— Друг мой! — сказал он своей жене, — я заеду за тобой в театр к последнему акту.
      — Просите майора в залу, — распорядилась маркиза.
      — Вы уже одеты, — заметил живо маркиз, — и вы можете принять его здесь.
      Майору было уже около пятидесяти лет, и этим-то и объяснялось то доверие, которое выказывал ему маркиз. Майор вошел в будуар.
      — Вот кстати-то, — проговорил любезно маркиз. Майор поцеловал руку маркизы и посмотрел вопросительно на ее мужа.
      — Вы любите оперу? — спросил вместо ответа маркиз.
      — Да, очень.
      — Ну и отлично, вот маркиза предлагает вам место в своей ложе на сегодняшний спектакль.
      На губах у маркизы появилась легкая улыбка.
      — Майор, — проговорила она насмешливым тоном, — вы знаете страсть моего мужа к шахматной игре, и эта страсть заставляет его теперь отдать свою жену под покровительство друга.
      И затем, взглянув на своего мужа, добавила: — Идите, милостивый государь, идите играть в шахматы.
      Через десять минут после этого майор сел вместе с маркизой в карету и поехал с нею в оперу.
      Театр был полон.
      Рядом с ложей маркизы поместился Шерубен с каким-то молодым человеком, а напротив — виконт де Камбольх.
      В антракте маркиза Ван-Гоп услышала разговор в соседней ложе, из которого узнала, что виконт вызвал Шерубена на дуэль; тогда она почувствовала, что уже любит Шерубена, и в мучительном страхе и волнении за его жизнь вернулась домой, не зная, на что решиться и что предпринять.
      Она долго молилась, и, наконец, ею овладело какое-то особенное состояние, в котором ей представилось как бы наяву место битвы, противники, и при этом ее воображение до того разыгралось, что ей казалось, она слышит стук их шпаг и вдруг один из них как будто вскрикнул и упал. Это был он! Она зашаталась и лишилась чувств.
      На другой день она очнулась только в двенадцать часов. Бедная женщина лежала на полу.
      В эту минуту раздался звонок, молодая женщина подбежала к окну и посмотрела в него.
      Прошло несколько минут, показавшихся ей чуть не целым веком, но, наконец, вошел человек в одежде посыльного. Это было письмо от госпожи Маласси.
      Маркиза вздохнула свободнее и почувствовала, что возвращается к жизни.
      Госпожа Маласси писала:

      «Милая моя маркиза! Вот уже целая неделя, как мы не виделись с вами. У меня было много неприятностей в это время, а потому я прошу вас ради нашей дружбы побывать у меня сегодня же, так как я дала себе слово не выходить сегодня из дому; причину этого я сообщу вам при нашем свидании.
Маласси».

      Маркиза чуть не вскрикнула от радости — это письмо было благодетельным предлогом для нее и давало ей возможность узнать о результате поединка.
      Молодая женщина позабыла даже о том, что была еще в бальном костюме, и, проворно закутавшись в шаль, приказала подать карету. Через полчаса после этого она была уже у своего верного друга — вдовы Маласси.
      «Возвратился ли он? Жив ли он?» — думала она, входя к ней.
      — Дорогая моя! — проговорила Маласси при виде входившей гостьи. — Как я рада, что наконец-то вижу вас.
      Она встала и подошла к маркизе.
      — Боже мой! Что с вами? — удивилась маркиза, всматриваясь в бледное изнеможенное лицо вдовы. — Вы больны?
      — Ничего, друг мой, не беспокойтесь, — ответила ей Маласси и глубоко вздохнула. — Я просто дурно спала эту ночь.
      — Как и я, — заметила тихо маркиза.
      — Представьте себе, — начала Маласси, усаживая маркизу около себя на диване, — с некоторых пор я страдаю бессонницей. Сегодня ночью я тоже не спала до пяти часов, и только что было легла в постель, как слышу, что в нашем саду поднялся какой-то необыкновенный шум и крик.
