Надо отдать справедливость, что виконт Карл де Морлюкс удивительно ловко устроил свои дела с Тимолеоном.
      Решив спрятать Антуанетту, он нашел нужным не оставлять на свободе и Аженора.
      С этой целью он постарался увидеться с ним и, одобрив вполне его план относительно женитьбы на Антуанетте, предложил ему ехать на другой день в Ренн, чтобы повидаться там с бабушкой, которой будто бы было нужно поговорить с ним о семейных делах.
      Молодой человек после долгих колебаний наконец согласился послушаться его, но предварительно написал Антуанетте большое письмо, в котором уведомлял ее, что уезжает всего на несколько дней.
      Написав и запечатав это письмо, Аженор позвонил и хотел послать его с лакеем, но де Морлюкс взялся лично передать его.
      — Я сам отнесу его, — сказал де Морлюкс, — и таким образом я буду иметь предлог видеть твою невесту.
      — Ах, дядюшка, однако, какой вы добрый, — прошептал Аженор и стал торопливо собираться в дорогу.
      Виконт де Морлюкс был настолько любезен и великодушен, что лично проводил своего племянника на железную дорогу и успокоился только тогда, когда усадил его в вагон и поезд тронулся.
      Проводив племянника, виконт де Морлюкс отправился в Пепиньерскую улицу, где его уже давно ждал Тимолеон.
      Бывший полицейский шпион был в костюме истого английского джентльмена.
      — Не угодно ли вам пойти удостовериться, — сказал он, — что с вас недаром берут деньги?
      Виконт де Морлюкс кивнул головой и последовал за Тимолеоном в Шальо, в ту улицу, где находился полицейский комиссариат.
      В то время как Аженор отправлялся в Бретань, а мошенники, подкупленные Тимолеоном, выдали Антуанетту за свою сообщницу, Рокамболь с Милоном отыскали шкатулку с деньгами, прочитали рукопись, оставленную баронессой Миллер, и вышли на рассвете из дома в Гренельской улице на поиски сирот.
      Милон помнил очень хорошо, что пансион, куда отвезла своих детей баронесса, находился в Отейле, но он не помнил ни названия его, ни фамилии начальницы пансиона.
      Им, впрочем, пришлось недолго искать.
      Благодаря указаниям одного судебного пристава, господина Буадюро, они скоро узнали, что фамилия начальницы пансиона Рено, но что она уже несколько лет не держит больше пансион и живет с двумя молоденькими девицами-сиротами в улице Анжу-Сент-Оноре, № 19.
      Узнав адрес, Рокамболь и Милон тотчас же поехали в Анжуйскую улицу, но им удалось встретить здесь только одну старушку Рено. Тетка Филипп была просто в отчаянии и сообщила им, что Антуанетта еще вчера уехала к отцу господина Аженора, который присылал за ней свою карету.
      — Кто этот Аженор? — спросил Рокамболь.
      — Молодой человек, влюбленный в барышню, — ответила тетка Филипп.
      — Отец его барон?
      — Да, де Морлюкс.
      Милон вскрикнул при этих словах, но Рокамболь, никогда не терявший хладнокровия, сжал крепко ему руку и шепнул:
      — Молчи!
      Затем он несколько подумал и приказал тетке Филипп успокоить госпожу Рено и сказать ей, что с Антуанеттой не случилось ничего неприятного и что она скоро воротится домой.
      — Но…
      — Так нужно, а покуда перестань горевать.
      — А вы ее отыщете?
      — Конечно.
      — Сегодня?
      — Ну, этого еще нельзя знать, но во всяком случае будьте покойны. Она найдется. — И, сказав это, Рокамболь увел Милона.
      — Куда же мы едем? — спросил тот.
      — В Змеиную улицу, к доктору Винценту.
      Они сели в проезжавший в это время мимо них фиакр и отправились в тот дом, где привратницей была мать Ноэля-Кокорико.
      Рокамболь, прежде чем идти к доктору Винценту, зашел к себе и переоделся с ног до головы.
      Минут через десять после этого он был уже у доктора, который очень удивился, увидев перед собой господина в переднике с карманами. Господин походил в совершенстве на какого-нибудь фельдшера.
      Сначала он совершенно не узнал Рокамболя и был поражен, когда тот напомнил ему о событии в вилле Сайд.
      — Берите перо и пишите, что я вам продиктую, — заметил врачу мнимый фельдшер.
      — Кому?
      — Барону Филиппу де Морлюксу. Началась война, и теперь нам нужно стараться вести ее успешно.
      — Но что же я буду писать?
      — Слушайте!
      И Рокамболь продиктовал следующее:

      «Барон! Надеюсь, что вы ради наших бывших дружеских отношений не откажетесь ссудить меня сегодня вечером двадцатью тысячами франков».

      — Да ведь это чистое попрошайничество, — заметил доктор.
      — Нет, — ответил Рокамболь, — это простое средство для меня пробраться к барону, так как я — ваш фельдшер и понесу ему это письмо.
      Через четверть часа после этого Рокамболь под видом фельдшера был уже у барона Филиппа де Морлюкса.
      Камердинер барона провел его беспрепятственно к своему барину, который и принял его сначала за фельдшера своего нового доктора, но он сейчас же сказал ему: «Господин барон, я фельдшер доктора Винцента».
      При этом имени волосы стали дыбом на голове больного.
      — Что же угодно от меня доктор ? — спросил он.
      — Во-первых, узнать о вашем здоровье, — ответил Рокамболь, — а во-вторых, он приказал передать вам вот эту маленькую записку.
      Барон протянул дрожащую руку, взял письмо, прочитал его и побледнел.
      — Доктор Винцент — мой старый приятель, — сказал он, — и я рад был бы услужить ему, но как ни богат человек, у него не всегда есть в наличности такая сумма денег, а потому я прошу вас подождать, пока я напишу и пошлю к своему нотариусу.
      — Хорошо, я подожду, — ответил Рокамболь, садясь в кресло и начиная рассматривать барона, который между тем позвонил и приказал своему камердинеру тотчас же съездить с письмом к его нотариусу.
      — Эти деньги, — думал барон, — купят мне молчание доктора. Он будет молчать.
      Через четверть часа после этого приехал и Карл де Морлюкс, который, войдя к брату, не обратил ни малейшего внимания на личность, сидевшую в костюме фельдшера.
      — Что за человек? — спросил он у своего брата по-немецки, предполагая, что этот язык не может быть знаком простому фельдшеру.
      Рокамболь между тем не шевельнулся при этом вопросе и имел самый равнодушный и спокойный вид.
      — Это фельдшер благотворительной больницы, — ответил Филипп де Морлюкс. — Его прислал доктор Винцент.
      — Зачем?
      — Он просит у меня двадцать тысяч франков.
      — Вот когда начинается попрошайничество!
      — Кажется, что так.
      — Лучше дать ему эти деньги, чем ссориться с ним, так как он все-таки оказал тебе важную услугу. Разве у тебя не нашлось двадцати тысяч?
      — Нет. Да и мне хотелось посоветоваться с тобой.
      — Надо заплатить. А теперь поговорим о более серьезных вещах.
      Тогда Филипп де Морлюкс обратился к Рокамболю.
      — Мне очень жаль, — сказал он, — но я вынужден просить вас подождать несколько минут. Не угодно ли вам пройти в мой кабинет, где вы найдете разные газеты.
      Дверь в кабинет была отворена и отсюда можно было услышать разговор.
