Отправляясь на свидание с Паолой, Ноэ все же зашел пред варительно в кабачок Маликана. Там в этот час всегда была масса народа. Сам Маликан и Миетта с ног сбились, услуживая гостям, но у них был еще помощник, хорошенький мальчуган, которого Маликан звал Нуну и выдавал за своего племянника.
      Увидев Ноэ, Миетта подбежала к нему.
      — А вот и вы, господин Ноэ! — сказала она, стараясь улыбкой скрыть охватившее ее радостное смущение.
      — Да, — ответил Амори, — я зашел узнать, как она чувствует себя здесь.
      — Ну, вы видите сами, что здесь ей отлично! В этом наряде ее никто не узнает!
      — Но я боюсь, как бы она сама себя не выдала! Когда она узнает, что произошло на Медвежьей улице…
      — А что особенное могло произойти там? — возразила Миетта, которая еще не была в курсе происшедшего. — Ее муж, наверное, был очень взбешен?
      — Увы! Старик Лорьо даже не узнал о бегстве жены, потому что его успели убить раньше этого!
      — Его убили те, кто хотел похитить Сарру?
      — Вот именно!
      — Но в таком случае надо предупредить ее!
      — Я ради этого и пришел, Миетта!
      Однако Ноэ и Миетта спохватились слишком поздно. В одном из углов зала вокруг швейцарца собралась густая толпа слушателей, к которым примкнул и молодой беарнец Нуну. Швейцарец рассказывал о преступлении, совершенном на Медвежьей улице, и, по мере того как он рассказывал, Нуну все бледнел и бледнел. В конце рассказа его бледность дошла до такой степени, что можно было бояться, что он сейчас свалится в обморок. Но слушатели, заинтересованные рассказом солдата, не обращали внимания на паренька. К тому же Ноэ и Миетта успели подойти к нему и взять мальчика под руки, причем Ноэ шепнул ему:
      — Овладейте собою! Осторожнее! Миетта поступила еще решительнее.
      — Вот что, кузен, — сказала она, — пойдемте со мной наверх, вы мне поможете там!
      Нуну, или, вернее, Сарра, волнение которой дошло до высшего предела, покорно поднялась с Миеттой по лестнице. Ноэ пошел за ними следом.
      Наверху с Саррой сделался сильнейший нервный припадок.
      Миетте и Ноэ пришлось довольно долго повозиться с нею, и наконец Амори ушел, обещав Сарре, что завтра придет принц, который расскажет ей все подробности. Во всяком случае бояться нечего: Рене арестован и посажен в тюрьму по приказанию короля!
      Уходя, Ноэ думал:
      «Черт знает что такое! Миетта просто завораживает меня своими глазенками, и в ее присутствии я забываю о Паоле… А между тем Паола мне очень нравится, да и надо же узнать от нее какие-нибудь подробности!»
      Когда он спустился вниз, кабачок был уже пуст.
      — Ну, что поделывает наш узник? — спросил Ноэ Маликана.
      — Он по-прежнему плачет, отказывается есть и грозит уморить себя голодом!
      — Гм! — пробурчал Ноэ. — Он, пожалуй, способен на это! Нечего делать, придется пойти образумить его! Дай-ка мне твой фонарь, Маликан!
      Трактирщик дал Ноэ фонарь и приподнял люк погреба, куда молодой человек и спустился. Пройдя через ряд помещений, он наконец добрался до чуланчика, где на соломе лежал узник — Годольфин. Услыхав, что дверь отворяется, Годольфин вскочил и с ненавистью сказал:
      — А! Опять вы! Что вам нужно от меня?
      — Я пришел поговорить с вами, милый Годольфин, — ласково ответил Ноэ, не обращая внимания на вызывающий тон узника.
      — Нам не о чем говорить, я не знаю вас! — крикнул тот.
      — Зато я отлично знаю вас! Вы — раб, жертва Рене Флорентийца, обожающий своего палача!
      — Неправда! — крикнул Годольфин. — Я ненавижу Рене, зато я…
      — Зато вы любите Паолу? — мягко договорил Ноэ. Годольфин молчал, закрыв лицо руками.
      — Ну давайте же поговорим, милый Годольфин! — продолжал Ноэ. — Может быть, мы и столкуемся в чем-нибудь. Итак, вы любите Паолу?
      — Я был бы счастлив умереть за нее! — ответил несчастный.