      У маркизы при этих словах сделалась нервная дрожь, но у нее достало силы воли сдержать себя.
      — Ужасное происшествие! — продолжала между тем вдова.
      — Боже? Что же случилось?
      — Страшное несчастье! — ответила Маласси. — Бедный молодой человек, который жил в этом доме…
      — Что? Говорите же скорее! — проговорила маркиза взволнованным голосом.
      — Он дрался на дуэли. Его принесли чуть живого… почти мертвого.
      Маркиза вскрикнула и упала без чувств. С этой минуты тайна ее сердца была выдана. Маласси подбежала к сонетке и начала дергать ее. Явился Вантюр.
      — Ага! — проговорил он, переглянувшись с вдовой. — Мне кажется, что и эта барыня попалась в наши руки.
      Неужели же и вдова Маласси уже успела сделаться орудием адских интриг сэра Вильямса и его клуба червонных валетов?
      Это мы увидим ниже.
      Вдова Маласси попалась в сети сэра Вильямса и его сообщников при посредстве Вантюра, который выследил, как она ходила на свидания к молодому человеку, который явился к ней, как мы уже знаем, ночью вместо герцога и, прикинувшись влюбленным, окончательно овладел сердцем старой красавицы. Вантюр сообщил ей, что он знает и прошлую ее жизнь с такими подробностями, которые вынудили, наконец, Маласси войти в соглашение с ее бывшим лакеем.
      Итак, вдова позвала Вантюра, который помог ей положить маркизу на диван, затем он вышел, а Маласси — употребила все свое старание, чтобы привести молодую женщину в чувство.
      — Боже, — прошептала наконец маркиза, оглядываясь с удивлением вокруг себя. — Что случилось?
      — Успокойтесь, моя милая, дорогая маркиза. Его рана не смертельна и его, наверное, спасут.
      Маркиза опять не выдержала и радостно вскрикнула. Но при этом крике она вспомнила, что выдала себя, и тихо прошептала:
      — Боже! Я погибла!
      При этих словах Маласси, изучившая вполне добропорядочную свою роль, опустилась перед ней на колени и, посмотрев на нее с выражением особенной нежности и преданности, тихо сказала:
      — Я была до сих пор вашим другом — хотите ли, чтобы я с этой минуты стала вашей сестрой?
      Маркиза молча сжала руки Маласси, и это пожатие показало вдове, что гордая креолка влюбилась.
      Перед ногами маркизы открылась громадная пропасть.
      А теперь мы вернемся назад и посмотрим, что делает наша старая знакомая Эрмина де Бопрео, которая, как мы знаем, вышла замуж за Фернана Роше.
      Вернувшись в четыре часа домой с бала маркизы Ван-Гоп, она, конечно, очень удивилась, что Фернана еще не было дома, но, вспомнив, что он хотел ехать на помощь какому-то бедному семейству, она вскоре успокоилась и легла спать.
      Проснувшись на другой день и не видя Фернана, она начала опять беспокоиться и, наконец, дошла до такого положения, что решилась съездить к графу де Кергацу, который, по ее мнению, должен был знать, где находится Фернан, если только он действительно уехал исполнять поручение графа.
      У графа де Кергаца она застала виконта Андреа, который с некоторого времени стал очень ревностно заниматься исполнением дел по своей новой должности.
      Де Кергац удивился исчезновению Фернана, но сколько ни думал, не мог объяснить дела. Эрмина уже собиралась ехать домой от графа, когда ей подали письмо Тюркуазы.
      Эрмина прочла его и молча передала де Кергацу, который, в свою очередь, передал его виконту Андреа.
      Молодая женщина была удивлена и глубоко поражена тем, что это письмо, написанное рукой женщины, было подписано Фернаном.
      Виконт Андреа начал успокаивать ее и поклялся ей, что он во что бы то ни стало отыщет ей ее мужа, который, по его мнению, вероятно, сделался жертвой общества червонных валетов.
      — Много ли у вас знакомых в доме маркизы Ван-Гоп? — спросил между прочим виконт Андреа.
