Мщение Баккара

      «Дорогая моя сестра Бланш!
      В то время, как я пишу вам, он тут, возле меня».

      Виконт остановился и посмотрел на свою жену.
      — Ах! — прошептала она. — Ты был прав, я была помешана.
      Виконт опять начал читать.

      «Он тут, подле меня, и мы в Мадриде.
      Милая моя Бланш! Сколько новостей мне нужно сообщить тебе! Право, не знаю, с чего начать. Но прежде всего скажу: он — мой муж, и я люблю его. Уже два дня, как мы обвенчаны. Нас венчал мой дядя, архиепископ гренадский, в часовне замка де Салландрера в присутствии матери моей и слуг наших.
      У дверей часовни ждала нас дорожная карета. В этой карете сидел адъютант ее Величества. Я уехала с ним и с мамашею в Мадрид, куда мы приехали вчера вечером.
      Я сама представила Альберта королеве.
      Королева встретила его следующими словами:
      «Господин герцог де Шамери-Салландрера! Я подписала ваш патент сегодня утром на титулы и грандство покойного герцога де Салландрера, моего любимого подданного, о смерти которого я ужасно сожалею».
      Альберт поклонился. Королева продолжала: «Господин герцог! Я хотела вам дать дипломатическую должность в Бразилии, но мне сказали, что климат Бразилии ужасно вреден, а я не хочу подвергать вашу молодую супругу его жестокостям и потому назначаю вас в Китай. Проститесь с Европою по крайней мере на три или четыре года. Я, может быть, требую от вас большой жертвы, но любовь вашей супруги наградит вас за все. Я в этом уверена».
      Сказав это, королева дала поцеловать Альберту ее руку.
      О, милая Бланш! Сколько мне удовольствия доставляет писать ваше имя.
      Потом ее Величество удостоила нас приглашением к ужину.
      Ах, дорогая Бланш! Мое счастье было бы безгранично, если бы его не потревожила горькая мысль, что три тяжелых года пройдут прежде, нежели мы увидимся. Но что ж делать!
      Наш дорогой Альберт теперь — герцог, он начинает свое поприще с того, чем другие оканчивают, он назначен посланником. Вы понимаете, что нельзя было отказаться.
      Мы уезжаем через два дня.
      Мать моя останется в Испании, она возвратится в Париж зимой, и вы будете разговаривать с нею о нас так же, как и мы с Альбертом будем говорить о вас каждый день, каждый час, несмотря на то, что мы будем разделены морями.
      Вы знаете, дорогая Бланш, что сердце сокращает расстояние!
      Несмотря на запрещение доктора, Альберт хочет писать к вам. Не пугайтесь от слова «доктор», я объясню вам сейчас, что это значит. Вчера мой ветреник муж — это название восхищает меня, — итак, Альберт прислонил руку к окну кареты, в это время карета накренилась и он разбил рукой стекло. При этом он обрезал два пальца на правой руке. Доктор сказал, что рана заживет через восемь-десять дней, но теперь ему запрещено шевелить рукой.
      Однако он непременно хочет писать вам.
      Я позволила ему писать левой рукой.
      Прощайте, дорогая Бланш, прощайте, моя милая сестра, или, вернее сказать, до свидания, потому что я надеюсь возвратиться в наш милый Париж не позже как через три года.
      Поцелуйте за меня Фабьена и любите меня.
Ваша Концепчьона».

      Муж Концепчьоны написал в этом письме левой рукой три строки.
      Настоящий маркиз де Шамери не имел каллиграфического таланта мнимого де Шамери, а так как ему нужно было написать почерком Рокамболя для того, чтоб казаться Бланш тем лицом, чье продолжительное отсутствие она будет оплакивать, Концепчьона и придумала невинную сказку о стекле и руке.
      Бланш читала и перечитывала эти строки, которых нельзя было разобрать, наконец, она заплакала.
      — Три года! — произнесла она.
