Баккара прошла в свой кабинет, где еще спала маленькая ясновидящая, и разбудила ее, приложив к ее лбу свою руку.
      Когда ребенок проснулся, она шепнула ей, чтобы девочка шла к Маргарите.
      Затем госпожа Шармэ надела на себя шляпку и закуталась в большой темный платок, в котором она походила на монахиню.
      Маркиза и Баккара сели в карету и поехали вдоль бульвара до улицы Шоссе д’Антен.
      Странное стечение обстоятельств помогло Баккара узнать тогда же несколько подробностей относительно маркизы Ван-Гоп, с которой она ехала.
      Близ оперы их обогнал какой-то всадник и почтительно поклонился маркизе.
      При виде его госпожа Ван-Гоп заметно задрожала и мгновенно побледнела, затем в ее взгляде блеснула ненависть. Этот взгляд, бледность и смущение не могли ускользнуть от Баккара, которая быстро взглянула на виновника этой перемены с маркизой.
      «Кто знает, — подумала она, — может быть, этот человек и заставляет ее страдать».
      Через час после этого маркиза была уже дома.
      Баккара проводила ее и, наняв карету, села в нее и велела везти себя на улицу Бюсси.
      Дорогой она опять встретилась с всадником, вид которого заставил побледнеть маркизу Ван-Гоп.
      — Однако, — прошептала Баккара, — мне нужно узнать, что это за человек.
      Решив таким образом, она приказала кучеру следовать в отдалении за этим молодым человеком и ни в коем случае не терять его из виду. Она проследила за ним до его квартиры и узнала при посредстве комиссионера, что это был виконт де Камбольх.
      На следующий день после этого воскресшая Баккара переселилась снова на свою старую квартиру на улицу Монсей.
      Госпожа Шармэ мгновенно и совершенно исчезла, а на место ее явилось прежнее безрассудное существо.
      Маленькая жидовка была просто в восхищении. Она даже и во сне не видала подобного великолепия и пышности. Отель Баккара казался ей дворцом волшебниц.
      Так как у Баккара в старое время было много приятельниц, то она и поспешила уведомить их о своем новом перерождении.
      Раньше всех она написала об этом к госпоже Сент-Альфонс — хорошенькой брюнетке, успевшей разорить уже не одного человека.
      Альфонсина не заставила себя долго ждать и ровно в час на другой день была уже у Баккара.
      Баккара встретила ее очень любезно и предложила ей ехать с ней вместе в Булонский лес.
      Во время ее туалета ей доложили, что ее желает видеть какой-то господин, и при этом камеристка подала ей визитную карточку.
      «Андреа Тиссо, бухгалтер», — прочла Баккара и приказала горничной ввести его в будуар и попросить подождать.
      Она была вполне уверена, что виконт, находясь в соседней комнате, не упустит ни одного слова из их болтовни с подругой.
      Горничная вышла.
      — Да, — проговорила Баккара довольно громко, — я теперь положительно отказываюсь от всех моих бывших занятий и делаюсь снова прежней Баккара.
      — И прекрасно, милочка.
      — А если я в продолжение этой недели не вскружу восемь или десять голов, то я готова потерять навсегда свое имя.
      — Я уверена, что ты останешься при нем, — ответила Альфонсина.
      — Теперь самое время, — продолжала, смеясь, Баккара, — погулять в Булонском лесу. Сегодня отличный случай повидаться со всем нашим кружком. Я надеюсь, ты мне поможешь в этом?
      — Конечно.
      — Нет ли чего-нибудь новенького у нас?
      — Ты, вероятно, знаешь, что Бельфонтен померла?
      — Ба! От любви?
      — Нет, от чахотки. Баккара громко захохотала.
      — Артур Комбрэ женился.
      — Неужели?
      — Да, в провинции.
      — Ну, радуюсь за него.
      — Жоржетта, наконец, устроилась.
      — Жоржетта?
      — Да.
      — Но как?
      — Вышла замуж за милорда.
      Разговор молодых женщин еще долго вертелся на пустяках.
      — Тебя ведь ждут, — заметила, наконец, Альфонсина.
      — Ах, да!
      — Кто это?
      — Добродетельный человек, — ответила Баккара и добавила:
      — Поди, займи его!
      Госпожа Сент-Альфонс зевнула и вышла в будуар, где уже сидел сэр Вильямс.
      Когда Альфонсина вышла, Баккара позвала к себе Сару, снова усадила ее и начала расспрашивать.
      — Можешь ли ты видеть сквозь стены? — спросила она.
      — Да, — ответил ребенок.
      — Смотри же туда, — приказала Баккара, указав рукой на комнату, где сидел Вильямс.
      — Ну, что ты там видишь?
      — Прекрасную комнату.
      — Опиши мне ее.
      — Голубые стены и мебель.
      — Что дальше?
      Ребенок как будто колебался.
      — Там кто-то есть, — прошептал он наконец.
