В то время как королева Екатерина слушала рассказ о похи щении Паолы, последняя ехала в носилках по другому берегу реки. Кортеж, сопровождаемый двумя замаскированными всадниками, в которых читатель, наверное, уже угадал Генриха Наваррского и Ноэ, доехал до ворот Святого Антония. Выехав за городскую черту, носилки остановились.
      — А теперь, — сказал Ноэ, — дело сделано. Выходите, милая Паола! Если даже кто-нибудь и вздумает выследить, куда напра вились носилки, от этого будет мало толку. А вы, мои друзья, — обратился он к носильщикам, — можете идти! Вы нам больше не нужны!
      Носильщики, получив следуемую им плату, вернулись обратно в город. Тогда Ноэ схватил Паолу за талию и ловким движением посадил ее на лошадь позади себя. Затем они быстрым галопом направились к Шарантону, но, проехав с четверть часа по этой дороге, резко изменили направление, свернув на тропинку, которая вела к северу вдоль укреплений, окаймлявших Париж. У Монмартрской заставы они остановились. Паола соскочила на землю, Генрих слез с лошади, подставил колено, и, опершись на него, Паола легко вскочила в седло уступленной ей принцем лошади.
      — До вечера! — сказал Генрих Ноэ.
      Ноэ и Паола галопом направились дальше, а Генрих Наваррский снял маску, спрятал ее в карман, вошел в Париж через Монмартрскую заставу и самым спокойным образом направился пешком к Лувру. Как раз в тот момент, когда он поравнялся с потерной, его обогнали носилки, из окна которых показалась голова какой-то женщины. Генрих взглянул и сейчас же отвесил низкий поклон: это была королева Екатерина.
      Он хотел пройти дальше, но Екатерина махнула ему платком и окликнула по имени. Генрих подошел к носилкам.
      — Вы идете в Лувр, господин де Коарасс? — спросила она.
      — Да, ваше величество!
      — К королю?
      — О, вашему величеству угодно смеяться надо мной! — скромно ответил Генрих. — Я слишком бедный, незначительный дворянин, чтобы запросто навещать короля. Нет, я просто иду к своему кузену Пибраку.
      — Вот как? — сказала королева, внимательно наблюдая за Генрихом и находя, что у него удивительно простодушный, правдивый вид. — Ну так я прошу вас побыть у Пибрака и не уходить, так как я пошлю за вами. Мне нужно видеть вас!
      — Меня, ваше величество?
      — Да, вас. Я только что видела Рене, и он рассказал мне, что вы обладаете выдающимся даром читать в будущем и прошедшем. Правда это?
      — О, ваше величество, — застенчиво ответил принц. — Правда, иной раз мне удается отгадать что-нибудь, но я очень часто ошибаюсь. Я еще так мало посвящен в тайные науки!
      — Но Рене вы все же предсказали сущую истину! — возразила Екатерина. — Ступайте к Пибраку, я сейчас же пошлю за вами туда; я только зайду на минутку к принцессе Маргарите!
      Генрих стремглав бросился в Лувр. Встретив Пибрака, прове рявшего посты, он взял его под руку и шепнул:
      — Мне необходимо сейчас же быть у вас в комнате! — Пибрак тотчас провел его к себе. Тогда Генрих сказал ему: — Заприте двери и не впускайте никого!
      Затем он поспешно открыл книжный шкаф, нажал пружину и скользнул в открывшийся тайный проход.
      Когда он прижался глазом к смотровой дырочке, королевы еще не было у принцессы. Маргарита сидела с Нанси и говорила ей:
      — Быть принцем или принцессой — самое печальное дело! Мы — рабы политического интереса и не смеем иметь свою волю!
      — Ваше высочество слишком преувеличивает! — ответила камеристка.
      — Да нисколько! Поверь, если бы я была госпожой своей судьбы, я предпочла бы быть самой обыкновенной дворянкой вроде тебя, чтобы иметь право вложить свою руку в его руку и не думать ни о каком наваррском мужлане!
      В этот момент в комнату вошла королева. По знаку ее руки Нанси вышла, а Маргарита подошла к матери и почтительно подвела ее к креслу.