      — Дитя мое, — сказал Фабьен, целуя ее в лоб, — на свете нет ничего вечного. Почем знать? Может быть, через месяцев шесть брат твой будет сидеть здесь, где сижу теперь я.
      Несколько часов спустя Фабьен отправился из отеля улицы Вернэль в клуб.
      Было пять часов, и игорная зала была заполнена многочисленным обществом.
      Во время игры — это произошло за несколько минут до прихода виконта д'Асмолля, — двое молодых людей сидели за столом невдалеке от игроков и читали газеты.
      Один из них был Октав, который несколько месяцев тому назад играл такую жалкую роль.
      Вдруг молодой Октав вздрогнул и воскликнул:
      — О-го! Господа, вот интересная новость.
      — Что такое? — спросил другой молодой человек, занимавшийся чтением газеты.
      — В чем дело? — спросили игроки.
      — О маркизе де Шамери.
      — Уж не умер ли он?
      — Не совсем, но почти.
      — Как так?
      — Он женится.
      — Школьник, — сказал один из играющих, измерив взглядом Октава, — как ты смешон!
      — Да, господа, — продолжал Октав, — Альберт де Шамери женится… Что я! Он уже женился, и знаете где?
      — В провинции?
      — Нет. В Испании.
      — Не нашел ли он там воздушный испанский замок? — спросил кто-то из игроков.
      — Нет, лучше того: он нашел пять или шесть настоящих замков и до двадцати миллионов денег.
      — Вот как!
      — Слушайте, я буду читать или лучше переведу вам, ибо это написано в мадридском журнале.
      Октав начал переводить.
      «Последняя в роде наследница одной из знатнейших фамилий Испании вышла замуж за французского дворянина, маркиза де Шамери, передав ему титул и достоинство своего отца, покойного герцога де Салландрера».
      Октав остановился и посмотрел на играющих.
      — Ну, господа, — спросил он, — что вы думаете об этом?
      — Я полагаю, — ответил кто-то из игроков, — что все это хорошо, но нет ничего удивительного.
      — Как?
      — Видно, друзья мои, что вы ничего не слышали. Это супружество было уже три месяца тому назад решено.
      — В самом деле?
      В это время в залу вошел новый посетитель. Это был виконт Фабьен д'Асмолль.
      — Вот вы узнаете об этом у господина д'Асмолля, — сказал игрок Октаву.
      Д'Асмолль узнал молодого человека, который так часто и некстати вмешивался в дела его бывшего приятеля Роллана де Клэ. Подойдя к нему, он спросил довольно сухо:
      — В чем дело?
      — Мы говорим о маркизе де Шамери, — отвечал Октав.
      — В самом деле?
      — А вот этот господин уверяет, что совершившийся брак был решен уже три месяца назад.
      — Он сказал вам правду и даже мог бы прибавить, что свадебный контракт подписан уже три месяца и что этот брак совершился бы тогда же, если бы с герцогом де Салландрера не случился удар.
      Это объяснение д'Асмолля было сказано так, как будто бы он хотел отделаться от Октава, вид которого очень неприятно действовал на его нервы.
      Но господин Октав не считал себя обиженным.
      — Скоро ли возвратится маркиз? — спросил он у Фабьена.
      — Мой шурин назначен посланником в Китай.
      — Ах, черт возьми!
      — Я полагаю, — продолжал Фабьен, усевшийся за вист, — у вас вырастут усы к его возвращению.
      Октав прикусил губы и продолжал читать журнал.
      Но вдруг он вскочил и живо обернулся. Он увидел в зеркале господина, о котором уже три месяца ничего не было слышно. Это был Роллан де Клэ.
      — Браво! Вот явился покойник, — воскликнули некоторые из посетителей.
      — И притом совершенно здоров, — прибавил Октав.
      — Здравствуйте, господа!
      Он поклонился всем, пожал довольно холодно руку Октаву и подошел к виконту д'Асмоллю, встретившему его очень холодно.
      — Но откуда вы, Роллан?
      — Из Франш-Конте.
