— Я действую в силу полученных приказаний, — ответил незнакомец.
— Но, быть может, вы все-таки развяжете мне руки? А то мне страшно больно от веревки!
— Извольте, но при условии, что вы не будете делать попыток к бегству.
— Клянусь вам! — К тому же это могло бы стоить вам жизни.
— Как? Вам приказано убить меня?
— Только в том случае, если вы окажете сопротивление.
— Ну так я обещаю вам вести себя тихо, смирно!
Незнакомец развязал руки Нанси.
— А вы не снимете с моего лица этого противного капюшона? — вкрадчиво продолжала Нанси.
— Нет, потому что вы не должны видеть, куда вас везут.
— Ах, этот капюшон душит меня!
— Ваше мученье продлится недолго; ведь менее чем через час мы прибудем на место.
— А! Тем лучше! — и Нанси снова откинулась на сцинку сиденья. Мулы, несшие повозку, бежали веселой рысцой, и путники быстро подвигались вперед. Прошло менее часа, и экипаж вдруг остановился.
— Вот мы и приехали, — произнес незнакомец, вылезая первым из экипажа, а затем, подав Нанси руку, сказал ей: — Обопритесь на мою руку и следуйте за мной!
Нанси знала, что пленник, рассчитывающий бежать из плена, главным образом должен проявить полную покорность и послушание. Поэтому она покорно пошла за своим похитителем. Сначала ей пришлось подняться на пять ступенек кверху, затем по хлопанью дверей она поняла, что ее ведут через ряд комнат. В одной из этих комнат, где пол был покрыт пушистым мягким ковром, ее спутник остановился и снял с нее капюшон.
Нанси первым делом кинула вокруг себя пытливый, жадный взгляд. Она была в небольшом, но кокетливо убранном салоне, который удивительно подходил к описанию, сделанному Лагиром в рассказе Ноэ о его пребывании у герцогини Монпансье.
«Так! — подумала девушка. — Теперь я знаю, где я. Остается еще узнать, что предполагают делать со мной!»
Она перевела взор на своего похитителя. Это был высокий человек, фигура которого скрывалась монашеской рясой, а лицо — широкой бархатной маской.
«Сразу видно осторожных, предусмотрительных людей!» — подумала насмешливая девушка.
Таинственный незнакомец постучал в дверь; та сейчас же открылась, и на пороге показался юноша в костюме пажа с небольшой маской на лице. Паж вежливо поклонился Нанси; она ответила ему изящнейшим реверансом.
Предполагая, вероятно, что Нанси не понимает по-немецки, незнакомец обратился к пажу со следующими словами на этом языке:
— Где госпожа?
— Она собирается в Париж.
— Значит, мы останемся одни?
— Вернее сказать, здесь останусь я один, так как вы должны сопровождать ее.
— Ты уверен в этом?
— Совершенно.
— Но известно ли тебе, что ты отвечаешь за эту девушку?
— О, будьте спокойны! Затем господин в маске подошел к Нанси, которая сделала вид, будто не поняла ни слова из немецкого разговора.
— Итак, милочка, — сказал он, — вы предупреждены и знаете, что попытка к бегству может стоить вам жизни.
— Я и не думаю о бегстве. Но все же мне хотелось бы знать, сколько времени меня продержат здесь.
— Несколько дней.
— А потом?
— Потом вас отправят обратно в Лувр.
Нанси сделала незнакомцу кокетливый реверанс и промолвила: — Крайне признательна вам за доставленные мне сведения! Незнакомец ушел. Тогда Нанси внимательно посмотрела на пажа. Последний тоже был замаскирован, но его маска очень мало закрывала лицо и не скрывала ни красивого белого лба с голубыми прожилками вен на висках, ни аппетитного подбородка, ни прелестных голубых глаз, горевших страстью, томностью и нежностью.
По существу Нанси была совершенно неиспорченной девушкой. Но она была женственна, кокетлива и проказлива по натуре, да и жизнь в развратном Лувре многому научила ее. Поэтому она в совершенстве умела использовать все чары чувственного женского обаяния.