      — Но на что же вы рассчитываете? Чего вы ждете от своей любви?
      — Ничего, ровно ничего! Я просто счастлив, когда нахожусь возле Паолы! Пусть она ругает меня, отталкивает, презирает — все равно, лишь бы мне дышать одним воздухом с нею… И только из-за нее я остался жить в доме Рене, которого ненавижу от всей души!
      — Значит, если бы Паола ушла от отца…
      — Я последовал бы за ней, не задумавшись бросить Рене!
      — И если бы Паола вздумала бежать от отцовской тирании, а вам поручили следить за ней так же, как вы следили, живя у Рене…
      — О, я ничего больше и не пожелал бы! Быть около нее, видеть ее, дышать одним воздухом с нею!
      — И вы не вздумали бы выдать Рене ее убежище?
      — Да ведь я ненавижу Рене! Однако к чему эти расспросы?
      — К тому, что все это весьма возможно, и если вы будете вести себя как следует, если вы не будете морить себя голодом, то я обещаю вам дать возможность жить вместе с Паолой. Но сначала вам надо успокоиться! Так покойной ночи, милый мой, подумайте о моих словах!
      Поднявшись наверх, Ноэ застал в кабачке одну Миетту.
      — А где же твой дядя, крошка? — спросил он.
      — Отправился навестить госпожу Лорьо!
      — Ну так пожелай ему от меня спокойной ночи!
      — Как? — слегка дрожащим голосом спросила Миетта. — Вы уже уходите?
      — Но ведь поздно, — ответил он. — Уже прозвонил сигнал к тушению огня!
      — Ну что же, дверь не заперта!
      — А потом, я не спал всю прошлую ночь…
      — И я тоже, — тоном упрека сказала Миетта.
      — Но я приду завтра утром! Покойной ночи, красавица зем лячка! — И Ноэ обнял девушку, расцеловал и ушел, оставляя ее очень сконфуженной.
      «Честное слово! — думал он, выходя на улицу. — Похоже, что мое сердце подвергается серьезной опасности у Маликана. Эта славная девушка в конце концов вскружит мне голову! Гм… Гм… Принц находит, что было бы очень дурно соблазнить племянницу человека, рискующего для нас жизнью… Но можно рассудить и так: Маликан действительно прелестный человек, но разве он рискует жизнью за меня, а не за Генриха? И разве я люблю Сарру, а не Генрих? Фу! — сейчас же перебил он себя. — Какие подлые мысли! Нет, надо бежать скорее к Паоле, так как в ее объятиях я забываю обо всех остальных!»
      Молодой человек ускорил шаг и вскоре дошел до моста Святого Михаила. Здесь ему пришло в голову: «Рене сидит в тюрьме, Годольфин — в погребе у Маликана. К чему же я буду рисковать своей шеей и взбираться по шелковой лестнице, когда можно пройти самым обычным путем?»
      Ноэ подошел к лавочке Рене Флорентийца и постучал.

      Некоторое время в ответ на стук Ноэ никто не отвечал. Наконец девичий голос робко спросил:
      — Кто здесь?
      — Это я, Паола! Откройте, не бойтесь! Паола открыла дверь, Ноэ скользнул в лавочку, и девушка поспешила запереть за ним дверь.
      — Но как вы решились стучать прямо в дверь? — спросила она, увлекая молодого человека к себе в комнату.
      — Я знал, что вы одна, — ответил Ноэ. — Я прямо из Лувра и должен сообщить вам ужасные вещи!
      — Ах, Боже мой! — с ужасом отозвалась девушка. Ноэ уселся рядом с нею, взял ее за руку и сказал:
      — Ведь, кажется, я уже говорил вам, что я родственник господина Пибрака, капитана королевской гвардии? Ну так вот, благодаря ему мне пришлось сегодня обедать с королем!
      — Вы должны были понравиться ему, Амори, — с гордостью сказала Паола, — ведь вы такой милый!
      — Вы мне льстите! — нежно заметил Ноэ, целуя ее руку. — Итак, во время обеда к королю явился городской голова Жозеф Мирон и потребовал от короля правосудия, так как обнаружено возмутительное злодеяние.
      Прерываемый возгласами ужаса девушки, Ноэ рассказал Паоле, как было обнаружено убийство на Медвежьей улице и как неопровержимыми уликами было доказано, что убийцей был Рене.
