Но вдруг Фернан вздрогнул и отшатнулся. Перед ним воскресло воспоминание старого… проклятый, гибельный, соблазнительный образ снова явился перед его глазами.
      Он невольно задрожал всем телом и побледнел.
      — Эрмина, — прошептал он, хватая свою жену за руку, — дай мне одно обещание!
      Она грустно взглянула на него и тихо сказала:
      — Говори.
      — Обещайте мне, — продолжал Фернан, — не расспрашивать меня никогда о том, что происходило в течение этих семи дней.
      — Обещаю, — проговорила она с глубокой покорностью.
      — И что ты никогда не будешь расспрашивать меня, — продолжал Фернан, — кто ухаживал за мной во все это время.
      — Обещаю, — повторила еще раз молодая женщина, поняв, что граф де Шато-Мальи не обманывал ее.
      — От этого зависит все твое счастье, — добавил Фернан и глубоко вздохнул.
      Дня три или четыре после этого Фернан делал неимоверные усилия, чтобы изгладить из своей головы образ Тюркуазы, но это не легко удавалось ему.
      На третий день поутру он, по обыкновению, уехал кататься верхом и не возвращался весь день. Наступила ночь, его все не было, и Эрмина напрасно ждала его. Ею овладело ужасное беспокойство.
      Вдруг послышался топот.
      — Это он! — подумала молодая женщина, бросаясь к окну.
      Действительно, это была его лошадь, но его самого не было.
      Эрмина вне себя выбежала во двор и узнала от комиссионера, который привел лошадь, что ему поручил доставить ее домой какой-то человек, который, сойдя с нее, пересел в коляску к молоденькой даме в голубом платье.
      Более он ничего не знал.
      При этом рассказе у Эрмины закружилась голова: она не сомневалась больше, что белокурая дама, о которой поведал посыльный, приведший лошадь, была не кто иная, как та низкая тварь, которая похитила у нее сердце ее мужа, и что Фернан снова попался в руки этого минотавра. Она приказала подать карету и, не помышляя даже о том, что поступает неосторожно, села в нее и приказала кучеру ехать на улицу Лаффит, № 41.
      Прелестная и добродетельная Эрмина вспомнила про графа де Шато-Мальи и, не рассуждая, что ехать к нему открыто, в десять часов утра, значит скомпрометировать себя навеки, бросилась к нему, предполагая, что он поможет ей еще раз отвратить опасность и спасти ее от грозящего ей несчастья.
      В то время как ее карета остановилась у подъезда графа и Эрмина выходила из нее, из ворот отеля графа де Шато-Мальи выехал фиакр, в котором сидел сэр Артур Коллинс.
      Он узнал Эрмину, и на его кирпичном лице появилась гнусная, мерзкая улыбка.
      — Наконец-то, — прошептал он, — графу решительно везет.
      Но посмотрим теперь, как все это произошло.
      Фернан Роше, как мы уже знаем, поехал верхом кататься. Он долго ездил и уже хотел возвратиться домой, когда вдруг услышал сзади себя хлопанье бича и бряцанье почтовых колокольчиков.
      Обернувшись, он увидел почтовую карету, которая быстро пронеслась мимо него.
      Хотя экипаж ехал и очень скоро, но он все-таки успел заметить того, кто ехал в нем. Это была его прелестная незнакомка.
      Он вскрикнул от удивления, смешанного с испугом и радостью, и помчался вслед за каретой, которая уже успела скрыться в это время за углом улицы.
      Он хотел еще раз видеть ее. Она, вероятно, уезжала на долгое время из Парижа, это можно было предположить уже потому, что карета была нагружена чемоданами и дорожными баулами, а сзади нее сидели лакей и горничная.
      Она уезжала этого уже было довольно, чтобы Фернан отказался излечиться от своей болезни и забыть свою соблазнительницу. У него оставалась теперь только одна мысль, одно желание, одна цель: соединиться с нею.
      Его отель в улице Исли, его жена, сын, вся его тихая и приятная жизнь все сразу исчезло из его памяти.