Присмотревшись повнимательнее к пажу — это был уже знакомый нам Амори, — Нанси нашла, что он должен отлично подойти к задумываемому ею опыту. Видно было, что мальчик еще никогда не любил, что он только еще становится мужчиной и переживает пору первых страстных, хотя и бесформенных грез о любви. Это опасный период в жизни мужчины. В этом возрасте все существо мальчика-юноши безудержно стремится к восторгам страсти, но недостаток жизненного опыта мешает разумно отнестись к объекту ее; отсюда вытекает та масса ошибок, даже несчастий, которыми заканчиваются эти первые попытки реализовать свои страстные грезы. Нанси, зная это, подумала, что не трудно будет увлечь мальчика, вскружить ему голову, заставить забыть обо всем на свете, и решила сейчас же приняться за это.
Амори уселся в дальнем уголке салона и оттуда любовался девушкой. Она сразу произвела на него сильное впечатление, заставив сильнее забиться его влюбчивое сердце. К тому же она была еще и несчастна! Ее грубо похитили, ее везли связанной, ей было душно под тяжелым капюшоном!.. Заставить страдать такое милое, нежное, красивое созданье!.. О, как жестоки люди!..
А Нанси раскинулась на оттоманке и приняла бесконечно скорбный, бесконечно страдающий вид, не забыв при этом положением тела повыгоднее подчеркнуть все изящное богатство своей фигуры. Незаметно наблюдая за пажом, она видела, что его взор все более сверкал страстью, и время от времени она горестно вздыхала, что заставляло бедного юношу вздрагивать всем телом.
Прошло несколько времени в этом молчании, прерываемом лишь скорбными вздохами Нанси. Наконец Амори не выдержал и сказал дрожащим голосом:
— Боже мой, барышня, как видно, вас мучает сильное горе! Нанси ничего не ответила; она закрыла лицо руками, и Амори подумал по вздрагиванию ее плеч, что она плачет.
— Господи! — вздохнул он. — В первый раз в моей жизни мне противно следовать данным мне приказаниям!
Нанси отняла руки от лица, кинула на Амори обворожительный, манящий взгляд и грустно сказала:
— Спасибо на добром слове! Затем она опять погрузилась в глубокую меланхолию. Но паж уже не мог молчать более: начав говорить, он должен был договорить до конца.
— Мне приказано сторожить вас, — сказал он, — поэтому я и сторожу вас. Но поверьте, в душе я страстно жажду, чтобы вас скорее отпустили на свободу.
— О, — сказала Нанси, небрежно пожав плечами, — мне решительно все равно, жить ли здесь или в Лувре… Паж удивленно посмотрел на нее.
— Да видите ли, — продолжала Нанси, — мне тяжело жить среди всех этих важных господ и высокопоставленных дам. Я была бы крайне счастлива, если бы мне удалось осуществить свою мечту…
— Вашу мечту? Какую?
— Ах, простите, я забылась на минутку… Я не знаю вас, вы — мой палач, а я заговорила с вами как с другом. Но что поделаешь! Бывают такие минуты, когда не можешь удержаться от излияний…
— Ах боже мой, но почему бы вам и не говорить со мною, как с другом? — краснея, сказал Амори. — А между тем… если бы вы знали…
Он умолк, окончательно сконфуженный и раскрасневшийся, словно пион.
— Сколько вам лет?
— Шестнадцать!
— В вашем возрасте люди обыкновенно еще не умеют быть злыми… — промолвила Нанси, нежно взглянула на юношу и добавила: — К тому же у вас очень добрый вид.
— Сударыня… — И я буду говорить с вами как с родным братом. Паж подошел к оттоманке и уселся поближе к Нанси. Та взяла его за руку и заговорила:
— Вот видите ли, моей мечтой было жить самой тихой, скромной жизнью где-нибудь подальше от Лувра и Парижа… Так хотелось бы встретить человека, который полюбил бы меня!
— Как? — с трепетом восторга спросил паж. — Неужели «a никто не любит?
