Лошадь, которую дал управитель Памфил Ожье де Левису, не раз путешествовала в Блуа и обратно, следуя при этом прямым путем среди целой паутины лесных троп. Сам Ожье никогда нс мог бы разобраться в этом лабиринте дорожек, но умное животное с быстротой стрелы несло его куда нужно, и это обстоятельство в связи с необычайно быстрым бегом лошади помогло ему употребить на дорогу туда и обратно менее двух часов.
      Въезжая в замковый двор, Ожье кликнул Памфила, чтобы тот принял лошадь, а сам подумал:
      «Судьба не очень-то балует меня. Еще месяц тому назад мне не было ни малейшего дела ни до политических, ни до религиозных распрей, и я не знал, как распорядиться собой в бесконечном досуге. Почему же в то время судьба не поставила на моей дороге этой очаровательной вдовушки, которую я страстно полюбил и которой — увы! — теперь не могу отдаться всецело? Неужели наваррский король не мог обойтись без меня?»
      Тут подбежал Памфил и с восхищением сказал:
      — Черт возьми! Видно, что вы не мешкаете в пути!
      — Ты думаешь?
      — Ну еще бы! Бедная лошадь вся в мыле.
      — Прикажи обтереть ее хорошенько соломой, и завтра не останется ни малейшего следа! — и, сказав это, Ожье легко соскочил на землю.
      — А дамы-то поджидают вас! — сказал Памфил.
      — Что такое? — удивленно спросил Ожье. — Почему же они до сих пор не легли спать?
      — Они хотели во что бы то ни стало дождаться вас.
      Ожье с радостным волнением направился в столовую. Большой стол, стоявший посредине, был наполовину накрыт скатертью, уставленной лакомыми холодными блюдами. На непокрытой части стола Нанси и Рауль играли в кости, а мнимая госпожа Шато-Ландон сидела в кресле лицом к двери.
      Она встретила Ожье очаровательной улыбкой и сказала:
      — Как! Вы решаетесь оставлять нас одних в этом старом замке? Хорош защитник, нечего сказать!
      — Но поверьте, что я… — заикаясь начал Ожье. Однако Маргарита перебила его.
      — В замке, населенном привидениями!
      — О, вы смеетесь!
      — Где в трубах так страшно завывает ветер!
      — В самом деле?
      — Где слышатся таинственные шорохи!
      — Ах, господин Ожье, если вы только послушаете мою тетю, то… — начала Нанси. Но Маргарита сейчас же перебила ее, сказав:
      — Молчи, милочка! Ты отлично знаешь, что я большая трусиха.
      — О, да! — согласилась Нанси. — Моя тетя — такая трусиха, что даже не захотела лечь спать, пока вы не вернетесь.
      Ожье, сильно сконфуженный, но счастливый, кинул на Маргариту влюбленный взгляд.
      — Но вы вернулись, и мой страх мало-помалу рассеивается, — сказала мнимая госпожа Шато-Ландон.
      — Не прикажете ли, чтобы я провел всю ночь на пороге двери вашей комнаты? — спросил юный гасконец.
      — Нет, пока этого не требуется, — ответила Маргарита. — Однако будем ужинать, не правда ли?
      — У моей тетушки страх не отбивает аппетита, — заметила Нанси, покатываясь со смеха.
      — Пойдемте, господин Ожье, — сказала Маргарита, вставая с места, и села за накрытый стол, причем Ожье было указано место рядом с нею. Притом она добавила: — Ах, вы, мужчины, — жестокий народ! Вы готовы ни с того ни с сего убежать куда-то среди глубокой ночи, оставляя на произвол судьбы двух слабых женщин и юношу, вверившихся вашему покровительству.
      — Неужели вы серьезно говорите все это? — с мягким упреком спросил Ожье.
      — Моя тетушка — страшная трусиха, — смеясь сказала Нанси. — Но, если бы она, как я, знала, зачем вы ездили в Блуа…
      — Да я ездил исполнить поручение, данное мне в Париже, — краснея ответил Ожье.
      — Ладно, ладно! — смеясь сказала Нанси. — Так вам и поверили! Ну, да ведь тут еще нет ничего дурного…
      — Но что вы подумали о моем отъезде? — недоумевающе спросил гасконец, бледнея и краснея поочередно.
      — Господи, да ведь, это так просто! Наверное в Влуа — ваш стук открылось маленькое оконце, через которое просунулась нежная женская ручка… Шепот приветствий… поцелуи… Да мало ли что!