      Рокамболь поспешил встать с своего места и исполнить желание барона.
      Войдя в кабинет, он уселся в большое кресло, взял в руки газету и развернул ее так, что ему было возможно наблюдать за лицами обоих братьев.
      — Дело сделано, — начал Карл де Морлюкс, — девочка упрятана.
      — Знаю, сегодня у меня была их привратница, — ответил Филипп де Морлюкс, — она говорила, что хочет идти к Аженору.
      — Пусть идет. Аженор в Ренне.
      — А где же девочка?
      — Арестована в сообществе с людьми Тимолеона. Рокамболь усердно читал.
      — И она не могла доказать своей невиновности?
      — Она хорошо защищалась, но все-таки попала в Сен-Лазар. Тимолеон очень разумный малый, — продолжал Карл, — и делает дела скоро, и до сих пор брал недаром с нас деньги.
      — Э-ге! — подумал Рокамболь. — Я знаю этого Тимолеона.
      — Когда этот болван уйдет, — продолжал Карл, — я позову сюда к тебе самого Тимолеона, который расскажет тебе весь свой план, чтобы Антуанетте никогда не удалось выйти из Сен-Лазара.
      — Как, разве он здесь?
      — Да, в соседней комнате.
      Через десять минут после этого камердинер, посланный Филиппом де Морлюксом, привез от нотариуса деньги, и барон поспешил передать их Рокамболю. Рокамболь взял их, поклонился и вышел.
      Проходя через приемную, где сидел Тимолеон, он вынул платок и, поравнявшись с бывшим полицейским сыщиком, сморкнулся и ускорил шаги.
      Тимолеон не видел его лица и не узнал его.
      Когда Рокамболь, вышел на лестницу, он без дальних церемоний остановил камердинера и, показав ему пачку кредитных билетов, предложил камердинеру вступить в услужение на три недели, причем обещал ему заплатить за это время двадцать тысяч франков, но с тем, чтобы Рокамболю было известно все, что будет делаться и говориться в это время у барона.
      Камердинер, конечно, согласился на это предложение и, получив от Рокамболя задаток в пять тысяч франков, начал свою службу с того, что провел потихоньку Рокамболя в уборную барона, откуда он мог слышать подробно все, что говорилось в кабинете между двумя братьями и Тимолеоном.
      Через час после этого он вышел на улицу, где его ждал Милон, и торопливо снял с себя фельдшерский передник.
      — Ну, что? — спросил грустно Милон. Рокамболь пожал плечами.
      — Только бы нам приехать вовремя, — пробормотал он, — а если мы опоздаем, то нам нельзя уже будет рассчитывать на полицию, и тогда придется действовать самим.
      Но когда они доехали до Анжуйской улицы и остановились у дома № 19, из дворницкой выскочил муж тетки Филипп с сияющим лицом.
      — Она нашлась! — вскричал он.
      Милон радостно вскрикнул, а Рокамболь мгновенно побледнел.
      — Она еще здесь? — спросил он.
      — Нет, но она прислала за госпожой Рено старушку, компаньонку тети господина Аженора. Она уехала в карете, и моя жена провожала ее.
      — Старуху?
      — Нет, госпожу Рено, но она скоро вернется и привезет с собой mademoiselle Антуанетту.
      — А старуха? — спросил Милон.
      Но Рокамболь не стал больше слушать.
      — Тимолеон провел нас, как маленьких, — пробормотал он.
      Милон стоял, как пораженный громом.
      Тимолеон, приводя в исполнение план похищения, предвидел все, что должно случиться: он знал очень хорошо, что судебный следователь захочет проверить показания Антуанетты и спросить о ней у госпожи Рено, а потому он удалил ее из квартиры и поместил временно вместо нее свою сообщницу, которая выдала себя перед полицейскими чиновниками и следователями за госпожу Рено и дала показания такого рода, которые окончательно убедили следователя, что Антуанетта виновна и только желает обмануть правосудие.
      Когда Рокамболь убедился, что Тимолеон провел их, он немедленно послал Милона в Ренн и приказал ему отыскать там Аженора де Морлюкса и сказать ему, чтобы он сейчас же вернулся в Париж, так как Антуанетте угрожает большая опасность.
      — Перед самым отъездом, — добавил он, — пошли депешу к майору Аватару, чтобы я мог знать, когда именно вы приедете.
      — Слушаю-с!
      — Ну, ты раскаешься в игре, которую тебе было угодно затеять, любезнейший Тимолеон, — пробормотал Рокамболь.
      Антуанетту привели в полицейскую префектуру и затем отослали ее в обществе всех мошенников к судебному следователю.
      Как ни старалась Антуанетта оправдать себя и доказать, что она была жертвой мошеннической интриги нескольких негодяев, все ее доводы были разбиты единогласным показанием всех арестованных вместе с нею, которые утверждали самым настоятельным образом, что она принадлежит к их шайке.
      Тогда Антуанетта стала просить следователя, чтобы он послал кого-нибудь в Анжуйскую улицу к госпоже Рено.
      Следователь исполнил ее желание и поручил одному из полицейских чиновников съездить по ее указанию. Но, как мы уже знаем, Тимолеон предвидел это и, удалив госпожу Рено, поместил на место ее одну из своих сообщниц, которая разыграла перед судебным следователем трогательную сцену.
      — Ах, сударь! — воскликнула она. — Ради Бога, будьте снисходительны! Она скорее несчастна, чем преступна. Она вращалась в дурном обществе, вот и все.
      — Встаньте! — сказал ей следователь. — Правосудие обязано делать свое дело. — И он отпустил мнимую госпожу Рено, которая, удаляясь, оглашала коридоры суда своими воплями и стонами.
      После этого Антуанетта была немедленно отвезена в Сен-Лазар.
      Плохо бы пришлось молодой и неопытной Антуанетте среди острога и его обитателей, если бы в ней не приняла участия одна из арестанток — молоденькая девушка Мартон, которая сразу убедилась, что Антуанетта была совершенно невиновна и что их всех предали в руки полиции Полит и Мадлена Шивот.
      Благодаря Мартон Антуанетта написала письмо Аженору, которое Мартон взялась передать по адресу.
      — Где живет господин Аженор? — спросила она.
      — В Сюренской улице, дом № 21.
      — Отлично, в понедельник утром он получит это письмо, — сказала Мартон и стала убирать комнатку Антуанетты.
      Рокамболь между тем тоже не дремал.
      Он приехал в виллу Сайд и, рассказав Ванде про Антуанетту и Аженора, сказал ей, что для спасения молодой девушки необходимо сделать так, чтобы Ванда тоже села на несколько дней в Сен-Лазар.
      Ванда, конечно, вполне согласилась с ним.
      Тогда Рокамболь распустил слух, что он уезжает на несколько дней в Лондон, и отвез Ванду, но только не на железную дорогу, а в Голландскую гостиницу в Амстердамской улице.
      Там Ванда заняла номер и водворилась в нем как путешественница, отъезжавшая на следующий же день.
      — Мы увидимся сегодня вечером, — сказал ей Рокамболь, уходя.
      — Где?
      — В cafe Anglais. Оденься как в оперу, как можно более декольте, накинь на себя sortie de bal и поднимись проворнее по лестнице, чтобы не особенно броситься кому-нибудь в глаза. Ты найдешь меня в номере двадцать девять.
      Затем Рокамболь отправился в Змеиную улицу, где его ждал кузнец Ноэль-Кокорико — его правая рука.
