Мы расстались с Рене в тот момент, когда он отравлял в присутствии Паолы и Годольфина пару женских перчаток. Покончив с этой операцией, он сказал:
      — А теперь, Паола, перевяжи меня потуже. Мне надо в Лувр к королеве!
      — Берегись, папа, — заботливо сказала Паола, — как бы твоя рана опять не открылась!
      — Что же мне делать, если мне необходимо теперь же видеть королеву? — ответил парфюмер.
      Паоле не оставалось ничего, как повиноваться, и через десять минут Рене уже выходил из лавочки. Он был бледен, слегка пошатывался, но его взгляд и поступь говорили о твердой решимости. Однако он направился не к Лувру, как сказал Паоле, а, дойдя до площади Шатле, свернул на улицу Святого Дионисия. На этой улице помещалась богатая лавочка с роскошной вывеской, золоченые буквы которой гласили: «Венецианский лев. Пьетро Довери, перчаточник короля».
      Пьетро Довери получил от короля звание перчаточника и парфюмера его величества исключительно потому, что Карл IX ненавидел Рене Флорентийца. Поэтому Рене считал Довери своим смертельным врагом; но, несмотря на это, он на сей раз шел прямо к своему конкуренту.
      Когда Флорентинец вошел в магазин, ему навстречу встал молодой человек, сидевший за конторкой. По низкому, подобострастному поклону, которым он приветствовал парфюмера королевы, можно было сразу понять, что приказчик Довери был в тайных отношениях с конкурентом своего хозяина.
      — Довери еще не вернулся, Тибо? — спросил Рене.
      — Нет, ваша милость, — ответил приказчик, — ведь я же говорил вам, что он не вернется ранее завтрашнего вечера!
      — Это хорошо. Ты мне нужен!
      — Чем я могу служить вашей милости? Должен предупредить, что на этот раз в моем распоряжении нет никаких хозяйских секретов или рецептов.
      — Я пришел не за этим. Видишь этот ящик? Не правда ли, он очень хорошо сработан?
      — О! Великолепно!
      — Ну так вот, возьми его и положи на полку. Это — мой подарок твоему хозяину!
      Тибо изумленно посмотрел на Рене. Ведь парфюмер королевы был злейшим врагом Довери и пользовался всяким удобным случаем, чтобы сделать ему гадость, а теперь он ни с того ни с сего неожиданно делает ему такой ценный подарок.
      — Не удивляйся, — улыбаясь, сказал Рене, — сейчас я все объясню тебе, и ты поймешь, в чем тут дело. Вчера наваррская королева выразила в присутствии их величеств желание купить у меня духи и перчатки. Но король, который сильно недолюбливает меня, скорчил гримасу и стал порочить мой товар, уверяя, что у Довери все гораздо лучше и дешевле. Конечно, ты сам понимаешь, что королева Екатерина была очень недовольна этим: ну да и я тоже недоволен, что меня так опорочили в глазах иностранной гостьи. Вот я и придумал следующее. Этот ящичек — моей работы; он действительно очень удался. и королева Жанна непременно купит его, если увидит. А когда она купит его, то я в присутствии короля объясню ей, каким образом ящичек очутился в магазине у Довери. Понял теперь?
      — Понял, — ответил молодой человек. — Сколько стоит этот ящик?
      — Пятнадцать экю.
      — Хорошо. Я запрошу двадцать. Ну а если королева Жанна не купит его?
      — Тогда ты вернешь мне его перед приездом твоего хозяина!
      Подстроив эту адскую махинацию, Рене направился в Лувр.
      — Что с тобой? Почему ты так бледен? — спросила его королева.
      — Сегодня ночью, когда я выходил из Лувра, на меня кинулась какая-то нищая и ударила меня кинжалом. По счастью, рана оказалась легкой и не могла помешать мне позаботиться об интересах вашего величества!
      — А! — ответила королева, которая поняла смысл последней фразы, а затем, помолчав немного, прибавила: — И ты даже не знаешь, кто эта женщина?