      В сущности говоря, из всех детей Екатерина больше всего любила младшего сына, герцога Франсуа, а к Маргарите была довольно холодна. Но теперь, когда Франсуа был в Анжере, Генрих — в Польше, когда несчастный оборот дела Рене не только лишил ее возможности непрестанно общаться с этим поверенным ее тайн, но и поссорил с королем-сыном, Екатерина чувствовала себя слишком одинокой и должна была хоть с кем-нибудь поделиться своими мыслями. Поэтому-то она и навещала теперь так часто дочь, которая к тому же была умна и ласкова.
      — Ну что, ваше величество? — спросила Маргарита, по хода тайству которой Бкатерине было разрешено навестить Рене.
      — Ах, это ужасно! — со вздохом ответила королева. — Его посадили на цепь в ужасающем подземелье, где можно задохнуться от сырости и зловония. С ним ужасно обращаются и очень стерегут его! Но я все же надеюсь спасти его!
      — В самом деле?
      — Но тут как раз случилось очень странное происшествие, которое чрезвычайно потрясло меня!
      — Что такое?
      Екатерина рассказала дочери свой разговор с Рене относительно зловещих предсказаний, сделанных ему в юности цыганкой, а недавно сиром де Коарассом. Если бы королева не была сама так взволнована, она заметила бы, как взволновал принцессу ее рассказ: Маргарита то краснела, то бледнела.
      — Сначала я предположила, — продолжала Екатерина, — что хитрый гасконец просто плутует, но оказалось, что он сообщил такие вещи, которые были известны лишь Рене и больше никому.
      — В самом деле? — пролепетала принцесса, теряясь все больше.
      — Не зная ничего о предсказании цыганки, — продолжала королева, — Коарасс тоже предсказал Рене, что если его дочь полюбит дворянина, то это послужит причиной его гибели. Под влиянием этого предсказания он обратился ко мне со слезной мольбой взять Паолу под свое покровительство. Я обещала ему сделать это и решила сейчас же заехать за девушкой, чтобы взять ее в Лувр. Но сначала я хотела поговорить с президентом Ренодэном, который будет вести допрос Рене. От Ренодэна я направилась на мост Святого Михаила, но, когда подъехала к лавочке Рене, оказалось, что четверть часа тому назад двое замаскированных всадников усадили дочь Рене в носилки и увезли ее.
      — Это странно! — пробормотала Маргарита.
      — Тогда мне пришло в голову подозрение: ведь у сира Коарасса имеется товарищ, у обоих существуют старые счеты с Рене, а похитителей как раз двое. Почему не предположить, что один из гасконцев увлек Паолу и что она выбалтывала ему во время ласк и объятий все тайны отца? Тогда легко объясняется таинственная способность Коарасса так хорошо разбираться в прошлом Рене! К тому же сам Коарасс — красивый юноша и легко мог увлечь Паолу!
      — Что за идея! — пробормотала Маргарита, сердце которой разрывалось под действием ревнивых подозрений.
      — Да, это была очень странная идея, — согласилась королева, — и вскоре я убедилась, что мои подозрения совершенно неосновательны!
      — Неужели? — сказала Маргарита, облегченно переводя дух.
      — Да! Я проследила носилки, в которых похитили Паолу, до ворот Святого Антония. Я даже встретила носильщиков, но носилки были пусты: оказалось, что один из похитителей посадил девушку к себе в седло и все трое поехали дальше. Мои люди уже выбились из сил. Было бы безумием преследовать в носилках людей, едущих на свежих лошадях. Поэтому я была вынуждена вернуться обратно в Лувр.
      — Но из чего вы заключили, что одним из этих похитителей не мог быть сир де Коарасс? — спросила принцесса.
      — Я встретила его у луврских ворот. Он шел пешком и на правлялся к своему кузену Пибраку. — Теперь лицо Маргариты окончательно просветлело. — И вышло так, что гасконец предсказал Рене сущую правду: в тот день, когда его дочь похищена, Рене угрожает смертельная опасность. Но я все же надеюсь на президента Ренодэна. Он слишком многим обязан мне!
      — Но Ренодэн не парламент! — возразила принцесса.