      — Нет ли у тебя кого-нибудь, кто бы знал хорошо Сен-Лазар? — спросил он его.
      — Кажется, найдется. Но для чего вам это? — полюбопытствовал в свою очередь Ноэль.
      — Для того, чтобы барыня знала об этой тюрьме и ее обычаях.
      Ноэль с удивлением посмотрел на Рокамболя.
      По возвращении из Тулона он всегда называл Ванду барыней.
      — Да, — ответил ему холодно Рокамболь, — барыня желает прогуляться в Сен-Лазар, где у нас есть дела в настоящее время, а для этого она, конечно, должна знать некоторые подробности.
      Ноэль не стал больше расспрашивать, а повел Рокамболя в улицу Пти Карро, где он надеялся встретить Мадлену Шивот.
      Но он ошибся в своих предположениях, так как Шивот, как мы уже знаем, была арестована, но зато он узнал от одного из своих бывших товарищей, что Антуанетта была посажена в Сен-Лазар для того, чтобы помешать ей выйти замуж за одного богатого молодого человека, родители которого не желали этой свадьбы.
      От него же Рокамболь узнал и о Мартон.
      — Это последнее обстоятельство сильно поможет нам, — подумал он, — вот уж и помощница, на которую мы сперва совсем и не рассчитывали.
      Разузнав все это, Рокамболь приказал Ноэлю учредить постоянный и строгий надзор за товарищем Кокорико, которого звали Жозефом.
      — Слушаю, начальник.
      После этого они зашли в табачную лавку, где торговала высокая женщина уже не первой молодости.
      Она когда-то тоже участвовала в различных похождениях мошенников, но, скопив немного деньжонок, стала заниматься торговлей.
      — Послушай, Жозефина, — сказал ей Ноэль, — хочешь заработать сегодня вечером десять луидоров?
      — Честно?
      — Даже очень.
      — В чем же дело? — спросила она, смеясь.
      — В том, — сказал Рокамболь, — чтобы вы принесли мне сегодня вечером ящик сигар в 29-й номер cafe Anglais. Вы спросите там майора Аватара.
      — Извольте, я приду.
      — Ну и отлично, — заметил Рокамболь и вышел из табачной лавочки.
      В тот же день вечером в одиннадцать часов майор Аватар вошел в cafe Anglais, спросил себе 29-й номер и стал ждать Ванду.
      Она приехала через несколько минут, закутанная капюшоном так, что прислуга гостиницы не могла видеть ее лица.
      — Я нашел средство отправить тебя в Сен-Лазар— сказал он, — и выпустить оттуда тогда, когда выйдет и Антуанетта.
      Вскоре после приезда Ванды вошла в номер к Рокамболю и торговка из Монтогрельской улицы.
      Трудно сказать, что произошло тогда между этими тремя лицами. Час спустя после ее ухода Ванда вышла из cafe Anglais и сбросила с себя на улице sortie de bal, капюшон, вследствие чего осталась на бульваре в одном шелковом платье с открытым лифом и обнаженной головой.
      Тогда еще не начинался карнавал, опера кончилась уже два часа назад, каким же образом можно было допустить, чтобы порядочная женщина находилась одна на улице в сырую туманную ночь?
      Увидя двух полицейских, Ванда нарочно побежала, как бы стараясь избегнуть с ними встречи.
      Полицейские, конечно, нагнали ее.
      Один из них спросил: «Куда вы идете?»
      — Оставьте меня! — прошептала она, притворяясь испуганной.
      Но полицейские не оставляли ее и продолжали допрашивать, откуда она и куда идет.
      В эту минуту к ним подошла уже известная нам торговка из Монтогрельской улицы.
      — А, воровка! — сказала она и, обратившись к полицейским, заявила, что эта женщина вчера обокрала ее.
      Ванда была арестована и на другой же день после допроса, на котором она скрыла свое имя и не опровергла обвинения, была отправлена в Сен-Лазар.
      Как мы уже знаем, Мартон взялась передать письмо Антуанетты к Аженору. Она исполнила это при помощи другой арестантки, которая передала его своему другу, когда тот пришел ее навестить. Этого друга звали Огюст.
      — От Мартон к Аженору в Сюренскую улицу, — сказала арестантка, перебросив это письмо за решетку, где стоял Огюст.
      Огюст поднял маленький шарик и спрятал его.
      — Хорошо, — ответил он.
      Поместившись в Сен-Лазаре, Ванда поторопилась повидаться с Антуанеттой и, сказав ей, что она прислана в острог от имени Милона для того, чтобы спасти ее, рассказала ей подробности интриги, жертвой которой та стала, и предложила ей ради спасения проглотить одну из двух пилюль, которые Ванда принесла с собой.
      — Будьте уверены, — сказала она, — что это не принесет вам вреда, а только послужит для вашей пользы.
      И в доказательство своих слов она сама приняла одну из пилюль.
      Антуанетта уже дольше не колебалась и последовала ее примеру. Через час после этого у нее и у Ванды поднялась сильнейшая рвота и начались страшные судороги. Обе девушки были немедленно перенесены в лазарет и помещены в отдельной комнате.
      Получив письмо, Огюст взялся доставить его немедленно по адресу. Но каково же было его удивление и недоумение, когда дворник указанного в адресе дома сообщил ему, что у них в доме живет только один Аженор — барон де Морлюкс.
      Огюст никак не мог предполагать, чтобы ему дали в Сен-Лазаре письмо к барону, и потому удалился, сказав дворнику, что он зайдет еще раз тогда, когда господин барон де Морлюкс, бывший, по словам дворника, в отъезде, вернется домой.
      Сказав это, он вышел со двора, не заметив кучера, чистившего лошадей у конюшни и, казалось, не пропустившего ни одного слова из их разговора с дворником.
      Этот-то кучер немедленно по выходе Огюста со двора дома, где жил де Морлюкс, выбежал вслед за ним и, сев в первый попавшийся фиакр, приказал извозчику не упускать из виду Огюста, который вскоре зашел в один из простеньких трактиров, где обыкновенно сходились лакеи.
      Он сел за отдельный столик и потребовал себе бутылку вина. Вскоре в этот же трактир вошел кучер, чистивший лошадей у дома Морлюкса, и, усевшись вместе с извозчиком за стол рядом с Огюстом, начал рассказывать извозчику о своем житье-бытье у барона де Морлюкса.
      Во время этого разговора извозчик узнает в нем кучера Аженора.
      Огюст предположил, что ему-то и следовало передать письмо, данное ему в Сен-Лазаре, подошел к мнимому кучеру и разговорился с ним. Мнимый кучер прикинулся ожидающим письма из острога и повел Огюста к себе на квартиру.
      — Ты сейчас увидишь, что я действительно тот самый, кем назвал себя, — заговорил дорогой кучер и довел Огюста до отеля виконта Карла де Морлюкса, жившего в Пепиньерской улице.
      — Это отель господина виконта, дяди моего барона, — сказал он, входя первым в ворота.
      Швейцар дружески кивнул ему головой.
      — Я схожу на минуту к виконту, — сказал ему тогда мнимый кучер Аженора, — поберегите мне моего камрада.
      — С большим удовольствием, — ответил ему швейцар и подвинул Огюсту стул.
      Мнимый кучер Аженора перешел тогда двор и скрылся за террасой. Минут через десять послеэтого в швейцарскую вошел фактор и, бросив на стол кипу газет и писем, сказал: «Господину виконту де Морлюксу».