      Как вы могли подумать это? — с упреком сказал Ожье. и его взор с выражением бесконечной нежности обратился на Маргариту, как бы говоря: «Могу ли я любить кого-нибудь на свете, кроме вас?»
      Маргариту тронул этот взгляд, и она подумала: «Может быть, этот молодой человек послан наваррским королем следить за мной, но все же он полюбил меня, и король увидит, что я направляю послушное ему орудие против него же самого».
      — А! Так, значит, вы ездили в Блуа не ради любви? — спросила Нанси.
      — Да нет же, клянусь вам!
      — Ну, так простите, я ошиблась… Однако вот и господин управитель. За стол, господа, за стол!
      Все уселись за стол. Памфил, вошедший с салфеткой под мышкой, взял со стола блюдо с окороком дикого вепря и отнес его на поставец, чтобы нарезать. Как только он отвернулся, чтобы заняться резкой, Маргарита вздрогнула и слабо вскрикнула.
      — Что с вами? — тревожно спросил Ожье.
      — Мне показалось, что в окно кто-то постучал!
      Ожье встал, открыл окно и внимательно осмотрелся, высунувшись из него, после чего произнес:
      — Уверяю вас, там никого нет!
      — Должно быть, мне это просто показалось, — согласилась Маргарита. — Ведь я большая трусиха. Садитесь, господин Ожье!
      Хотя де Левис отворачивался на каких-нибудь тридцать секунд, но для проворной Нанси этого времени было совершенно достаточно, чтобы опустить в стакан юного гасконца крупинку своего чудесного порошка. Она сейчас же налила туда знаменитого розового муската и сказала:
      — Давайте выпьем, господин Ожье, за здоровье привидений, которых так боится моя тетя!
      — В моем присутствии ваша тетушка может никого и ничего не бояться! — ответил Ожье, бросая на Маргариту страстный взгляд, и затем одним духом опорожнил стакан вина.
      Прошло четверть часа. Ожье пил и ел на славу, но вдруг стал испытывать своеобразное ощущение. Его голова кружилась очень слабо, однако стены и пол замка принялись плавно покачиваться, а всем существом молодого гасконца овладевала непреодолимая радость; ему хотелось смеяться, плясать и болтать, болтать без конца.
      — Действие моего порошка начинается большой веселостью, — шепнула Маргарите Нанси и сказала вслух: — Я думаю, что мы уже достаточно попировали, тетушка. Вы-то спали днем, а мы с Раулем — нет. И так как я не боюсь никаких привидений. то я была бы не прочь уйти спать.
      — Я тоже, — подтвердил Рауль.
      — Ну вот еще, спать! — смеясь сказал Ожье.
      — Слишком жарко, чтобы спать… А вот в ту ночь, когда они свалились как снег на голову, чтобы послать меня, было гораздо прохладнее.
      «Ого! — подумала королева. — Порошок начинает действовать!»
      — Ну что же, — сказала она вслух, — вы можете идти спать. Но я боюсь этого старого замка, и если бы господин Ожье согласился посидеть со мной…
      — О, хоть до утра!
      — Отлично, мы посидим, поболтаем, и вы расскажете мне о своем путешествии.
      Нанси подмигнула Раулю, и паж, взяв под руку Памфила, стоявшего не особенно твердо на ногах после обильного возлияния в честь веселого бога Бахуса, стал подталкивать его к двери.
      — Куда вы меня уводите? — спросил старик.
      — Ах вы наивный управитель! — смеясь ответила ему Нанси. — Разве вы не видите, что наша тетушка и господин Ожье…
      — Любят друг друга.
      — Да ведь они должны жениться после сбора винограда! Поняли теперь?
      — Вы совершенно правы! — согласился управитель и, простившись с молодыми людьми, пошатываясь, стал подниматься по лестнице к себе наверх.
      Но молодые люди не ушли спать, а вернулись к дверям столовой. Здесь Нанси приложила глаз к замочной скважине.
      — Что вы делаете? — спросил Рауль.
      — Делаю свое дело: подслушиваю и подглядываю, как то и полагается хорошо воспитанной камеристке.
      — И вы думаете, что…
      — Я, милочка, думаю многое. Прежде всего я думаю, что мой порошок делает человека очень разговорчивым.
      — Вернее сказать, таково было мнение вашего батюшки.
      — Затем я думаю, что Ожье пьян.
      — Это сразу видно.
      — Он предприимчив.
      — Еще бы!