      Карета опередила его и скрылась вдали, но он расспрашивал у проходящих о ней и достиг Адской заставы ровно через двадцать минут после того, как экипаж, за которым он гнался, переехал через нее.
      Прелестная незнакомка ехала по дороге в Орлеан.
      Фернан, не задумываясь, пустил свою лошадь в галоп, но карета неслась с ужасающей быстротой, так что Фернану удалось нагнать ее только в то время, когда она въехала в маленький городок Этамп и остановилась у гостиницы «Золотой рог».
      Фернан подъехал к дверцам кареты.
      Тюркуаза увидела его и вскрикнула от удивления.
      Фернан провел с ней целый день и, будучи окончательно увлечен молодой женщиной, поклялся ей в любви и упросил ее вернуться с ним обратно в Париж. Тюркуаза прикинулась ему влюбленной в него и уверила его, что она убегает от любви к нему во Флоренцию.
      Карета быстро умчалась в Париж, куда и приехала ночью. Забывчивый Фернан и не подумал о том, как должны были беспокоиться о нем дома и в каком отчаянии должна была находиться его жена. Он не спросил у своей спутницы, куда она везет его.
      Экипаж быстро проехал по улицам Парижа и, наконец, въехал в сад.
      На следующий день, лишь только появились первые лучи солнца, Тюркуаза распорядилась призвать комиссионера и приказала ему отвести лошадь в улицу Исли и передать Эрмине то, что так взволновало ее.
      Однажды вечером госпожа Шармэ возвратилась домой часов в пять и привезла с собой хорошенькую девочку лет четырнадцати или пятнадцати.
      Эта благотворительная дама была неутомима в исполнении своих обязанностей и почти каждый день спасала и вырывала у порока какую-нибудь бедную девушку.
      В этот день ей особенно посчастливилось, так как ей удалось спасти от порока целое семейство, состоящее из трех сестер-сирот. Старшей из них — двадцатилетней девушке — она доставила место камеристки в одном английском семействе, вторую из них — семнадцати лет — она поместила в один магазин шелковых изделий и, наконец, третью, которой было не больше пятнадцати, но которую уже пытался соблазнить один старый развратник-торгаш, Баккара взяла на время к себе.
      Баккара сидела со своей гостьей в своей комнате, как вдруг услышала звон колокольчика, раздавшийся во дворе.
      У нее не бывали так поздно, а потому это посещение, по ее мнению, было вызвано чем-нибудь особенным и не терпящим отлагательства.
      Госпожа Шармэ позвонила и приказала старой служанке присмотреть за девочкой.
      — Поди погрейся, дитя, на кухне, — сказала она при этом. — Женевьева сейчас сходит с тобою в магазин и купит для тебя белье и одежду.
      Девочка и служанка вышли через одну дверь, а через другую слуга ввел какую-то даму.
      Это была Вишня.
      Удивление Баккара было более чем сильно, когда она увидела перед собой свою младшую сестру Вишню, не выезжавшую почти никуда в сумерки. Но это удивление перешло в беспокойство, когда она разглядела хорошенько ее.
      Вишню нельзя было положительно узнать: она похудела, побледнела, и во всех ее движениях нельзя было не заметить глубоких страданий.
      Вишня бросилась на шею своей сестре и страстно обняла ее.
      — Я пришла к тебе, — проговорила она, — потому что я страдаю и не хочу довериться никому, кроме тебя.
      — Ты страдаешь! — воскликнула с беспокойством Баккара.
      Она осыпала ее поцелуями и, взяв с материнской нежностью за руки, посадила к себе на колени. Вишня залилась слезами.
      — Боже! — проговорила Баккара. — Неужели твой ребенок?..
      — О, нет, — ответила сквозь слезы Вишня.
      — Твой муж?
      Вишня не отвечала, но еще сильнее разрыдалась.
      — Леон болен?
      — Нет.
      Баккара стала догадываться, что произошла какая-нибудь домашняя сцена, и вскрикнула, как раненая львица.