      — Не знаю, ваше величество, так как никогда не видал ее. Но по ее взгляду и тону ее голоса я сразу понял, что она смертельно ненавидит меня. Только влюбленная, мстящая за своего возлюбленного, может иметь такую страсть и свирепость!
      — А знаешь что! — вскрикнула королева, которую осенило внезапное наитие. — Помнишь, президент Ренодэн рассказывал о возлюбленной того воришки, которого повесили за тебя? Кажется, Ренодэн называл ее тогда Фаринеттой! Так не она ли это?
      — Весьма возможно, ваше величество. Но в данный момент меня этот вопрос совершенно не интересует, и я пришел к вашему величеству вовсе не с просьбой о возмездии. Я хотел только напомнить, чтобы сегодня отнюдь не забыли исполнить старинный придворный обычай, в силу которого король показывает венценосным гостям свою столицу и заходит с ними к своим поставщикам за подарками!
      — Об этом тебе нечего беспокоиться, — ответила королева. — Подойди сюда к окну. Видишь всадника, который выезжает за ворота? Это — Пибрак. Король послал его в Босежур, чтобы спросить у королевы Жанны, в какой час ей заблагорассудится отправиться с ним на прогулку!
      Действительно, как и сказала всезнающая королева Екатерина, в этот самый момент Пибрак выезжал за ворота Лувра. направляясь к королеве Жанне. Во дворце он застал трогательную семейную сцену. Королева Жанна ласково говорила что — то племяннице Маликана; последний со смущенно-радостным видом мял в руках свой неизменный колпак, а юный Амори де Ноэ с сияющим видом держал Миетту за руку.
      — А, Пибрак! — сказала королева, увидав капитана королевской гвардии. — Вы попали как раз на обручение.
      Пибрак недоверчиво улыбнулся и чуть-чуть повел плечом.
      — Граф де Ноэ женится на маркизе Миетте де Люссан, дочери покойного маркиза, который, как вам известно, умер в бою, защищая жизнь моего покойного супруга! — пояснила королева.
      — Батюшки! — удивленно буркнул Пибрак, которому не могло и в голову прийти, что племянница популярного кабатчика окажется такой знатной дамой.
      — Вот мы и решили сейчас, что они поженятся в тот же день, когда состоится свадьба принца Генриха и принцессы Маргариты, — продолжала королева. — А теперь рассказывайте, Пибрак, какой добрый ветер занес вас сегодня ко мне?
      — Его величество король Карл IX послал меня к вашему величеству, чтобы узнать, когда вашему величеству будет угодно совершить с его величеством прогулку по городу, — официально доложил капитан гвардии.
      — Да когда будет угодно его величеству, — ответила королева Жанна. — Хоть сейчас, если это удобно королю! Пибрак поклонился и ушел.
      — Мне надо принарядиться, — сказала затем королева. — Ну, милочка, — обратилась она к Миетте, — так как графиня де Ноэ будет назначена мною статс-дамой, то ты должна теперь привыкать к придворным обязанностям. Пойдем со мной, ты поможешь моему туалету!
      — Если я больше не нужен вашему величеству, — сказал Маликан, — то не разрешите ли вы мне уйти? А то я оставил свое заведение без присмотра.
      — Ступай, милый Маликан! Но теперь-то ты, конечно, продашь свой кабачок?
      — Конечно нет, ваше величество. Мне надо чем-нибудь жить.
      — Но твоя племянница достаточно богата, чтобы ты мог не работать больше!
      — А я сам достаточно молод, чтобы не жить в праздности. Я кабатчик и, наверное, умру кабатчиком, ваше величество! В этот момент во дворе послышались шум и топот копыт. Генрих подбежал к окну и, взглянув в него, произнес:
      — А вот и король!
      Действительно, это был король, подъехавший к Босежуру с роскошной свитой, во главе которой был неустрашимый Кри-льон. Около королевских носилок ехала прекрасная амазонка, при виде которой сердце Генриха радостно забилось. Это была принцесса Маргарита; никогда еще она не казалась жениху такой обольстительной, как сегодня!