      — Почти никого. Впрочем, я познакомилась у нее с одним молодым человеком — графом де Шато-Мальи.
      — Я знаю его, — заметил граф де Кергац.
      — В таком случае, — посоветовал виконт, — самое лучшее — поговорить с графом де Шато-Мальи, который может узнать, с кем и как уехал ваш муж.
      — Я сейчас же отправлю к нему отца, — проговорила взволнованная Эрмина и поторопилась домой.
      Но ей незачем было посылать де Бопрео, так как, в силу счастливых стечений обстоятельств, то есть, вернее сказать, вследствие инструкций сэра Вильямса, граф де Шато-Мальи сам приехал с визитом к Эрмине Роше.
      Узнав от нее об исчезновении Фернана, он обещал молодой женщине оказать все свое содействие, чтобы помочь ей разыскать Фернана.
      Она протянула ему руку и грустно улыбнулась.
      Граф де Шато-Мальи решился немедленно привести свое обещание в дело и тотчас же поехал к майору Гардену, который, по его словам, должен был знать кое-что по этому делу, так как он вышел с бала вместе с Фернаном.
      Граф скоро вернулся назад. Эрмина указала ему на стул подле себя.
      — Ну, что? — спросила бедная женщина. Граф вздохнул.
      — Как я слышал, — начал он тихо, — у вашего мужа была дуэль с одним шведским виконтом де Камбольхом. Эта дуэль произошла, как говорят, на шпагах и ночью, потому что виконт де Камбольх был должен утром ехать в Италию. Ваш муж будто бы был ранен в руку и отнесен в какой-то ближний дом.
      — Где же этот дом? — перебила его живо Эрмина.
      — Не знаю. Кажется, г. Роше находится теперь у какой-то баронессы, которая коротко знакома со всеми этими господами.
      Эрмине сделалось несколько легче, она подумала. что все это произошло без воли и согласия Фернана.
      И она, может быть, даже и успокоилась бы. удовольствовавшись подобным объяснением, если б только ее не страшили странные выражения этого письма, которое было подписано самим Фернаном.
      Тогда целомудренная, чистая женщина, сохранившая в супружестве всю наивность молоденькой девушки, попробовала добиться истины и. расположив в свою пользу графа де Шато-Мальи. разузнать через него все подробности.
      Конечно, если бы при этом присутствовал баронет сэр Вильямс, он бы радостно улыбнулся, видя, как удаются все его планы и адские замыслы.
      Право, нельзя было бы даже и желать ничего лучшего от первого свидания молодой женщины со своим будущим соблазнителем.
      Но надо сознаться при этом, что Эрмине Роше было очень нетрудно сделать ошибку и довериться вполне графу де Шато-Мальи, физиономия которого была так симпатична и благородна.
      Граф был красноречив, страстен и говорил так увлекательно о той преданности, которую почувствовал к ней с первого же дня их встречи, что невольно становился опасен.
      Через час после этого он уже настолько расположил к себе молоденькую женщину, что она позволила ему прийти к ней, как только он получит какое-нибудь самое ничтожное сведение о дуэли Фернана с виконтом де Камбольхом.
      Тогда Эрмина показала ему письмо, которое она получила от Тюркуазы.
      Но едва только граф де Шато-Мальи взглянул на него, как вздрогнул и вскрикнул:
      — Я знаю этот почерк!
      Вы его знаете! — вскрикнула в свою очередь Эрмина, почувствовавшая, что вся кровь прилила к ее сердцу.
      — Да, знаю, — проговорил он и, взглянув с состраданием на Эрмину, добавил:
      — Бедная вы женщина!
      — Вы знаете ту женщину? Кто она?
      Тогда граф де Шато-Мальи сообщил ей, что будто бы он знал эту женщину уже давно и что она принадлежит к разряду женщин самого распутного поведения.
      Граф подал оба письма, Эрмина сличила их и невольно побледнела.
      — Почерк действительно один и тот же, говорила она испуганным голосом.