      — О! Если только Леон позволил себе хоть сколько-нибудь огорчить мою милочку Вишню, то клянусь честным словом Баккара, что я сумею разделаться с ним!
      И при этом ее глаза заблистали, как молнии, и напомнили ту энергичную и смелую женщину, которая однажды вечером в доме сумасшедших чуть было не убила горничную Фанни.
      — Ах! — прошептала Вишня, — он не так виноват, как несчастлив… он сошел с ума.
      Бедная Вишня, удерживая рыдания и слезы, рассказала своей сестре, какая ужасная перемена совершилась с некоторых пор с Леоном, который перестал любить ее, сделался ей неверен, и им овладело какое-то странное безумие.
      Она рассказала, что вот уже целая неделя прошла с тех пор, как Леон бросил свою мастерскую, своих работников и жену и жил неизвестно где, почти не заглядывая домой и возвращаясь к себе только поздней ночью.
      Передавая все это сестре, Вишня рыдала и, наконец, созналась, что желает умереть.
      — Умереть! — вскрикнула Баккара. — Умереть? Тебе, дитя мое? О, я клянусь тебе, что открою ту недостойную тварь, которая похитила у тебя твоего мужа, я возвращу его тебе!
      Баккара снова прижала свою сестру к сердцу и поклялась еще раз возвратить ей привязанность ее мужа и заставить его устыдиться своего гнусного поведения. Послушай, — добавила она, — не хочешь ли ты остаться у меня и пока пожить со мною? Я буду так любить тебя, что ты, моя крошечка, перестанешь плакать и будешь почти счастлива.
      Говоря это, Баккара нежно улыбалась Вишне и старалась ободрить ее.
      — А ребенок! — воскликнула Вишня.
      — Ступай же и привези его поскорее сюда.
      — О, нет! — прошептала она, — он еще любит его, целует его, он приходит домой только из-за него. Он убьет меня, если я увезу ребенка, — добавила она с каким-то немым страхом.
      Так поезжай домой, — заметила Баккара, я приеду к тебе сегодня вечером, часов в девять.
      В то время, как Вишня собиралась ехать домой, во дворе снова раздался звонок, и почти вслед за этим доложили о приезде виконта Андреа.
      При этом имени Баккара невольно вздрогнула, а Вишня побледнела.
      Несмотря на раскаяние этого человека и на уверенность Вишни, что брат графа Армана де Кергаца сделался святым человеком, Баккара чувствовала всегда страх при встрече с ним. Когда он вошел, она невольно попятилась назад.
      — Госпожа Шармэ, — сказал он, — извините меня, что я пришел сюда так поздно. Арман пожелал, чтобы я увиделся с вами сегодня же вечером. Я должен сообщить вам несколько важных известий.
      — Прошу виконта садиться, — ответила Баккара. — Я сейчас же возвращусь к вам.
      Андреа молча поклонился и подошел к камину.
      Вишня вышла, Баккара проводила ее.
      Вдруг, в то время, как она проходила через обширные и мрачные сени, Вишня с живостью схватила руку сестры.
      — Ах! — вскрикнула она. — Какая мне сейчас пришла ужасная и странная мысль!
      — Что с тобою? — прошептала с беспокойством Баккара.
      — О, нет! Это невозможно!
      — Но… что с тобой?
      Нет, это просто безумие с моей стороны.
      Баккара чувствовала, что рука ее сестры дрожит в ее руке.
      — Да говори же! — проговорила она. — Говори же скорей, какая это мысль.
      — Послушай, — прошептала Вишня, — сейчас, когда вошел этот человек, сделавший мне так много зла…
      — Ну, что же?
      — — Мне вдруг показалось, что он и теперь… похитил у меня моего Леона.
      Баккара невольно вздрогнула.
      — Ты права, — заметила она, — эта мысль не может иметь места. Ты просто теряешь рассудок.
      Затем она в последний раз поцеловала Вишню в лоб и проводила ее домой.
