, госпожу Рено, но она скоро вернется и привезет с собой mademoiselle Антуанетту.
      — А старуха? — спросил Милон.
      Но Рокамболь не стал больше слушать.
      — Тимолеон провел нас, как маленьких, — пробормотал он.
      Милон стоял, как пораженный громом.
      Тимолеон, приводя в исполнение план похищения, предвидел все, что должно случиться: он знал очень хорошо, что судебный следователь захочет проверить показания Антуанетты и спросить о ней у госпожи Рено, а потому он удалил ее из квартиры и поместил временно вместо нее свою сообщницу, которая выдала себя перед полицейскими чиновниками и следователями за госпожу Рено и дала показания такого рода, которые окончательно убедили следователя, что Антуанетта виновна и только желает обмануть правосудие.
      Когда Рокамболь убедился, что Тимолеон провел их, он немедленно послал Милона в Ренн и приказал ему отыскать там Аженора де Морлюкса и сказать ему, чтобы он сейчас же вернулся в Париж, так как Антуанетте угрожает большая опасность.
      — Перед самым отъездом, — добавил он, — пошли депешу к майору Аватару, чтобы я мог знать, когда именно вы приедете.
      — Слушаю-с!
      — Ну, ты раскаешься в игре, которую тебе было угодно затеять, любезнейший Тимолеон, — пробормотал Рокамболь.
      Антуанетту привели в полицейскую префектуру и затем отослали ее в обществе всех мошенников к судебному следователю.
      Как ни старалась Антуанетта оправдать себя и доказать, что она была жертвой мошеннической интриги нескольких негодяев, все ее доводы были разбиты единогласным показанием всех арестованных вместе с нею, которые утверждали самым настоятельным образом, что она принадлежит к их шайке.
      Тогда Антуанетта стала просить следователя, чтобы он послал кого-нибудь в Анжуйскую улицу к госпоже Рено.
      Следователь исполнил ее желание и поручил одному из полицейских чиновников съездить по ее указанию. Но, как мы уже знаем, Тимолеон предвидел это и, удалив госпожу Рено, поместил на место ее одну из своих сообщниц, которая разыграла перед судебным следователем трогательную сцену.
      — Ах, сударь! — воскликнула она. — Ради Бога, будьте снисходительны! Она скорее несчастна, чем преступна. Она вращалась в дурном обществе, вот и все.
      — Встаньте! — сказал ей следователь. — Правосудие обязано делать свое дело. — И он отпустил мнимую госпожу Рено, которая, удаляясь, оглашала коридоры суда своими воплями и стонами.
      После этого Антуанетта была немедленно отвезена в Сен-Лазар.
      Плохо бы пришлось молодой и неопытной Антуанетте среди острога и его обитателей, если бы в ней не приняла участия одна из арестанток — молоденькая девушка Мартон, которая сразу убедилась, что Антуанетта была совершенно невиновна и что их всех предали в руки полиции Полит и Мадлена Шивот.
      Благодаря Мартон Антуанетта написала письмо Аженору, которое Мартон взялась передать по адресу.
      — Где живет господин Аженор? — спросила она.
      — В Сюренской улице, дом № 21.
      — Отлично, в понедельник утром он получит это письмо, — сказала Мартон и стала убирать комнатку Антуанетты.
      Рокамболь между тем тоже не дремал.
      Он приехал в виллу Сайд и, рассказав Ванде про Антуанетту и Аженора, сказал ей, что для спасения молодой девушки необходимо сделать так, чтобы Ванда тоже села на несколько дней в Сен-Лазар.
      Ванда, конечно, вполне согласилась с ним.
      Тогда Рокамболь распустил слух, что он уезжает на несколько дней в Лондон, и отвез Ванду, но только не на железную дорогу, а в Голландскую гостиницу в Амстердамской улице.
      Там Ванда заняла номер и водворилась в нем как путешественница, отъезжавшая на следующий же день.
      — Мы увидимся сегодня вечером, — сказал ей Рокамболь, уходя.
      — Где?
      — В cafe Anglais. Оденься как в оперу, как можно более декольте, накинь на себя sortie de bal и поднимись проворнее по лестнице, чтобы не особенно броситься кому-нибудь в глаза. Ты найдешь меня в номере двадцать девять.
      Затем Рокамболь отправился в Змеиную улицу, где его ждал кузнец Ноэль-Кокорико — его правая рука.