      — Нет, но он обещал пустить в ход верное средство, чтобы спасти Рене!
      — Какое средство?
      — Я сама еще не знаю. Он сообщит мне его сегодня вечером в девять часов. Он придет для этого в Лувр…
      — Ну что же, Ренодэн умный человек, он непременно придумает что-нибудь, — успокоительно сказала Маргарита.
      — А пока в ожидании его я хочу испытать Коарасса, действительно ли он так искусен в волхвовании. Эй, Нанси! — Девушка вошла в комнату. — Слушай, милая, — сказала ей королева, — иди сейчас к Пибраку, там у него сидит его кузен, сир де Коарасс; ну так ты проведи его в мой кабинет!
      — Слушаюсь, ваше величество! — сказала Нанси и выпорхнула из комнаты.
      Тогда Генрих поспешно покинул тайник, вернулся в комнату, запер книжный шкаф и сказал Пибраку:
      — Отоприте дверь, сейчас сюда придут! — Пибрак с изумлением посмотрел на принца. — Потом я вам все расскажу, а сейчас некогда: за мной идут! — сказал Генрих.
      Действительно, не успел Пибрак подойти к двери, как в нее постучались. Он отпер. Вошла Нанси и сказала:
      — Благоволите следовать за мной, господин де Коарасс!
      — А куда вы собираетесь вести меня, красавица?
      — К ее величеству!
      — К королеве? — испуганно крикнул Пибрак, с беспокойством посмотрев на Генриха.
      — Ее величество изволили проведать, что я немного занимаюсь волхвованием! — улыбаясь, пояснил тот уходя.
      В большом зале, помещавшемся перед апартаментами Пибрака, Генрих сказал Нанси, пользуясь тем, что никого, кроме них, там не было:
      — Милочка Нанси! Ведь мы друзья?..
      — И союзники, господин де Коарасс!
      — Ты знаешь немало моих секретов…
      — А вы знаете… мой!
      — Поэтому я могу довериться тебе. Ты не разболтаешь того что я скажу тебе сейчас?
      — Я буду нема как могила!
      — Потому что, видишь ли, женщины….
      — Разве вы собираетесь доверить мне какую-нибудь страшную тайну, месье?
      — О да! Ну так вот! Ступай сейчас же к принцессе Маргарите и скажи ей следующее: «Ваше высочество! Генрих де Коарасс умоляет вас не верить ни единому слову, относящемуся к его дару волхвования! Он не более колдун, чем вы и я, — скажешь ты, — но он умоляет ваше высочество обождать до вечера, когда он все объяснит вам!»
      — Отлично! — сказала Нанси.
      — Но не забудь прибавить: «Тайна, которую я передаю вам. принцесса, очень опасна, так как, доверяясь вам, сир де Коарасс ставит на карту свою голову».
      — Да что вы болтаете!
      — Половину правды, милочка! Но ты мой друг, а потому преподнесешь эту половинку правды за целую.
      — Ладно!
      — Тогда принцесса будет молчать и… примет меня сегодня.
      — Понимаю! — ответила Нанси, хитро подмигивая принцу. В кабинете королевы, куда Нанси привела Генриха, никого не было, но королева вскоре пришла.
      — Присядьте, месье де Коарасс, — ласково сказала она.
      — Осмелюсь ли я… в присутствии вашего величества….
      — Полноте, месье, — грустно сказала королева, — при чем здесь мое «величество»! Вы колдун, а я несчастная женщина, которая хочет узнать свою судьбу!
      Говоря это, она уставилась пытливым взглядом в лицо Генриха, как бы желая проникнуть в его душу.
      — Итак, — сказала Екатерина, — вы читаете в звездах?
      — О, очень несовершенно, ваше величество!
      — Вы предсказываете будущее?
      — И часто ошибаюсь.
      — Но вы извлекаете из тумана прошлого минувшие события?
      — Это гораздо легче, ваше величество! С помощью некоторых каббалистических приготовлений мне иногда удается восстановить прошлое, особенно если события, о которых хотят узнать, произошли не очень давно!