      Но предположение Вишни, что виконт Андреа мог быть таинственной рукой, нанесшей ей удар, заставило Баккара затрепетать. К ней явилось во второй раз ужасное подозрение, что покаяние виконта неискренне. Она думала: неужели человек, униженный, обманувшийся во всех надеждах, человек, покинувший борьбу с той гордой улыбкой, которая должна была сиять в лице падшего ангела, в то время, как он летел в пропасть, человек, который явился вдруг, по прошествии нескольких лет, согбенный угрызениями совести, ведущий аскетическую жизнь… неужели этот человек принадлежит к числу страшных, неутомимых комедиантов? Не подвергся ли он снова, в последний раз метаморфозе для того, чтобы отомстить самым безжалостным образом? Г-жа Шармэ некоторое время стояла неподвижно, предавшись размышлениям.
      Затем она вошла в залу. Виконт Андреа все еще стоял перед камином, спиной к двери.
      — Извините, виконт, — проговорила Баккара, — я заставила вас ждать.
      — Я к вашим услугам, — отвечал он, поклонившись.
      — Прошу вас садиться, сказала она, указав на кресло.
      Виконт повиновался
      После короткого молчания Баккара наконец проговорила:
      — Виконт, открыли ли вы уже что-нибудь, касающееся червонных валетов?
      — Да, — отвечал он спокойно, — кажется, я уже ухватил одну из нитей интриг.
      — Ах, посмотрим, — сказала Баккара.
      Первые донесения полиции Армана неверно определили эту ассоциацию. Общество червонных валетов первоначально устроилось в квартале Бреда и состояло из нескольких женщин и нескольких предприимчивых волокит Сначала целью этого общества был исключительно торг любовными письмами, но впоследствии к этому торгу ассоциация присоединила еще различные виды этого промысла: так, например, какой-нибудь член общества заставлял какого-нибудь мужа, сбившегося с пути в квартале Бреда, представить его в свете, где он старался понравиться своим хорошеньким личиком какой-нибудь сорокалетней женщине, а любовница его старалась пленить ее мужа. Таким образом, и муж и жена попадали во власть плута и его любовницы.
      — Кто же начальник этого общества? — спросила г-жа Шармэ.
      — Женщина.
      — Кто она?
      — Позвольте мне прежде сообщить вам о несчастье, так как я пришел, собственно, для этого.
      Баккара побледнела.
      — Я хочу поговорить с вами о человеке, которого мы оба должны любить, так как провинились перед ним.
      Ах, проговорила Баккара, стараясь казаться спокойной, — не о г-не ли Роше вы хотите говорить?
      — Вы угадали, — сказал лицемер, вздохнув.
      — Боже мой! Что случилось с ним? Не болен ли он? Не умер ли?
      — Он попал в западню червонных валетов.
      — Это невозможно: Роше любит свою жену, — проговорила Баккара с видимым беспокойством.
      — Слушайте, — продолжал спокойно виконт/ — у г. Роше есть любовница.
      Эти слова поразили Баккара как громом. Сделавшись г-жой Шармэ, она навсегда отказалась от Фернана, но слова «у него есть любовница» мгновенно разожгли в Баккара чувство ревности. Она стала ревновать если не за себя, то, по крайней мере, за Эрмину.
      — Да, — повторил Андреа, — у Роше есть любовница, ее зовут Тюркуаза и… странным стечением обстоятельств она живет в улице Монсей, в вашем прежнем отеле.
      Баккара страшно побледнела и почувствовала, что готова упасть в обморок.
      Убедившись по молчанию несчастной женщины, что мщение удается, виконт тайно трепетал от радости, свойственной лишь палачу. Пытка бедной Баккара началась.
      Затем Андрёа подробно рассказал о дуэли; как Фернан, лишившись чувств, был перенесен к любовнице своего противника, как воспламенился, к ней безумной страстью, как возвратился — домой и как снова исчез.
      Баккара слушала слова виконта с притворным, но сжимающим сердце спокойствием.
      — Но, — проговорила она наконец, — что же тут может быть общего с червонными валетами?