      — Вы там были три месяца?
      — Да. Я получил наследство.
      — Ах да, — проговорил Октав, — Роллан получил наследство.
      Роллан был печален и серьезен, как человек, подвергнувшийся горьким испытаниям, и виконт д'Асмолль был этим поражен.
      Господин де Клэ, нагнувшись к нему, произнес:
      — Виконт, я полагаю, вы не откажетесь поговорить со мной.
      Д'Асмолль встал из-за стола и пошел за Ролланом в углубление окна.
      — Я был у вас, — сказал Роллан.
      — У меня?
      — Да, первый визит мой был к вам. Я приехал в Париж сегодня утром.
      — Милостивый государь! — проговорил Фабьен. — Я полагал, что все сношения между нами прерваны.
      Господина де Клэ не удивил этот ответ.
      — Вы имеете право говорить со мною так, однако, я надеюсь, вы не откажете мне.
      — Что вам нужно от меня?
      — Очень немного. Я вас прошу ради самых важных интересов прийти ко мне сегодня вечером.
      — С какой целью? — спросил удивленный виконт.
      — Я теперь вам этого не скажу, — проговорил Роллан, — но во имя дружбы, существовавшей так давно между двумя благородными семействами, не откажите мне.
      — Хорошо, я приду, — проговорил виконт д'Асмолль.
      — Очень вам благодарен.
      — В котором часу?
      — В девять.
      — Буду.
      Господин де Клэ поклонился Фабьену, который возвратился к играющим.
      Затем Роллан обменялся несколькими словами с некоторыми посетителями клуба, выкурил сигару и скрылся.
      Раньше, чем последуем за виконтом, вернемся назад, к Арману де Кергацу.
      Граф прогуливался в саду в обществе одного нашего старого знакомого, честного подрядчика Леона Роллана.
      — Милый Роллан, — проговорил граф, читая газету, — хоть я и вполне уверен и доверяюсь энергическому уму графини Артовой, однако, судя по тому, что я сейчас прочитал в этой газете, тут ничего понять нельзя.
      Арман де Кергац начал переводить с испанского на французский следующие строки:

      «Недавно у нас во второй раз отправили на галеры одного преступника, жизнь которого с самого начала покажется читателю романтической.
      Читатели, вероятно, не забыли, что несколько дней тому назад один знатный граф Вячеслав Полацкий, который уже выбыл из нашего города, пожелал прокатиться по морю в лодке. Комендант Педро С. отрядил одного из каторжников для управления лодкой. Вместе с графом поехал и лакей коменданта. Каторжник своим притворным раскаянием и примерным поведением заслужил доверенность коменданта. Выехав в море, он оставил весла и проворно бросился в море, надеясь доплыть до берега и этим путем избавиться от всех поисков. Но Полацкий, который имел при себе револьвер, выстрелил в него, и каторжник скрылся под водой. Граф и лакей коменданта возвратились г; Кадикс, уверенные, что каторжник умер, и мнением своим они увлекли всю публику.
      Но все обманулись. Пуля графа не попала в каторжника, и он ухитрился упасть как убитый, оставаясь под водой до тех пор, пока лодка не отошла на порядочное расстояние, потом, выплыв на поверхность воды, спокойно достиг берега.
      Испанские жандармы успели поймать в одном местечке Гренады человека, скрывавшегося у цыган. Человек этот обезобразил себе лицо купоросом до того, что его трудно было узнать. Только железное кольцо, которое он не мог снять с ноги, послужило к его открытию. Преступник этот, который вторично отправлен на галеры, сознался во всем, и мы думаем, что нелишне будет рассказать его интересную романтическую жизнь, полную приключений.