      — А наша королева пойдет на что угодно, лишь бы разузнать, откуда у него кольцо наваррского короля. Кроме того, Ожье пришелся ей по вкусу.
      — Вы думаете?
      — И конце концов я думаю, что ты несравненно счастливее в данный момент, чем наваррский король, у которого должен чесаться лоб.
      — Ах, дорогая Нанси, вы умны как маленький чертенок! — шепнул паж и, притянув к себе голову камеристки, крепко поцеловал ее.
      — Тише! — шепнула Нанси. — Будем слушать!

      Королева Маргарита была дочерью той самой Екатерины Медичи, которая в юности слыла обольстительнейшей из принцесс мира; вместе с тем Маргарита приходилась внучкой королю Франциску, слывшему самым галантным монархом своего времени.
      Королева Маргарита, несмотря на свою молодость, помогала своими советами престарелому сиру де Бурдейль, аббату Брантому, когда тот писал свою знаменитую книгу «Жизнеописание дам, прославившихся любовными приключениями». Наконец, она в совершенстве изучила искусство обольщения, и не было другой женщины, которая могла бы подобно ей отыскать более чарующие нотки голоса, избрать более обворожительную позу, направить более удачно нежный взгляд, чем она.
      Когда Рауль и Нанси вышли из комнаты, она откинулась на спинку кресла и, чаруя Ожье загадочным, обволакивающим взглядом, нежно спросила:
      — Вы и в самом деле не хотите спать?
      — Могу ли я думать о сне, когда вы удостаиваете меня своим обществом! — пылко ответил тот.
      — А знаете ли, когда вы уехали сегодня в Блуа, я тоже, как и моя племянница, подумала, что вы отправляетесь на свиданье.
      — Как вы могли подумать это! — тоном глубокого негодования воскликнул Ожье.
      — Но почему же мне и не подумать этого? Ведь вы же молоды и хороши собой; так почему же бы вам не любить и не быть любимым?
      Ожье глубоко вздохнул и сказал:
      — Можно любить и не быть любимым.
      — А, так вы, значит, все-таки любите?
      — Да, я люблю пылко, страстно, преданно, люблю безумно женщину, которая не любит и не полюбит меня.
      — Почему вы это думаете? А где эта дама, предмет вашей безнадежной любви? В Блуа?
      — О, нет…
      — В Туре?
      — Нет.
      — В Париже?
      — Я думаю, что она возвращается оттуда.
      — Так где же она? Ожье на минуту поколебался, а затем, упав на колени, сказал:
      — Она здесь!
      — Ах, понимаю! — беззаботно ответила Маргарита. — Вы полюбили мою племянницу! Берегитесь! Рауль очень ревнует ее и способен убить вас.
      — Нет, — крикнул Ожье, — я люблю не вашу племянницу, а вас саму! — и с этими словами он принялся страстно целовать руки Маргариты.
      Но королева сейчас же отдернула их и с негодованием сказала:
      — Потрудитесь встать и уйти отсюда!
      — Но ведь я люблю вас, — со стоном крикнул Ожье, — люблю до безумия! Маргарита насмешливо расхохоталась и возразила:
      — Может быть, это и так, но… Покажите-ка свои руки! А ну-ка, скажите мне, куда девалось кольцо, которое было у вас на пальце? Ага, молчите? Наверное, вы отдали его той женщине, которая ждала вас в Блуа, а теперь приходите докучать мне своими лживыми клятвами.
      — Вы ошибаетесь, кольцо здесь! — ответил Ожье и достал из-под камзола кольцо.
      — Какая странная идея носить кольцо то на пальце, то в кошельке! Нет, здесь таится что-то странное!
      — Ах, господи, но это секрет, который не принадлежит мне.
      — И вы еще осмеливаетесь уверять меня в своей любви? Эта фраза Маргариты была последним ударом, сразившим молчаливость Ожье.
      — Ну хорошо, — сказал он, — чтобы вы уверились в чистоте моих намерений, я все расскажу вам.
      — Ну да! Вы просто сочините какую-нибудь басню.
      — Клянусь вам, что я скажу только правду.
      — Хорошо, я выслушаю вас, но берегитесь: я по глазам узнаю, правду ли вы говорите или нет.
      Ожье опять опустился на колени около Маргариты и сказал:
      — Это кольцо я получил от наваррского короля.
      — Но ведь вы говорили, что видели короля только один раз «жизни?
      — Нет, я солгал вам. Я видел его два раза: один раз в Нераке и раз — в Париже.
      — Давно ли это было?