      — Представьте себе, что один из моих агентов нашел распечатанное письмо. Оно лежало в кармане сюртука, вывешенного в магазине старой одежды.
      При этом виконт подал г-же Шармэ письмо следующего содержания:

      «Милая крошка! Артур продал оба твои письма. Его жена заплатила за них лишь шесть тысяч франков, да и то для этого заложила у тетеньки целую кучу безделушек. Но она обещала отпустить к тебе своего мужа. Ты поживишься от него. От меня ты можешь получить тысячу экю, остальное принадлежит кассе».

      — Письмо без подписи, — заметил виконт, — но взгляните — в углу стоит В и около него нарисовано сердце. Затем вот еще другое письмо, написанное тем же почерком.
      Он подал Баккара письмо, писанное Тюркуазой к Эрмине и подписанное Фернаном.
      — Итак, нельзя сомневаться, что Фернан Роше попался в руки червонных валетов. Они не разорят его, потому что он слишком богат, но они убьют горем несчастную жену.
      Баккара начала зорко наблюдать за лицом виконта, но оно было смиренно и печально.
      — Виконт, — проговорила она вдруг, — рассказанное вами для меня ужаснее еще тем, что моя сестра сейчас уехала от меня в слезах.
      Виконт выразил удивление с таким драматическим искусством, что зародившееся в Баккара подозрение тотчас же поколебалось.
      — Да, — продолжала она, — мне кажется, что участь моей сестры такая же, как и госпожи Роше. До сих пор муж ее был трудолюбивым и любящим мужем, но вот не далее как с неделю или две он совершенно изменился. У него, кажется, тоже есть любовница.
      Говоря это, Баккара не спускала с виконта испытующего взгляда.
      — По всей вероятности, — отвечал Андреа, — тут есть странное соотношение.
      — Виконт! — воскликнула вдруг Баккара, — извините меня, но сейчас зародилось во мне страшное подозрение. Послушайте, ведь мы можем все говорить друг другу, не правда ли?
      — Да, — отвечал виконт, вздохнув, — так как мы оба принадлежали к стаду заблудших овец.
      — Видя мою сестру в слезах и услышав ваш рассказ о несчастье, постигшем г-жу Роше, я начинаю подозревать в этом вооруженную силу для мщения.
      При этом она впилась испытующим взглядом в лицо виконта.
      Продолжайте, спокойно сказал Андреа, поняв значение этого взгляда.
      — Итак, мне показалось вдруг, что вы… человек который раскаялся, которого посетила милость божья, который ведет жизнь кающегося грешника… что вы… та тайно вооруженная ко мщению сила, которая…
      Баккара остановилась.
      — Позвольте мне, — сказал виконт после короткого молчания, взяв руку Баккара и поднеся ее к губам, — позвольте мне поцеловать бичующую меня руку. Сомневаясь в моем раскаянии, вы дали мне почувствовать, что бог еще не простил меня.
      Он не стал ни оправдываться, ни негодовать на несправедливое подозрение, он только глубоко вздохнул.
      — Ах, простите меня, виконт, за мое безумство, — проговорила она тотчас же.
      — Мой брат Арман будет ожидать вас сегодня вечером в своем отеле. Вы приедете?
      — Да, виконт. В котором часу?
      — В десять.
      Затем виконт встал, собираясь уходить.
      — Вы меня прощаете, не правда ли? — сказала Баккара, протягивая ему руку.
      — Дай бог, — прошептал он с печальной улыбкой, — чтобы мне было так прощено, как я прощаю вас. Прощайте, молитесь за меня, молитесь. Вы уже прощены, а молитвы кающихся всего скорее доходят до Христа.
      Затем виконт ушел, оставив бедную, женщину погруженной в глубокую задумчивость.
      Она угадала и была уверена, что сэр Вильямс производит громадные подкопы и воздвигает смелое здание на мнимом смирении и на полном и общем доверии, которое он сумел приобрести; она поняла, что только она одна может еще бороться с этим человеком.