      — Нет ли у тебя кого-нибудь, кто бы знал хорошо Сен-Лазар? — спросил он его.
      — Кажется, найдется. Но для чего вам это? — полюбопытствовал в свою очередь Ноэль.
      — Для того, чтобы барыня знала об этой тюрьме и ее обычаях.
      Ноэль с удивлением посмотрел на Рокамболя.
      По возвращении из Тулона он всегда называл Ванду барыней.
      — Да, — ответил ему холодно Рокамболь, — барыня желает прогуляться в Сен-Лазар, где у нас есть дела в настоящее время, а для этого она, конечно, должна знать некоторые подробности.
      Ноэль не стал больше расспрашивать, а повел Рокамболя в улицу Пти Карро, где он надеялся встретить Мадлену Шивот.
      Но он ошибся в своих предположениях, так как Шивот, как мы уже знаем, была арестована, но зато он узнал от одного из своих бывших товарищей, что Антуанетта была посажена в Сен-Лазар для того, чтобы помешать ей выйти замуж за одного богатого молодого человека, родители которого не желали этой свадьбы.
      От него же Рокамболь узнал и о Мартон.
      — Это последнее обстоятельство сильно поможет нам, — подумал он, — вот уж и помощница, на которую мы сперва совсем и не рассчитывали.
      Разузнав все это, Рокамболь приказал Ноэлю учредить постоянный и строгий надзор за товарищем Кокорико, которого звали Жозефом.
      — Слушаю, начальник.
      После этого они зашли в табачную лавку, где торговала высокая женщина уже не первой молодости.
      Она когда-то тоже участвовала в различных похождениях мошенников, но, скопив немного деньжонок, стала заниматься торговлей.
      — Послушай, Жозефина, — сказал ей Ноэль, — хочешь заработать сегодня вечером десять луидоров?
      — Честно?
      — Даже очень.
      — В чем же дело? — спросила она, смеясь.
      — В том, — сказал Рокамболь, — чтобы вы принесли мне сегодня вечером ящик сигар в 29-й номер cafe Anglais. Вы спросите там майора Аватара.
      — Извольте, я приду.
      — Ну и отлично, — заметил Рокамболь и вышел из табачной лавочки.
      В тот же день вечером в одиннадцать часов майор Аватар вошел в cafe Anglais, спросил себе 29-й номер и стал ждать Ванду.
      Она приехала через несколько минут, закутанная капюшоном так, что прислуга гостиницы не могла видеть ее лица.
      — Я нашел средство отправить тебя в Сен-Лазар— сказал он, — и выпустить оттуда тогда, когда выйдет и Антуанетта.
      Вскоре после приезда Ванды вошла в номер к Рокамболю и торговка из Монтогрельской улицы.
      Трудно сказать, что произошло тогда между этими тремя лицами. Час спустя после ее ухода Ванда вышла из cafe Anglais и сбросила с себя на улице sortie de bal, капюшон, вследствие чего осталась на бульваре в одном шелковом платье с открытым лифом и обнаженной головой.
      Тогда еще не начинался карнавал, опера кончилась уже два часа назад, каким же образом можно было допустить, чтобы порядочная женщина находилась одна на улице в сырую туманную ночь?
      Увидя двух полицейских, Ванда нарочно побежала, как бы стараясь избегнуть с ними встречи.
      Полицейские, конечно, нагнали ее.
      Один из них спросил: «Куда вы идете?»
      — Оставьте меня! — прошептала она, притворяясь испуганной.
      Но полицейские не оставляли ее и продолжали допрашивать, откуда она и куда идет.
      В эту минуту к ним подошла уже известная нам торговка из Монтогрельской улицы.
      — А, воровка! — сказала она и, обратившись к полицейским, заявила, что эта женщина вчера обокрала ее.
      Ванда была арестована и на другой же день после допроса, на котором она скрыла свое имя и не опровергла обвинения, была отправлена в Сен-Лазар.
      Как мы уже знаем, Мартон взялась передать письмо Антуанетты к Аженору. Она исполнила это при помощи другой арестантки, которая передала его своему другу, когда тот пришел ее навестить. Этого друга звали Огюст.
      — От Мартон к Аженору в Сюренскую улицу, — сказала арестантка, перебросив это письмо за решетку, где стоял Огюст.
      Огюст поднял маленький шарик и спрятал его.
      — Хорошо, — ответил он.