      Король остался в носилках, принцесса соскочила на землю и поднялась во дворец, чтобы приветствовать королеву и передать принцу приглашение короля сопровождать их величеств на прогулке. Королева сейчас же сошла вниз и по приглашению Карла IX заняла место рядом с ним. Принц уже сидел верхом на лошади, держась поближе к Маргарите.
      Король дал рукой знак, и кортеж направился по улицам Парижа. На улице Святого Дионисия кортеж остановился, и король сказал своей спутнице:
      — Прелестная кузина! Дайте мне вашу ручку и выйдем на минуточку из экипажа. Я хочу повести вас к своему поставщику, искусному парфюмеру и перчаточнику Пьетро Довери, чтобы выбрать там для вас какой-нибудь пустячок на память о посещении вами Парижа!
      — Я к вашим услугам, любезный кузен! — ответила королева Жанна, выходя из носилок.
      На пороге магазина их встретил Тибо, который был уже предупрежден посланным из дворца, что король с высокой гостьей будут вскоре в магазине.
      — Ну-ка, молодец, — сказал ему король, — покажи нам все, что найдется лучшего у твоего хозяина!
      Но королева Жанна уже подбежала к прилавку и с любопытством рассматривала ящичек для перчаток, положенный так, что его нельзя было не заметить с первого взгляда.
      — Какая дивная работа! — с восхищением воскликнула королева.
      — Работа действительно очень хороша, — согласился король. — Благоволите принять этот ящичек на память от меня!
      — Я с благоговением буду хранить этот подарок, — сказала королева Жанна, кланяясь Карлу IX.
      Генрих и Маргарита, как истинные влюбленные, беззаботно шептались о чем-то в уголке и не обратили внимания на ящичек с отравленными перчатками, который был уже в руках у наваррской королевы.

      За час до отъезда короля Карла IX на прогулку Нанси усердно занималась туалетом своей госпожи, принцессы Маргариты.
      Последняя не любила молчать во время этой скучной и довольно-таки длительной процедуры, и она стала расспрашивать свою камеристку о впечатлении, произведенном на нее королевой Наваррской, будущей свекровью принцессы.
      — Ну, крошка, — сказала Маргарита, — как тебе показалась королева Жанна?
      — К сожалению, она очень красива!
      — К сожалению?
      — Ну да, потому что ее красота вызвала ревнивую зависть королевы Екатерины!
      — Ах, что за пустяки!
      — Ваше высочество, — серьезно и грустно заметила Нанси, — вот уже третий день я играю при дворе неблагодарную роль Кассандры…
      — Которой никто не верит? Но как же верить тебе, если ты уверяешь, будто королева Екатерина, всецело занятая политикой, находит время для таких глупостей, как женская ревнивая зависть? В ее-то возрасте!
      — Вот именно, ваше величесто! В нашем возрасте, например, нечему и не к кому завидовать и ревновать, а когда женщина перестает уже быть таковой, она особенно ревниво относится к соперничеству в этой области. Да что и говорить! Я поймала такой злобный, ненавидящий взгляд королевы Екатерины, брошенный на королеву Жанну, что для меня этот вопрос вне всяких сомнений.
      — Ну, если ненависть тут и есть, то она политического свойства. Кроме того, королева Екатерина ненавидит гораздо больше принца Генриха, чем его мать. Ну а как ты знаешь, она дала клятву, оберегающую принца от всяких покушений.
      — Вот именно! И за это она ненавидит принца еще больше. Поэтому она и воспользуется тем, что принц не оговорил в списке неприкосновенных лиц имени королевы Жанны. Ведь чем еще больнее поразить любящего сына, как не злом, нанесенным его матери?
      — Да ты с ума сошла! Никогда моя мать не решится на это! К тому же у королевы Жанны образцовая охрана, и сопровождающие ее беарнцы не подпустят никого! — воскликнула принцесса.
