Нерешимость Дженни совершенно исчезла.
      — Где же живет умирающий брат? — спросила она.
      — Он живет очень далеко, и потребуется не менее часу езды.
      — Если вы посланы от Серого человека, то я готова следовать за вами.
      По дороге Дженни рассказала этому человеку, по ее мнению, принадлежащему к их секте, все несчастие, которое их постигло в Париже.
      Фиакр остановился на улице, называемой Зеленой дорогой. Сэр Джеймс взял за руку ребенка, а Дженни шла позади.
      Полицейский агент, подойдя к одному из грязных домов, постучал в дверь.
      Дверь тотчас же отворилась, и в ней показался грязный угольщик, который их очень ласково принял.
      Он повел их через двор, затем завел в какой-то темный сарай.
      Вдруг ребенок почувствовал, что пол под ним провалился.
      Испугавшись, он начал кричать, что было силы, но напрасно. При нем не было никого.
      Затем опустили Ирландку в домовую цистерну, послышался плеск воды — и Ирландка исчезла.
      — Уверен ли ты в том, что она утонула? — спросил сэр Джеймс у угольщика.
      — Будьте покойны.
      — За ребенком я приду завтра, смотри, чтобы он был в целости.
      — Хорошо.
      Час спустя сэр Джеймс был уже на телеграфной станции и подавал следующую телеграмму:

      «Отцу Петерсону. 92, Оксфорд-стрит. Лондон. Ребенок у меня. Привозить его или нет? Отвечайте скорей.
Сэр Джеймс».

      Отправив депешу, он спокойно пошел в ресторан обедать; несколько часов спустя пришел его товарищ, сэр Эдуард, и подал ему телеграмму и письмо.
      Телеграмма была от отца Петерсона:

      «Сообщите подробности в письме. Ждите новых приказаний.
Петерсон».

      Письмо было из полицейской префектуры, оно было озаглавлено так:

      «Отделение начальника безопасности.
      Приходите завтра в десять часов в контору; я вам кое-что предложу и, кроме того, попрошу оказать услугу».

      — Что ж, если хорошо заплатят, можно будет и согласиться, — проговорил сэр Джеймс, подавая письмо товарищу.
      На следующий день, около десяти часов, сэр Джеймс был уже в полицейской префектуре.
      Около конторы было множество пустых карет, но одна из них была занята, в ней сидели Милон и Мармузэ, которые следили за подъездом префектуры.
      Несколько минут спустя, когда сэру Джеймсу объяснили, в чем дело, пришел Милон.
      Милон был, по-видимому, спокоен так, что сэр Джеймс не усомнился, что этого человека не занимает похищение Ирландки и ее сына.
      — Можете быть спокойны, — проговорил он, обращаясь к Милону, — через три дня деньги будут у вас.
      Затем они вместе вышли из префектуры.
      На улице они разошлись; сэр Джеймс сел в карету, а Милон пошел пешком.
      Когда сэр Джеймс ехал, Мармузэ в другой карете следил за ним.
      Карета его остановилась перед Луврским отелем.
      Мармузэ вышел за ним.
      — Хорошо, — подумал он, — теперь сделаем опыт с записной книжкой…
      Опыт с записной книжкой выдуман певцами. Когда им нужно узнать, в котором этаже живет какая-нибудь особа или как ее зовут, то они обваляют в грязи какую-нибудь книжку и затем идут к подъезду дома, где живет та особа. Войдя, они говорят, что вот этот господин заплатил вознице деньги и уронил книжку, и наверное слышат ответ швейцара: «Ах, это господин N., он живет в таком-то этаже».
      Вот к этому способу и прибегнул Мармузэ.
      Он обратился к привратнику с будто найденной книжкой и описал джентльмена, потерявшего ее.
      — Это сэр Джеймс Уд, он в первом этаже под № 18, — ответил швейцар.
      И Мармузэ, благодаря своей выдумке, пробрался беспрепятственно в гостиницу.
      Но он не вошел в № 18, а вынул какой-то аппарат, воткнул один конец в стену, а к другому прижал ухо.