      Де Шато-Мальи, казавшийся очень взволнованным или, по крайней мере, притворившимся таким, взял руку Эрмины, поцеловал ее самым почтительным образом и тихо сказал тоном самого глубокого участия:
      — Я прошу вас в вашем глубоком несчастье положиться на меня как на самого преданного вам друга, который один только может спасти вас и помочь вашему горю.
      И, сказав это, он опустился перед ней на колени и добавил:
      — Позвольте преклониться перед вами, как преклоняются перед добродетелью, преследуемой пороком.
      Эрмина слушала его, не отнимая от него своей руки. Она смотрела на него как на человека, которого само небо послало ей как покровителя.
      — Но прежде чем сказать вам, какой вы подвергаетесь опасности, — продолжал граф, — позвольте задать вам только один вопрос.
      — Говорите, — прошептала молодая женщина.
      — У вас дети?
      — Да, сын одного года.
      — Итак, во имя этого-то сына я прошу вас теперь надеяться на меня как на друга.
      Человек, говоривший эти слова, был молод и имел вполне честный, открытый вид, и он так благородно предлагал свою дружбу, что молодая женщина не могла не поверить ему и почувствовала особенное влечение к нему.
      — Я надеюсь на вас, — прошептала она.
      Тогда граф де Шато-Мальи почтительно отодвинул от нее свое кресло, как будто доверенность ее к нему поставила невидимую преграду между ним и ею.
      — Простите меня, — продолжал он, — если я позволю себе рассказать вам теперь для уяснения всего дела несколько подробностей холостой жизни.
      Эрмина не отвечала, приглашая своим молчанием продолжать разговор.
      Граф в нескольких словах рассказал ей тогда, что Топаза, то есть, по его словам, автор письма, принадлежит к кругу самых развращенных женщин, вся цель жизни которых заключается в разорении тех бедных молодых людей, которые имеют несчастье попадать в их сети. Затем он добавил, что и он был одним из таких несчастных, поддавшихся влиянию этой женщины, и что он был спасен благодаря двум своим друзьям, которые схватили его ночью и, посадив в почтовую карету, увезли его в Германию — почти за триста лье от этой женщины-минотавра, поедавшего его живым.
      Граф умолк и посмотрел на Эрмину.
      Молодая женщина была бледна, как статуя, и вся ее жизнь, казалось, сосредоточилась в ее взгляде и на словах графа.
      — Целый год путешествий и преданность моих друзей с трудом могли излечить от этой ужасной болезни, и вот, если верить почерку письма, в какие ужасные руки попал ваш муж.
      Две слезы скатились по щекам молодой женщины и капнули на руку.
      — Я буду повиноваться вам, — прошептала она, — как брату.
      — Прекрасно, — отвечал он, — таким образом я спасу вас. С этого дня я более здесь не должен показываться. Супруг ваш не должен знать, что я был здесь. Я должен быть для вас совершенно незнакомым.
      — Боже мой! — прошептала она испуганно.-Неужели я более не увижу вас?
      — Увидите, — отвечал граф. — завтра вечером, когда стемнеет, выходите из дому, нанимайте карету и поезжайте в Елисейские поля. Я буду ждать вас в конце аллеи лорда Байрона.
      Эрмина, по-видимому, была в нерешительности, и поэтому он, устремив на нее спокойный взгляд, спросил:
      — Взгляните на меня: разве я не чистосердечен?
      — Я пойду, — сказала она, слегка покраснев. Граф встал и, поцеловав руку, прибавил:
      — Верьте мне. Я спасу вас.
      Он сделал несколько шагов к двери, но затем воротился:
      — Ни слова об этом никому, даже вашей матери. Помните, что от этого зависит успех.
      — Будьте покойны, — отвечала она.
      Граф ушел, оставив Эрмину, погруженную в бездну мрачного беспокойства, но тем не менее доверчиво относящуюся к человеку, которого Вильямс, проклятый, поставил на ее пути.