— Никто! — скромно вздохнула Нанси. — И вы сами никого не любите?
— Но кого же мне любить, раз я еще не встретила героя своих грез?
У бедного пажа голова окончательно пошла кругом и в глазах забегали какие-то радужные точки. Влажный, нежный взгляд девушки чаровал его и производил на него какое-то магнетическое действие. А тут еще Нанси положила на подушку свою полную бело-розовую ручку, которая небрежно играла кистью… Не сознавая хорошенько, что он делает, паж осмелился взять эту руку и поднести ее к своим губам.
— Что вы делаете? — удивленно спросила шустрая камеристка.
— Ах! — простонал паж. — Со мной происходит что-то странное.
— В самом деле? — воскликнула Нанси и тут же удвоила чарующую нежность взгляда.
— Мне кажется, что… если вы… захотите, то я… буду… страстно любить вас! — смущенно пробормотал юноша.
— Вы? — воскликнула Нанси.
— О, да! — ответил паж, бросаясь на колени перед девушкой. «Попался, голубчик!» — с торжеством подумала она.
XIV
Нанси оставила пажа несколько секунд трепетать у ее ног, но затем, резко выдернув руку, оттолкнула юношу.
— Мой милый незнакомец, я очень польщена вашей любовью, но… — она засмеялась коротким насмешливым смешком, который подействовал на пажа подобно ледяной воде, вылитой на горячую голову, и продолжала: — Но я осторожна и не покупаю кота в мешке. Прежде чем я отвечу на ваши страстные излияния, я хочу видеть ваше лицо!
— О! — смущенно сказал паж, сконфуженно поднимаясь с колен.
— Не буду спорить, — продолжала хитрая девушка, предательски поглаживая низко склоненную голову пажа, — с вида вы очень статный молодец, но это не мешает тому, чтобы без маски вы оказались уродом… Ведь как знать чего не видишь? — Нанси кинула на пажа убийственный взгляд. — Помимо того, даже если бы вы и оказались совершеннейшим по красоте юношей, все же для меня это вопрос самолюбия. Господи, конечно, я совершенно неопытная девушка; но мало ли историй наслушалась я. Вот такой же речистый паж вскружит голову бедной девушке, а потом…
— Но я не из таких, — крикнул Амори, снова кидаясь на колени и принимаясь с жаром целовать руки девушки. — Я действительно люблю и буду вечно любить вас!
— Полно! — ответила Нанси. — Еще час тому назад вы меня и в глаза не видели, а теперь вдруг…
— Но поймите, что, увидев вас, я сразу испытал какое-то странное, необъяснимое ощущение, — пламенно перебил ее юноша. — И я сразу понял, что могу любить только вас, всю жизнь, вечно…
Нанси прервала страстные излияния Амори взрывом смеха, после чего сказала:
— Но в таком случае имеется еще лишнее основание, чтобы вы показали мне свое лицо!
— Я не смею сделать это, — ответил паж. — Мне приказано не снимать маску, чтобы вы не узнали меня при встрече и не проведали, где именно вы были укрыты после похищенья.
— Вот это мило! — смеясь, воскликнула Нанси. — Вы говорите мне о своей любви, клянетесь любить вечно, а сами не хотите, чтобы я узнала вас при встрече? Хорош, нечего сказать! — Нанси принялась хохотать словно сумасшедшая, окончательно смущая и без того смущенного юношу. — Ну нет, милый друг! — продолжала она, насмеявшись вволю. — При таких обстоятельствах не трудитесь говорить мне о любви. Пожалуйста, исполняйте свою обязанность тюремщика! Ведь в конце концов разве вы не самый обыкновенный тюремщик?
— Ну, да… мне приказано… стеречь вас…
— А когда будет решено отпустить меня, я не должна узнать вас! И, зная это, вы все-таки предлагаете мне свое сердце? Удобно, нечего сказать!..
— Я сделаю все, что вы хотите! — взволнованно сказал паж.