      — Яд всюду проникает, принцесса!
      — Молчи! — невольно крикнула Маргарита, вздрогнув от тона, которым были произнесены последние слова. — Ты только накликаешь беду! Знаешь, почему Кассандре никто не верил? Потому что она болтала слишком уж много!
      — Но ее предсказания все же сбывались, хотя им и не верили!
      — Вот в этом-то существенное различие между тобой и Кассандрой! Ты предсказываешь совершенно невозможные вещи. Ну как королева Екатерина решится на покушение против матери того, кого она сама хотела видеть моим мужем?
      — Хотела — да, но хочет ли еще и теперь? Ведь королева, в то время когда хотела этого брака, рисовала себе принца Генриха замарашкой-пастухом, который растеряется в непривычной для него жизни французского двора, а потом станет послушным орудием в ее руках; теперь же она увидала, что Бурбоны гораздо опаснее Гизов, которых ее величество так боялась.
      — Ты скажешь еще, пожалуй, что моя мать задумала расстроить мой брак с принцем!
      — Ее величество сейчас же сделала бы это, если бы это было возможным. Но теперь дело зашло слишком далеко, брака с причцем Наваррским желают король и вы, принцесса. Но… но не думаете ли вы, ваше высочество, что сам принц захочет совершения брака, если до этого с его матерью что-нибудь случится здесь?
      Принцесса вздрогнула еще сильнее и побледнела.
      — Как знать? Может быть, ты и права, — задумчиво сказала она. — Во всяком случае, хорошо было бы ухитриться удалить Рене на эти дни…
      — Едва ли и это поможет, — грустно ответила Нанси, покачивая головой.
      Маргарита хотела ответить ей что-то резкое, но в этот момент в дверь постучали, и в комнату после разрешительного ответа принцессы вошел Крильон. Он передал принцессе приглашение короля сопровождать его величество на прогулку с наваррской королевой. Когда он повернулся, чтобы уйти, Маргарита остановила его:
      — Постойте, герцог, вы мне нужны!
      — Счастлив, ваше высочество, и готов служить! — ответил Крильон,
      — Скажите, герцог, ведь недаром вас называют самым неустрашимым человеком во Франции? Я спрашиваю это потому, что у меня имеется для вас поручение, за которое, ручаюсь, никто не захочет взяться!
      — О, в таком случае я заранее берусь за него! — воскликнул Крильон.
      — Дело идет о Рене Флорентийце. Хотя он и дал клятву не покушаться на жизнь и спокойствие моего будущего супруга, но я не очень-то доверяю этой клятве…
      — А я еще менее!
      — Тем более что принц не упомянул в своем требовании о неприкосновенности близких ему лиц имени королевы Жанны, ну а Рене — такой человек, который решится на все. Вот я и хотела просить вас, не можете ли вы тайно арестовать его и продержать под замком в течение всего нескольких дней?
      — А почему не всю жизнь? У меня в Авиньоне имеются надежный замок и надежные люди, из рук которых проклятому колдуну не вырваться до самой смерти!
      — Нет, этого мне совершенно не нужно. Я хочу обезопасить себя и принца до свадьбы, а на другой день, когда мы уедем в Наварру, вы можете выпустить его.
      — Великолепно, можете рассчитывать на меня, принцесса! Сегодня же вечером Рене будет в надежном месте, и я сделаю все, чтобы оградить безопасность принца и его близких!
      — Конечно, ни король, ни королева ничего не узнают об этом?
      — Решительно никто, кроме меня, не будет знать об этом, ваше высочество!
      — Благодарю вас, герцог! — сказала Маргарита, протягивая Крильону руку.
      Тот почтительно поцеловал ее и вышел.