      И услышал следующий разговор, по-английски:
      — Я сейчас только что вернулся из префектуры… представьте себе, кража, но у кого!
      — У кого?
      — У корреспондента Серого человека.
      — Милона?!
      — Да.
      — Вы взялись за это дело?
      — Но…
      — Я знаю, что вы хотите сказать, что это опасно, — не беспокойтесь, тем более что я знаю, кто украл деньги.
      — Кто же?
      — Это, должно быть, тот самый, которого вы послали обокрасть Шокинга, потому что между вещами было письмо к Милону, и он, прочитав его, вероятно, обокрал и Милона, только теперь нам нужно разъехаться, вы поедете в другой отель.
      — Что же вы сделали с Ирландкой и ее сыном? — спросил сэр Эдуард.
      — Ирландки нет больше на свете, а сын ее у меня.
      — Ну, а мисс Элен?
      — Мисс Элен в Сен-Лазаре.
      Итак, Мармузэ узнал, что хотел. Он вынул свой аппарат из стены и начал прогуливаться по коридору.
      Несколько минут спустя дверь № 18 отворилась, и из нее вышли оба агента.
      Мармузэ смекнул, что сэр Эдуард переезжает в другой отель, и подбежал к нему.
      — Возьмите, сударь, комиссионера, — сказал он. Эдуард отдал ему чемодан и велел следовать за ним. Сэр Джеймс проводил его только до конца коридора и сказал ему:
      — Вы сегодня вечером придете в Английское кафе, но не подойдете ко мне, и если я буду есть устрицы, значит, деньги найдены.
      Когда он сошли вниз, Мармузэ, по приказанию сэра Эдуарда, нанял карету в Гранд-отель.
      Он захлопнул дверцы, а сам спокойно уселся на козлы.
      Это происшествие нисколько не удивило сэра Эдуарда, так как он уже привык к надоедливости комиссионеров.
      Карета остановилась около Гранд-отеля, Мармузэ соскочил с козел и, взяв чемодан, пошел за сэром Эдуардом.
      Он получил от полицейского агента сорок су, но не удалился.
      — Отведите комнату для этого господина в первом этаже, по лестнице С. в № 21, — сказал управляющий гостиницей.
      Вот это-то и хотел узнать Мармузэ… Затем он ушел. Придя домой, он послал за Милоном. Но через несколько минут слуга возвестил ему о приходе госпожи Ванды.
      — Слушайте, мне нужно, чтобы вы прошли в Сен-Лазар, — сказал Мармузэ Ванде.
      — Уж не там ли мисс Элен?
      — Да. Я уже придумал способ, чтобы пробраться вам туда.
      — У меня там свободный доступ, когда пожелаю.
      — Тем лучше, но когда вы пожелаете туда идти?
      — Завтра… Что же мне там делать?
      — Узнать все.
      — То есть друг или враг мисс Элен господину?
      — Да.
      В это время в кабинет вошел Милон и бледный, печальный Шокинг.
      Сэр Джеймс Уд начал розыски.
      Он знал всех воров наперечет.
      Слесарь Смит, которого он послал обокрасть Шокинга, по его мнению, украл у Милона деньги.
      А так как сэр Джеймс не знал, где живет слесарь, то он и дал в газете следующее объявление: «Приглашают английского слесаря, который находится проездом в Париже, г-на С, в Луврскую гостиницу, в № 18 к Д. У., эскв…»
      В этот день газета еще не вышла, и потому по просьбе сэра Джеймса объявление и поместили тотчас же.
      Спустя два часа слесарь Смит был уже у сэра Джеймса, который его приветливо принял.
      — Я думал, что ты уже уехал из Парижа, — проговорил сэр Джеймс.
      — О, нет! Дела мои здесь идут лучше, я успел даже скопить немного денег.
      — Вместе с этими ста тысячами франков, которые ты украл у подрядчика Милона, — засмеялся сэр Джеймс.
      Смит посмотрел на него так изумленно, что сэр Джеймс не мог усомниться в его невиновности.
      Несмотря на это, сэр Джеймс задавал ему вопрос за вопросом.