      Граф де Шато-Мальи приезжал к Эрмине в фаэтоне, обыкновенно лишь с маленьким грумом.
      Молодой граф был немного взволнован сценой, разыгранной им с искусством даровитого актера. За неделю перед этим он, быть может, посовестился бы самого себя, но теперь… жребий брошен. Притом же он говорил, что в любовных делах цель оправдывает средства.
      В подобных размышлениях он подъехал к дому. Квартира его была в первом этаже, она отличалась богатством, но вместе с тем той простотой, которая сразу дает понятие о человеке мужественного и строгого характера. Все комнаты оклеены были темными или серыми обоями, на стенах развешаны картины Мурильо и Габека, позолоты и разных побрякушек почти нельзя было заметить, что доказывало, что граф не принадлежит к числу тех людей, которые желают выставить напоказ свое богатство.
      Прислуга графа состояла из грума-британца, старухи кухарки и арапа по имени Снежный Ком.
      Снежный Ком, отворив графу дверь, сообщил, что его ждет какой-то незнакомец.
      Граф спокойно вошел в залу.
      У камина сидел человек, одетый в узкие клетчатые панталоны, нанковый жилет и коричневый сюртук со стоячим воротником, на голове круглая прямая шляпа с небольшими полями. Одним словом, это был Артур Коллинс, тот самый, с которым мы уже познакомились на балу у маркизы Ван-Гоп и который был секундантом у виконта Камбольха на дуэли с Фернаном Роше.
      — А, наконец, — небрежно проговорил он, увидев входящего графа.
      — Здравствуйте, милорд, — обратился граф, садясь.
      — Ну, как дела? — спросил сэр Артур.
      — Все исполнено согласно вашим инструкциям, — ответил граф.
      — Письмо, которое я вам послал, вы показали?
      — Да, и представил очень нелестную картину моей мнимой страсти к этой также мнимой женщине, которую вы называете Топазой.
      Затем граф подробно рассказал описанную нами выше сцену.
      Сэр Артур слушал его с важным видом, по временам лишь кивая головой в знак одобрения. Наконец, когда граф начал рассказывать о страданиях, простодушном доверии и о легкомысленном предании себя Эрминою на его волю, на лице англичанина изобразилось живое удовольствие.
      — Да, дела ваши, милый граф, идут успешно, — проговорил он наконец.
      — Вы думаете?
      — Без сомнения. В этом, что вы ей рассказали, есть много правды.
      — И Топаза существует?
      — Конечно, потому что она писала.
      — И настоящее имя ее Топаза?
      — Нет, но это безразлично.
      — Однако мне приятно думать, что она менее опасна, нежели можно предполагать по сделанному мною портрету.
      — Ошибаетесь, вы еще далеко от истины.
      — Но в таком случае мы совершаем гнусное дело. Сэр Артур улыбнулся и устремил на графа неподвижный пытливый взгляд.
      — Вы шутите? — спросил он холодно.
      — Нисколько. Я начинаю даже жалеть, что заключил с вами условие.
      — Хотите уничтожить его?
      — Гм… — отвечал граф в нерешимости, — я не прочь употребить все усилия, чтобы понравиться молоденькой хорошенькой женщине, но быть участником разорения ее мужа…
      Сэр Артур пожал плечами.
      — Вы не в своем рассудке, — проговорил он после короткого молчания. — Заметьте, что не вы отдали г. Роше в руки этой женщине, вы не принимали никакого участия ни в ссоре, ни в дуэли, ни в похищении раненого.
      — Положим, что так, однако…
      — Следовательно, — продолжал англичанин, — разорение Роше вас не касается. Ваше дело — понравиться его жене, вот и все. Наградою за это будет дядюшкино наследство, которое у вас отнимут, если я откажусь помочь вам. Впрочем, успокойтесь: Фернан Роше не разорится.
      — Вы обещаете мне это?
      — Не забудьте, что у него двенадцать миллионов.
      — Черт возьми! Я никак не предполагал, что он так богат.