      Поместившись в Сен-Лазаре, Ванда поторопилась повидаться с Антуанеттой и, сказав ей, что она прислана в острог от имени Милона для того, чтобы спасти ее, рассказала ей подробности интриги, жертвой которой та стала, и предложила ей ради спасения проглотить одну из двух пилюль, которые Ванда принесла с собой.
      — Будьте уверены, — сказала она, — что это не принесет вам вреда, а только послужит для вашей пользы.
      И в доказательство своих слов она сама приняла одну из пилюль.
      Антуанетта уже дольше не колебалась и последовала ее примеру. Через час после этого у нее и у Ванды поднялась сильнейшая рвота и начались страшные судороги. Обе девушки были немедленно перенесены в лазарет и помещены в отдельной комнате.
      Получив письмо, Огюст взялся доставить его немедленно по адресу. Но каково же было его удивление и недоумение, когда дворник указанного в адресе дома сообщил ему, что у них в доме живет только один Аженор — барон де Морлюкс.
      Огюст никак не мог предполагать, чтобы ему дали в Сен-Лазаре письмо к барону, и потому удалился, сказав дворнику, что он зайдет еще раз тогда, когда господин барон де Морлюкс, бывший, по словам дворника, в отъезде, вернется домой.
      Сказав это, он вышел со двора, не заметив кучера, чистившего лошадей у конюшни и, казалось, не пропустившего ни одного слова из их разговора с дворником.
      Этот-то кучер немедленно по выходе Огюста со двора дома, где жил де Морлюкс, выбежал вслед за ним и, сев в первый попавшийся фиакр, приказал извозчику не упускать из виду Огюста, который вскоре зашел в один из простеньких трактиров, где обыкновенно сходились лакеи.
      Он сел за отдельный столик и потребовал себе бутылку вина. Вскоре в этот же трактир вошел кучер, чистивший лошадей у дома Морлюкса, и, усевшись вместе с извозчиком за стол рядом с Огюстом, начал рассказывать извозчику о своем житье-бытье у барона де Морлюкса.
      Во время этого разговора извозчик узнает в нем кучера Аженора.
      Огюст предположил, что ему-то и следовало передать письмо, данное ему в Сен-Лазаре, подошел к мнимому кучеру и разговорился с ним. Мнимый кучер прикинулся ожидающим письма из острога и повел Огюста к себе на квартиру.
      — Ты сейчас увидишь, что я действительно тот самый, кем назвал себя, — заговорил дорогой кучер и довел Огюста до отеля виконта Карла де Морлюкса, жившего в Пепиньерской улице.
      — Это отель господина виконта, дяди моего барона, — сказал он, входя первым в ворота.
      Швейцар дружески кивнул ему головой.
      — Я схожу на минуту к виконту, — сказал ему тогда мнимый кучер Аженора, — поберегите мне моего камрада.
      — С большим удовольствием, — ответил ему швейцар и подвинул Огюсту стул.
      Мнимый кучер Аженора перешел тогда двор и скрылся за террасой. Минут через десять послеэтого в швейцарскую вошел фактор и, бросив на стол кипу газет и писем, сказал: «Господину виконту де Морлюксу».
      Тогда Огюст невольно подумал, что кучер не обманул его.
      В это время мнимый кучер Аженора влетел, как бомба, в кабинет виконта.
      — Ну что? — вскрикнул Карл де Морлюкс, узнав в кучере Тимолеона. — Что случилось?
      — Известия от девочки, сударь.
      — Какие?
      — Письмо на имя Аженора.
      — Но где же оно?
      — Еще не в наших руках, — ответил Тимолеон и рассказал виконту, что Огюст согласился отдать ему письмо только в Сюренской улице, в квартире Аженора.
      — Ничего нет легче! — ответил ему виконт. — Я пошлю с тобой моего камердинера, который и отопрет вам квартиру моего племянника.
      Вслед за этим виконт позвонил и отдал приказания своему камердинеру.
      Тимолеон спустился вместе с ним в швейцарскую. Но… Огюста уже не было там!
      — Где он? — спросил Тимолеон, входя.
      — Не знаю, — ответил швейцар. — Он все смотрел в окно, но вдруг крикнул: «Дядя, дядя!» — и выскочил на улицу.
      Тимолеон выругался и бросился бегом из отеля.
      Но напрасно смотрел он во все стороны — Огюста нигде не было.
      Теперь мы объясним в нескольких словах все, что случилось.