      — И самое ужасное в этом то, что нам теперь придется расстаться! — закончил он.
      — Расстаться? — крикнула Паола. — Но это невозможно!
      — Паола, — грустно возразил ей Ноэ, — ваш отец оказался негодяем, и вам нужно выбирать между ним и мною. Но это ваш отец, вы любите его… а потому… прощайте, Паола!
      Ноэ хотел встать, но Паола бросилась к нему, обвила его шею своими руками и крикнула:
      — Нет! Нет! Лучше умереть!
      — Так вы готовы последовать за мной? — спросил Ноэ, взволнованный искренней страстью девушки.
      — Хоть на край света!
      — И если я потребую, чтобы вы бросили отца…
      — Я брошу его!
      — Но вам никогда не придется увидеть его!
      — Так я не увижу его! Я люблю тебя!
      — В таком случае до завтра, Паола… до завтра, возлюбленная моя!
      — Ты возьмешь меня с собой?
      — Да, завтра с наступлением вечера я заеду за тобой! Паола проводила его до дверей и, когда он ушел, залилась слезами.
      — Быть дочерью убийцы! — шептала она. — Какой позор! А Ноэ, направляясь к своей гостинице, думал: «До известной степени Генрих прав: дочь Рене будет отличным залогом против покушений Рене. Но вот я-то что стану с ней делать? Жениться на ней я не могу и не хочу, а как бы красива ни была любимая женщина, рано или поздно настанет час разлуки… А потом, люблю ли я ее? Паола очень красива, но… Миетта?»
      В этом раздумье он дошел до дверей гостиницы, где его уже ожидал человек, игравший не последнюю роль в событиях предыдущей ночи, а именно Вильгельм Верконсин.
      — Ах, сударь, сударь! — сказал Вильгельм, бросаясь к нему. — Знаете ли вы, что случилось?
      — Конечно знаю, — ответил Ноэ.
      — А я-то в это время помогал госпоже Лорьо бежать! Если бы я был там в это время…
      — Так и тебя тоже убили бы, только и всего! — договорил Ноэ. Этот аргумент произвел свое действие на Верконсина.
      — Но как же ты узнал обо всем этом? — спросил Ноэ. — Ведь ты хотел укрыться у какой-то тетки, потому что после бегства госпожи Лорьо тебе нельзя было показываться на глаза хозяину!
      — Да видите ли, господин Ноэ, тетка попросила меня сходить получить причитающуюся ей ренту, и я не мог отказать ей в этом, так как она очень хорошо относится ко мне. Ну, вот…
      — Постой! — под влиянием внезапно мелькнувшего соображения остановил его Ноэ. — Ты, кажется, говорил, что у твоей тетки собственный дом?
      — Да, сударь, в Шайльо.
      — И ты с ней очень хорош?
      — Еще бы! Ведь она считает меня своим наследником!
      — Ну, это обыкновенно бывает достаточным мотивом для совершенно обратного отношения!
      — А вот тетка и теперь говорит, что я могу смотреть на ее дом и состояние как на свои собственные!
      В этот момент послышался шум чьих-то шагов: это возвращался домой счастливый Генрих Наваррский, забывший в своих грезах обо всем на свете и, конечно, о Вильгельме Верконсине. Поэтому немудрено, что его очень удивило присутствие приказчика покойного ювелира.
      — Ба, что вы делаете здесь? — спросил он.
      — Тише! — ответил ему Ноэ, увлекая за собой в дверь Вильгельма. — Мы поговорим обо всем в комнате! Вильгельм окажет нам серьезную услугу! — шепнул он принцу.
      Все прошли в комнату Ноэ.
      Тут он спросил Вильгельма:
      — Велик ли дом твоей тетки? То есть смогут ли поместиться там еще двое?
      — О, конечно, сударь!
      — Понимаешь ли, еще двое таких, которые прячутся и не хотят, чтобы их нашли?
      — Да ведь не в Шайльо ищут тех, кто скрывается! — ответил Вильгельм.
      — Еще недавно, — сказал затем Ноэ, обращаясь к принцу, — вы вторично советовали мне, Анри, приберечь Паолу в качестве заложницы! Ну так Паола выразила мне полное согласие последовать за мной хоть на край света…
      — Но ведь ты говорил о двоих! — заметил Генрих. — Кто же второй?
      — А Годольфин?