      — Начинаете ли вы наконец понимать меня?
      — Почти.
      — Вы уже приобрели доверие и дружбу госпожи Роше. Надежда, что вы возвратите ей мужа, что вырвете его из рук этой ужасной женщины, заставит ее пренебречь всеми приличиями и обращаться с вами как с братом.
      — Но ведь я не возвращу ей мужа. — Вы возвратите его.
      — Я вас не понимаю, — проговорил граф изумленно. — Завтра вечером у вас будет свидание с нею, не так ли?
      — Да, к вечеру, на Елисейских полях.
      — Вы возвестите ей о возвращении мужа через три дня, не вдаваясь ни в какие подробности, и потребуете, чтоб она не расспрашивала его и не намекала ни на письмо, ни на Топазу.
      — А Роше возвратится?
      — Ну да.
      Но в таком случае все мои надежды рушатся.
      — Ах, да! Я забыл сказать, что он возвратится домой — неожиданно, прогнанный Топазою и влюбленный в нее до безумия, он придет к жене мрачный, в дурном настроении духа, одним словом, в таком виде, который характеризует мужа, влюбленного в другую женщину.
      — Что же из этого выйдет?
      — О! Вы слишком любопытны, — отвечал сэр Артур. — Ваше дело исполнить в точности мои инструкции, и будьте уверены, что через месяц госпожа Роше будет обожать вас и, что еще важнее, ваш дядюшка откажется от женитьбы на вдове Маласси и не лишит вас наследства.
      После этих слов Артур Коллинс распростился с графом и вышел.
      Он сел в наемную карету и велел везти себя в предместье Сент-Оноре, к виконту де Камбольху, где, переменив свой костюм, он должен был превратиться в кающегося грешника, в виконта Андреа — правую руку Армана де Кергаца, начальника полиции, старающегося открыть и уничтожить вредное общество червонных валетов.
      Тайны, открытые Эрмине графом, повергли несчастную женщину в отчаяние. Напрасно утешал он ее, напрасно уверял, что все кончится благополучно: несчастная Эрмина видела только одно — измену любимого ею мужа.
      Трудно описать, как страдала эта несчастная женщина в продолжение последующей ночи и другого дня. Но тем не менее она сохранила обет молчания и ни с кем не делилась своими страданиями.
      Следующая ночь и день прошли для нее без всяких радостных утешений. У нее было только одно порывистое желание — увидеть поскорее графа де Шато-Мальи, который накануне высказал ей столько чувств преданности, что она стала считать его своим вернейшим другом.
      Когда наконец стемнело, Эрмина тайком, как беглый преступник, выбежала из своего дома, дошла до площади Гавр, села в фиакр и велела ехать на Елисейские поля.
      Конечно, ни одно свидание не было так предосудительно, как то, на которое ехала эта несчастная женщина. Но она ехала на это свидание для того, чтобы вырвать мужа из рук ужасной женщины. И, несмотря на все это, Эрмина в продолжение всего пути дрожала как осиновый лист. Зловещий голос говорил ей, что опасность, которой она подвергается, больше той, которую она хочет устранить.
      Фиакр наконец остановился.
      Эрмина, сердце которой сильно билось, бросила беспокойный взгляд вдоль аллеи лорда Байрона, но там никого не было. Граф заставил ждать себя, это была тонкая политика. Несчастная Эрмина ждала со страшным замиранием сердца более четверти часа. Он все не являлся.
      Наконец вдали показался всадник, ехавший крупной рысью.
      — Это он! — прошептала Эрмина, сильно вздрогнув. Это действительно был де Шато-Мальи.
      Быстро соскочив с лошади, он подошел к фиакру.
      — Ну что? — спросила Эрмина дрожащим голосом.
      — Со вчерашнего дня я сделал громадный шаг, — отвечал граф. — Я узнал, где ваш муж и где живет это отвратительное создание. Будьте уверены, что я возвращу вам вашего мужа, но позвольте мне увидеть вас послезавтра, так как сегодня я ничего еще не могу вам сообщить.