      Тогда Огюст невольно подумал, что кучер не обманул его.
      В это время мнимый кучер Аженора влетел, как бомба, в кабинет виконта.
      — Ну что? — вскрикнул Карл де Морлюкс, узнав в кучере Тимолеона. — Что случилось?
      — Известия от девочки, сударь.
      — Какие?
      — Письмо на имя Аженора.
      — Но где же оно?
      — Еще не в наших руках, — ответил Тимолеон и рассказал виконту, что Огюст согласился отдать ему письмо только в Сюренской улице, в квартире Аженора.
      — Ничего нет легче! — ответил ему виконт. — Я пошлю с тобой моего камердинера, который и отопрет вам квартиру моего племянника.
      Вслед за этим виконт позвонил и отдал приказания своему камердинеру.
      Тимолеон спустился вместе с ним в швейцарскую. Но… Огюста уже не было там!
      — Где он? — спросил Тимолеон, входя.
      — Не знаю, — ответил швейцар. — Он все смотрел в окно, но вдруг крикнул: «Дядя, дядя!» — и выскочил на улицу.
      Тимолеон выругался и бросился бегом из отеля.
      Но напрасно смотрел он во все стороны — Огюста нигде не было.
      Теперь мы объясним в нескольких словах все, что случилось.
      Когда Огюст сидел в передней у виконта, дожидаясь мнимого кучера Аженора, он вдруг неожиданно увидел на противоположной стороне улицы и как раз напротив дома виконта своего родного дядю Жана, которого он считал в каторге и который был поставлен Рокамболем наблюдать за всеми лицами, какие будут входить и выходить от виконта Морлюкса.
      Итак, Огюст, увидев его, выбежал из передней и бросился к Жану на шею.
      Жан тоже узнал его.
      — Огюст, — пробормотал он, целуя молодого человека.
      — Дядюшка! Дядюшка! — повторял Огюст.
      — Тс, молчи, не возбуждай внимания рыжей,— прошептал Жан, увлекая за собой молодого человека.
      Огюст сейчас же понял, что его дядя не прощен, а просто бежал с каторги.
      Отойдя от дома де Морлюкса, они разговорились, и Огюст рассказал Жану о письме.
      Жан слушал его, чуть не задыхаясь, и, когда Огюст закончил, вскрикнул:
      — Если только мой начальник не ошибается, то этот кучер не кто иной, как Тимолеон.
      — Кто это — Тимолеон?
      — Разбойник, по милости которого я был арестован и сослан в острог.
      — Стало быть, вы полагаете, что это письмо не к нему?
      — Нет, нет! Иди со мной.
      Жан схватил своего племянника за руку и проворно побежал с ним к Рокамболю.
      Здесь, на углу предместья Сент-Оноре, он ввел его в очень незавидную гостиницу. Поднявшись во второй этаж, он постучал у номера 13-го.
      — Войдите, — раздалось из-за двери.
      В комнате сидел у окна мужчина во всем черном. Это был майор Аватар.
      Тогда Жан отобрал у своего племянника письмо и подал его Рокамболю.
      Рокамболь прочитал его и потом взяв перо и лист бумаги, начал писать.
      Кончив писать, он свернул его точно в такой же шарик и, подавая Огюсту, сказал:
      — Отнесите вот это письмо в Сюренскую улицу к тому, кто называет себя кучером Аженора.
      — Ладно, — ответил Огюст и, поцеловав дядю, взял письмо и побежал в Сюренскую улицу.
      На этот раз он уже не спрашивал привратника, а прошел прямо к двери направо, в мезонин. Ему отворил сам мнимый кучер Аженора.
      — Ну, что? — спросил он.
      — Извините меня, — сказал Огюст, — но дело в том, что, покуда я сидел в передней, я увидел на улице своего дядю и побежал за ним, чтобы попросить у него немного деньжонок.
      Огюст передал ему письмо и условился, что возьмет от него и ответ для передачи в Сен-Лазар, простился с мнимым кучером Аженора и, сказав ему, что его можно застать постоянно по вечерам в предместье Сен-Мартен в трактире «Бык», ушел от него.
      Когда он был уже на лестнице, Тимолеон отворил окно на улицу и свистнул.
      При этом свисте какой-то комиссионер, по-видимому, дремавший на тротуаре, поднял голову.
      Тимолеон махнул ему рукой и запер окно.
      Через несколько минут после этого Тимолеон был у виконта де Морлюкса.
      Это письмо было краткой выдержкой из письма Антуанетты, с той только разницей, что в этом письме молодая девушка считала себя жертвой ошибки, странного сходства и не подозревала, что у нее есть враги.
      Рокамболю хотелось успокоить этим виконта и усыпить его бдительность.
      — Отлично! — пробормотал виконт.
      Но Тимолеон был совершенно иного мнения и доказал де Морлюксу, что это письмо написано не Антуанеттой, а, по его мнению, Рокамболем.
      — Вы с ума сошли?!
      — Нет, и если к вечеру я не найду средства отправить Рокамболя в острог, — заметил Тимолеон, — то мы погибли.
      — Но почему же вы думаете, что это письмо фальшивое?
      — Смотрите, — ответил Тимолеон и, взяв настоящее письмо, написанное Аженором несколько дней тому назад, и письмо, данное ему только что Огюстом, налил на оба письма какую-то желтоватую жидкость.
      Не прошло и двух минут после этого, как на письме, поданном Огюстом, чернила совсем смылись, между тем как на письме Аженора они только пожелтели.
      — Ну, — пробормотал виконт, — что же из этого следует?
      — То, что должно пройти от трех до четырех часов, чтобы эта жидкость не выела чернил, а только изменила их цвет.
      — Виконт! — продолжал Тимолеон с ужасающим хладнокровием, — если Рокамболь не воротится немедленно в острог, то вам самому не миновать его.
      — Он будет в остроге! — решительно проговорил де Морлюкс.
      — Все будет хорошо, если только полиция не прозевает его до завтрашнего дня.
      — Я еду сейчас же к префекту.
      — Нет, погодите, надо сначала узнать, где находится Рокамболь.
      — Но как же это сделать?
      — Очень просто — через Огюста. А пока мне надо выйти отсюда так, чтобы меня никто не видел, — решил Тимолеон и добавил:
      — Вы поедете в клуб?
      — Да.
      — Ну, так я буду вашим лакеем и уверен, что меня никто не узнает, так как это мыслимо только для одного Рокамболя.
      Виконт де Морлюкс поспешил одеться и через каких-нибудь четверть часа уже ехал в клуб.
      Приехав туда, он нашел более удобным ссадить Тимолеона и сказать ему по-немецки:
      — Я проведу почти всю ночь в клубе, если я буду нужен, то приходите ко мне туда.
      — Хорошо, — ответил Тимолеон и уже хотел соскочить с запяток, как вдруг к подъезду клуба подъехала коляска.
      Тимолеон невольно вздрогнул и крепко сжал руку виконта.
      — Что такое? — спросил виконт.
      — Смотрите!
      — Что такое?
      — Это он!
      — Кто он?
      — Рокамболь! — ответил Тимолеон и, спрыгнув с запяток, замешался в толпе, оставив виконта оглушенным его словами.
      Виконт только раз мельком видел майора, но, несмотря на это, черты лица врезались ему в память.
      После обеда виконт отвел маркиза Б. в сторону и спросил его:
      — Ты хорошо знаешь майора Аватара?