      — Как? Ты хочешь поместить их вместе?
      — А почему бы и нет? Годольфин ненавидит Рене и обожает платонически Паолу, и если мы поместим их вдвоем, то он и не подумает вернуться к Рене!
      — Что же, ты, пожалуй, прав, — ответил Генрих. — К тому же нам еще, пожалуй, удастся узнать что-нибудь от Годольфина!

      В то время как Ноэ занимался с принцем Наваррским вопросом о наиболее безопасном помещении Паолы и Годольфина, Крильон входил к королю для доклада.
      — Приказания вашего величества в точности исполнены, — доложил он. — Рене арестован по выходе от ее величества королевы — матери.
      — А! — сказал король нахмурясь. — Значит, придется выдержать еще натиск с ее стороны! Она не отдаст нам даром своего любимчика, предстоит упорная борьба!
      — Ну, ваше величество, — ответил Крильон, — когда король хочет чего-либо, с ним не борются!
      — Я буду непоколебим, друг мой Крильон! Ей меня не разжалобить!
      В этот момент в дверь тихо постучали.
      — Что нужно? — крикнул король. Вошел Рауль, красивый паж.
      — Ее величество королева-мать умоляет ваше величество разрешить ей прийти к вашему величеству. Ее величество пыталась уже пройти к вашему величеству, но часовые…
      — Хорошо, пусть она войдет! — сказал король. — Да оста вайтесь здесь, герцог! — сказал он Крильону, заметив, что тот встал. — Вы увидите, по крайней мере, король ли я, когда я хочу этого!
      Вошла Екатерина Медичи. Она была грустна и одета во все черное.
      — Ваше величество, — сказала она, обращаясь к сыну, — я пришла по очень важному делу!
      — Я слушаю вас, ваше величество! Не отвечая, Екатерина бросила на Крильона взгляд, как бы говоривший: «Чего торчит здесь этот нахал?»
      — Говорите, ваше величество, говорите! — продолжал король. — В присутствии Крильона можно говорить о чем угодно: самое имя «Крильон» равносильно понятию о порядочности!
      — Ваше величество, — сказала тогда королева, досадливо закусив губы, — я пришла просить вас освободить человека, оказавшего большие услуги монархии!
      — Монархия не имеет привычки сажать в тюрьму своих слуг! — холодно возразил король.
      — Этот человек открыл важный заговор!
      — Так его, должно быть, уже вознаградили за это!
      — Я почтила этого человека своей дружбой и доверием, а его схватили и отвели в тюрьму!
      — Уж не говорите ли вы о Рене Флорентийце, ваше величество?
      — Да, ваше величество, я говорю о нем.
      — Ну, так ваши сведения вполне точны: герцог только что исполнил это дело!
      — А, так это герцог? — сказала королева, бросая на Крильона убийственный взгляд.
      Крильон только поклонился в ответ.
      — Неужели это было сделано по приказанию вашего величества? — продолжала королева со слезами в голосе.
      — Ваше величество, — ответил король, — я уже давно предупреждал вас, что Рене подлый убийца и восстановит против меня весь Париж.
      — Но Рене безвинно оклеветали!
      — Ну, уж в этом пусть разбирается суд!
      — Как? Его будут судить? — воскликнула королева.
      — Я уже докладывал вам об этом вечером, — холодно ответил король. — Его будут судить и… осудят, надеюсь!
      — Но, ваше величество, Рене — необходимый человек…
      — Для вас, может быть.
      — Нет, для трона, для монархии! Он проникает в тайны прошлого и будущего, раскрывает заговоры…
      — Позвольте, значит, он — колдун?
      — Если хотите, пожалуй, да…
      — Так зачем ему ваше заступничество? Если он обладает сверхъестественной силой, его не удержат в тюрьме никакие запоры! Нет, довольно, ваше величество! Я достаточно долго снисходил к вашему заступничеству, больше я не желаю терпеть такое безобразие. Рене будет судим и менее чем через неделю покончит свою подлую жизнь на Гревской площади, а для того чтобы это было вернее, я поручаю ведение дела Крильону. Герцог! Назначаю вас королевским верховным судьей в этом про цессе и приказываю довести до конца следствие по делу об убийстве Самуила Лорьо, для чего в ближайший присутственный день вами должно быть созвано заседание парламента. Если выяснится, что Рене виноват — в этом я ни на минуту не сомневаюсь, — он должен быть колесован живым и потом четвертован на Гревской площади!