      — Боже мой, — подумала она, — лишь бы де Кергац дал себе открыть глаза.
      Она отправилась в кабинет и написала записку следующего содержания:

      «Граф! Я полагаюсь на вашу честь мна вашу скромность. По прочтении письмо это немедленно сожгите и постарайтесь, чтобы ни г-жа де Кергац, ни виконт Андреа не знали о том, что я вам писала. Вы назначили мне свидание в десять часов. Примите меня в восемь. Я пройду с улицы Львов св. Павла, через маленькую дверь в садовую залу. Мне нужно сообщить вам вещи, которые только вы одни в целом мире можете знать. Вся надежда на вас.
Луиза Шармэ».

      Она послала это письмо через посыльного комиссионера, приказав вручить его самому графу.
      Спустя час комиссионер возвратился от графа с запиской следующего содержания:

      «Жду вас. Я был один, когда принесли ваше письмо, оно сожжено».

      Баккара наскоро пообедала, оделась в широкую черную шубу и, закрыв лицо густой вуалью, отправилась на вышеозначенное свидание.
      Минут через двадцать она постучалась у садовой калитки, ей отпер старый слуга, прошел с ней по темному коридору и затем ввел в небольшую залу, слабо освещенную лампой с матовым шаром.
      Баккара села на стул и, не поднимая вуали, стала ожидать графа. Прошло более двадцати минут — граф все не являлся. Она уже стала опасаться, не случилось ли чего с вмешательством сэра Вильямса. Но затем, усмирив свое беспокойство и изгнав на время воспоминания о Фернане, возбужденное вестями, сообщенными сэром Вильямсом, она с нетерпением стала ожидать графа.
      Наконец послышались скорые шаги, сначала по песку сада и затем по коридору. Это был граф.
      Он вошел в залу и запер за собой дверь. Баккара подняла вуаль.
      — Здравствуйте, моя дорогая, — проговорил граф, — как ваше здоровье?
      Он был страшно бледен и, видимо, взволнован.
      — Боже мой, воскликнула Баккара, что с вами, граф, что случилось?!
      — Ах, отвечал граф, я еще не могу опомниться от ужасных вестей, сообщенных мне братом Андреа.
      Он замолчал.
      Баккара вздрогнула от надежды, ей казалось, что какое-нибудь непредвиденное происшествие открыло ему глаза и что он уже стал смотреть на сэра Вильямса как на злодея.
      Посмотрим прежде всего, что произошло в отеле де Кергаца. Жанна Бальдер, выйдя замуж за графа де Кергаца, была совершенно счастлива. Наслаждаясь, с одной стороны, горячей любовью мужа, а с другой бесконечными радостями материнства, Жанна превратила отель де Кергаца в прелестное убежище, где она была счастлива вдали от всего света.
      Два ее друга Эрмина Роше и Вишня, с которыми ее соединяли так крепко ее прошлые несчастья и страдания, навещали ее. Одна из них привозила ей вести из большого света, другая просьбы и жалобы бедного класса, которые она по возможности старалась удовлетворить, рассыпая щедрой рукой благодеяния.
      Вообще графиня де Кергац мало выезжала в »свет и только в редких случаях оставляла своего мужа одного.
      Жанна чувствовала также материнскую привязанность к Андреа — этому преждевременному старику, сделавшемуся теперь безвреднее малого ребенка и обрекшему себя на такое жестокое покаяние за свои прошедшие преступления.
      Она каждый день на коленях умоляла бога возвратить спокойствие милому брату ее мужа и смягчить угрызения его совести.
      Жанна часто обращалась к Андреа с неподражаемой добротой и расточала перед ним множество ласк и внимания. Она часто умоляла его, чтобы он отказался от этой строгой жизни, и случалось так, что на ее доводы и просьбы Андреа вдруг заливался слезами, смиренно целовал край ее платья и тихо говорил: «Вы женщина, заставляющая невольно мечтать об ангелах, которые дозволяют нам веровать в милосердие божье».