      — Слушайте, сэр, — сказал ему наконец слесарь, — я готов идти на какое хотите пари, что над вами издеваются, потому что во всем Париже могли только двое обокрасть такую кассу, какую вы мне описываете.
      — Кто же?
      — Я, но вам даю слово, что я не знал про эту кражу; второй англичанин Джон, его теперь в Париже нет.
      — Между тем касса открыта.
      — Да, но она отперта не так, как вы говорите. Можно мне ее посмотреть?
      — Отчего же нет.
      И сэр Джеймс написал Милону следующее письмо:

      «Милостивый государь!
      Я поймал вора, но мне нужно осмотреть еще раз кассу. Я буду сегодня в одиннадцать часов вечера у вас с моим товарищем.
      Смею вас просить, чтобы, кроме нас троих, при этом никого не было. Это нужно для следствия».

      Отправив эту записку, он сказал Смиту:
      — Сегодня вечером около шести часов жди меня на углу улицы Мариньян.
      — Буду, — сказал Смит и ушел.
      — Кто же мог надо мной издеваться? — подумал сэр Джеймс. — Милон? Или Шокинг?
      Он хотел уже совершенно бросить это дело и ехать в Лондон, как вдруг ему принесли депешу от Петерсона. Он телеграфировал:

      «Ждите еще неделю в Париже. Процесс Серого человека скоро кончится в нашу пользу. Завтра пришлю письмо.
Петерсон».

      Агент задумался.
      — Милон не пошел бы в префектуру, если бы его не обокрали. Смит врет: вор, о котором он говорит, должен быть в Париже.
      Он вышел, чтобы провести до вечера время. Когда он вернулся в гостиницу, его ждал комиссионер с ответом от Милона.
      — Буду ждать, — писал Милон.
      Сэр Джеймс не изменил плана своего и решил идти со Смитом к Милону.
      Оставим в покое сэра Джеймса на некоторое время и вернемся к его товарищу сэру Эдуарду.
      Когда он приехал в Гранд-отель, несколько часов спустя вошел лакей и сказал:
      — Я к вам, господин, от имени господина Пейтавена.
      — Пейтавен? Я его не знаю.
      — Мой барин очень хорошо знает, что вы с ним не знакомы, но он велел передать мне вам, что он живет недалеко отсюда, в улице Обер, № 1, и что ему нужно поговорить с вами минут десять.
      Лакей подал карточку сэру Эдуарду, на которой было написано действительное имя Мармузэ.
      — Сейчас иду вместе с вами, — проговорил сэр Эдуард.
      Дом, который занимал Мармузэ, был великолепно отделан. Сэра Эдуарда приняли очень вежливо, и через несколько минут вошел Мармузэ.
      — Честь имею представиться, — сказал он. — Комиссионер, который вам прислуживал сегодня утром.
      — Но… позвольте… мне кажется…
      — Милостивый государь, — продолжал Мармузэ, — сегодня утром мне пришла фантазия разыграть роль комиссионера; надо вам сказать, что я держал пари и, благодаря вам, выиграл его. Я вам расскажу все это в присутствии той особы, с которой я держал пари и которая есть наш общий друг.
      Но только он успел докончить фразу, как лакей доложил:
      — Лорд Уильмот.
      Шокинг, превратившийся в лорда Уильмота, был щегольски одет.
      При виде его сэр Эдуард побледнел; он догадался, что попал в ловушку.
      В это время Мармузэ взял с камина револьвер.
      — Милостивый государь, — сказал он, — инструмент этот стреляет без всякого шума, и если вы вздумаете кричать, то сейчас же отправитесь на тот свет, и никто об этом не узнает.
      — Но, — проговорил Эдуард, старавшийся ободриться, — эта шутка вовсе неуместна.
      — Тут шуток никаких нет. Лорд Уильмот, ваш знакомый, просил меня пригласить вас позавтракать.
      — Я и так соглашусь с большим удовольствием… К чему же вы говорите о револьвере.
      — Чтобы вы не сопротивлялись.