— Оставьте меня в покое! — небрежно ответила Нанси. — Не смейте говорить мне о своей любви!.. Я хочу или всего, или мне ничего не нужно. Разве вы мужчина? Вы ребенок, боящийся, что его высекут.
От этих слов вес затуманилось в голове влюбленного пажа, и, забыв о своем долге, он сорвал с себя маску.
Увидев очаровательное юношеское лицо, полное бесконечного обаяния, Нанси подумала:
«Ого, да он прелестен на диво! Им можно увлечься… Но нет, нет, следует все время думать о Рауле… Это необходимая предосторожность в данный момент».
Паж с трепетом ожидания смотрел на нее. Тогда Нанси обхватила его голову обеими руками и запечатлела на его лбу поцелуй, который влил огонь в жилы влюбленного. Затем она привлекла его к себе, усадила рядом с собою на оттоманку и сказала:
— Вы прелестный парень! Как вас зовут?
— Амори.
— Какое очаровательное имя!.. Ну а теперь, милый Амори, давайте поговорим серьезно.
— «Серьезно»?.. О, какое это отвратительное слово!
— Да, но это необходимо.
— Но о чем же я могу говорить с вами, кроме того, что я бесконечно люблю вас?
— Запрещаю вам повторять мне это, пока вы не выслушаете меня.
— О, говорите только…
— Видите, голубчик: по-моему, любовь напоминает счастье тем, что зачастую она всего только один раз стучится к нам в дверь, и, если вовремя не отворить ей, она более не возвращается. Вот поэтому я уже давно дала себе клятву не капризничать и, если меня полюбит достойный человек, не отвергать его.
— О, я люблю вас всеми силами своей души!
— Я верю вам, но… Что, если бы я сказала вам:» Мне ненавистна жизнь среди интриг луврского двора; я хотела бы бежать с вами, чтобы укрыть нашу любовь в безвестном уединении?
— Я с восторгом согласился бы! — А если бы я прибавила: «Ночь еще не прошла. У нас имеется несколько часов до того времени, когда начнет светать»?
— Так бежим сейчас же! — пламенно воскликнул паж.
— Бежим? Но куда? Нельзя же блуждать без цели! Вы сами откуда, милочка?
— Из Лотарингии.
— А там хорошо?
— О, старый замок моего отца затерялся в лесах на берегу Мерты…
— Ваш отец богат?
— Он не богат, но у него есть чем жить… И с каким восторгом он примет вас, когда узнает, как я люблю вас!
— Хорошо, но как нам бежать отсюда?
— Это нетрудно.
— Разве здесь никого нет?
— Нет, я один с вами.
— В таком случае едем, едем сейчас же!
— У меня здесь лошадь; я посажу вас с собою в седло, и мы быстро умчимся. Пойдемте на конюшню; я задам лошади корма, оседлаю ее, и мы понесемся навстречу своему счастью!
Они отправились на конюшню. Юный дурачок стал хлопотать около лошади и все время лихорадочно сыпал проектами будущего счастья с Нанси. Они обвенчаются в первой же деревушке у первого же встречного священника; затем они прямо отправятся в замок к отцу Амори…
Нанси с внутренней улыбкой выслушала этот бред. У нее не был составлен детальный план бегства, но она заботилась только о том, чтобы как-нибудь выбраться из Медонского леса, а там уже… там видно будет!
Оседлав лошадь, осмотрев подпругу и освидетельствовав, заряжена ли пара пистолетов, находившаяся в седельной кобуре, Амори сказал:
— Ну вот, все готово! Теперь я побегу только за плащом…
— Ах, если бы вы прихватили что-нибудь и для меня тоже, а то ночь очень холодна! — попросила Нанси.
— Хорошо, — сказал Амори и, взяв факел, убежал к дому, оставив Нанси в темноте.
Девушка подошла к дверям конюшни и стала задумчиво смотреть на темное небо, усеянное яркими звездами… Видно было, что она что-то соображает. Наконец, тряхнув головой с решительным видом, она вернулась в конюшню, подошла к лошади, ощупью нашла кобуры и вытащила оба пистолета.