      — О, пощадите, ваше величество, пощадите! — крикнула Екатерина, бросаясь к ногам короля.
      — Полно вам, — ответил король, поднимая ее, — я не могу щадить такого негодяя!
      — Так вы отказываете мне?
      — Отказываю!
      Это было сказано таким тоном, что настаивать было невозможно. Королева ушла, с трудом сдерживая рыданья, но это не помешало ей бросить на Крильона убийственный взгляд.
      — Ну-с, — сказал король, когда Екатерина ушла, — доволен ты мной, герцог?
      — Очень доволен, ваше величество! Вы были непоколебимы! Я хотел бы только узнать, облекаете ли вы меня полной властью в этом деле?
      — Разумеется!
      — Так что я могу отстранить тех членов парламента, которые покажутся мне слишком трусливыми, чтобы осудить Рене?
      — Можешь, герцог!
      — В таком случае ваше величество может уже приказать заняться постройкой королевской трибуны на Гревской площади. потому что не пройдет и недели, как Рене будет казнен!
      В дверь опять постучали, и снова вошел Рауль.
      — Что еще? — спросил король.
      — Ее высочество принцесса Маргарита желает видеть короля!
      Карл IX не успел ответить что-либо, как в дверях показалась хорошенькая принцесса.
      — А, это ты, Марго? — сказал король. Готов биться об заклад, что знаю, зачем ты пришла! Наверно, ты видела королеву — мать, и она натравила тебя на меня, чтобы просить за Рене?
      — Не совсем так, ваше величество: королева только хотела бы повидать этого несчастного!
      — Ну уж нет, Марго!
      — Но, ваше величество, только повидать!
      — Ей-богу, ваше величество, — вмешался Крильон, — если вы поручите мне сопровождать ее величество, то я ручаюсь вам, что ей не удастся подкупить ни губернатора, ни тюремщика, ни меня!
      — Ну что же, пусть! — согласился Карл IX. — Можешь передать матери, Марго, что я разрешаю ей посетить завтра Рене в тюрьме, но с тем, чтобы ее сопровождал герцог Крильон.
      — Благодарю вас, ваше величество, — ответила принцесса, — я пойду сообщить королеве эту добрую весть!
      Король ласково поцеловал ее руку и сказал с улыбкой:
      — Кстати, знаешь ли, этот гасконский дворянчик, сир де Коарасс, танцует просто на удивленье!
      — Неужели? — сказала Маргарита, слегка краснея.
      — И он очень умен!
      — В самом деле?
      — Ну-ну! Ты это знаешь не хуже меня, милая Марго! Ступай! Мы еще поговорим с тобой об этом!
      Маргарита ушла, сильно смущенная, а король, пришедший в отличное расположение духа от проявленной им твердости, принялся хохотать.
      — Бедная Марго! — сказал он. — Нет, решительно наш кузен, герцог Гиз, сделал большую ошибку, уехав в Нанси!..
      А в это время Рене, не смыкая глаз, лежал на соломе в углу своей камеры. С болезненной яркостью вспоминалось ему все, что пришлось испытать со времени ареста… Грубое обращение Крильона, встреча с губернатором, затем внушение, сделанное Крильоном тюремщику: «Этот негодяй будет соблазнять тебя золотом и милостью королевы-матери, но помни, что я сверну тебе шею, если ты не исполнишь своего долга!»
      Сколько унижений, о, сколько унижений! Все погибло! Да, Годольфин исчез! Его похитили, чтобы овладеть Паолой….
      И Флорентийцу вспомнилось предсказание цыганки… Неужели Паолу соблазнил какой-нибудь дворянин? Ведь тогда все кончено! Тогда конец его могуществу, его влиянию…
      А ведь беарнец предсказывал, что зловещие силы грозят его положению! Нет, видно, все погибло! Видно, нет уж ему спасения!
      В таких думах провел Рене всю ночь и часть утра. Затем он немного забылся, но вдруг знакомый голос, послышавшийся за дверью, вывел его из этой моральной летаргии.
      — Боже мой. Боже мой! — говорил этот знакомый голос. — Как можно было поместить бедного Рене в это ужасное место!
      — Это отделение для убийц, ваше величество! — ответил голос Крильона.
      — Герцог, клянусь вам, что он невиновен!