      Они направились к столовой, где был сервирован стол.
      Когда они остались одни, Мармузэ сказал Эдуарду:
      — Бросим разыгрывать эту комедию и станем говорить открыто.
      Сэр Эдуард посмотрел на него с беспокойством.
      — Вы приехали в Париж с сэром Джеймсом Удом с двоякой целью. Первая цель ваша — возвратить мисс Элен в Англию, вторая — похитить мальчика-ирландца.
      Теперь зависит от вас: или уйти отсюда и взять с собой сто тысяч франков, или распрощаться с этим светом. Выбирайте!
      Такой громадный куш денег произвел надлежащее действие на Эдуарда.
      — С удовольствием, но я очень немного знаю.
      — Не лгите лучше. Мисс Элен и ребенок находятся в ваших руках, это я знаю; мисс Элен в Сен-Лазаре; мы ее оттуда освободим без вашего содействия, но где ребенок, этого мы не знаем.
      — И я вам не могу много сказать про него, потому что сам не знаю.
      — Теперь двадцать минут первого; я даю вам времени десять минут, и если вы мне не скажете, где ребенок, — проговорил Мармузэ, — то я вам целю в лоб.
      — Все, что я знаю, — сказал Эдуард, — это то, что ребенок находится у угольщика Шаппаро и что сэр Джеймс, выдавая себя за ирландца, обманул Дженни таким образом.
      Голос его звучал с такой правдивостью, что Мармузэ не мог усомниться.
      — Я вам верю, сэр, — проговорил он, — вот вам обещанный чек, но я вас не выпущу отсюда до тех пор, пока не освобожу мисс Элен и ребенка.
      Карета подъехала к дому подрядчика Милона, из нее вышли сэр Джеймс Уд и слесарь Смит.
      — Я бы вам советовал, сэр, оставить это дело, — проговорил Смит, — потому что его не могли обокрасть, — это просто западня, устроенная для вас.
      Но сэр Джеймс счел лишним отвечать на такое глупое рассуждение и, подойдя к двери, позвонил.
      Дверь тотчас же отворилась, и в ней показался Милон со свечкой в руках.
      Он встретил их очень вежливо и провел в кабинет, где стояла отворенная настежь касса.
      Смит со свечкой в руке начал осматривать кассу, долго разглядывал, наконец спросил Милона:
      — Вы не лунатик ли?
      — Нет, — ответил он.
      — В таком случае вы просто издеваетесь над сэром Джеймсом, потому что касса отперта вашим же ключом…
      Не успел он докончить фразы, как дверь отворилась, и вошел Мармузэ, бывший комиссионер, только щегольски одетый.
      Сэр Джеймс немного оробел и увидел, что Смит был прав, предупреждая его.
      Затем показались еще три личности: Жан-мясник, Смерть Храбрых и Шокинг.
      — Ну-ка, посмотрим теперь, чья возьмет, — проговорил Шокинг, обращаясь к сэру Джеймсу.
      — Вы человек дельный, — проговорил Мармузэ, выступая вперед, — и потому вы, вероятно, догадываетесь, что вы в наших руках.
      Ни один мускул не дрогнул на лице Джеймса.
      — И потому откройте нам лучше все, — прибавил Мармузэ.
      — Я вам ничего не скажу.
      —Что мисс Элен теперь в Сен-Лазаре, это мы знаем, и через некоторое время она будет свободна. Что ребенок у угольщика, это мы тоже знаем, но не знаем подробностей, а потому я хочу от вас их узнать.
      Сэр Джеймс во время рассказа то краснел, то бледнел.
      — Вы от меня ничего не узнаете, — проговорил он.
      — Сэр Джеймс! Мы знаем, что вы изменили Ирландии и что если мы вас отдадим в руки правосудия, то по закону вам отрежут язык, нос, уши, руки и ноги и под конец вы умрете голодной смертью.
      — Я вам повторяю, что вы от меня ничего не узнаете.
      — Хорошо, — проговорил хладнокровно Мармузэ, — с этих пор вы будете нашим пленником.
      И все они вышли из комнаты. Сэр Джеймс и Смит остались стоять как вкопанные.