      — Еще бы! Я и представил его в клуб. Некогда я провел шесть недель под его родительским кровом.
      Этот ответ окончательно уничтожил у виконта всякое подозрение.
      В десять часов вечера Карлу де Морлюксу подали записку, на конверте которой стояло: «Безотлагательно».
      Мы теперь должны вернуться несколько назад.
      В то время, пока виконт был в клубе, Тимолеону удалось при помощи одного из своих агентов проследить за Огюстом и таким образом узнать, где находится квартира Жана-мясника.
      Это и заставило его написать де Морлюксу, который поспешил на его приглашение и застал Тимолеона в подъезде клуба.
      — Я теперь знаю, где кроется шайка Рокамболя, — проговорил бывший сыщик.
      — Но под каким же предлогом…— начал было виконт, но Тимолеон перебил его:
      — Предлог есть, мы вернемся к вам, я сделаю у вас кражу со взломом и устрою так, что краденые вещи найдутся там, где проживает его шайка.
      Вернувшись в дом к виконту де Морлюксу, Тимолеон вырезал у него в кабинете в окне стекло, оставил открытым ящик письменного стола, опрокинул большую часть мебели и прибил к письменному столу червонного валета.
      — Что вы это делаете? — удивился виконт.
      — Воскрешаю клуб червонных валетов, председателем которого был некогда Рокамболь, — ответил Тимолеон.
      — Понимаю, — проговорил де Морлюкс.
      — Теперь, — продолжал Тимолеон, — мы приставим еще лестницу к садовой изгороди, и Рокамболь в наших руках.
      Вслед за этим Тимолеон, при помощи одного из своих агентов, в квартире Жана-мясника подложил под тюфяк кровати, на которой спал гробовщик Риголо, хозяин квартиры Жана-мясника, дорогой бумажник с вензелем виконта де Морлюкса.
      Здесь мы должны добавить, что жена этого Риголо сидела тоже в Сен-Лазаре за кражу корзинки с клубникой, которой ей очень хотелось полакомиться, так как женщина была беременна.
      Риголо ежедневно навещал ее, потому что ребенок его, бывший с ней в остроге, болел крупом, и доктора даже не надеялись на его выздоровление.
      На другой день после того, как Тимолеон имитировал кражу и подбросил бумажник виконта в квартиру Риголо, где жил Жан-мясник, виконт поехал в полицейскую префектуру и убедительно просил начальника полиции обратить все его внимание на розыски похитителей, и при этом он провел ту мысль, что, вероятно, в этой краже участвовал сам Рокамболь.
      Но начальник полиции отверг это предположение.
      — На чем же вы основываете ваше убеждение? — спросил его виконт.
      — На неловкости, с которой произведена у вас кража, — ответил начальник полиции.
      — Разве?
      — Рокамболь не станет два раза играть в одну и ту же игру, и вообще он никогда не оставлял ни одного следа.
      Виконту не оставалось больше ничего делать, как только уйти, но в то время, как он встал, начальнику полиции доложили о приходе тряпичника по имени Мерлей, который хотел сообщить какое-то особенное сведение.
      — Пусть войдет! — сказал начальник полиции. Вошел Мерлей — то есть тот самый агент Тимолеона, который пробрался в квартиру Риголо и подбросил ему бумажник виконта.
      — Что тебе нужно? — спросил его начальник полиции.
      — Я пришел сообщить, — сказал он, — что в доме, где я живу, проживают теперь два бежавших каторжника.
      — Уверен ли ты в этом?
      — Не считая третьего начальника, который ходит к ним вечером и которого они называют Рокамболем.
      Начальник полиции улыбнулся при этих словах.
      — Мне нет дела, мнимый или настоящий это Рокамболь, — продолжал виконт, — но я хочу, чтобы эту шайку арестовали.
      — Это будет непременно сделано.
      Затем начальник позвал одного из своих чиновников и приказал ему отвезти Мерлея в тюрьму.
      — Но…— продолжал Мерлей.
      — Это необходимо сделать для того, — заметил начальник полиции, — чтобы показать, что над полицией нельзя издеваться. Мы обыщем сегодня все по его указанию, но я уверен заранее, что мы ровно ничего не найдем.
      Затем начальник полиции обернулся к виконту и добавил:
      — Будьте спокойны, виконт, сегодня же будут приняты все меры, и вечером означенные люди будут арестованы.
      Виконт раскланялся и ушел.
      Он отправился прямо к Тимолеону и рассказал ему весь свой разговор с начальником полиции.
      — Да, — заметил Тимолеон, — если только Рокамболь придет на назначенное свидание, все пойдет как нельзя лучше.
      Затем виконт отправился к брату своему, барону Филиппу де Морлюксу.
      Читатель помнит, что Карл де Морлюкс отправил племянника в Бретань, не дав ему повидаться с отцом и проститься с Антуанеттой. В это же время Филипп де Морлюкс послал своей теще следующую телеграмму:

      «Присылаю Аженора. Удержите его у себя, чтобы воспрепятствовать ему в смешной и ненавистной мне женитьбе».

      На это его теща отвечала зятю следующее:

      «Любезный сын!
      Три дня я уже жду Аженора, но о нем ни слуху ни духу. Не убежал ли он с своей Дульцинеей? Я думаю, что, когда вы получите это письмо, он будет уже у вас и вы вразумите его».

      Барон подал это письмо брату, который, прочтя его, сказал:
      — Это опять проделки Рокамболя.
      И он рассказал барону все дело в нескольких словах.
      — Но в таком случае, — заметил испуганно барон, — мы окончательно погибли.
      — Ничуть, — отвечал виконт,—сегодня вечером он будет уже в руках полиции.
      — Что же сделали с госпожой Рено?
      — Ее держат в плену, уверяя, что Антуанетта скоро вернется.
      В это время послышался звонок, и в комнату вошел доктор-мулат, лет тридцати пяти.
      Виконт встал с намерением удалиться.
      — Доктор не говорит по-французски, — заметил барон, — и если вам нужно еще что-нибудь сказать мне…
      — Ничего, кроме того, что Рокамболя захватят сегодня вечером.
      Мулат развязывал повязки с ноги барона, и по лицу его нельзя было заметить, чтобы услышанное им имя Рокамболя сильно его взволновало.
      Того же дня в семь часов вечера Карл де Морлюкс, переодетый блузником, прохаживался около заставы Клиши. Вскоре к нему подошел Тимолеон и повел его в винный погребок.
      — Отсюда, — сказал он, указывая на маленькое окно, — мы увидим всех проходящих.
      — Я во что бы то ни стало хочу увидеть майора Аватара, — проговорил нетерпеливо виконт.
      — То есть Рокамболя, — заметил Тимолеон.
      — Я все-таки не верю, чтобы Аватар и Рокамболь были одной и той же личностью.
      — Тссс! Постойте, — проговорил вдруг Тимолеон, взглянув в окно, — вот он.
      Виконт взглянул и увидел неподалеку от окна мужчину с темным, почти черным цветом лица.
      — Да ведь это доктор-мулат, который лечит моего брата!
      Спустя несколько минут ночные посетители погребка увидели приближающийся патруль, во главе которого шел начальник полиции в сопровождении двух агентов и тряпичника, объявившего, что он выдаст Рокамболя и его шайку.
      Тимолеон и виконт, желая увидеть арест, спустились по лестнице и пошли по переулку.
      Начальник полиции оцепил дом патрульными, а сам постучал несколько раз в дверь.
      Ответа не было.