      — А, вот как? — сказала королева. — Господин де Коарасс, вы только что встретили меня около Лувра. Можете вы сказать мне, откуда я ехала и что я делала в это время?
      — Я попытаюсь, ваше величество!
      — Я должна дать вам свою руку?
      — Да, ваше величество, но сначала… — Генрих встал и при нялся осматривать комнату. — Что это такое? — спросил он, указывая на пузырек с бесцветной жидкостью, стоявший на камине.
      — Это симпатические чернила!
      Генрих взял пузырек и поставил его на стол, у которого сидела королева.
      — А теперь умоляю ваше величество разрешить мне зажечь вот эту свечу и опустить шторы!
      — Делайте, что нужно, — сказала королева. Генрих опустил шторы, зажег свечу и сел у стола.
      — Вот теперь прошу ваше величество дать мне левую руку! Генрих важно взял протянутую ему руку, а другой рукой поднял флакон и стал смотреть сквозь него на пламя свечи.

      Генрих великолепно разыгрывал колдуна, но все же другая, менее суеверная, чем королева, женщина едва ли попалась бы на такую дешевую удочку.
      Принц долго и внимательно разглядывал поочередно то флакон с чернилами, то руку королевы.
      — Я вижу, — сказал он наконец, — что ваше величество входит в какое-то подземелье…
      — Где это подземелье? — спросила королева.
      — Нет могу сказать наверное, но где-то около воды…
      — Это так! Дальше?
      — Я вижу, как ваше величество входит в душную, зловонную камеру, в углу которой на соломе валяется человек…
      — И это так.
      — Вы оживленно говорите что-то сопровождающему вас мужчине, но он качает головой и усаживается невдалеке от вас…
      — Кто этот мужчина?
      — Не вижу… его лицо в тени… Но вот пламя факелов покачнулось от движения воздуха… Ба! Да это Крильон!
      — И опять верно! Ну а кто тот человек, который лежит на соломе?
      — Это… это… Рене! — ответил принц после недолгого внимательного разглядывания флакона.
      — Правда! — сказала пораженная Екатерина. — Что я говорю Рене?
      — Вы говорите с ним о ком-то, кого я знаю…
      — Кто же этот «кто-то»?..
      — Не знаю! Постойте… Господи! Да ведь это я, и Рене говорит обо мне с ужасом!
      — А я?
      — Вы не верите ему… вы… вы считаете меня просто шарлатаном!
      Если у королевы и оставалась еще хоть тень сомнения, то при последних словах принца всякое сомнение должно было исчез нуть. Действительно, могла ли она предположить, что принц лишь повторяет ей все то, что она только что рассказывала Маргарите, которой жаловалась на дерзость Крильона и на ужасные условия заключения Рене? Ведь она не знала о существовании тайника и смотрового отверстия, как же могла она допустить мысль, что сир де Коарасс просто подслушал ее рассказ принцессе, а не разгадал прошедшее благодаря своим познаниям в тайных науках?
      — И что всего страннее, — продолжал Генрих, — вы говорите с Рене на таком языке, которого я не понимаю. Если бы мне пришлось присутствовать при этом разговоре, я не уловил бы ни слова, но теперь пузырек передает мне смысл ваших слов!
      Королева изумлялась все больше и больше. Никогда еще шарлатанство Рене не приводило к таким результатам!
      — Странно! — сказала она. — Ну а что я говорю дальше Рене?
      — Вы даете ему обещание.
      — Какое обещание?
      — Спасти его!
      — Как вы думаете, удастся ли мне сдержать это обещание?
      — О да, ваше величество! — уверенно ответил Генрих, подумавший: «Это можно всегда обещать, а если я и ошибусь, то тем лучше!»
      — В самом деле? Так я сдержу это обещание? — сказала королева, облегченно переводя дух. — Ну а каким образом удастся мне сделать это?
      Казалось, что этот вопрос привел колдуна в замешательство. Он закрыл глаза, как бы совещаясь с невидимым миром, потом раскрыл их снова и пытливо впился во флакон пламенным взглядом.
      — Я вижу, как вы едете по мосту, — сказал он. — Вот вы входите в какой-то дом, с вами говорит человек…
      — Каков он собою?