Она только успела сделать это, как вбежал Амори. В его руках был плащ герцогини Монпансье.
— Вот это для вас, дорогая моя! — сказал он.
— Хорошо, — ответила Нанси, прислоняясь к стене и пряча сзади пистолеты. — Сверните плащ и прикрепите его к седлу. Паж занялся этим делом, а Нанси громко рассмеялась.
— Что с вами? — удивленно спросил Амори. Нанси отступила на два шага назад, подняла пистолет до уровня головы Амори и сказала:
— Если вы только тронетесь с места, милочка, то, клянусь спасением своей души, я застрелю вас на месте!
Взгляд Нанси уже не чаровал нежностью и меланхолической грустью; наоборот, теперь он горел надменностью, решительностью и твердостью. Несчастный паж понял в этот миг, что он оказался просто игрушкой в руках хитрой камеристки.
XV
Нет языка, на котором можно было бы выразить остолбенение пажа Амори. Он смотрел на Нанси и не верил своим глазам; он слушал ее речь, но не понимал ее. — Вот что, милочка, — сказала тем временем безжалостная Нанси, — время красивых слов и любовных клятв миновало. Нам нужно объясниться. Прежде всего скажу вам, что меня зовут Нанси.
— Я знаю это, — пролепетал паж.
— Я первая камеристка ее величества королевы наваррской.
— Мне это говорили.
— Так вот сегодня вечером на меня вдруг кинулись неизвестные мне люди, связали меня, усадили в экипаж и доставили сюда, где доверили вашей охране. Я считаю этот поступок актом величайшего насилия, ну а против насилия допустимо бороться всеми доступными средствами!
— Иначе говоря, — с рыданьем вырвалось у бедного пажа, — я просто несчастный глупец, которого обошли как ребенка? — и, подчиняясь вспыхнувшему в нем бешенству, он сделал шаг вперед к Нанси.
— Берегитесь! — крикнула та. — Я убью вас! Инстинкт самосохранения взял верх над бешенством пажа, и он остановился.
А Нанси, по-прежнему спокойная, продолжала, улыбаясь:
— И позвольте спросить вас, за кого же вы меня приняли? Ведь и у меня тоже имеется старик отец, владеющий старым замком. Я девушка из хорошего дома, и было бы неслыханным обстоятельством, если бы женщина моего ранга вдруг вздумала бежать с хорошеньким пажом навстречу разным приключениям. Фи!.. Я была узницей; мне надо было во что бы то ни стало вернуть свободу, и случай помог мне сделать это… Конечно, я очень сожалею, что это неприятное приключение случилось именно с вами. но что поделаешь, если сегодня меня во что бы то ни стало ждут в Лувре?
— Ну, что же, — рыдая воскликнул паж, — в таком случае убейте меня.
— Полно!.. Вы слишком милы, чтобы не послушаться меня. А я хочу предложить вам следующее: я запру вас в доме, так что дело получит такой вид, будто вы уступили силе.
— Нет, — крикнул паж, — лучше убейте меня, потому что я слишком люблю вас, чтобы перенести разлуку… И, раз вы меня не любите…
— Вы с ума сошли? — остановила его Нанси. — На каком основании вы так отчаиваетесь? В данный момент я — камеристка королевы наваррской, которую грубо похитили и которая хочет вырваться на свободу, а вы — паж герцогини Монпансье.
— Как? — воскликнул паж. — Вы знаете это?
— Я знаю все, знаю, у кого, где и зачем я очутилась. Ну, так вы сами понимаете, что при этих обстоятельствах я не могу видеть в вас друга. Для меня вы — враг, по отношению к которому позволительны все военные хитрости. Но если в один прекрасный день я стану просто Нанси, а вы — просто Амори, то… как знать? Быть может, я и вспомню о наших сегодняшних мечтах и проектах!
— Вы опять смеетесь надо мной!
— К чему стала бы я делать это теперь? Ведь я свободна, и вы не сможете удержать меня.