      — Где?
      — Там.
      — Там мужчина?
      — Да.
      — Вглядись хорошенько. Не узнаешь ли ты его?
      — О, да, да. это он!
      — Кто он?
      — Тот человек, которого я боюсь.
      — О чем он думает теперь?
      — О гадких вещах.
      — Он ненавидит меня?
      — Насмерть.
      — О ком же он теперь думает? — спросила Баккара.
      — Обо мне, — проговорил ребенок и задрожал всем телом.
      Уже целые сутки, как виконт Андреа был в большом смущении.
      Быстрое превращение Баккара сильно занимало его: он окончательно не мог дать себе отчета в том, что оно означало.
      Когда Баккара вышла в будуар, она так хорошо изобразила на своем лице удивление, что даже сэр Вильямс был обманут ее игрой.
      — А, так это вы, мой милый, — сказала она, улыбаясь, — прошу извинить, что заставила вас так долго ждать.
      Сэр Вильямс был в недоумении от этой самоуверенности.
      Баккара нагнулась к нему и потом быстро сказала:
      — Господин виконт, вы, бывший всему виной и который теперь сделался праведником, вы, вероятно, будете ко мне снисходительны.
      Виконт задрожал.
      — Я любила Фернана, — продолжала тихо Баккара, — моя любовь воскресила меня, и я вернулась к добру. В тот же день, когда я узнала, что он любит подобную мне личность… я опять сделалась прежней Баккара.
      Она протянула ему руку и добавила:
      — Прощайте… теперь, с этого времени, нас разделяет пропасть. Вы меня более не увидите, но, вероятно, пожалеете обо мне?
      Затем Баккара отступила назад и показала жестом, что не желает больше входить в какие-нибудь объяснения.
      После этого она поторопилась обернуться к госпоже Сент-Альфонс и добавила скороговоркой:
      — Ты едешь в лес?
      Недоумевающий Андреа взял свою шляпу и, направившись к выходу, прошептал:
      — Да простит вас бог, дитя мое!
      И он вышел, почти уверенный в новом превращении Баккара.
      Виконт Андреа уехал, а Баккара со своей подругой сели в ландо и быстро понеслись по улице Клиши, между тем как сэр Вильямс направился к Тюркуазе.
      Это все происходило в начале февраля.
      Весь блестящий Париж пользовался прелестным днем и выехал в Булонский лес.
      Ландо, рысаки и красота двух женщин скоро привлекли всеобщее внимание.
      Один из них иностранный граф Артов, другой — молодой барон де Манерв, друг бедного барона д’О, которого, как мы уже знаем, убили три года тому назад на дуэли.
      — Будь я проклят, — вскричал барон де Манерв, — если эта очаровательная блондинка не Баккара!
      И он так осадил лошадь, что она взвилась на дыбы.
      — Что это за Баккара? — спросил его джентльмен, обменявшись быстрым поклоном с госпожой Сент-Альфонс.
      Барон де Манерв взглянул на своего приятеля так, как бы посмотрели на водовоза, вошедшего в многолюдную залу Сен-Жерменского предместья.
      — Но, мой милый, — заметил он вполголоса, — да откуда же вы?
      — Черт возьми! — ответил ему очень наивно граф Артов. — Я из дому и вот уже шесть недель, как вернулся из-за границы.
      — Все это так, но который же вам год?
      — Двадцать, любезнейший барон.
      — Ну, так вы были еще ребенком во время Баккара.
      — Но, наконец, объясните мне, что это за Баккара?
      — Мы сделаем вот что, — заметил барон, — повернем наших лошадей и поедем вслед за их ландо. Я расскажу вам ее историю, и потом, если вам вздумается, я представлю вас ей.
      Граф, конечно, согласился, и оба всадника поехали за мчавшимся ландо.
      Барон передал своему товарищу все, что знал сам о Баккара, бывшей любовнице барона д’О., не позабыв, конечно, добавить при этом, что она считалась львицей парижского контрабандного света, из-за которой застрелился не один человек.
      — Но у ней не было сердца, — заметил граф.
      — Как вы еще молоды, — пробормотал барон, пожимая плечами.
      — Очень может быть.
      — Вы читали Бальзака?
      — От доски до доски.
      — Помните вы Феодору?
      — Из романа «Peau de chagrin»?
      — Ну да.
      — Помню.
      — Итак, по чувствительности сердца Баккара выкроена по той же самой мерке, как и Феодора.
      — Это дьявол!
      — Единственный человек, которого она любила целую неделю, был барон д’О.
      — Но ведь она же жила с ним четыре года.
      — Он ее любил благодаря нежной почтительности, которую она оказывала ему.
      — Что дальше? — спросил молодой человек, которого начал интересовать этот рассказ.
      — В один прекрасный или, может быть, даже и не прекрасный день Баккара исчезла.
      — Из Парижа?
      — Нет, со света.
      — Что это за шутки?