      Все сотоварищи этого каторжника называли его не иначе как маркизом, он уверял, что принадлежит к одной из известных французских фамилий. Он был арестован на корабле, производившем торговлю неграми, и поэтому был присужден к пяти годам ссылки. Благородство его манер, знание морской службы и английского и французского языков достаточно было для того, чтоб ему поверили. По его словам, он был маркизом де Ш., которого десяти лет выслали из Франции в Индию, где он и получил звание офицера английского флота. Но после кораблекрушения он был найден умирающим от голода и усталости на одном из пустынных островов Ла-Манша одним юнгой корабля, производившего торг неграми, и силой забран в матросы.
      Мнимый маркиз до того простер свою наглость, что упросил коменданта крепости господина Педро С. написать в Париж. Он уверял коменданта, что все его бумаги потеряны во время кораблекрушения. Мнимый маркиз так нагло врал, что комендант ему поверил и написал письмо во Францию. Вы не поверите, читатели, как был удивлен мнимый маркиз, когда комендант показал ему письмо из Парижа, в котором было написано, что маркиз де Ш. уже два года живет в Париже открыто в своей семье и скоро женится. Мнимый маркиз, несмотря на это, все-таки утверждал, что он маркиз, и с этой, вероятно, минуты невольник задумал бежать.
      Признание, которое он сделал, прибыв на галеры, бросило новый свет на его таинственную жизнь. Настоящее имя каторжника, прозванного маркизом, Шарль С. Он был лакеем у настоящего маркиза в Индии. Маркиз де Ш. прогнал его за воровство, лакей был ужасно похож на своего господина, затем неверный лакей отправился в Англию, где он и узнал, что корабль, на котором находился его прежний барин, погиб со всеми пассажирами и грузом. Сначала лакей маркиза думал ехать в Париж и выдать там себя за настоящего маркиза, но, не имея на это средств, он принужден был отложить этот отважный проект и временно нанялся матросом на корабль, где производилась торговля неграми, откуда и был захвачен, прослужив только несколько месяцев.
      Ясно, что история этого мнимого маркиза необыкновенна, и спрашиваешь себя с некоторым любопытством: что было бы, если б настоящий маркиз не спасся во время кораблекрушения и не явился бы к своим родным?»

      Этими словами окончилась статья испанской газеты.
      — Все это довольно странно, — проговорил Леон Роллан, — и признаюсь, что я тут ничего не понимаю.
      — Да, действительно, — проговорил граф Арман де Кергац.
      В то самое время послышался звонок, означавший чей-то приезд. Несколько секунд спустя в саду появился человек, который подбежал к Арману де Кергацу. Это был Фернан Роше.
      — Ах, здравствуйте, — проговорил с живостью граф, — вы приехали вовремя, объясните, пожалуйста, мне загадку.
      — Какую?
      — Вы из Испании?
      — Да, сейчас только что приехал.
      — Что же нового вы можете мне сообщить?
      — Все кончено.
      — То есть как все кончено?
      — Маркиз женился на девице де Салландрера.
      — Какой маркиз?
      — Настоящий, милый граф, тот, который был каторжником.
      — Но, — воскликнул удивленный Арман де Кергац, — что же это значит?
      И он указал Фернану на статью в газете. Роше улыбнулся.
      — Да, — проговорил он, — графиня Артова действительно гениальная женщина. Она выпустила с галер настоящего маркиза и отправила на его место Рокамболя.
      — Как? Пойманный каторжник…
      — Это — Рокамболь, которого мы обезобразили купоросом.
      Фернан рассказал графу де Кергацу и Роллану все те происшествия, которые мы уже знаем и которые совершились в такое короткое время в Кадиксе и в замке Салландрера.
      — Все это замечательно, — проговорил Арман.
      — Но где она? Где графиня? — спросил Леон.
      — Она уже здесь около часу или даже больше. Она обогнала меня одной станцией и торопилась домой, чтобы скорей увидеть своего мужа.
      — Бедный граф! — проговорил Арман де Кергац. — Я боюсь, чтобы он не остался навсегда помешанным.
      — Не думаю, — ответил Фернан с живостью, — доктор Самуил Альбо уверяет, что он выздоровеет.
      В это время лакей подал записку от графини Артовой.