      Когда Огюст сидел в передней у виконта, дожидаясь мнимого кучера Аженора, он вдруг неожиданно увидел на противоположной стороне улицы и как раз напротив дома виконта своего родного дядю Жана, которого он считал в каторге и который был поставлен Рокамболем наблюдать за всеми лицами, какие будут входить и выходить от виконта Морлюкса.
      Итак, Огюст, увидев его, выбежал из передней и бросился к Жану на шею.
      Жан тоже узнал его.
      — Огюст, — пробормотал он, целуя молодого человека.
      — Дядюшка! Дядюшка! — повторял Огюст.
      — Тс, молчи, не возбуждай внимания рыжей,— прошептал Жан, увлекая за собой молодого человека.
      Огюст сейчас же понял, что его дядя не прощен, а просто бежал с каторги.
      Отойдя от дома де Морлюкса, они разговорились, и Огюст рассказал Жану о письме.
      Жан слушал его, чуть не задыхаясь, и, когда Огюст закончил, вскрикнул:
      — Если только мой начальник не ошибается, то этот кучер не кто иной, как Тимолеон.
      — Кто это — Тимолеон?
      — Разбойник, по милости которого я был арестован и сослан в острог.
      — Стало быть, вы полагаете, что это письмо не к нему?
      — Нет, нет! Иди со мной.
      Жан схватил своего племянника за руку и проворно побежал с ним к Рокамболю.
      Здесь, на углу предместья Сент-Оноре, он ввел его в очень незавидную гостиницу. Поднявшись во второй этаж, он постучал у номера 13-го.
      — Войдите, — раздалось из-за двери.
      В комнате сидел у окна мужчина во всем черном. Это был майор Аватар.
      Тогда Жан отобрал у своего племянника письмо и подал его Рокамболю.
      Рокамболь прочитал его и потом взяв перо и лист бумаги, начал писать.
      Кончив писать, он свернул его точно в такой же шарик и, подавая Огюсту, сказал:
      — Отнесите вот это письмо в Сюренскую улицу к тому, кто называет себя кучером Аженора.
      — Ладно, — ответил Огюст и, поцеловав дядю, взял письмо и побежал в Сюренскую улицу.
      На этот раз он уже не спрашивал привратника, а прошел прямо к двери направо, в мезонин. Ему отворил сам мнимый кучер Аженора.
      — Ну, что? — спросил он.
      — Извините меня, — сказал Огюст, — но дело в том, что, покуда я сидел в передней, я увидел на улице своего дядю и побежал за ним, чтобы попросить у него немного деньжонок.
      Огюст передал ему письмо и условился, что возьмет от него и ответ для передачи в Сен-Лазар, простился с мнимым кучером Аженора и, сказав ему, что его можно застать постоянно по вечерам в предместье Сен-Мартен в трактире «Бык», ушел от него.
      Когда он был уже на лестнице, Тимолеон отворил окно на улицу и свистнул.
      При этом свисте какой-то комиссионер, по-видимому, дремавший на тротуаре, поднял голову.
      Тимолеон махнул ему рукой и запер окно.
      Через несколько минут после этого Тимолеон был у виконта де Морлюкса.
      Это письмо было краткой выдержкой из письма Антуанетты, с той только разницей, что в этом письме молодая девушка считала себя жертвой ошибки, странного сходства и не подозревала, что у нее есть враги.
      Рокамболю хотелось успокоить этим виконта и усыпить его бдительность.
      — Отлично! — пробормотал виконт.
      Но Тимолеон был совершенно иного мнения и доказал де Морлюксу, что это письмо написано не Антуанеттой, а, по его мнению, Рокамболем.
      — Вы с ума сошли?!
      — Нет, и если к вечеру я не найду средства отправить Рокамболя в острог, — заметил Тимолеон, — то мы погибли.
      — Но почему же вы думаете, что это письмо фальшивое?
      — Смотрите, — ответил Тимолеон и, взяв настоящее письмо, написанное Аженором несколько дней тому назад, и письмо, данное ему только что Огюстом, налил на оба письма какую-то желтоватую жидкость.
      Не прошло и двух минут после этого, как на письме, поданном Огюстом, чернила совсем смылись, между тем как на письме Аженора они только пожелтели.
      — Ну, — пробормотал виконт, — что же из этого следует?
      — То, что должно пройти от трех до четырех часов, чтобы эта жидкость не выела чернил, а только изменила их цвет.