      — Ну так ломайте! — приказал он.
      — Теперь Рокамболь уже не улизнет, — весело проговорил Тимолеон.
      Вернемся назад.
      Зеленый Колпак воротился вечером в Монмартр, надеясь найти Риголо, но как велико было его удивление, когда он нашел ключ в дверях, а квартиру пустой.
      Вслед за ним вбежал Риголо и в радостных восклицаниях объявил, что его ребенок спасен.
      — Кто же его спас? — спросил Зеленый Колпак.
      — Барышня, которую преследуют родственники ее жениха. Они засадили ее в Сен-Лазар вместе с воровками.
      — Как ее зовут?
      — Антуанетта. Начальник поклялся спасти ее, и для этого он придет сюда.
      Действительно, спустя час кто-то постучал в дверь. То был мулат, или, лучше сказать, Рокамболь, преобразившийся до такой степени, что Зеленый Колпак узнал его только по голосу.
      — Где вы спите с Жаном? — спросил Рокамболь после короткого молчания.
      — Вот там, на нарах, — отвечал Зеленый Колпак. Рокамболь подошел к нарам и, засунув руку под тюфяк, вытащил оттуда бумажник виконта де Морлюкса.
      — Как он сюда попал? — спросил изумленный Зеленый Колпак.
      — Его принес тряпичник, живущий в этом доме. Это средство свалить на меня кражу. Бумажник этот принадлежит виконту де Морлюксу и похищен у него Тимолеоном с его согласия в прошедшую ночь.
      Жан в это время подошел к окну. Ставни были заперты, но через щели можно было видеть улицу.
      — Начальник! — вскричал он. — Здесь полиция. Я вижу мундиры жандармов!
      — Ну, где твой подвал? — спросил Рокамболь у Риголо.
      — Идите за мной, — отвечал Риголо, отворяя настежь большой шкаф.
      Спустя несколько минут они очутились в неведомой темноте.
      Квартира Риголо была уже в это время полна жандармами и городовыми.
      Риголо зажег потайной фонарь, и тогда Рокамболь увидел, что они находятся в довольно обширном подвале.
      — Нам здесь нельзя оставаться, — проговорил Рокамболь, — нас могут открыть.
      Затем он подошел к бочке и ударил по ней коленом. Дно отворилось, как дверь, и свежий воздух пахнул в лицо Рокамболя.
      — Ползите вперед, — сказал Рокамболь, — а я пойду последним, чтобы закрыть бочку.
      Между тем по приказанию начальника двери были сломаны. Обошли всю квартиру, обыскали нары, ощупали стены, потолок и пол, но все напрасно: ничего не нашли.
      Виконт де Морлюкс и Тимолеон благодаря суматохе пробрались в дом вслед за полицией.
      При них обыскали тюфяк и тоже ничего не нашли.
      Тимолеон сделал знак Мерлею, который отвечал:
      — Все-таки я уверен, что они спрятали бумажник под тюфяк.
      — Что же все это значит? — проговорил виконт де Морлюкс.
      — Это значит, — отвечал Тимолеон, — что мы погибли и что я ни за что не останусь в Париже, так как не желаю познакомиться с кинжалом Рокамболя.
      Тимолеон и виконт поспешно вышли из дому.
      — Виконт, — проговорил первый, — сегодня же в полночь я уезжаю с моей дочерью из Парижа, в шесть часов утра я буду в Гавре, а в семь уже на корабле.
      — Куда же вы отправляетесь?
      — Если вы примете мое предложение, то в Англию, если нет — в Америку.
      — Но если вы уезжаете в полночь, то как же все дело сделается?
      — Очень просто: Антуанетта не одна теперь в Сен-Лазаре, там с ней Мадлена Шивот.
      — Ну, что же?
      — Она всыплет ей в тарелку или стакан тот яд, который я перешлю ей.
      — Когда?
      — Завтра.
      — Но ведь вы едете сегодня?
      — Что же из этого. Я передам его человеку, который завтра увидится с Мадленой, или, лучше сказать, вы это сделаете.
      На лбу у виконта выступил пот.
      — Хорошо, — сказал он наконец, — я согласен, но у меня ведь нет теперь с собой такой большой суммы денег.
      — Это не беда, — заметил Тимолеон, — я вам дам яд, а вы взамен этого напишете мне следующую расписку:

      «Любезный Тимолеон, вы можете действовать. Мне необходимо скрыть во что бы то ни стало мою племянницу Антуанетту Миллер, в случае нужды можете употребить в дело кинжал или яд».

      Морлюкс колебался.
      — Виконт! — сказал Тимолеон. — Время уходит, Рокамболь отыщет нас. Я говорил вам, что я еду в полночь.Я не хочу опоздать на железную дорогу.
      — Но, — заметил Морлюкс, — написав это, я называю вас как бы моим сообщником.
      — Не спорю.
      — И, следовательно, вы не можете воспользоваться этой бумагой против меня.
      — Ошибаетесь, мой милый, я еду в Англию. Преданный мне человек предъявит вам эту бумагу. Если вы отсчитаете ему пятьдесят тысяч франков, он возвратит ее вам, если откажете, он уйдет и в назначенный день бросит ее в ящик Уголовной палаты. А в этот самый день я сажусь на корабль в Америку, и императорский прокурор потребует у вас объяснений.
      Виконт не спорил больше, он не медлил и написал все то, что требовал от него Тимолеон.
      — Я был так уверен, что вы напишете здесь, в карете, на моей спине это письмо, что захватил с собой и яд, — проговорил Тимолеон, вынимая из кармана шарик, вполне похожий на тот, который Мартон сделала из письма Антуанетты, когда передавала его.
      — Тут все: и яд, и инструкция, — добавил он.
      — Но как же я перешлю его?
      — Завтра в восемь часов утра отправляйтесь в улицу Сен-Оппортюн, № 7 и спросите там Лоло.
      — Хорошо.
      — Вы отдадите ему это и скажете: это от Тимолеона к Мадлене Шивот.
      — И этого будет вполне достаточно?
      — Совершенно. Я никогда не беру деньги даром. Затем Тимолеон остановил фиакр и вышел из него.
      — Прощайте, виконт, — сказал он, — или, лучше сказать, до свидания, если только так будет угодно Богу. Поезжайте домой и спите спокойно… если не боитесь Рокамболя.
      И он поспешно удалился.
      Тимолеон шел быстрыми шагами и через несколько минут достиг cafe de I`Europe.
      — Она, вероятно, уже уложилась, — говорил он про себя, — она думает, что мы едем в Нормандию, а мы уедем в Америку
      Поднявшись на четвертый этаж, он вдруг остановился. Сердце его забилось от внезапного сильного волнения. Он сделал несколько шагов и вошел в спальню.
      — Анна! — позвал Тимолеон дочь. Но она не отвечала.
      — Анна! Анна! — повторял он в ужасе.
      Но вдруг полог раздвинулся, и в глубине его показался мужчина, стоявший возле спящей девушки. У него в руках были пистолеты.
      — Молчать! — сказал он. — Если ты крикнешь, твоя дочь тотчас умрет.
      Волосы стали дыбом на голове Тимолеона. Он отшатнулся. Дыхание его сперло, кровь застыла, голос замер в горле… Перед ним стоял Рокамболь.
      — Не пугайся, мой друг, — начал Рокамболь, — будь спокоен, я не сделаю вреда твоей дочери, если ты будешь вести себя как следует.
      — Но чего вы хотите от меня?