      «Пишу второпях, любезный граф. Я поручила Фернану Роше все рассказать вам.
      Теперь, когда Рокамболь, наш общий враг, обессилен, позвольте мне поговорить об одной женщине, которая ждет с нетерпением оправдания.
      Жду вас сегодня вечером, только не у себя, а у господина Роллана де Клэ.
Ваша графиня Артова».

      Баккара действительно была уже около двух часов в Париже.
      В эту минуту, когда почтовая карета графини Артовой въезжала во двор, из него выезжала коляска господина Леона Роллана.
      Когда графиня уезжала, она не могла сказать своей сестре, зачем и куда она едет и когда приедет.
      Две недели графиня Артова не присылала сестре никаких известий о себе, а та, думая что-нибудь узнать о ней, ездила всякий день в улицу Пепиньер.
      Сестра графини Артовой вскрикнула от радости и велела остановить коляску. В это самое время Баккара выпрыгнула из кареты, и сестры бросились в объятия друг другу.
      — Сестра моя! — проговорила Баккара после первой минуты радости. — Я только что приехала, чтобы взять тебя и опять уехать. Мы поедем к моему бедному Станиславу в Фонтеней-о-Роз.
      — Два дня тому назад я с Леоном ездила к нему. Ему гораздо лучше.
      — Серьезно? Ты меня не обманываешь, милая Серизочка? — воскликнула графиня Артова с волнением и беспокойством, которые ясно доказывали, что она сильно любит своего мужа.
      — Клянусь тебе. Он узнал и Леона, и меня.
      — В самом деле?
      — Уж он знает, что он граф Артов, и не воображает себя Ролланом де Клэ.
      — Спрашивал он обо мне? — спросила дрожащим от волнения голосом графиня Артова.
      — Нет, — отвечала Сериза, опустив глаза.
      — О боже мой, — прошептала сквозь слезы графиня, — разум возвращается к нему и… он начинает припоминать.
      В глубине кареты сидела женщина, лицо которой было закрыто вуалью.
      Увидев ее, Сериза удивилась.
      — Тебя удивляет? Это Ребекка.
      Графиня сделала знак еврейке, и все три женщины последовали в дом.
      Графиня вошла, увидела письмо и прочитала следующее:

      «Милостивая государыня!
      Письмо ваше, посланное из Мадрида, я получил в Клэ, третьего дня утром. Из Клэ я не выезжал со дня вашего отъезда, верный слову, которое вы взяли с меня.
      Я поспешно приготовился к дороге и уехал в тот же вечер.
      Я в Париже и не буду выходить из дому, не получив от вас позволения. По приезде вы найдете письмо.
      Почтительно целую вашу руку.
Роллан де Клэ».

      Графиня села, взяла перо и ответила:

      «Любезный мой Роллан!
      Я посылаю к вам Ребекку, она объяснит вам, что я от вас требую.
      Сию же минуту отправьтесь к виконту д'Асмоллю и попросите его непременно приехать к вам сегодня вечером в девять часов. Я приеду позже.
Ваша графиня Артова».

      Баккара написала уже известную нам записку к Арману де Кергацу и, отдав ее лакею, приказала тотчас же отнести.
      Еврейка снова опустила вуаль на лицо, чтоб хоть немного скрыть свое удивительное сходство с графиней Артовой. Баккара, оставшись с сестрой, переменила свой мужской костюм, который она в свое продолжительное путешествие не снимала с плеч, и, одевшись, велела подавать карету.
      — Доктор Самуил Альбо, — сказала графиня сестре, — тоже приехал из Мадрида, но, не доехав до Парижа, сел в дилижанс и помчался в Фонтеней-о-Роз. Он хотел поскорей увидеть моего бедного Станислава и узнать, могу ли я к нему прийти. Поедем. О, как длится время!
      Баккара с сестрой поехали в Фонтеней-о-Роз, где граф Станислав Артов снова лечился под надзором доктора Самуила Альбо.