      Но через несколько минут, лишь только они начали придумывать план бегства, доски под ними начали мало-помалу опускаться, и они очутились в подземелье.
      Сэр Джеймс и угольщик, бросив Дженни в колодец, думали, что она утонула, но она умела хорошо плавать и держалась на воде, затем, ухватившись за доску, отдохнула на ней и начала осматриваться кругом. Вдруг она увидела свет. «Неужели опять угольщик идет?» — подумала она. Несмотря на всю боязнь встретиться опять с угольщиком или с англичанином, она приняла свет этот за спасительный сигнал и поплыла к нему. Она начала звать на помощь.
      Вдруг доски раздвинулись, и она увидела человека, наклонившегося над колодцем.
      Она была спасена.
      Но прежде чем сказать, какими судьбами она была спасена, надо описать человека, который спас ее.
      Это молодой человек по имени Полит.
      Восьми лет он поступил в типографию учеником; двенадцати — к столяру; пятнадцати он был машинистом при театре; шестнадцати он был певцом в ресторанах, затем актером и наконец секретарем полицейского комиссара.
      Но ни одно из всех вышеозначенных ремесел ему не удалось, и в настоящее время он жил у своей матери, без места.
      Он, слышав рассказы о темной жизни угольщика, подумал себе:
      — Стану я следить за ним, может быть, он даст мне случай добыть денег от полиции.
      Когда он увидал угольщика с сэром Джеймсом, он усилил свой присмотр, не спал по ночам и все время следил — и вот таким образом ему удалось спасти Дженни.
      Но силы ее оставили, и она не могла подать даже руки своему спасителю, чтобы он вытащил ее из цистерны.
      — Подержитесь еще одну секунду на воде, я сейчас принесу лестницу.
      Действительно, спустя две секунды лестница была уже опущена в цистерну.
      Полит, спустившись по ней, взял на руки измученную Дженни и перенес ее к матери.
      Мать его — настоящий тип старых баб, вероятно, болтала где-нибудь с соседками и вовсе не торопилась домой.
      Полит принес ношу в комнату к матери, моментально снял с нее мокрое платье и закутал в одеяло.
      Бедная женщина дрожала от холода. Уста ее шептали имя сына.
      — Не бойтесь, — проговорил Полит, чтобы успокоить мать, — сын ваш в безопасности. Я его спасу.
      В сущности, он не знал ничего про ее сына, но слова его, сказанные наобум, успокоили мать. Полит подумал так:
      — Если мать моя вернется и застанет здесь эту женщину, то разным «ахам» и «охам» не будет конца, и через час весь квартал будет уже знать о случившемся.
      И потому он сказал Дженни:
      — Если вы хотите спасти вашего сына, то нам нужно уйти отсюда.
      Дженни повиновалась.
      Он повел ее на чердак, устроил ей там нечто вроде нар, а сам вышел.
      — Они утопили мать в этом колодце, — думал он, — вероятно, в этом же доме находится и сын, тем более что другой конец цистерны выходит к угольщику…
      Он, недолго думая, разделся и поплыл по цистерне, потащив за собой лестницу.
      Через несколько минут он уже был в подвале, где, к своему счастию, нашел свечку и спичку; он тотчас же зажег ее и начал осматриваться кругом, но ничего не было видно.
      Тогда он начал шарить по всем углам, как вдруг до него долетел слабый стон ребенка.
      — Ах! Я, кажется, напал на след, — подумал он.
      Но в это время с другой стороны ему послышался шум шагов.
      Он не ошибся: вскоре в подвале показался Шаппаро.
      В подвале было темно, потому что Полит затушил свечку и спрятался за кучей дров.
      Угольщик, войдя в подвал, начал искать свечку.
      — Что за черт! Я совсем теряю голову, я, вероятно, свечку оставил в лавке, а ищу ее здесь.
      Он пошел назад, тогда Полит выскочил из своего укрытия, положил свечку на место и спрятался обратно.
      — Такие люди, когда остаются одни, — сказал он, — имеют привычку думать громко.