      — Он одет в судейское платье… Да, это судья!
      —  — Что делает теперь этот судья?
      — Он идет куда-то…
      — Куда?
      — Сюда.
      — Зачем?
      — Чтобы дать вам возможность сдержать обещание, данное Рене!
      — Когда он придет?
      — Между девятью и десятью часами! Екатерина была поражена точностью всех этих откровений и захотела с помощью колдуна узнать судьбу Паолы.
      — Теперь вызовите перед собой мост Святого Михаила и скажите, что там произошло! — приказала она.
      Генрих опять взял пузырек с симпатическими чернилами и принялся рассматривать его.
      — Я вижу, что на мосту перед лавочкой Рене собралась большая толпа народа! — сказал он.
      — Дальше!
      — Вот подъезжают носилки, сопровождаемые двумя замаскированными всадниками… Из дома выходит женщина, садится в носилки, которые трогаются в путь…
      — Следуйте за ними!
      — Носилки двигаются по берегу Сены… Вот они выезжают за город… Но что это? Женщина выходит из носилок, один из всадников сажает ее в седло позади себя, и все трое быстрым галопом мчатся дальше.
      — Куда они едут?
      — По берегу Сены… Наступают сумерки… Я не вижу!
      — Посмотрите хорошенько! — настаивала королева.
      — Темно… не вижу… устал! — пробормотал Генрих, бессильно откидываясь на спинку стула.
      — Но я хотела бы узнать от вас еще одну вещь, господин де Коарасс, — сказала королева.
      — Спрашивайте, ваше величество! Быть может, я еще буду в силах ответить вам!
      — Вы сказали, что предсказание цыганки сбудется, но в то же время говорите, что судья найдет средство спасти Рене. Как же совместить то и другое?
      — Должно быть, всадник, похитивший Паолу, не женится на ней и не обольстит девушку.
      — Найдет ли Рене дочь?
      Генрих взял лист бумаги и покрыл его рядом каббалистических знаков и цифр.
      — Да! — ответил он.
      — А когда это будет?
      — Через месяц! — ответил Генрих, вновь проделав комедию с вычислениями. — А теперь умоляю ваше величество отпустить меня! Я устал и могу легко ошибиться.
      — Хорошо, идите, — сказала королева, — но завтра я жду вас! Я опять хочу о многом расспросить вас!
      — Завтра я к вашим услугам! — ответил Генрих, целуя протянутую ему руку королевы и с почтительным поклоном выходя из кабинета.
      Отсюда он направился прямо в комнату к Нанси, которая уже поджидала его.
      — А, вот и вы наконец! — сказала она. — Идите скорее, принцессу страшно взволновали ваши загадочные слова!
      Она взяла Генриха за руку и провела обычным путем к Маргарите, которая действительно волновалась: это было видно уже по той нервности, с которой она встретила Генриха.
      — Вот вам и колдун! — смеясь, сказала Нанси и вышла из комнаты.
      — В чем же дело, сударь? — спросила Маргарита.
      — Ваше высочество, — ответил Генрих, — я сейчас сделаю вам такое признание, которое может стоить мне головы, если о нем проведает королева-мать!
      — Боже мой! — воскликнула Маргарита вздрогнув. — Но вы правы, доверяясь мне. — Я ваш друг и не выдам вас… в каких бы ужасах вы ни признались мне!
      — О, не беспокойтесь, ваше высочество, я не совершил ничего такого, что сделало бы меня недостойным вашей дружбы! — сказал Генрих.
      — Так говорите!
      Тогда Генрих рассказал Маргарите, как ему и Ноэ пришлось встретить Рене на дороге между Блуа и Божанси.
      — Боже мой! — воскликнула принцесса. — Так это вы с Ноэ были теми двумя дворянами, которых клялся повесить Рене?
      — Да, ваше высочество! — подтвердил Генрих. В дальнейшем рассказе он откровенно признался Маргарите во всем. Он умолчал только о трех вещах, а именно: что чувствует серьезное влечение к красотке-еврейке, что между апартаментами принцессы и комнатой Пибрака имеется тайник и что он, Генрих, не сир де Коарасс, а принц Наваррский.