      — Только два дня тому назад, и я видел его очень короткое время.
      — Король и приказал вам остановиться в Блуа?
      — Да, в Блуа и во многих других местах.
      — А, так значит, вы занимаетесь политикой?
      — Как вам сказать? Мне кажется, что нет.
      — То есть как это «кажется»? Разве вы сами не знаете?
      — Нет, не знаю.
      — Но кольцо…
      — Кольцо дано мне только для того, чтобы меня везде признавали за гонца наваррского короля.
      — Куда вы отправляетесь?
      — В Гасконь.
      — Но ведь Блуа…
      — В Блуа я виделся с неким сиром Брюйо.
      — Что же вы сказали ему? Чтобы он приготовил лошадей на будущую ночь.
      — Разве наваррский король отправился в путешествие?
      — Насколько я понял, он везет какую-то женщину.
      Королева с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. Она вообразила, что все поняла теперь… Кто могла быть эта женщина? Очевидно, Сарра, которую Генрих спешить укрыть в Наварре… О, это было последней каплей в чаше оскорблений Маргариты как жены.
      Однако она сдержала свое негодование и принялась расспрашивать Ожье далее. Но Левис сам не знал ничего более; он даже показал королеве обе записки, данные ему Генрихом Наваррским, но, не зная беарнского языка, Маргарита не могла прочитать их.
      — Должно быть, женщина, с которой путешествует наваррский король, — фаворитка? — спросила она.
      — Вы думаете? — наивно произнес юноша.
      — Да ведь, если бы с ним ехала его супруга, он не стал бы окружать путешествие такой таинственностью.
      — Пожалуй, вы правы.
      — Вы когда-нибудь видали наваррскую королеву?
      — Никогда.
      — Говорят, что она очень красива и не глупа.
      — Да, если верить общему слуху, это самая красивая и самая умная женщина во всей Франции.
      — Так не находите ли вы, что поведение короля… просто непростительно?
      — Господи…
      — И, если королева вздумает отплатить мужу по древнему закону возмездия…
      — Она будет совершенно права!
      — Вы так думаете? Гектор хотел ответить на последний вопрос целым рядом бесспорнейших доказательств, но вдруг у него все закружилось перед глазами, сознание померкло, и он тяжело опустился головой на колени Маргариты.
      Тогда королева позвала:
      — Нанси, Нанси!
      Камеристка, видевшая и слышавшая все через замочную скважину, вбежала в столовую.
      — Знаешь ли ты, — спросила ее королева, — зачем это чудовище наваррский король дал свое кольцо юноше?
      — Нет! — нагло соврала Нанси.
      — Чтобы он подготовил подставы. Король увозит Сарру в Гасконь.
      — Ну что же, — сказала Нанси, — ему остается только подарить своей возлюбленной неракский замок.
      — Может быть, он так и сделает.
      — А как относится господин Ожье к этой истории?
      — Он считает поступок наваррского короля подлым и говорит, что королева имеет право отомстить.
      Маргарита ласково взяла обеими руками голову спящего и повернула ее немного к свету. Ожье улыбался во сне.
      — Ручаюсь, что ему грезится сладкий сон! — заметила Нанси.
      — Не правда ли, он довольно мил? — сказала Маргарита.
      — Он прелестен! — с жаром подтвердила камеристка.
      Маргарита ничего не сказала в ответ и только густо покраснела, а Нанси подумала: «Насколько я вижу, наша клубника совершенно созрела!»

      Итак, вдовствующая французская королева очутилась перед совершенно незнакомым ей старым замком. Осмотревшись вокруг себя, она убедилась, что все ее спутники — их было четверо — замаскированы. Один из них предложил ей руку и молча повел ее в замок. Королеве оставалось только подчиниться — что она могла сделать?
      Ее провели через ряд комнат в большой зал, посредине которого находился стол, где лежали пергамент, перья и чернила. Екатерину поразило, что многие места зала были завешаны; но она сейчас же поняла, что под завешанными местами должны были находиться гербы владельца замка, по которым можно было бы догадаться, кто это такой.
      Перед столом стояло кресло.
      — Ваше величество, — указывая на последнее, сказал Екатерине ее спутник, — потрудитесь присесть.
      — К чему здесь пергамент и перья? — тревожно спросила королева.
      — О, не беспокойтесь, ваше величество! Мы не собираемся заставить вас подписывать свое отречение.
      — Что же я должна написать?
      — Несколько слов вашему сыну-королю, чтобы успокоить его.