— Я и не стану удерживать… Я люблю вас, и для меня единственный закон — ваша воля!
— Нет, я не могу уехать так! Завтра вернется герцогиня и потребует у вас отчета, куда я девалась.
— Ну что же? Я скажу ей всю правду!
— Ну, и герцогиня кликнет людей, которые повесят вас на первом суку?
— О, нет, этого не будет! Я — дворянин, и люди моего звания умирают не на виселице, а под топором!
— Ну а что за благо умереть под топором?
— Я умру, думая о вас, Нанси!
— Нет, я не хочу, чтобы вы умерли; я хочу еще рад видеть вас… Я хочу, чтобы на вас не пала ответственность за мое бегство.
— Вы хотите невозможного! — Ну вот еще! Вы сейчас увидите! Вернитесь в дом и принесите вина и две кружки! Они прошли в дом, и Амори исполнил желание девушки.
— Отлично! — сказала она тогда. — Теперь налейте вина в оба стакана. Так! А теперь отойдите в сторону и не шевелитесь!
Амори хотя ничего и не понимал, тем не менее исполнил приказание. Тогда Нанси выплеснула содержимое одного стакана в камин, а в другой высыпала порошок, находившийся в коробочке под камнем ее перстня, и сказала:
— Выпейте вино!
Амори безмолвно подчинился и одним глотком опорожнил стакан. Тогда Нанси улыбаясь посмотрела на него и спросила:
— Вы все еще ничего не понимаете?
— Нет.
— Ну, так слушайте меня внимательно! Вы только что приняли снотворный порошок, совершенно такой же, которым угостили в этом доме гасконца Лагира.
— Как, вы и это тоже знаете?
— Я все знаю, говорю вам! Теперь слушайте, что вам надо отвечать на расспросы о моем бегстве. Мне захотелось пить, и я попросила вас принести мне вина. Я предложила вам выпить со мной, вы не нашли причин отказать мне, но вскоре после того, как вы выпили вино, вами овладела непреодолимая сонливость и вы больше ничего не помните. Поняли, милочка?
— Понял, но…
— Тут не может быть никаких «но», и, если вы любите меня, вы сделаете так, как я вам говорю… Конечно, герцогиня будет взбешена, но взыскивать с вас она не может, так как никакой вины за вами не окажется… Однако как быстро действует это средство! Вы уже пошатываетесь, ваши глаза слипаются…
— В самом деле, — пробормотал Амори, — мною овладевает странное опьянение.
Он не договорил. Его глаза внезапно закрылись, и он рухнул на стул в глубоком сне. Тогда Нанси закуталась в плащ герцогини Монпансье, вернулась в конюшню, распахнула ворога, вскочила в седло и погнала лошадь полным карьером, думая:
«Господи, Господи! Лишь бы мне вовремя приехать в Лувр!.. Лишь бы без меня там ничего не случилось!»
XVI
Прошло уже гораздо более часа с тех пор, как Нанси отпросилась у Маргариты пойти погулять, а она все не возвращалась обратно. Но Маргарита была очень снисходительна к влюбленным, а к Нанси в особенности; к тому же в данный момент она не нуждалась в ее услугах, тем более что она твердо решила не ложиться спать до возвращения домой своего супруга.
Вдруг в дверь тихо постучались.
— Войдите! — крикнула Маргарита в надежде, что это вернулся Генрих Наваррский. Но она ошиблась; это была королева-мать. Она вошла с самой медоточивой улыбкой и ласково произнесла:
— Здравствуй, милочка, здравствуй, моя дорогая девочка!
— Ваше величество, я ваша слуга, — ответила Маргарита, у которой сердце тревожно забилось, так как она знала, что ласковость королевы-матери никогда не предвещает ничего хорошего.
— Так как я знала, что ты одна, — продолжала королева, — то я пришла посидеть с тобой.
— Как? Вам известно, что моего мужа нет в Лувре? — испуганно спросила Маргарита.
— Я даже знаю, где именно он находится сейчас, — ответила Екатерина с лицемерной улыбкой.