      — Виконт! — продолжал Тимолеон с ужасающим хладнокровием, — если Рокамболь не воротится немедленно в острог, то вам самому не миновать его.
      — Он будет в остроге! — решительно проговорил де Морлюкс.
      — Все будет хорошо, если только полиция не прозевает его до завтрашнего дня.
      — Я еду сейчас же к префекту.
      — Нет, погодите, надо сначала узнать, где находится Рокамболь.
      — Но как же это сделать?
      — Очень просто — через Огюста. А пока мне надо выйти отсюда так, чтобы меня никто не видел, — решил Тимолеон и добавил:
      — Вы поедете в клуб?
      — Да.
      — Ну, так я буду вашим лакеем и уверен, что меня никто не узнает, так как это мыслимо только для одного Рокамболя.
      Виконт де Морлюкс поспешил одеться и через каких-нибудь четверть часа уже ехал в клуб.
      Приехав туда, он нашел более удобным ссадить Тимолеона и сказать ему по-немецки:
      — Я проведу почти всю ночь в клубе, если я буду нужен, то приходите ко мне туда.
      — Хорошо, — ответил Тимолеон и уже хотел соскочить с запяток, как вдруг к подъезду клуба подъехала коляска.
      Тимолеон невольно вздрогнул и крепко сжал руку виконта.
      — Что такое? — спросил виконт.
      — Смотрите!
      — Что такое?
      — Это он!
      — Кто он?
      — Рокамболь! — ответил Тимолеон и, спрыгнув с запяток, замешался в толпе, оставив виконта оглушенным его словами.
      Виконт только раз мельком видел майора, но, несмотря на это, черты лица врезались ему в память.
      После обеда виконт отвел маркиза Б. в сторону и спросил его:
      — Ты хорошо знаешь майора Аватара?
      — Еще бы! Я и представил его в клуб. Некогда я провел шесть недель под его родительским кровом.
      Этот ответ окончательно уничтожил у виконта всякое подозрение.
      В десять часов вечера Карлу де Морлюксу подали записку, на конверте которой стояло: «Безотлагательно».
      Мы теперь должны вернуться несколько назад.
      В то время, пока виконт был в клубе, Тимолеону удалось при помощи одного из своих агентов проследить за Огюстом и таким образом узнать, где находится квартира Жана-мясника.
      Это и заставило его написать де Морлюксу, который поспешил на его приглашение и застал Тимолеона в подъезде клуба.
      — Я теперь знаю, где кроется шайка Рокамболя, — проговорил бывший сыщик.
      — Но под каким же предлогом…— начал было виконт, но Тимолеон перебил его:
      — Предлог есть, мы вернемся к вам, я сделаю у вас кражу со взломом и устрою так, что краденые вещи найдутся там, где проживает его шайка.
      Вернувшись в дом к виконту де Морлюксу, Тимолеон вырезал у него в кабинете в окне стекло, оставил открытым ящик письменного стола, опрокинул большую часть мебели и прибил к письменному столу червонного валета.
      — Что вы это делаете? — удивился виконт.
      — Воскрешаю клуб червонных валетов, председателем которого был некогда Рокамболь, — ответил Тимолеон.
      — Понимаю, — проговорил де Морлюкс.
      — Теперь, — продолжал Тимолеон, — мы приставим еще лестницу к садовой изгороди, и Рокамболь в наших руках.
      Вслед за этим Тимолеон, при помощи одного из своих агентов, в квартире Жана-мясника подложил под тюфяк кровати, на которой спал гробовщик Риголо, хозяин квартиры Жана-мясника, дорогой бумажник с вензелем виконта де Морлюкса.
      Здесь мы должны добавить, что жена этого Риголо сидела тоже в Сен-Лазаре за кражу корзинки с клубникой, которой ей очень хотелось полакомиться, так как женщина была беременна.
      Риголо ежедневно навещал ее, потому что ребенок его, бывший с ней в остроге, болел крупом, и доктора даже не надеялись на его выздоровление.
      На другой день после того, как Тимолеон имитировал кражу и подбросил бумажник виконта в квартиру Риголо, где жил Жан-мясник, виконт поехал в полицейскую префектуру и убедительно просил начальника полиции обратить все его внимание на розыски похитителей, и при этом он провел ту мысль, что, вероятно, в этой краже участвовал сам Рокамболь.