      Королева Екатерина занималась важными государственными делами, когда лошадиный топот во дворе Лувра дал ей знать, что король возвращается с прогулки. Она подбежала к окну и увидела, что Карл IX вернулся один: королева Жанна и принцесса Маргарига остались во дворце Босежур. Тогда королева Екатерина поспешила навстречу сыну и спросила его:
      — Ну, как же понравился Париж наваррской королеве, ваше величество?
      — Королева в полном восторге, — ответил Карл IX.
      — А церкви вы показали ей?
      — Конечно!
      — И дворцы?
      — Тоже!
      — А в модных лавках вы были с нею? — продолжала Екатерина.
      — Господи, да я совершенно разорился на нее!
      — Неужели? — улыбнулась королева.
      — Да как же! Эта прогулка по Парижу стоила мне триста пистолей.
      — Однако! Чего же вы накупили?
      — Мало ли чего! Мы зашли к моему суконщику Русселю и накупили там материй.
      — А потом?
      — Потом мой ювелир Даникан ограбил меня на приличную сумму.
      — Ого!
      — Должен вам сказать, что королева Жанна каждый раз порывалась платить сама и хваталась за свой кошелек, но я, разумеется, не мог позволить ей это.
      — Это было очень любезно с вашей стороны! — поощрительно заметила королева.
      — А она хитра, как настоящая беарнка. Я уверен, что королева вовсе не собиралась платить из своих средств и всецело рассчитывала на мою щедрость, но тем не менее приличия она вполне соблюла! Вот я и разорился!
      — Готова держать пари на что угодно, что мой бедный Рене не участвовал в разорении вашего величества, — сказала Екатерина улыбаясь. — Наверное, уж вы ничего у него не купили!
      — Конечно ничего. Мы даже не были в той стороне, где он живет, — ответил Карл IX. — И это вполне понятно. Не говоря уже о том, что я ненавижу этого негодяя, ведь у меня имеется собственный поставщик, которого мне совершенно не к чему обижать.
      — Я совсем забыла об этом, — ответила королева. — Значит, парфюмерию вы купили у Пьетро Довери?
      — О да, и я ручаюсь, что у вашего Рене не нашлось бы такого очаровательного ящичка, какой мы только что купили у Довери!
      — Вот как? А что было в этом ящичке?
      — Надушенные перчатки.
      — А!
      — И даю вам слово, ваше величество, что редкоможно встретить такую неподражаемую работу!
      — Ну а я готова ручаться, что и у Рене вы нашли бы что — нибудь в этом роде.
      — Сомневаюсь, — сказал король и ушел, поцеловав руку матери.
      Королева вернулась к себе и застала там Рене.
      — Ах, бедный друг мой, — сказала она, — должно быть, и в самом деле у тебя нет такого роскошного товара, как у Довери. По крайней мере, король говорит, что купил там очаровательный ящичек с надушенными перчатками для королевы Жанны.
      — Я знаю этот ящичек, — сказал Рене.
      — Неужели?
      — И ваше величество тоже знает его, — шепнул Флорентинец.
      — Тише! — остановила она его.
      — Ваше величество, может быть, соблаговолит заметить, какого цвета перчатки будут надеты у королевы Жанны сегодня вечером?
      — Будь спокоен. Приходи к десяти часам, и я скажу тебе. К десяти часам Рене был уже у королевы.
      — На королеве были коричневые перчатки, — сказала Екатерина Медичи.
      — Значит, это не те, — заметил Рене. — Она еще не открывала ящичка.
      — Ты думаешь?
      — Ну конечно! Ведь первая пара перчаток светло-желтого цвета.
      — Что же, подождем! — пробормотала королева.
      Рене вышел из Лувра и направился к мосту Святого Михаила, не замечая, что за ним по пятам следует какой-то мужчина, плотно закутавшийся в плащ.
      Это был герцог Крильон, решивший немедленно исполнить обещание, данное принцессе.
      Он шел и думал: «Для этого дела мне не нужно никого, кроме Фангаса, моего конюшего!»

      Рене тоже думал о своих делах.