      Рене вскочил и сделал безумную попытку разорвать свои оковы: он узнал голос Екатерины Медичи. Действительно, королева — мать снизошла до самоличного посещения зловещих подземелий, желая навестить своего дорогого Рене.
      Послышался скрип отпираемого замка, и в камеру вошел тюремщик, который воткнул горящий факел в специально для этого устроенный крючок на стене. И тогда Рене увидел, что в камеру входит королева, показавшаяся ему ангелом-избавителем.
      — Мой бедный Рене! — взволнованным голосом сказала она. растроганная бедственным состоянием своего фаворита. — Разве нельзя снять с него кандалы, герцог? — обратилась она к Крильону.
      — Увы, нет, ваше величество! — ответил тот.
      — Герцог, берегитесь! — злобно крикнула Екатерина.
      — Ваше величество, — почтительно, но с полным достоинством ответил Крильон, — я подчиняюсь лишь королю, моему единственному повелителю!
      — Ваше величество, ваше величество! — взмолился Рене. — Дайте мне возможность выйти отсюда! Разве вы не королева'? Разве вы недостаточно могущественны для этого?
      — Моего могущества не хватает даже на то, чтобы заставить снять с тебя кандалы! — ответила Екатерина. — Король, мои сын, обращается со мной хуже, чем с последним из своих подданных! Герцог! — снова обратилась она к Крильону. — Я не буду просить вас расковать этого несчастного, только дайте мне возможность поговорить с ним наедине!
      — Это невозможно, ваше величество, — твердо ответил герцог, — я должен присутствовать при вашем свидании — так приказал король!
      — Ну, это уже слишком! — крикнула Екатерина и, наклонив шись к Рене, сказала ему по-итальянски: — Говори вполголоса!
      — Тысяча ведьм! — буркнул Крильон. — Меня обошли: по итальянски я не понимаю!
      — Я тщетно молила о твоем освобождении, — сказала Екате рина, — король непоколебим! В понедельник соберется парламент, и тебя подвергнут пытке. Но все же я не теряю надежды! — Рене взглянул на нее, и в его взоре блеснула радость. — Тебя будут допрашивать с пристрастием, но, если ты настоящий мужчина, ты выдержишь пытку и ни в чем не признаешься.
      — И что тогда?
      — Тогда, быть может, мне удастся спасти тебя. Я не могу ручаться, но попытаюсь, во всяком случае!
      — Ах, — вздохнул Рене, — я заранее знаю, что погибну, и цыганка сказала правду!
      — Цыганка?
      — Да, ваше величество, еще в детстве мне предсказала цыганка, что у меня будет дочь, которая станет причиной моей смерти, и это случится тогда, когда она полюбит дворянина. Для того чтобы избегнуть этой участи, я поставил ее под надзор молодого человека, который хранил ее, словно легендарный дракон. И вот у меня похитили этого молодого человека! Это сделано, очевидно, для того чтобы соблазнить дочь…
      — Но может быть, ты ошибаешься, и все это произошло совсем не так, Рене, — сказала Екатерина. — Ведь и цыганка могла ошибиться.
      — Но беарнец сказал мне то же самое! — грустно ответил Рене. — А он умеет читать в звездах тайну будущего…
      — Беарнец? О каком беарнце ты говоришь?
      — О господине де Коарассе.
      — О том самом, который посадил тебя в погреб, который так нравится королю, но внушает мне большую антипатию?.. И ты говоришь, что он…
      — Он сказал мне такие вещи, о которых на всем свете мог знать только я один. Еще вчера только он предсказал мне, что случится со мной…
      «Однако! — подумала королева. — Надо будет познакомиться поближе с Коарассом, если это так!» — и затем спросила:
      — Что же именно он предсказал тебе? Рене в общих чертах познакомил королеву с сущностью предсказаний беарнца.

      Некоторое время королева задумчиво молчала.
      — А уверен ли ты в том молодом человеке, который должен был охранять твою дочь? — спросила она потом. — Может быть, он попросту предал тебя?
      Холодный пот выступил у Рене на лбу при этом предположении, но он сейчас же вспомнил, что Годольфин говорил о его делах лишь во сне, а просыпаясь, забывает обо всем. Кроме того, Годольфин ровно ничего не знал о том, что открыл беарнец в прошлом Рене.
      — Нет, ваше величество, — сказал он, — даже Годольфин не знал того, что узнал гаданием сир де Коарасс!