      Эрмина хотела было расспросить его. Он нежно поцеловал ее руку и сказал:
      — Не забудьте, что вы обещали повиноваться мне. Итак, прошу вас приехать сюда послезавтра, т. е. в воскресенье.
      После этого граф быстро сел на лошадь и поскакал. Эрмина, не узнав ничего утешительного, возвратилась домой еще печальнее и мрачнее.
      В продолжение двух дней Эрмина совершенно предалась своему ребенку, как бы стараясь найти спасение в материнской любви, точно так, как корабль во время бури старается скорее войти в гавань. Она прильнула к колыбели своего младенца так, как утопающий держится за спасительный канат.
      В воскресенье она явилась в назначенное время на свидание. Граф в этот раз не заставил ждать себя.
      — Радуйтесь, — воскликнул он, — ваш муж возвратится.
      Эрмина задрожала от радости.
      — В среду вечером он приедет домой, но умоляю вас об одном: не делайте ему никаких упреков и не произносите ни имени этой женщины, ни моего. Даете мне в этом слово?
      — Даю.
      — Благодарю! Прощайте.
      Озаренная надеждою, она возвратилась домой и стала считать минуты, оставшиеся до возвращения ее мужа.
      В среду вечером несчастная Эрмина сидела и, сильно взволнованная, смотрела лишь на часы, но проходил час за часом, пробило наконец полночь.
      Он не возвращался.
      Она снова пришла в отчаяние.
      В два часа ночи кто-то позвонил в отель.
      — Ах, это он, это он! — вскрикнула она с замиранием сердца.
      Она хотела встать, хотела бежать к нему навстречу, броситься в его объятия, но волнение не позволило ей даже сдвинуться с места, голос ее замер, дыхание остановилось… Она чувствовала, что силы ее оставляют, и она, разбитая, упала на диван в будуаре.
      Возвратимся теперь к Леону Роллану.
      Прошло около недели с тех пор, как Тюркуаза, под именем Евгении Гарен, явилась в мастерскую улицы св. Антония, где Вишня, по рекомендации ее мужа, дала ей работу.
      Этих немногих дней было вполне достаточно для того, чтобы собрать грозу над головою счастливого и мирного семейства, которое до сих пор охраняли любовь и труд. И все это произвел один чарующий взгляд мнимой работницы.
      Мы уже знаем, какой она произвела переворот в продолжение нескольких часов в сердце мебельного мастера.
      В продолжение почти целого дня Леон Роллан не мог дать себе положительно никакого отчета в испытываемом им смущении. Следующую за этим ночь он провел без сна, так прошло несколько дней, в которые Леон почти постоянно уходил из дому и вообще не занимался больше своими делами.
      Он уже почти не мог преодолеть своего увлечения и ходил как помешанный. Леон стал чувствовать необходимость уединения и потому каждый день после ужина находил предлог удалиться из дому. Так прошло еще несколько дней, а его увлеченье принимало все большие и большие размеры, так что он уже не стал находить себе дома ни малейшего покоя.
      Однажды вечером, сидя в своей конторе, он сообразил все и тогда же дал себе слово и обещание превозмочь себя и затушить свою страсть.
      Леон решился удалить Евгению Гарен из Парижа и с этой целью вздумал дать ей денег на дорогу.
      Итак, он вышел из своей квартиры и направился на улицу Шарон.
      У него в кармане была тысяча франков, которые он хотел подарить отцу Гарену с тем только, чтобы тот уехал поскорее из Парижа.
      Вдовы Фипар на этот раз не было в привратницкой, так что он поднялся прямо по лестнице до квартиры слепого.
      Леон позвонил.
      — Войдите, — ответил ему молодой голосок. Роллан вошел в каморку и очень удивился, увидев, что в ней не было старика Гарена. Евгения Гарен поспешила сообщить ему, что она должна извиниться перед ним в том, что они не решились сказать ему прямо того, что уже давно задумали сделать. По ее словам, старик Гарен был не в силах выносить больше тех благодеяний, которые делал для них Роллан, а потому и решился уехать в больницу.