      «Мне не меньше королевы Екатерины хотелось бы, чтобы наваррская королева поскорее надела светло-желтую пару перчаток! — рассуждал он сам с собой. — Но мне кажется, что беспокоиться нечего: наверное, завтра она наденет их на придворный бал, чтобы показаться королю в его подарке. Поэтому я могу спокойно идти спать и позаботиться о своей ране, о которой я совершенно забыл».
      Действительно, рана Рене была так легка и так хорошо перевязана, что все время, пока парфюмер королевы занимался своим злодейским делом, она не давала ему знать о себе. Теперь же она напомнила Флорентийцу о вчерашнем происшествии.
      Рене обнажил кинжал и подумал: «Если вчерашняя фурия опять кинется на меня, то она уже не застанет меня врасплох!»
      Но Рене опасался нападения совершенно напрасно: вплоть до дверей лавочки он не встретил ровно никого.
      Тем не менее он подошел к лавочке далеко не спокойный: его взволновало то, что из окон дома не виднелось ни малейшего света, а ведь он предупредил дочь, что будет ночевать дома.
      «Неужели и Паола, и Годольфин преспокойно улеглись спать?» — подумал он.
      Флорентинец постучал в дверь, но никто не поспешил открыть ему.
      — Годольфин! Паола! — крикнул Рене.
      В ответ ему раздался слабый, еле слышный стон.
      Рене с ужасом схватился за ручку двери: та, к его изумлению, сразу подалась: дверь магазина была не заперта, и теперь из глубины стоны неслись еще явственнее.
      Флорентинец бросился по направлению к этим стонам, но чуть не упал, запнувшись за какой-то металлический предмет. Он поднял его и увидал, что это был подсвечник со свечой, фитиль которой еще не совсем остыл. Тогда Рене понял, что тут случилось какое-то несчастье. Он поспешил достать из кармана огниво, высек огонь и зажег свечку.
      В магазине все было поставлено вверх дном, на пороге комнаты Паолы лежал какой-то человек, скрученный, словно колбаса.
      Это был Годольфин.
      Рене поспешил развязать его, освободил ему рот от засунутого туда кляпа и лихорадочно спросил:
      — Где Паола?
      — Похитили! — прохрипел Годольфин.
      — Ноэ?
      — Нет.
      — Значит, принц Генрих?
      — Нет. Ворвалась женщина с тремя оборванцами. Они связали меня, схватили Паолу и унесли прочь. Я слышал только, как один из оборванцев назвал женщину Фаринеттой. Больше я ничего не знаю.
      Рене понял, что предположение королевы было верно: напавшая на него женщина была вдовой Гаскариля и, видя, что ее покушение не удалось, решила прибегнуть к иному способу мести.
      Дрожь охватила Флорентийца при мысли, что его Паола находится теперь во власти мстителей.
      — Ну хорошо же! — крикнул он. — Я сейчас побегу к королеве, она даст мне солдат, и я переверну вверх дном весь Двор Чудес, но найду Паолу!
      Рене с ужасом оглянулся и увидал того, кого он и вообще-то не любил встречать слишком часто и кого в данный момент совершенно не ожидал встретить в своей лавочке.
      — Герцог Крильон! — испуганно вскрикнул он.
      — Ну да, это я, — ответил герцог. — Что у вас здесь случилось? Почему здесь такой беспорядок и чего это вы галдите здесь?
      — У меня похитили дочь Паолу, герцог! — простонал Флорентинец.
      — Кому она понадобилась? — недоверчиво спросил Крильон.
      — Судя по всему — той женщине, которая вчера бросилась на меня с кинжалом. Это вдова Гаскариля.
      — А, того самого, которого повесили для того, чтобы избавить вас от колесования? Так-с… Ну, и вы собирались поднять ее величество с кровати из-за этого? Сомневаюсь, чтобы королева даже для вас нарушила свой сон. Впрочем, разве королева действительно так уж нужна вам? Я пригожусь вам более, чем она. Ведь я — главнокомандующий войсками королевской охраны и непосредственно распоряжаюсь швейцарцами и ландскнехтами.