      Зима в тот год была очень холодная, так что Жанна, просыпаясь по утрам и замечая на деревьях иней или снег, всегда горько сожалела при воспоминании о том, что Андреа спит на голом, холодном полу чердака, находившегося как раз под самой крышей.
      Однажды она вздумала зайти в комнату к Андреа, которого не было дома, и для этого заказала слесарю особенный ключ, с помощью которого она могла ежедневно в отсутствие Андреа входить к нему и отапливать его комнатку маленькой переносной печкой.
      Однажды она потеряла в его комнате шпильку с кораллом, которая выпала нечаянно из ее волос.
      Возвратившись домой, виконт сейчас же догадался, кто бывает в его комнате.
      — Ага, — пробормотал он, — теперь, я думаю, можно и не прятать моего дневника, в котором я по-своему описываю каждый день моей жизни.
      На следующий же день он, уходя из своей комнаты, не запер ящика своего стола и положил в него журнал. В этот день Жанна несколько замешкалась и пришла в комнату к Андреа только около четырех часов.
      Она, как и все женщины вообще, была любопытна, а так как ящик стола не был закрыт, она и вздумала заглянуть в него.
      Увидев книгу, она не устояла, чтобы не развернуть ее и не прочесть записок кающегося грешника.
      Она читала его исповедь и не могла оторваться от книги.
      Ей хотелось дочитать до конца. Граф Арман, оставшийся один в комнате маленького Армана, прочитав письмо от Баккара и не видя около себя своей жены, пошел на чердак Андреа.
      Дверь его комнаты была не заперта.
      Арман увидел, что Жанна сидит перед столом Андреа, облокотясь на руки, погруженная в чтение какой-то рукописи.
      Он позвал ее. Она не отвечала. Граф взглянул на нее и невольно отступил.
      Жанна была бледнее белой мраморной статуи. Две горячие слезы катились по ее щекам. Арман обнял ее — она вздрогнула, подняла голову и потом вдруг вскочила и вскрикнула.
      — Боже! Я думаю что я схожу с ума.
      Голос ее изменился, а глаза как-то странно блуждали.
      Она схватила Армана и мгновенно посадила на свое место.
      — Смотри… смотри… читай! — проговорила она. Арман повиновался.
      Он сел и начал читать. Прочитав заглавие и первые страницы, он почувствовал то же, что и Жанна. Им овладело страшное волнение, и его кровь застывала в нем по мере того, как он читал.
      — Ах, несчастный! — вскрикнул он, дочитав до последней страницы. — Теперь только я понимаю главную причину его раскаяния!
      Граф положил рукопись в стол, задвинул ящик, взял жену на руки и унес ее из комнаты, в которой дух зла еще раз восторжествовал.
      Вот это-то происшествие и было причиной того, что Баккара увидела его таким встревоженным и бледным.
      Граф де Кергац, конечно, не поверил Баккара, когда она сообщила ему, что виконт Андреа разыгрывает одну комедию и что под скромным платьем кающегося бьется подлое и злобное сердце баронета сэра Вильямса.
      Граф молча взглянул на нее и холодно сказал:
      — Вы помешаны!
      — Прощайте, граф, — сказала она. — В тот день, когда несчастье придет в ваш дом, тогда вы только сознаетесь, что я говорила правду. Я явлюсь к вам. Явлюсь защитить вас.
      — Боже! — шептала Баккара, выходя из отеля графа де Кергаца. — Дай мне силы спасти их всех. Когда я называлась еще Баккара, в то время, когда я была потерянной женщиной, я восторжествовала однажды над этим демоном. Теперь, боже, я возвратилась к тебе, и ты не оставишь меня!
      В то время, как Баккара уходила от графа де Кергаца, баронет сэр Вильямс находился у своего молодого друга виконта де Камбольха.
      Сэр Вильямс курил сигару и, казалось, наслаждался совершенным счастьем.
      Дядя, — проговорил Рокамболь, — вы, право, удивительный человек.
      — Ты это находишь, племянник?
      — Вы один только можете вести так дело.