      В это время вернулся угольщик назад с бранью.
      — Куда я девал свечку? — говорил он. Он начал снова шарить по всем углам.
      — Что за оказия? — проговорил он. — Только что обшарил все углы, свечки не было, а теперь она тут.
      Зажегши свечку, он начал считать свои деньги!
      — Вот и тысяча золотых, а завтра, когда приедут за ребенком, будет и другая. Впрочем, надо пойти накормить его, а то, пожалуй, не получишь денег.
      Шаппаро просунул руку между балками и вынул ключ, затем он начал спускаться по лестнице в другой подвал.
      — Великолепно, — подумал Полит, — теперь я знаю, где ключ, и можно будет забрать ребенка.
      Шаппаро, выйдя из подвала, начал сам с собой рассуждать и, между прочим, высказал кое-какие свои грешки, не подозревая, чтобы его мог кто-либо слышать.
      И, немного погодя, он удалился, дав себе обещание вернуться опять после ужина.
      Сейчас же за ним выбрался из цистерны и Полит и пошел обратно домой.
      Придя домой, он вошел в комнату к матери.
      Он увлек мать свою в глубину комнаты и сказал:
      — Хотите быть богатой? Это зависит от вас.
      — Что ты там выдумываешь еще? — отвечала она.
      — Я выдумываю только умные вещи.
      И он схватил кастрюлю с говядиной и хлебом и побежал на чердак.
      — Бедняжка с ума сошел, — проговорила сквозь слезы мать.
      И она от жадности, что сын ее унес весь ужин, пустилась за ним с такой быстротой, что на чердак вбежала вместе с ним.
      Увидев перед собой прекрасную Ирландку, она вскричала:
      — Ах ты подлец, ты будешь кормить своих любовниц моей говядиной?
      — Слушайте, матушка, этой женщины, если бы не я, не было бы теперь в живых.
      — Что это значит?
      — Шаппаро, который убил свою жену, бросил эту женщину в колодец, откуда я ее только сейчас вытащил.
      Мать Полита, выслушав рассказ сына, сжалилась над бедной женщиной и сама начала просить ее поесть.
      Дженни же, услышав от Полита, что он ей возвратит сына невредимым, плакала от радости.
      — Надо теперь освободить сына, а затем я пойду расскажу комиссару. Итак, мамаша, не уходите отсюда, не болтайте никому об этом.
      — Будь спокоен, не сделаю ни шагу.
      И Полит вышел, но вместо того, чтобы идти прямо за ребенком, он пошел к лавке угольщика, возле которой была прачечная, где и остановился Полит, как будто заглядываясь на прачек, в сущности же он следил за Шаппаро.
      Шаппаро стоял на пороге и, заметив Полита около прачечной, нахмурился.
      Неужели он подозревал Полита в чем-нибудь?
      Нет. Он просто ревновал его к одной красивой прачке. Он же имел сильное желание даже жениться на Паулине (так звали прачку). И вот почему Шаппаро при встрече с Политом всегда хмурился.
      Вдруг Паулина вышла и начала разговаривать с Политом.
      Из всего разговора Шаппаро только слышал, что они назначили свидание в десять часов.
      Это окончательно взбесило Шаппаро.
      Полит ушел от прачечной, рассуждая так:
      — Когда я уверюсь, что он в кабаке, тогда и вернусь. Пока Полит так рассуждал сам с собой, он услышал сзади себя шум шагов бежавшего человека.
      В это время его кто-то схватил так сильно за горло, что чуть не задушил.
      — А, подлец, ты вздумал соваться не в свое дело… То был Шаппаро.
      Полит, понятно, предполагал, что он узнал про посещение подвала.
      — Я докажу что ты убил свою жену, — проговорил он чуть слышным голосом.
      Шаппаро закричал от злости и отпустил немного Полита.
      — Я донесу про англичанку, брошенную тобой в цистерну.
      — А, ты и это знаешь, — проговорил Шаппаро и снова бросился на него.
      Завязалась рукопашная схватка.
      Полит несколько раз звал на помощь, но напрасно, потому что улица была пустынна.