      — О, ваша светлость! — взмолился Рене, падая на колени перед герцогом. — Если бы вы только захотели…
      — А почему бы мне и не захотеть? — надменно ответил Крильон. — Конечно, если бы это ты сам попал в лапы приятелей Гаскариля, я и не подумал бы выручать тебя; но дочь не виновата в грехах отца, и долг всякого дворянина спешить на помощь женщине, попавшей в затруднительное положение. Кроме того, твоя дочь вообще очень мила: я как-то заходил в твою лавчонку, и она очень мило улыбалась мне, когда я покупал какое-то снадобье. Ввиду всего этого почему бы мне и не выручить ее?
      — Вы смеетесь надо мной!.. — простонал Рене, который не мог верить в такое великодушие своего врага.
      — Иди за мной! — ответил герцог. — Даю тебе слово, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы спасти твою дочь! Ну, а слово Крильона… ты знаешь!
      — О, я знаю, знаю! Только поспешим! Как знать… вдруг эти негодяи…
      — Пойдем! — коротко приказал Крильон.
      Рене покорно последовал за ним в полной уверенности, что Крильон сведет его до Лувра.
      Однако вскоре он заметил, что они идут совсем другой дорогой.
      — Но… куда же мы идем? — робко спросил он.
      — Туда, куда надо! — отрезал в ответ Крильон. Так дошли они молча до старого, неприглядного на вид дома, все окна которого были заставлены массивными железными решетками.
      Крильон остановился перед покосившейся дверью и с силой ударил три раза рукояткой шпаги.
      Сейчас же открылось одно из окон, и чей-то голос с явным южным акцентом спросил:
      — Кто тут?
      — Я! — ответил Крильон.
      Окно запахнулось, через несколько секунд открылась дверь, и на пороге появился небольшого роста широкоплечий человек. Это был Фангас, конюший герцога Крильона.
      — Входите, господин Рене! — сказал Крильон. Парфюмер вошел в мрачную прихожую. Тогда Крильон сказал Фангасу:
      — Я привел к тебе узника, за которого ты мне отвечаешь своей головой!
      Услыхав это, Рене вскрикнул и хотел броситься назад, но в дверях стоял страшный герцог Крильон.
      Последний сказал Флорентийцу:
      — Будьте спокойны, я и один отыщу вашу дочь! Что же касается вас самих, то вам уж придется отказаться от мысли увидать в скором времени королеву Екатерину.
      Взгляд Крильона явно свидетельствовал о том, что страшный герцог не шутил.
      Рене понял, что находится во власти Крильона, и безумный страх объял его.

       —Ну-ка, посвети нам! — сказал Крильон своему конюшему. Рене по-прежнему стоял в полном оцепенении, не зная, как объяснить случившееся с ним.
      — Милейший Рене, — сказал ему герцог, — вы знаете, что если я возьмусь стеречь кого-нибудь, то от меня не убежишь! Поэтому следуйте за мной добровольно: сопротивление ни к чему не приведет! Ведь я пришел к вам в лавочку со специальной целью взять вас за шиворот и отвести сюда. Но ваше горе тронуло меня, и я там, на месте, ничего не сказал вам. Все же можете не беспокоиться: пока вы будете под арестом, я постараюсь найти вашу дочь.
      — Под арестом? — крикнул Рене, обретший наконец дар слова. — Но в чем же обвиняют меня?
      — Ровно ни в чем, — ответил Крильон. — Смотрите на это как на мой каприз, если угодно, но я твердо решил продержать вас пару дней в созерцательном уединении. Ну-с, пожалуйста, сударь, наверх! Фангас, помоги господину Рене подняться!
      Конюший подхватил парфюмера под руку и повлек наверх. В верхнем этаже Фангас толкнул одну из дверей, и Рене очутился в убого обставленной комнате, все украшение которой составляли довольно неприглядное ложе, простой деревянный стол и несколько жестких стульев.