      Королева мрачно оглянулась и сказала:
      — Берегитесь, господа!
      Замаскированный только пожал плечами и ответил:
      — Потрудитесь взять перо и писать под мою диктовку!
      — Вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что я уступлю вашим угрозам! — ответила королева, вспыхнув.
      — Значит, вы отказываетесь, ваше величество?
      — Безусловно.
      — Ваше величество, — ответил ее собеседник, подходя к стене и нажимая какую-то тайную пружину, под действием ее часть стены повернулась, обнажая проход, — вы заставите нас прибегать к решительным мерам. Вот здесь находится глубокий колодец, на дне которого собралась целая куча костей.
      — Итак, вы решитесь покуситься на жизнь французской королевы? — крикнула Екатерина.
      — У нас нет иного выбора, ваше величество! — ответил замаскированный.
      — Берегитесь! Король — мой сын — жестоко отомстит вам за меня.
      — Но будет ли от этого легче вашему величеству? Да и чем можно запугать нас, если мы не отступили перед тем, что уже сделано?
      В голосе замаскированного чувствовалась такая спокойная уверенность, что Екатерина вздрогнула и поколебалась.
      Между тем ее собеседник сказал далее:
      — Ваше величество, время не терпит. Мы можем дать вам только одну минуту на размышление. Если же вы не согласитесь — что же делать? — колодезь глубок, и уже много тайн погребено в его недрах.
      — Я в вашей власти, — ответила королева, — и понимаю, что приходится уступить силе. Но, по крайней мере, ответите ли вы совершенно откровенно на мой вопрос?
      — В зависимости от того, что это за вопрос.
      — Что вы хотите делать со мной?
      — Вы должны будете окончить свои дни в заключении.
      — Вот как? А где именно?
      — За пределами Франции.
      — А когда я прибуду на место заключения?
      — Через три дня. «В три дня многое может случиться!» — подумала королева и, взявшись за перо, спросила:
      — Что я должна написать?
      Замаскированный продиктовал ей следующее:» Ваше величество, король, мой сын! Когда это письмо дойдет до Вас, я буду уже далеко от Парижа и умоляю Вас не стараться разыскать место, куда я решила укрыться. Я хочу прожить остаток своих дней в стороне от шума большого света и политических тревог. Я собираюсь укрыться в монастыре, где я денно и нощно буду молить Господа, да дарует Он мне прощенье за содеянное мною зло «.
      Королева написала все это, не пропуская ни единого слова.
      — А теперь, ваше величество, благоволите подписаться и приложить печать.
      Королеве подали восковую свечу и кусок воска для печати. Не говоря ни слова, она подписалась и приложила печать. Но она припечатала воск так, что корона печати пришлась внизу: это было условным знаком для Карла IX, что королева просит не верить ни единому слову из ее письма.
      Когда это было сделано, Екатерину отвели в предназначенную для нее комнату, где была постлана кровать и приготовлен ужин. Оставшись одна и усевшись в кресло, она подумала:
      «Ну хорошо же! Если мне удастся освободиться и вернуться в Лувр, то пусть мне придется перевернуть вверх дном весь мир, а я уже добьюсь того, что головы этих людей падут на плахе!»

      Рене явился к герцогу Гизу, чтобы предупредить его о визите Екатерины Медичи. Через некоторое время послышался стук в дверь.
      — Вот и королева! — сказал Рене. Но он ошибся: это был Гастон де Люкс, возвращавшийся из Медона. В прошлую ночь ему было поручено проводить герцогиню Монпансье в ее лесной домик, а на обратном пути завести лошадь Гектора ее владельцу, как то обещал герцог после неудачной для него дуэли с хозяином черного Вельзевула.
      — А, это ты? — встретил его герцог. — Ты отвел лошадь?
      — Как же! И должен признаться, что попал с нею вовремя, так как ей не пришлось стоять зря в конюшне.
      — То есть как это?
      — Это крайне странная история. Известно ли вам, что эта лошадь принадлежит гасконцу?
      — Да, я знаю это.