      Вдруг угольщик повалил его на землю и придавил ему ногой грудь.
      — А! Молокосос! Ты слишком много знаешь, — и он нанес ему удар складным ножом.
      Полит испустил крик и вытянулся.
      Перед Шаппаро лежало безжизненное тело Полита.
      Он был уверен, что убил его.
      Затем он пустился бежать, как будто боясь посмотреть на свою жертву.
      Подбежав к бульвару принца Евгения, он начал бродить около канала, держась за забор, как пьяный.
      — Я делаю успехи, — проворчал он, — две женщины и один мужчина.
      Шаппаро боялся гильотины.
      — Чего же я трушу? — проворчал он. — Ведь меня никто не видал. Кто знает, что я убил его?
      И Шаппаро направился в тот кабак, где он всегда ужинал, но так как он был в возбужденном состоянии в этот день, то и напился пьян.
      Только в десять часов он отправился домой.
      Подойдя к воротам, он увидал в своей комнате свет.
      Пораженный этим, он бросился бежать назад, думая, что правосудие открыло его преступление и делает обыск…
      Кто же в самом деле был у Шаппаро в лавке?
      Между тем Паулина, которая назначила свидание Политу, вышла из прачечной и пошла домой к матери.
      Она шла быстро, но вдруг споткнулась о какое-то тело.
      Она вскрикнула, ибо узнала Полита.
      Приложив ухо к сердцу, она прошептала:
      — Он еще не умер: сердце его бьется.
      Затем она начала тереть ему виски апельсином, который был при ней.
      Через некоторое время молодой человек открыл глаза и проговорил:
      — Где я?
      — Не бойтесь, господин Полит, это я… ваш друг.
      Шаппаро, который целился ему в живот, попал в медный портмоне, набитый мелкими монетами, нож соскользнул и слегка задел за жилу, отчего Полит и лишился чувств.
      — О Боже, и я причина всему этому, — проговорила дрожавшая Паулина.
      — Вы? — спросил изумленно Полит.
      — Ведь вас Шаппаро ранил?
      — Да.
      — Негодяй! Он из-за меня придрался к вам. Он влюблен в меня и видел, что я разговаривала с вами.
      Полит понял, что Шаппаро из ревности хотел его убить.
      — Если вам не больно, то пойдемте ко мне, здесь недалеко.
      — Хорошо.
      И он, облокотившись на ее руку, пошел. Она привела его в небольшую квартирку и зажгла свечку.
      — Мать моя ушла, — проговорила она.
      Когда свечка была зажжена, Полит направился в другую комнату и осмотрел свою рану.
      Она была незначительна.
      Полит сделал себе маленькую перевязку и затем, вспомнив об оставленной им Ирландке и ее сыне, сказал Паулине:
      — Вы настолько же добры, насколько хороши, и, вероятно, настолько же храбры?
      — Когда нужно, — ответила покрасневшая Паулина.
      — Пойдемте со мной в дом Шаппаро, мне нужно еще спасти ребенка, осужденного, может быть, на голодную смерть.
      Она посмотрела на него с ужасом. Тогда он рассказал ей всю историю, которая произошла с Ирландкой и ее сыном. Она обняла его и сказала:
      — О, как вы добры! Я непременно пойду вместе с вами, хотя это немного и опасно.
      Так как Полит знал, где находятся ключи, то они без всяких препятствий вошли во двор.
      Шаппаро еще не приходил.
      Погреб был отворен, они вошли в него, затем Полит вынул из досок ключ от второго подземелья и открыл его.
      Ребенок все еще стонал.
      Полит развязал его, и Паулина взяла его на руки.
      — Бедняжка! — прошептала она.
      При звуке нежного голоса ребенок как будто понял, что его освобождают, и крепко прижался к молодой прачке.
      Четверть часа спустя Ральф был уже в объятиях своей матери.
      Но силы Полита тут изменили ему, и он упал без чувств перед растерявшеюся матерью.
      Вернемся теперь к Шаппаро.
      Где он провел всю ночь — неизвестно.
      Только на рассвете мы могли бы его встретить в Лионской улице.