Сердце молодой королевы снова судорожно забилось, но она все же не стала спрашивать и ограничилась кратким замечанием:
— Значит, вы, ваше величество, более осведомлены, чем я.
— Ах, бедная моя девочка! — сказала Екатерина, сопровождая свои слова душераздирающим вздохом.
Несмотря на твердое намерение Маргариты не поддаваться тому, что она считала просто хитрой ловушкой, новым предательством королевы-матери, в ее душе вновь вспыхнули ревнивые подозрения, усыпленные ложью Нанси.
— Но позвольте, однако, — воскликнула она, — раз вы чтото знаете, то почему вы не договариваете до конца?
— К чему? — лицемерно ответила Екатерина. — Все равно ты любишь его… А потом… наваррский король молод, сумасброден… Может быть, он несмотря ни на что, в душе любит тебя…
— Да говорите же, в чем дело! — воскликнула Маргарита, дрожа от волнения. — Разве вы не видите, как терзают меня ваши недомолвки?
— Ты этого хочешь?
— Умоляю вас на коленях об этом!
— В таком случае я должна начать несколько издалека. Слыхала ли ты когда-нибудь о существовании Сарры Лорьо?
— Той самой, мужа которой Рене…
— Я говорю не о муже, а о жене! — поспешно перебила королева.
— Я не только слыхала о ней, но даже видела ее однажды!
— Ну, и как она тебе показалась?
— По правде сказать, я тогда даже не обратила на нее внимания.
— Напрасно!.. Ведь эта женщина поразительно красива.
— К чему вы говорите мне все это? Вы хотите сказать, что Анри любит эту женщину?
— Дорогая Маргарита, да успокойся же… Ты так бледна! Ну, мало ли что бывает? Генрих молод, а Сарра так красива… полно, успокойся! Лучше кликни Нанси и ложись спать, а во сне ты забудешь все свои огорчения… — и, кинув эти полные неясных намеков слова, Екатерина выползла из комнаты, как выползает ядовитая змея, сделав свое страшное дело.
Маргарита так и осталась стоять посредине комнаты, словно пораженная громом. Ее Анри!.. Да возможно ли это?
В коридоре за дверью послышался какой-то шум; кто-то поднимался по лестнице, примыкавшей к коридорчику. Маргарита прислушалась — это были мужские шаги.
«Наверное, это Анри!» — подумала она. Ей так захотелось поскорее избавиться от своих ревнивых сомнений, что она поспешно выбежала в коридорчик. Действительно, по лестнице поднимался какой-то мужчина.
— Это ты? — спросила Маргарита и обняла мужчину, вступившего в коридорчик.
Но тот ничего не ответил. — Это ты, Анри? — повторила Маргарита.
— Да, это я! — ответил тот. Маргарита отскочила, как ужаленная: это не был голос ее мужа. Правда, она узнала этот голос… Когда-то он заставлял ее сердце горячее и быстрее биться, и обладателя его действительно звали Анри… Но все это прошло, миновало, кануло в вечность…
От неожиданности, испуга и изумления у Маргариты так закружилась голова, что она покачнулась и непременно бы упала, если бы этот другой, ныне чужой ей Генрих, герцог Генрих Гиз, не подхватил ее в свои объятия и не помог войти в комнату.
Но момент первого изумления быстро прошел, и, овладев собой, юная королева гордо крикнула:
— Что вам нужно здесь и как вы осмелились забраться в мою комнату?
— Маргарита? — с мольбой сказал герцог.
— Уйдите отсюда, герцог, сейчас же уйдите! Но вместо того, чтобы подчиниться ее приказанию, Генрих Гиз встал перед нею на колени и страстно сказал:
— Нет, Маргарита, я не уйду отсюда до тех пор, пока не скажу тебе всего того, что я выстрадал во время нашей разлуки.
— Но уходите же, несчастный!.. Ведь мой муж может вернуться каждую минуту. Он убьет вас!