      — Сейчас узнаешь. А покуда отопри дверь. Слышишь, сюда еще кто-то идет.
      Тимолеон молча поспешил исполнить это приказание — он знал, что с Рокамболем опасно шутить. В комнату вошли Зеленый Колпак и Жан-мясник.
      — Вот куда тебе бы следовало привести полицию! Какая славная группа! — заметил, смеясь, Рокамболь.
      Затем он обратился к Зеленому Колпаку и спросил его:
      — Карета готова?
      — Готова, начальник.
      — Так поспешите же.
      — Что вы хотите со мной делать? — вскричал Тимолеон.
      — С тобой ровно ничего, но я беру твою дочь, которая находится теперь под влиянием тех капель, которые я ей дал, — она останется у меня залогом за Антуанетту. Я ведь знаю всю твою проделку с ней.
      — О, если жизнь моей дочери, — вскричал Тимолеон, — зависит от жизни Антуанетты, я не хочу ее смерти!
      Теперь Рокамболь, в свою очередь, вздрогнул всем телом.
      Карл де Морлюкс был человек решительный и энергичный. Простившись с Тимолеоном, он решил, что ему незачем дожидаться утра и гораздо лучше повидаться с Лоло немедленно. И, долго не раздумывая, он тотчас же привел это намерение в исполнение.
      Лоло с удовольствием взялся за дело и сейчас же отыскал одну женщину, которая охотно согласилась за пять луидоров доставить к утру шарик и записку Мадлене Шивот.
      Филипетта была честна по-своему, она нанялась в трактир служанкой и вскоре произвела такой скандал, что ее арестовали. Виконт де Морлюкс и Лоло видели, как ее уводили, и пошли за ней до полиции.
      — Ей не вывернуться! — сказал Лоло.
      Виконт де Морлюкс воротился домой успокоенным.
      Яд был уже на пути в Сен-Лазар.
      Воротившись домой, Карл де Морлюкс решил, что он может тотчас же убедиться, являются ли Рокамболь, доктор-мулат и майор Аватар одной и той же личностью.
      — Поеду в клуб, — проговорил он, — и если застану там майора Аватара, проводящего, по обыкновению, целые ночи за биллиардом или за картами, то это послужит очевидным доказательством, что между ним и Рокамболем нет ничего общего. Рокамболю теперь не до клуба. Пойдут ли на ум карты, когда человек знает, что его преследует полиция?
      Виконт де Морлюкс отправился пешком. Идя по Мадленской площади, он повстречался с двумя молодыми людьми.
      — Морлюкс! Это вы? — окликнули они его. Эти господа были членами клуба.
      Виконт остановился и узнал их.
      — А, — сказал он, — это вы, Молеон и Мариньи?
      — Мы, дядя, — ответил шутя Молеон.
      — Вы, вероятно, не имеете никаких известий о своем племяннике? — спросил Оскар де Мариньи.
      — Никаких.
      — А мы имеем. Он вместо того, чтобы ехать к своей бабушке, лежит в Лавале раненный, ибо он, поссорившись с одним офицером в вагоне, вызвал его на дуэль, где и был ранен. Он прислал мне письмо и просит уведомить его об Антуанетте.
      Де Морлюкс, распростившись, отправился в клуб, там он увидел майора, игравшего спокойно на биллиарде.
      — Нет, это не может быть Рокамболь, — проговорил де Морлюкс.
      Рокамболь, выйдя из клуба уже под утро, встретил на дороге Огюста, которому передал записку для Ванды следующего содержания: «Все готово. Пора! Можешь действовать».
      В предместье Сент-Оноре Рокамболя догнал испуганный Тимолеон и проговорил:
      — Все потеряно! Яд уже там! Рокамболь испугался.
      Арестантская карета приехала, между прибывшими находилась и Филипетта, она передала шарик Шивот, в письме содержались лаконичная фраза и яд.

      «Два свертка желтеньких по освобождении, если девочка выпьет лекарство».

      Мадлена Шивот для того, чтобы попасть в лазарет, уколола себе иголкой ноздри, но ее сперва повели в лабораторию, где находилась Мартон, пришедшая за питьем для Антуанетты, и Мадлена, воспользовавшись случаем, бросила шарик в чашку, которая была приготовлена для Антуанетты.
      Оставим в покое Сен-Лазар и вернемся к Тимолеону. Он, зная, что жизнь его дочери зависит от жизни Антуанетты, с самого раннего утра отыскивал Лоло, но как ужасно он испугался, когда уже пьяный Лоло проговорил, смеясь:
      — Э, да ведь шарик уже там.
      И Тимолеон, как сумасшедший, пустился бежать, говоря себе: «Один Рокамболь может исправить дело».
      Мы уже знаем, как он встретился с Рокамболем.
      Рокамболь отправился в предместье Сент-Оноре, где его ждали мясник Жан и Зеленый Колпак, которым он назначил прийти сюда.
      — Мне нужен Риголо, — проговорил Рокамболь. Жан и Зеленый Колпак отправились бегом за Риголо и через час вернулись вместе с ним.
      — Слушай, — сказал Рокамболь, отдавая Риголо письмо, — ты должен как можно скорей проникнуть в Сен-Лазар и отдать это письмо блондинке, которая находится в одной комнате с твоей женой. Помни, что от этого зависит жизнь той, которая спасла твоего ребенка.
      — О, для нее я готов умереть, — и он быстро удалился.
      — О, — проговорил Рокамболь, — в добре есть волнения, которые я никогда не испытывал, делая зло.
      И по щеке Рокамболя скатилась слеза.
      Отправимся за Риголо. Так как его все знали в Сен-Лазаре, то он прошел туда без препятствий и, передав записку Ванде, сказал «от начальника».В это самое время Мартон принесла питье для Антуанетты и рассказала им историю с Шивот.
      Ванда вылила питье на пол.
      — Что вы делаете? — спросила Антуанетта.
      — Спасаю вас от смерти.
      — Слушай, — сказала Ванда Мартон, — в этом питье находился яд, которым Мадлена Шивот хотела отравить барышню. Ты должна идти еще за водой для того, чтобы она была уверена, что яд принят.
      Питье было принесено, и Антуанетта выпила залпом, но вдруг вскрикнула, и чашка упала из ее рук, а сама она упала на постель.В чашке остался осадок отяда.
      Доктор взял руку Антуанетты. Рука была холодна.
      — Она умерла! — воскликнул он.
      Оставим Сен-Лазар в покое и вернемся к Тимолеону. Он провел весь день в тревоге и, не найдя себе покоя, отправился в ресторан, но по дороге встретил газетчика. Разносчик говорил:
      — Купите, барин, любопытные подробности о происшествии, случившемся в Сен-Лазаре.
      Тимолеон выхватил у него газету и пустился бежать, не заплатив разносчику, и, подбежав к ярко освещенному магазину, развернул ее и начал читать следующее:

      «Происшествие в Сен-Лазаре. Недавно арестованная молодая девушка умерла при весьма странных обстоятельствах. Она была дочерью торговки Галльского квартала Марлотт. Девица А., отрекавшаяся от родства с торговкой Марлотт, образовала себе партию между заключенными благодаря своему красивому лицу, кротости обхождения и дружбе с некой Мартон, имевшей огромное влияние на прочих арестанток.
      Другая же арестантка, по прозвищу Мадлена Шивот, напротив, ужасно возненавидела девицу А.