      — О каком ты говоришь деле?
      — Да хоть бы о том, как вы рассказали Баккара и вашему филантропу-братцу половину всего нашего плана.
      — Конечно, — проговорил, улыбаясь, сэр Вильямс, — я недурно это устроил, и главное, очень смело.
      — Вы сказали графу де Кергацу, что Фернан Роше находится, конечно, по вашему мнению, в руках червонных валетов?
      — Да.
      — Потом вы пошли еще дальше, показав записку Тюркуазы, написанную сегодня утром под вашу диктовку и найденную будто, бы в старом платье в магазине.
      — Да, племянник, я сделал и это.
      — Вы не остановились и на этом и отправились сообщить Баккара, что ее бывший любовник ушел от своей жены и находится у Тюркуазы.
      — Да, и это верно, — прервал его сэр Вильямс, — и я даже от души потешился, — потому что бедняжка вытерпела здоровую пытку, которая могла бы даже насмешить любого китайского мандарина.
      — Затем, — продолжал Рокамболь, — вы сказали госпоже Баккара тот же спич, какой вы преподнесли и добродетельному графу де Кергацу.
      — Верно.
      — Ну, дядя! Говоря по правде, это очень мило, но опасно.
      — Ты находишь, племянник?
      — Да.
      — Ну-с, так докажи же свои слова, — заметил сэр Вильямс тоном профессора математики, приглашающего ученика разрешить трудную задачу.
      — Я нахожу, дядя, что вы поступили необдуманно.
      — Докажи.
      — Во-первых, вы сказали правду, следовательно, навели графа на след, который он искал.
      — Ну, потом?
      — Затем вы сделали Тюркуазу поверенной в нашем тайном деле.
      — Довольно! — прервал его баронет. — Мой любезный племянник, ты дурак!
      — Так ли это?
      — Конечно, бессмысленный дурак.
      — Следовательно, Тюркуаза… Маласси… де Шато-Мальи?
      — Ровно ничего не знают, болван.
      И при этом сэр Вильямс рассказал ему в нескольких словах истинное положение дела.
      — Дядя, — заметил еще раз Рокамболь довольно серьезно, — все это прекрасно, и теперь я не имею больше ничего против вашей гениальности.
      — В таком случае, — проговорил баронет сэр Вильямс, закуривая новую сигару, — так как время дорого, а проводить его в пустых разговорах — значит терять, то я и отдам тебе сейчас же мои приказания, и ты, конечно, доставишь мне удовольствие.
      — Какое же, дядя?
      — Исполнять их в точности вместо того, чтобы возражать мне, это будет проще и, главное, от этого дело пойдет гораздо успешнее и скорее.
      Рокамболь молча наклонил голову с видом глубочайшей покорности.
      — Завтра, — начал сэр Вильямс, — ты пойдешь к майору Гардену и отдашь ему этот пакет. В нем новые инструкции начальника.
      — Пойду, дядюшка.
      — Затем ты сядешь верхом на лошадь и отправишься в два часа в Булонский лес к павильону Эрменонвиль. Ты, конечно, наденешь изящный утренний костюм.
      — Отлично, — пробормотал Рокамболь. — Я напялю на себя…
      — Любезный мой виконт! — прервал его баронет, — вы употребляете иногда такие простонародные выражения…
      — Я не употребляю их в хорошем обществе, — ответил Рокамболь дерзко.
      — Мой племянник, ты дурак! — сказал баронет холодно. — Если бы я не принадлежал к хорошему обществу, ты никогда бы не был в нем.
      — Простите, капитан, я просто хотел пошутить.
      — Предполагаю, что это верно, — ответил спокойно баронет, — потому что я размозжил бы тебе голову, если бы ты на самом деле вздумал говорить дерзости.
      Сэр Вильямс сопроводил эти слова таким взглядом, что Рокамболь невольно вздрогнул.
      — Ну, слушай меня, — продолжал сэр Вильямс, — в два часа ты случайно встретишь коляску голубого цвета. В ней будут сидеть мужчина и женщина.