      Слушая его рассказ о том, как Ноэ пробрался к Паоле, как им удалось подслушать важные тайны, как Генрих смело и ловко разыгрывал роль кудесника, принцесса просто не верила своим ушам.
      — Бедный друг мой, — сказала наконец Маргарита, — вы были совершенно правы, когда сказали, что эта тайна может стоить вам головы, если королева узнает о ней!
      — Но она не узнает!
      — Да, до сих пор все шло отлично, но будущее страшит меня… Как будете вы в состоянии продолжать эту опасную роль?
      — Это будет трудновато… Ну да как-нибудь вывернусь!
      — Я тоже доверю вам одну тайну, — сказала Маргарита, подумав. — Должна вам сказать, что прежде я жила совсем в другом конце коридора. Но вот однажды я заметила, что в стене имеется отверстие, через которое королева постоянно шпионит за мной. Тогда я пошла к ней и заявила, что отправлюсь с жалобой к королю, если она не даст мне клятвы, что меня сейчас же переведут в другое помещение, где за мной не будут следить. Королеве было неудобно в тот момент ссориться с Карлом, она дала мне требуемую клятву, а так как она страшно суеверна, то эту клятву сдержала!
      — Это очень хорошо, — сказал Генрих. — Но… я не понимаю…
      — Сейчас поймете! Хотя королева и сдержала свою клятву, но ввиду некоторых обстоятельств… Я, видите ли, немного занималась политикой… — «То есть любезничала с кузеном Гизом!»— мысленно перевел ее слова догадливый принц. — И принимала у себя таких лиц, которых королева не любила, — продолжала принцесса. — А королева имела неудобную манеру входить ко мне невзначай и без всякого предупреждения. Тогда я устроилась так. Воспользовавшись тем, что королева уехала на месяц в Амбуаз, я приказала провернуть в полу комнаты Нанси секретную дырочку. Комната Нанси приходится как раз над кабинетом королевы, и через смотровую дырочку можно было видеть все, что там делается. Когда ко мне приходил… кто-нибудь, Нанси становилась на стражу, и стоило королеве встать и направиться к дверям, как Нанси принималась дергать за шнурок звонка, придерживая рукой самый звонок. От ее дергания кисть звонка, находившаяся в моей комнате, начинала плясать, и тогда я сейчас же выпроваживала посетителя боковым ходом.
      — Это было очень остроумно придумано! — сказал Генрих.
      — Не правда ли? Но с тех пор как я перестала… заниматься политикой…
      — Смотровое отверстие стало бесполезным?
      — На некоторое время — да, но в данный момент, например, Нанси стоит на страже, так как… вы у меня… Так что бы вы сказали, если бы я предложила вам воспользоваться этим отвер стием? Вы могли бы видеть все, что происходит у королевы, что скажет ей Ренодэн, и…
      — Завтра «отгадать» ей это?
      — Вот именно! Таким путем вы будете в состоянии поддержать свою репутацию кудесника!
      Сказав это, принцесса дернула за сонетку. Через несколько секунд в комнату вошла Нанси.
      — Вот что, милочка, — сказала ей Маргарита, — теперь девять часов, так ты отведи господина де Коарасса в твою комнату!
      — А зачем, ваше высочество?
      — Ты покажешь ему смотровое отверстие, через которое он сможет подслушать все, что будет делаться у королевы!
      — А, понимаю! — сказала хорошенькая камеристка. — Ну так пойдемте скорее, потому что президент Ренодэн только что пришел!
      Генрих поцеловал руку принцессы и быстро последовал за Нанси в ее комнату. Там было совершенно темно, и только из пола виднелся луч яркого света. Генрих лег плашмя на пол, приник глазом к отверстию и увидал тот самый стол, за которым он только что проделывал свои каббалистические штуки. У стола сидела королева, а против нее — президент Ренодэн. Генрих насторожился и стал прислушиваться, чтобы не проронить ни звука из их разговора.