      Сегодня девица А., выпив принесенное арестанткой Мартон питье, умерла. Все арестантки убеждены, что это Мадлена Шивот всыпала яд в чашку.
      P. S. Вечером в тюрьме сделался бунт, арестантки избили Мадлену так, что мало надежды на ее выздоровление.
      Вся тюрьма ходит на поклонение к смертному одру девицы А. и не перестают называть ее праведницей».

      — О, — прошептал он, окончив чтение, — я все-таки должен спасти дочь.
      В это время Рокамболь ударил Тимолеона по плечу, сказав:
      — Я пощажу твою дочь, если ты исполнишь мое приказание. Надо, чтобы «мать» вытребовала тело Антуанетты. Мы хотим поставить ей памятник.
      И с этими словами Рокамболь ушел. На другой день надзирательница вошла в тюрьму и, обращаясь к Ванде и Мартон, сказала:
      — Мать умершей пришла просить о выдаче тела, потому что она хочет похоронить ее отдельно.
      Они смекнули, что это дело Рокамболя.
      Гроб вынесли в церковь.
      Ванда заметила, что один из гробовщиков был Риголо. Риголо, которому Антуанетта спасла ребенка, — не плакал. На дворе стояла мнимая мать Антуанетты, громко рыдая, под руку с Тимолеоном. Гроб вынесли.
      — Ну, теперь, — сказала Ванда, обращаясь к Мартон, — еще на несколько часов я сделаюсь арестанткой. Слушай, Мартон, если б тебе дали свободу, ты бы отказалась от своей развратной жизни и воровства?
      — О, если бы Антуанетта была жива, я бы ей служила верой и правдой.
      — Ну, так вот что я тебе скажу: ты слышишь, сестра милосердия несет мне лекарство; что бы ты ни увидела сейчас, молчи.
      Вошла сестра. Мартон видела, как погасла лампа, слышала слабый вскрик сестры и больше ничего. Затем
      Ванда переоделась в платье сестры, а на нее надела свое, потом она голосом, совершенно похожим на голос сестры Леокадии, позвала:
      — Сестра Урсула! Сюда, сюда, в № 7, у нас погасла лампа.
      Сестра Урсула вошла, с ней Ванда поступила точно так же и, переодев Мартон в платье сестры Урсулы, связала обеих сестер и заткнула им рты. Затем Ванда и Мартон вышли и легко достигли улицы.
      Вернемся теперь к молодому де Морлюксу. Мы уже знаем, что он был ранен на дуэли и пролежал два дня в бреду, затем он написал большое письмо к Антуанетте и к своему другу Оскару де Мариньи, в котором просил его передать письмо Антуанетте.
      На пятый день утром в гостиницу города Г. вошел Милон, который узнал от офицеров, ехавших вместе с Аженором в Ренн, что Аженор не доехал до места по причине дуэли. Милон нашел его здесь.
      — Меня зовут Милон, и я приехал сюда ради Антуанетты.
      — Вы… Милон… друг моей Антуанетты?
      — Я приехал вас уведомить, что Антуанетта в смертельной опасности, и вы один только можете спасти ее.
      — О! Едем, едем сейчас же!
      И Аженор, несмотря на свои раны, поехал вместе с Милоном.
      Милон всю дорогу молчал.
      На станции их ожидал Рокамболь, или майор Аватар.
      — Это начальник,— сказал Милон.
      — Извините, но мне некогда объясняться, кто я, — я должен заниматься только Антуанеттой.
      Они сели втроем в карету и отправились в квартиру Милона, там Рокамболь дал Аженору рукопись баронессы Миллер и сказал: «Читайте, но не останавливайтесь».
      Аженор, читая, по временам то бледнел, то краснел, холодный пот выступил на его лбу.
      — О, отец… отец…— проговорил он.
      Нет ничего удивительного, что чтение рукописи было для Аженора страшным ударом, ибо он любил своего отца.
      Когда Рокамболь рассказал ему, что Антуанетта была в Сен-Лазаре, что дядя его велел отравить ее, Аженор хотел застрелиться.
      — Не знаю, дошел ли яд по назначению, но пойдем посмотрим, — проговорил Рокамболь.
      — Начальник, — бормотал расстроенный Милон, — что вы сделали с Антуанеттой?
      — Молчи! И помни!.. — сказал Рокамболь. Дорогой Аженор не проговорил ни слова, только когда они дошли до кладбища, он воскликнул:
      — Антуанетта умерла! — и упал без чувств. Рокамболь и Милон внесли Аженора в квартиру
      Риголо.
      Там были Ванда, Мартон и жена Риголо, Марцелина. Аженора привели в чувство.
      — Где Антуанетта, где… Она умерла? Рокамболь подошел к столу и, взяв бумагу, подал
      Аженору.
      Это было свидетельство о смерти девицы А., дочери торговки Галльского квартала Марлотт.
      — Антуанетта умерла, мне больше нечего делать, — и Аженор умоляющим взглядом просил у Рокамболя револьвер.
      — Не угодно ли вам посмотреть на нее, пока она еще не погребена?
      — Взглянуть на нее и убить себя на ее гробе!
      — Пойдем, — сказал Рокамболь и взял его за руку, делая знак Риголо.
      На дворе была ночь и шел сильный дождь. Рокамболь, Милон, Аженор и Риголо шли посмотреть на труп Антуанетты. Через несколько минут они достигли склепа, где стоял гроб в ожидании отдельной могилы. Аженор вырвался из рук Милона и бросился на гроб. Милон, весь бледный, еле стоял на ногах.
      — О боже, боже, не может быть, она не умерла, — проговорил Аженор.
      — А если в самом деле она не умерла? Аженор остался неподвижен.
      Милон вскрикнул, но то был вопль облегчения, потому что он, видя Антуанетту даже в гробу, не мог поверить, чтоб Рокамболь дал ей умереть.
      — Ну, девица А., дочь торговки, действительно умерла, но Антуанетта Миллер может встать из гроба, если я захочу. Она в летаргии, и потому несите ее в квартиру.
      Милон схватил и понес. Придя, он положил ее на постель и ждал возвращения Рокамболя.
      — Она приняла curare, который не так скоро убивает насмерть. Ей следует дать другого яду, чтобы заставить сердце снова биться, — сказал Рокамболь.
      Настала минута молчания. Все стояли на коленях перед Антуанеттой.
      Только один Рокамболь действовал. Он вынул из кармана какую-то баночку с жидкостью, обмакнул в нее ланцет, потом, отогнув рукав Антуанетты, проколол жилку. Через две минуты голова ее вдруг поднялась, синеватое лицо совершенно преобразилось.
      — Она жива! — промолвил Аженор.
      Тут произошла сцена, которую на словах передать невозможно.
      — Теперь все прочь! Она откроет глаза через час, не раньше, — проговорил Рокамболь.
      Мужчины все вышли, остались одни женщины, которые раздели ее и положили в постель. Через некоторое время Мартон позвала мужчин, ибо Антуанетта приходила в чувство.
      Вдруг губы Антуанетты зашевелились, и она проговорила:
      — Не в раю ли я?
      — Антуанетта, милая Антуанетта, — проговорил Аженор.
      — Вы! — прошептала она.
      — Рай спустился на землю, — сказал Аженор.
      — Рай есть любовь, — пробормотал Рокамболь.
      И от воскресшей Антуанетты, которая видела и слышала только своего Аженора, медленно отошли два падших существа — Мартон и Рокамболь, для которых доступ в храм любви был запрещен.