      В этот же самый день вечером, ровно в девять часов виконт Фабьен д'Асмолль, верный своему слову, данному господину Роллану де Клэ, своему прежнему другу, пришел к нему в улицу Прованс.
      Роллан ждал его, он встретил виконта учтиво, но вместе с тем церемонно, дав заметить в своем приеме чувство удерживаемой приязни, которой виконт д'Асмолль был невольно тронут.
      — Вы видите, милостивый государь, я аккуратен, — сказал виконт.
      Роллан поблагодарил и, отворив двери кабинета, попросил его войти туда.
      Виконт Фабьен д'Асмолль сел.
      — Вам, вероятно, известно, господин виконт, — проговорил Роллан, — что я прибыл сюда из Франш-Конте, куда я ездил за получением наследства от покойного кавалера де Клэ, моего дяди.
      — Да, это я слышал.
      — Вы также были во Франш-Конте, в замке Го-Па, в то время, когда с герцогом де Салландрера сделался апоплексический удар.
      — Виноват, милостивый государь, разве я к вам пришел для того же, для чего и вы ко мне приходили?
      — Нет, тогда я хотел свести с вами некоторые денежные счеты, а сегодня…
      Роллан, видимо, хотел замолчать.
      — Ну, что же? — спросил д'Асмолль.
      — Сегодня, — продолжал Роллан, — я желаю услышать от вас мнение обо мне.
      — Милостивый государь, — проговорил Фабьен, которого этот вопрос смутил, — я был вашим другом и любил вас, до сих пор я считал вас только ветреным и легкомысленным, любовь эта, часто получавшая толки, все-таки оставалась неприкосновенной. Но однажды…
      Виконт, в свою очередь, не решался договорить.
      — Я знаю, что вы хотите сказать, — проговорил де Клэ. — Однажды, когда я показался вам вероломным и бессердечным, когда я скомпрометировал и обесчестил женщину, вы перестали уважать меня. Ведь вы так хотели сказать?
      Виконт молчал. Но господин де Клэ не обиделся и продолжал грустным, но твердым голосом:
      — Господин виконт, я вас пригласил не для того, чтобы уговорить вас завязать снова дружбу между нами и восстановить прежнее ваше мнение обо мне. У меня бы хватило силы перенести общее презрение, если бы дело касалось одного меня, верьте мне.
      — Кого же может еще касаться? — спросил удивленный виконт.
      — Особы, которую я обесчестил, особы, оклеветанной в общественном мнении… Графини Артовой. Да, виконт.
      На губах д'Асмолля появилась презрительная улыбка.
      — Вы хотите поднять ее в общественном мнении?
      — Да.
      — В чьих же глазах?
      — В ваших и во всех.
      — Затем вы меня сюда позвали?
      — Да.
      — Господин де Клэ, вы забываете, что мы не находимся в таких коротких отношениях, чтобы вы могли себе позволить такого рода шутки.
      — Я шутить не люблю, — ответил Роллан.
      — Вы хотите доказать, что графиня Артова невинна?
      — Да, — проговорил Роллан с твердостью.
      — Что вы… никогда.
      — Никогда.
      — Вы тогда будете последний из мерзавцев или сумасшедший.
      Роллан был спокоен.
      — Дополните вашу мысль, — сказал он сдержанно.
      — Вы будете последний из подлецов, если графиня в действительности окажется невинной, потому что вы сами разглашали по всему Парижу ее позор. В глазах моих вы сумасшедший. Вы, вероятно, забыли, что я сам был здесь, слышал через замочную скважину ваш разговор.
      — Вы имеете полнейшее право, господин виконт, говорить мне это, потому что я не могу вам отвечать, но через несколько минут у меня будут блестящие доказательства.
      Виконт пристально посмотрел на Роллана и, вероятно, спросил себя, в самом деле, не помешан ли он.
      — Через несколько минут? — спросил виконт. — Так вы ждете кого-нибудь?
      В это время в прихожей раздался звонок.
      — Тс! — сказал Роллан.