— Ваш муж? — презрительно переспросил Генрих. — Не бойтесь, он не скоро придет, потому что ему некогда; в этот час он лежит у ног вашей соперницы Сарры Лорьо!
— Вот как? — крикнула Маргарита. — Уже второй раз мне называют сегодня это имя. Значит, и вы тоже обвиняете наваррского короля в измене супружескому долгу?
— Да! — холодно ответил герцог.
— И вы докажете мне его измену?
— Я покажу вам его у ног этой женщины, если вы соблаговолите последовать за мной!
— О, если это так, если Генрих изменил мне, так горе ему! — крикнула молодая женщина.
— Пойдемте, и вы сами увидите! — повторил герцог.
Маргарита с судорожной торопливостью накинула плащ, надела маску и знаком предложила герцогу идти вперед. Ревность дурманила ей мозг и заставляла забыть всякую осторожность. Одна только мысль горела в ее голове: увидеть, убедиться, а потом… отомстить!
Они шли молча, будучи заняты каждый своими мыслями. Вначале герцог пытался завести разговор с Маргаритой, растрогать ее сердце воспоминаниями о былом счастье, но она резко прервала его излиянья, сказав:
— Герцог, я пошла за вами вовсе не для того, чтобы выслушивать ваши любовные признанья, а ради того, чтобы вы доказали мне на деле справедливость своих обвинений!
— Ну, так поторопитесь, — ответил ей герцог, подчиняясь моменту сильной злобы, — ускорьте шаги, потому что ваш Анри не будет сидеть всю ночь напролет у ног красавицы Сарры!
Маргарита вспыхнула и ускорила шаги. Так дошли они до Монмартрских ворот. Никто из них не проронил более ни слова, и только увидев себя вместе со своим спутником среди каких-то пустырей, наваррская королева спросила:
— Куда вы завели меня?
— Видите ли вы огонек, который горит в той стороне?
— Да. Это там! У Маргариты сильно закружилась голова, но она собрала всю свою энергию и снова ускорила шаги. Наконец они подошли к забору, окружавшему сад дома Сарры. Здесь герцог поднес руки ко рту и протяжно и уныло свистнул. С дерева ему ответили таким же свистом, и вскоре рядом с герцогом показалась гигантская фигура.
— Это ты, Пандриль? — спросил Гиз.
— Я!
— Он все еще там?
— Да. Тогда они двинулись вперед под предводительством великана Пандриля. Дойдя до большого тополя, росшего у самой ограды, Пандриль остановился и проворно, словно кошка, взобрался на дерево. Оттуда он подал герцогу знак.
— Он все еще там, — шепнул тогда герцог на ухо Маргарите. По знаку герцога Пандриль обхватил низко росший сук обеими ногами и откинулся верхней частью тела назад. Тогда герцог взял на руки Маргариту и подал ее Пандрилю; последний с ловкостью акробата вновь выпрямился и поднял наваррскую королеву достаточно высоко, чтобы она могла увидеть творящееся в доме Сарры Лорьо.
Переведя дух, Маргарита взглянула по направлению к открытому освещенному окну. Сарра сидела, а Генрих Наваррский стоял около нее на коленях и страстно целовал ей руки. Маргарита слабо вскрикнула и безжизненно повисла на руках Пандриля. Тот снова спустил ее вниз и передал герцогу, который жадно взвалил на спину молодую женщину и унес ее, как зверь уносит свою добычу.
XVII
В то время как герцог Гиз уносил бесчувственную Маргариту, Нанси как ветер неслась к Парижу. Подъехав к прибрежной потерне, она увидела Рауля, который добросовестно расхаживал взад и вперед.
— Рауль! — окликнула его Нанси, осаживая лошадь. Паж вне
себя от изумления подбежал к ней: он никак не мог понять,
откуда появилась Нанси, да еще верхом, когда он сам видел, как
она скрылась внутри дворца.
— Как? Это вы? — спросил он, не веря своим глазам.
— Я, я! Возьми повод! — ответила она, соскакивая с лошади. — Говори скорее: наваррский король вернулся в Лувр?
— Нет.