      Он, будучи уверен, что его разыскивает полиция, хотел уехать из Парижа, но опоздал на поезд.
      Он вернулся обратно и начал бродить по кабакам с целью, не услышит ли чего-нибудь про убийство?
      Пройдя таким образом порядочное количество кабаков, он везде выпивал и в конце концов совершенно напился.
      Хмель придал ему храбрости, и он даже решился идти на то место, где было совершено преступление, посмотреть, нет ли следов.
      Но так как в эту ночь шел дождь, то поэтому не осталось и следов крови.
      Затем угольщик решился идти домой.
      Проходя мимо прачечной, он посмотрел в окно.
      Паулина стояла за работой, как будто ни в чем не бывало.
      Он отворил калитку и подумал про себя:
      — Уж не удалось ли им освободить ребенка? — подумал он. — А может быть, сэру Джеймсу понадобился ребенок и он проник в дом, не дождавшись меня, да, впрочем, может быть, ребенок еще и там.
      Но каково же было его удивление, когда он спустился в подвал: дверь подземелья была отперта, а ребенок исчез.
      Он зарычал от бешенства.
      Шаппаро понял, что сэр Джеймс приходил за ребенком и увез его.
      Но, кроме верной потери денег, его еще беспокоила другая мысль: умер ли Полит или он жив, потому что про него не было никаких слухов.
      Но, наконец, и эта мысль перестала его беспокоить; он провел этот день так, как и всегда, и заснул спокойным сном.
      Вдруг ночью, в три часа, к нему кто-то постучался.
      — Ну, теперь я уже попался, — проговорил Шаппаро.
      — Кто там? — спросил он взволнованным голосом.
      — Жан-мясник.
      Шаппаро вздохнул свободнее.
      — Я пришел за Ирландкой с сыном, — проговорил он, когда угольщик отворил ему дверь.
      — Какую… Ирландку… я… ничего не знаю. Жан был не один, за ним шел Мармузэ.
      — Слушай, — проговорил последний, — если ты мне не покажешь, где мать с сыном, то я тебе одним выстрелом размозжу голову, а если отдашь, то все эти деньги, которые ты видишь, — твои, — и он высыпал на стол несколько тысяч франков.
      Страсть к деньгам взяла верх, и Шаппаро сказал:
      — Ребенка сэр Джеймс у меня украл, не заплатив денег, которые должен был мне дать за него… Мать же я убил.
      — Куда же ты ее дел? — спросил Мармузэ хладнокровно.
      — Я утопил ее здесь, в цистерне, — и он приподнял доску.
      — Здесь никого и ничего нет, кроме лестницы, — сказал Мармузэ.
      — Лестницы?
      — Да.
      Шаппаро подошел и вытащил лестницу, на ней был вырезан знак колесника.
      — А! — проговорил он. — Теперь я понимаю все, это мой сосед Полит, которого я ранил в эту ночь, должно быть, освободил их.
      И он начал рассказывать им все свои происшествия с того времени, как к нему сэр Джеймс принес ребенка, и до того, как он ранил Полита, и под конец сказал:
      — Теперь я совершенно убежден, что это Полит спас их.
      Только он успел закончить рассказ, как послышался стук в дверь.
      — Именем закона, отворите, — проговорил чей-то голос.
      Шаппаро вскрикнул, и волосы поднялись дыбом на его голове.
      Кто же это приказывал отворить дверь именем закона?
      Конечно, не кто иной, как полицейский комиссар, и мы сейчас же увидим, каким образом до него дошло известие о преступлении.
      «Виновником» этого был Полит, явившийся к нему с таким ясным и точным изложением дела, что комиссар ни на минуту не задумался в справедливости его показаний.
      Вследствие этого он и отдал необходимые распоряжения.
      С этой минуты Шаппаро находился под наблюдением полиции.
      Полит просил произвести его арест ночью, чтобы не компрометировать огласкою Паулину, на которой он хотел жениться.
      Таким образом полиция накрыла Шаппаро в то время, когда он наивно рассказывал Мармузэ свои похождения.