      Он вышел из кабинета и пошел сам отворять двери, потому что он был в квартире один, даже без лакея.
      Через несколько секунд он вошел к Фабьену в сопровождении графа де Кергаца.
      Знакомство Роллана с де Кергацем не было известно Фабьену, и потому удивление его еще больше увеличилось.
      Роллан представил их друг другу.
      — Вы графа ожидали? — спросил виконт.
      — Да, но я жду еще одну особу.
      — Кого же? — спросил граф.
      — Графиню Артову.
      При этих словах удивление виконта не имело границ.
      — Сюда приедет графиня? — проговорил изумленный Фабьен.
      — Сюда. Раздался звонок.
      — Вот и графиня, — проговорил де Клэ, оставив этих господ одних.
      — Вы хорошо знаете графиню? — спросил Арман де Кергац д'Асмолля.
      — Я был в хороших отношениях с ее несчастным мужем.
      — Вы думаете, что она виновна?
      — К несчастью, у меня есть доказательства.
      — Я же, напротив, считаю ее невинной, — сказал де Кергац.
      Виконт грустно улыбнулся.
      — Мне кажется, господин граф, что мы приглашены сюда для одной цели.
      — Пожалуй.
      — Господин де Клэ, с которым я сперва был дружен и с которым принужден был прервать знакомство после его скандального поведения с графиней, пригласил меня сюда.
      — О, я ей слепо верю, — проговорил де Кергац.
      — Увы! Я был спрятан однажды вечером здесь в соседней комнате и видел ее, — проговорил д'Асмолль.
      — Графиню Артову?
      — Да. Я видел ее, как она подняла вуаль, и видел господина де Клэ, стоявшего перед ней на коленях.
      — Вы вполне уверены, господин виконт, что видели и слышали это?
      — К несчастью, вполне.
      В это время дверь отворилась, и в нее вошла женщина.
      Эта отворившаяся дверь выходила из кабинета Роллана и была не та, в которую он вышел.
      При виде этой женщины граф и виконт встали и низко поклонились.
      — Здравствуйте, господа! — проговорила она и, сделав рукой знак, попросила их сесть.
      Эта женщина была графиня Артова.
      В ту самую минуту отворилась другая дверь, и в нее вошел Роллан, держа под руку другую женщину.
      При виде этой другой женщины оба молодых человека вскрикнули и, пораженные, отступили назад, так как эта женщина была также графиня Артова…
      Между этими лицами водворилось секундное молчание, которое было красноречивее разговора. Фабьен поочередно осматривал обеих женщин и, казалось, не мог решить, которая из них графиня Артова.
      Но Арман де Кергац, почти не колеблясь, подошел к той, которая вошла последней, и, взяв ее руку, проговорил:
      — Это вы, конечно, это вы! Действительно, это была Баккара.
      — Я, кажется, во сне, — проговорил Фабьен д'Асмолль.
      — Я все угадываю, — сказал Арман.
      — Виконт! Которую вы видели здесь?
      — Это была я, — сказала Ребекка.
      Грустная улыбка скользнула по губам графини.
      — Извините меня, господа, что я придумала эту встречу, но если я перенесла общее презрение, то теперь хочу оправдаться в ваших глазах.
      — Но кто же эта женщина? — спросил Фабьен, указав пальцем на Ребекку, опустившую в это время глаза.
      — Сестра моя, — проговорила графиня, — она ненавидела меня и была слепым орудием в руках злейшего моего врага.
      При последних словах графини виконт презрительно посмотрел на Роллана, полагая, что враг — это он. Но графиня, угадав взгляд, сказала:
      — Вы ошибаетесь: господин де Клэ был тоже слепым орудием.
      — Он? — воскликнул виконт. Баккара подала руку Роллану.
      — Друг мой! Вы были ветрены, но вы невольно сделались виновны. Я хочу доказать виконту, что вы достойны быть его другом.
      Тут графиня рассказала виконту всю интригу.
      — Но кто же виновник?