      Тем временем Рене в смертельном страхе валялся на соломе в углу своей ужасной темницы. Слова королевы вселили слабую надежду в его душу, но все же ему предстояло вынести пытку, а Рене слишком боялся боли и страданий, чтобы радоваться спасению, достававшемуся такой дорогой ценой. К тому же он еще боялся, что королеве не удастся сдержать свое обещание и что он только понапрасну подвергнет себя страданиям, от которых можно было бы избавиться откровенным признанием.
      В таких размышлениях прошло много часов, пока дверь камеры не открылась. Это пришел сторож, принесший ужин.
      Рене вспомнил наказ Екатерины.
      — Друг мой, — сказал он тюремщику, — не можете ли вы оказать мне услугу?
      — С удовольствием, — ответил тот, — если только мой долг позволит это!
      — Мне хочется исповедаться в своих грехах!
      — Да ведь я — не поп!
      — Но ты мог бы привести мне священника!
      — Если позволит губернатор, то я с удовольствием. Только господина де Фуррона сейчас нет в Шатле; он в Лувре у короля.
      — Ну так я подожду, пока он вернется. А ты не забудешь передать ему мою просьбу?
      — Не забуду, будьте покойны!
      Губернатор вернулся в Шатле только около десяти часов вечера. Тюремщик немедленно доложил ему о желании заключенного исповедаться в своих грехах.
      — Черт! — буркнул губернатор. — Теперь уже поздно, и попы спят… Но мы не можем отказать ему в этом желании, а потому пойди и попытайся раздобыть ему духовника.
      Тюремщик отправился на розыски. Ему повезло: едва только он переступил порог тюрьмы, как натолкнулся на монаха, просившего подаяния.
      — Э, батюшка, — радостно сказал тюремщика не иеромонах ли вы?
      — Да.
      — В таком случае вы можете исповедовать? Отлично! Ступайте за мной!
      Монах покорно пошел вслед за тюремщиком в камеру Рене, а когда остался наедине с узником, сказал последнему:
      — Я пришел от королевы!
      — Я так и ждал! — ответил Рене.
      — Королева старается спасти вас. Завтра вам придется выдержать пытку, но если вы не. поддадитесь, то будете спасены!
      — Да ведь мне переломают кости!
      — Вам причинят боль, но не нанесут никаких повреждений! А боль надо непременно перетерпеть, и тогда вы будете спасены!
      — Да ведь кинжал и ключ все равно выдали меня с головой! — простонал Рене.
      — Нет, потому что вы скажете, что в вечер совершения преступления вы работали в Лувре с королевой, а кинжал и ключ остались у вас дома… Кинжал вы отдали Годольфину, чтобы он отнес его к оружейнику… Пока до свидания! Больше я ничего не могу сказать вам. Но берегитесь! Если у вас вырвется под пыткой хоть одно признание, вы погибнете и королеве не удастся спасти вас!
      — Я отопрусь от всего! — сказал Рене.
      Монах постучал в дверь камеры, и тюремщик выпустил его. Опять Рене остался в страшном одиночестве тюрьмы, предостав ленный своим тяжелым мыслям.
      Ночь прошла без сна. Когда же в подземелье пробрались первые дневные лучи, Рене принялся дрожать всем телом: страшный час близился!
      Он чуть не упал в обморок, когда в коридоре за дверью послышался звук чьих-то шагов. Это был сам губернатор, пришедший за узником.
      — Рене, — сказал сир де Фуррон, — сейчас вы отправитесь в тюремную церковь и выслушаете обедню, а потом будете допрошены под пыткой, если, разумеется, не предпочтете добровольно признаться в преступлении.
      — Я невиновен, — ответил Рене.
      Фуррон молча пожал плечами. Рене расковали и отвели в цер ковь. Как хотелось несчастному парфюмеру, чтобы обедня шла долго — долго, целую вечность! Но и обедня кончилась, как кончается все в этом мире, и Рене пришлось из церкви отправиться в камеру пыток.
      Когда дверь этой камеры открылась, парфюмер чуть не упал в обморок при виде человека, одетого в красное платье, который раздувал огонь на жаровне. Это был Господин Парижский, как его называли, то есть палач. Около него стояли два помощника, одетых тоже во все красное, но без изображения черной лестницы на спине: эта лестница отличала палача от помощников.