      — А я, — докончила молодая девушка, — перееду завтра из этого дома.
      Эти слова поразили как громом Леона Роллана.
      — Вы… уезжаете… из этого дома? — проговорил он, как будто не расслышав сказанного.
      — Да, — ответила она просто, — я поступаю горничной в одно английское семейство, что делать, я буду, по крайней мере, помогать своему отцу.
      В продолжение нескольких минут Леон хранил гробовое молчание, но, наконец, зло взяло верх над добром, и порок остался победителем , над добродетелью.
      — Вы не уедете! — вскрикнул он. Она посмотрела на него с ужасом.
      — Почему?
      — Потому, — ответил он страстным голосом, — потому, что я люблю вас.
      И несчастный упал при этих словах к ногам демона-соблазнителя.
      Бедная Вишня!
      Вероятно, читатель помнит, как Фернан при свете фонаря прочел письмо Тюркуазы.
      Он был убит, уничтожен и поражен его содержанием.
      — О! Я отыщу ее! — воскликнул он и пошел неверными шагами куда глаза глядят.
      Он шел часа два и наконец вышел в улицу Исли.
      Тогда только он пришел несколько в себя и позвонил у своего отеля.
      Ему отворили.
      Фернан вошел и осмотрелся, в с дном только окне он заметил свет.
      Этот свет выходил из окна комнаты его жены.
      Фернан вздохнул и молча прошел дальше.
      Эрмина ждала его. Он вошел, и бедная женщина бросилась к нему с радостным криком:
      — Наконец, это ты!
      Эти горячие объятия, этот голос чистого сердца окончательно привели Фернана в себя и вывели из того нравственного оцепенения, в котором он находился.
      Он крепко обнял жену и поцеловал.
      — О, Эрмина, — проговорил Фернан, — боже, как я страдал и как ты должна была страдать.
      Молодая женщина уже начинала думать, что граф де Шато-Мальи солгал, как вдруг Фернан зажал ей рот и сказал:
      — Не правда ли, ты прощаешь меня?
      Он просил прощенья — следовательно, он был виноват.
      Эрмина молчала и смотрела на него.
      — Да, — продолжал он, — твой Фернан, ангел мой, любит тебя, твой Фернан, которому ты веришь, вел себя в это время как какой-нибудь ветреник, как ребенок… он забыл, что для него уже прошло время шалостей, что У него есть жена и сын, и оставил тебя одну на бале, одну — тебя, и пошел рисковать своей жизнью, которая ему даже и не принадлежала, и все это за одно неосторожно сказанное слово. Из-за глупой ссоры в карты я оставил тебя и пошел драться в два часа ночи!
      — Боже! Боже! — прошептала Эрмина, — я так и предполагала. Но… — продолжала она, глядя на него с глубокой любовью, — ты легко ранен?
      Она смотрела не него и, казалось, искала место, куда проникло лезвие шпаги.
      — Пустяки, — проговорил он, — простая царапина. Впрочем, я пролежал из-за нее целую неделю, так как у меня вследствие нее открылся сначала бред. Меня отнесли сам не знаю куда и тебе написал сам не знаю что. О! Все это какой-то фантастический сон, — прибавил он и дотронулся рукой до лба.
      Затем Фернан вскочил со своего места и подошел к колыбели сына.
      Можно было предположить, что он хотел избежать объяснений и прибегнуть к родительской нежности.
      Он взял сына на руки и осыпал его поцелуями.
      Ребенок проснулся и расплакался.
      Эрмина, как и всякая мать, слыша слезы своего ребенка, забыла собственное горе, ревность и муки и обратилась вся к нему.
      Тогда Фернан снова положил ребенка в постель.
      Если бы сэр Вильямс присутствовал при этой сцене семейного счастья, то и он бы усомнился в своем могуществе, увидев, как теперь возвратилось счастье под кров, откуда хотел его изгнать этот адский гений.