      — Виконт! Имя этого человека останется тайной. Он наказан.
      — Наказан?
      — Он на галерах, — сказала графиня.
      Спустя два часа виконт с Ролланом прибыли в то общество, где была оскорблена честь графа и графини. Общество было в полном сборе.
      — Господа! — сказал Фабьен. — Оставьте на минуту игру и разговоры. Дело очень важное.
      Все посмотрели с удивлением.
      — Я всех прошу, — продолжал виконт, — в будущую пятницу в оперу.
      — Что же, новую оперу слушать?
      — Нет, чтобы видеть графиню Артову и другую женщину, удивительно сходную с ней, женщину, которая дурачила нашего друга Роллана и которая уверяла, что она графиня Артова.
      Роллан еще прибавил к этому:
      — Заверяю, господа, что графиня честная женщина, а что я был фат и глупец.
      Честь Баккара была восстановлена в общественном мнении.
      Расскажем теперь, что происходило в продолжение этого дня.
      Графиня Артова и сестра ее Сериза отправились в Фонтеней-о-Роз, где их ожидал доктор Самуил Альбо.
      Дача, занимаемая больным, была построена в зеленой и цветущей долине, ее окружали большие деревья, глубокая тишина царствовала в этом жилище.
      Когда приехала графиня, доктор сам вышел отворить решетку.
      Баккара выскочила из кареты и, с беспокойством посмотрев на лицо этого ученого человека, решилась произнести только одно слово: «Что же?»
      Доктор взял ее за руку и сказал:
      — Надейтесь!
      — Боже мой, вы говорите правду?
      — Ему лучше. Я надеюсь его вылечить.
      Доктор, поклонившись Серизе, взял графиню под руку и провел в дом.
      — Где он, где он? — говорила с невыразимым беспокойством Баккара.
      — Тс, —сказал доктор.
      Он попросил ее войти в маленькую гостиную, находившуюся налево от прихожей, и предложил ей стул.
      — Но где же он, доктор? — сказала Баккара с лихорадочным нетерпением. — Я хочу видеть его.
      — Еще нельзя.
      — Отчего? Боже мой!
      Улыбка, ясно показывающая, как хорошо понимает мулат это беспокойство, скользнула по его губам.
      — Милостивая государыня! — сказал он графине. — Успокойтесь, графу лучше, гораздо лучше.
      — Но разве я не могу видеть его?
      — Нет. По крайней мере, в настоящую минуту.
      — Ах! — вскрикнула графиня вне себя. — Вы что-то от меня скрываете?
      — Решительно ничего. Позвольте сделать вам вопрос. Только один.
      — Говорите, говорите скорее.
      — Если бы вам предложили тотчас видеть вашего мужа и тем замедлить его выздоровление или не видеть его еще несколько часов…
      — Объяснитесь же, доктор, объяснитесь скорее, это необходимо, вы меня страшно мучите.
      — Итак, графиня, — сказал важно доктор, — потрудитесь меня выслушать.
      От боязни у Баккара выступил на лице холодный пот. Доктор продолжал:
      — Тот способ лечения, который я предписал графу, уже подействовал с большим успехом. Он еще сумасшедший, но его сумасшествие уже не то, что было. Он делается самим собой и знает, что он граф Артов.
      Графиня вскрикнула от радости.
      — От этого, — сказал Самуил Альбо, — я боюсь, чтобы ваше присутствие не сделало ему вреда.
      — Но отчего же?
      — Увы! При виде вас он начнет вспоминать… Баккара склонила голову, но у нее явился порыв высокого самоотвержения.
      — Хорошо, — сказала она, — вылечите его, и, если нужно, я согласна никогда не видеть его.
      — Нет, нет, милостивая государыня, — ответил доктор, — вы слишком преувеличиваете то, что я от вас требую. Подождите только несколько часов, даже…
      Он, казалось, размышлял, и Баккара не сводила глаз с его губ, ожидая, как приговора жизни или смерти, его слов.