      — Это один из друзей Ноэ. Ну вот, похоже на то, что эти господа не спят, а что-то замышляют. Прежде всего, прошлой ночью около Вожирара я заметил, что лошадь прихрамывает. Я отправился к медонскому кузнецу перековать ее, а кузнец и говорит мне: «Однако! Мне что-то повезло на гасконских лошадей. Ведь их можно сразу узнать по подковам и гвоздям». Я стал расспрашивать его и узнал, что час тому назад здесь проехал какой-то молодой человек. У него тоже расковалась лошадь, и, пока кузнец перековывал ее, всадник уселся перед огнем, читал какие-то записки, а в заключение снял с пальца большой перстень тонкой работы и спрятал его в кошелек. Мало того, когда я отвел лошадь в гостиницу, около дверей последней мне повстречались два всадника. Они о чем-то шептались. Меня заинтересовало, куда они едут, и я спрятался за угол соседнего дома. Оказалось, что они направлялись как раз в гостиницу, куда я только что отвел порученного мне коня. Так как помимо всего я чувствовал некоторую усталость, то я стал ждать, думая, не произойдет ли еще что-нибудь. В очень скором времени из ворот гостиницы выехали опять оба всадника, и при свете фонаря я увидел, что один из них сидит на только что приведенной мною лошади. При этом он сказал своему спутнику: «По правде говоря, я уже и не рассчитывал увидать больше своего старого Вельзевула, но раз мне привели его, то я предпочитаю ехать на нем». Другой ответил ему: «Только бы экипаж не опоздал!» — «Не беспокойся! — произнес первый. — Все будет готово».
      — Все это крайне странно, — заметил герцог. — Больше ты ничего не слыхал?
      — Нет, ведь я был пешком, а они на лошадях. Очень скоро я потерял их из вида.
      Между тем время шло, и королевы все не было. Прошел уже целый час, потом второй… Рене начинал серьезно беспокоиться.
      — Но что же могло задержать ее? — недовольно сказал герцог Гиз, который с особенным нетерпением ждал королеву, так как надеялся, что Маргарита пришлет ему с нею обещанный ответ.
      — Может быть, король Карл задержал ее? — высказал Рене предположение.
      — По-моему, все-таки надо узнать, что случилось. Пойдемте в Лувр!
      — Как, ваше высочество? Вы решаетесь идти в Лувр? — тревожно сказал Рене.
      — Во всяком случае, я не могу допустить, чтобы вы пошли туда совершенно один, — сказал и Гастон де Люкс.
      — Хорошо, пойдем втроем! — согласился герцог. Они пошли. На улице Священников Рене бросился в глаза какой-то беленький комочек, лежавший на земле. Он поднял его, развернул и поднес к ближнему фонарю: это был платок королевы Екатерины.
      — С королевой что-то случилось! — испуганно сказал он, — Она, видимо, вышла из Лувра, направляясь к вам, но почему-то не дошла… Поспешим в Лувр, где мы что-нибудь узнаем.
      Но им не удалось проникнуть в Лувр, так как швейцарецчасовой решительно заградил им дорогу и, как ни пытался Рене проникнуть во дворец, решительно отказывался пропустить его.
      Оставалось одно: вернуться домой, .чтобы посмотреть, не пришла ли туда во время их отсутствия королева. Но Екатерины там не было. Тогда все трое поняли, что случилось что-то из ряда вон выходящее.
      — Что же могло случиться с нею? — пробормотал герцог Гиз.
      — У меня почему-то не выходит из головы разговор двух гасконцев-всадников об экипаже, — сказал Гастон.
      Рене и герцог переглянулись, причем флорентиец сказал:
      — Ведь гасконцы — отчаянный народ. Они могли решиться похитить королеву, которая мешает их замыслам.
      — Ну, если это так, — воскликнул герцог, — тогда надо признать, что Генрих Наваррский отличается незаурядной отвагой.
      Когда герцог говорил эти слова, с противоположной стороны улицы послышался стук копыт.

      Это был Лев Арнембург. Молодой люксембуржец впервые сел на лошадь после тяжелой раны, полученной в схватке с Лагиром; он был еще довольно слаб, но все же не мог отказать в услуге герцогине Монпансье: ей некого было послать к одному из своих приверженцев, сиру де Круасси, страстному католику, которому суждено было играть выдающуюся роль в кровавой трагедии, подготовляемой Гизами.
      — Ну что. Лев, — спросил Гиз, — с хорошими ли вестями ты едешь?
      — Сир де Круасси будет сам завтра вечером и все скажет вам. Но, представьте себе, я чуть-чуть не нарвался на целое скопище гасконцев.
      — Что такое?
      — Я думаю, они увозят красотку-еврейку.
      — Да в чем дело? Говори же яснее!
      — Они были замаскированы, но я узнал лошадь одного из них… знаете, ту, черную. Их было четверо, и они эскортировали экипаж с глухо закрытыми занавесками.