      — Это очень странно! — пробормотала королева.
      — Ваше величество, умоляю вас — возьмите под свою защиту мою дочь! Заприте ее, лишите мужчин возможности видеть и говорить с ней! Иначе я пропащий человек!
      — Обещаю тебе, что сделаю все. Я возьму твою дочь в Лувр и буду следить за ней.
      — И прикажете найти Годольфина?
      — Его найдут! — сказала королева.
      Луч надежды мелькнул во взоре Флорентийца.
      — Не теряй бодрости духа! — продолжала королева. — Я по стараюсь доказать твою невиновность. Пусть у них имеются улики против тебя, лишь бы ты сам выдержал допрос и не выдал себя. Но если ты признаешься, тогда ты погибнешь! А сегодня вечером, — продолжала она, наклоняясь к его уху, — потребуй священника. Ни одному преступнику не отказывают, раз он желает исповедаться. Этот исповедник принесет тебе мои инструкции! — Королева встала и сказала Крильону: — Герцог, я готова! До свидания, бедный Рене!
      Крильон постучал рукояткой шпаги в дверь, и сторож сейчас же отпер ее. Герцог, как истинный рыцарь, предложил королеве кисть своей руки — таков был в то время обычай, что дама опиралась на протянутую руку кавалера, — но королева холодно и надменно отказалась от его помощи.
      Когда они вышли из подземелья, Екатерина взглянула на герцога, и ей пришла в голову мысль сделать попытку склонить в свою сторону непоколебимого, честного Крильона.
      — Герцог, — сказала она, — мечтали ли вы когда-нибудь о шпаге коннетабля?
      — Конечно мечтал, ваше величество!
      — О! — протянула Екатерина, бросая на Крильона взгляд, полный самых заманчивых обещаний.
      — Только я никогда не мечтал, — прибавил с обычной грубоватой откровенностью Крильон, — о возможности получить шпагу коннетабля путем предательства, помогая, например, бегству преступника, доверенного моей порядочности!
      — Какие громкие фразы! — бледнея от злости, сказала королева. — Ну и… любезностью вы не отличаетесь!
      — Меня зовут Крильон, — просто ответил герцог.
      «Хорошо же! — подумала Екатерина. — Настанет день, когда я раздавлю тебя!»
      Носилки королевы-матери стояли у ворот Шатле. Екатерина движением руки простилась с Крильоном и не пригласила его сесть в ее экипаж, а усевшись сама, сказала камергеру:
      — На остров Святого Людовика, в улицу того же имени! Носилки направились по берегу Сены до Малого моста и перешли на остров Святого Людовика. На улице того же имени перед большим старым домом королева приказала остановиться. вышла и собственноручно ударила в молоток, висевший у дворовой калитки. Дверь открылась. Королева вошла в большой запущенный двор. Старой служанке, вышедшей навстречу королев-Екатерина сказала:
      — Мне нужно видеть президента Ренодэна!
      — Идите за мной! — ответила та.
      Екатерина поднялась по лестнице в верхний этаж и, по указанию служанки, прошла в кабинет, где за письменным столом работал какой-то человек, одетый во все черное. Это был президент суда Ренодэн. Он был еще молод, но его лоб покрывала сеть морщин — следствие долгих, неустанных трудов. Его взгляд отличался ясностью и подвижностью, тонкие губы придавали лицу выражение злобы и бессердечности.
      Он с удивлением смотрел на посетительницу, лицо которой было скрыто густой вуалью; когда же служанка ушла, затворив за собой дверь, Екатерина подняла вуаль, и президент не мог удержаться от почтительного изумления:
      — Как? Вы… здесь… ваше величество!
      — Ренодэн, — сказала королева, — вы стали президентом благодаря мне, помните это!
      — Ваше величество осыпали меня своими милостями, и признательность моя безгранична! — ответил судейский крючок.
      — Я пришла, чтобы испытать, велика ли эта признательность, — ответила королева и без всяких недомолвок рассказала президенту всю историю с убийством Самуила Лорьо. — Что же сделать, чтобы спасти Рене? — спросила она, окончив свой рассказ.
      — Ваше величество, — ответил Ренодэн, — я президент Шатле, но не парламента!
      — Не пройдет и трех месяцев, как вы будете президентом парламента, — холодно ответила Екатерина, — но до тех пор…