      — Я и не думаю шутить над умершим другом, — ответил барон де Манерв. — Однажды вечером бедный д’О. пришел ко мне — это было, сколько мне помнится, ровно за год до его смерти: «Друг мой, — сказал он мне, — я хочу посоветоваться с тобой». — «Я слушаю тебя», — ответил я, будучи поражен его необыкновенной бледностью. — «Баккара не любит меня больше». — «Ба! — заметил я тогда ему. — Ты это только теперь заметил?» — «Я это знаю, — сказал он, — но только выразился не так». — «Ну так что же?» — «Я хочу сказать, что она оставила меня». — «Что?» — невольно переспросил я. Он молчал и тяжело дышал. Так прошло несколько минут. — «Я более ничего не знаю, — продолжал он, наконец, — все дело представляется мне в тумане, и я знаю только то, что она кого-то сильно полюбила». — «Ты, мой друг, бредишь, — заметил я. — У Баккара нет сердца». — «Верно, нашлось», — ответил он, подавая мне листок почтовой бумаги, то есть письмо от Баккара, где она извещала его, что не хочет больше жить с ним, так как она безнадежно любит одного человека, а потому и оставляет свет и поступает в сестры милосердия.
      — Ну!
      — Ну, д’О был просто в отчаянии и хотел даже застрелиться.
      — Мой милый, — посоветовал я тогда ему, — у нас есть лекарства от любви: самоубийство, время и путешествие. Поезжай в Италию, Турцию, Грецию, возвращайся назад, конечно, через Германию, ну, и если по возвращении ты не вылечишься от своей болезни — тогда покончи с собой. Барон последовал моему совету, путешествовал целый год, вернулся таким же больным, как и при отъезде, искал какой-нибудь ссоры и, наконец, был убит на дуэли.
      — Ну, а Баккара?
      — Баккара стала его наследницей. Но какое употребление сделала она из этого богатства… это тайна.
      — Разве ее больше не видели?
      — Никогда.
      — И вы думаете, что это она сидит с Альфонсиной?
      — Готов побожиться.
      Говоря таким образом, они не теряли из виду ландо и, проехав за заставу, повернули в аллею Нельи и въехали воротами Мальо в лес.
      — Пришпорьте вашу лошадь, — предложил барон, — и мы их сейчас же нагоним.
      Топот скачущих лошадей был услышан едущими в ландо, и госпожа Сент-Альфонс обернулась назад.
      — Взгляните, — шепнула она Баккара, — вот и мой граф.
      Баккара повернулась. В это время молодые люди приблизились.
      — Pardieu! — вскрикнул барон. — Но ведь это Баккара!
      — С костями и телом, — ответила молодая грешница, — но это тайна. Т-с-с!
      И при этом она приложила палец к губам.
      — Отлично! — заметил барон. — Вы мне расскажете об этом после, а теперь, — добавил он, — милейшая Баккара, позвольте представить вам моего друга, графа Артова.
      Баккара ответила на поклон графа, как герцогиня.
      — Хотите узнать две почти невозможные вещи? — продолжал, смеясь, барон.
      — Говорите, я вас слушаю.
      — Женщина, вернувшаяся с того света…
      — Это верно.
      — И мужчина, который не способен состариться.
      — Граф Артов исключение, — сказала холодно Баккара.
      — Но, однако, это исключение подтверждает правило, — прибавил барон де Манерв.
      — Господа! — заметила Баккара. — Я начинаю принимать у себя со следующей среды. Позвольте мне начать мои приглашения с вас.
      Молодые люди поклонились, она молча простилась с ними кивком головы, сделала рукой знак, и ландо поехало дальше.
      — Сегодня же вечером, — заметила Баккара госпоже Сент-Альфонс, — весь Париж будет знать, что я воскресла.
      И в самом деле, не успело ландо сделать тур по лесу, как уже Баккара успела поменяться двадцатью поклонами со светской молодежью.
      В пять часов они вернулись домой.
      — Милочка, — сказала Баккара своей бывшей приятельнице, — наверное, молодой граф приедет к тебе сегодня вечером. Ты, верно, знаешь, что ты должна делать?
      — Ты делаешь мне большую честь своим доверием, и я постараюсь оправдать его.
      — Прощай, — ответила ей на это Баккара, ловко выскакивая из своего ландо, — прости меня, что я не приглашаю тебя обедать сегодня, но я еще не устроилась. Я надеюсь, что ты уступишь мне завтра место в твоей ложе в опере. Прощай!
      Баккара вошла к себе, заперлась в своем будуаре, бросилась на колени и залилась горькими слезами. Бедная актриса не была больше на сцене, и госпожа Шармэ плакала о гнусной роли порочной Баккара.
      Барон де Манерв и его молодой друг вернулись из лесу около пяти часов, пообедали вместе и потом поехали в свой клуб около девяти часов вечера.
      Граф Артов был немного навеселе.
      — Милый барон, — сказал он, — знаете ли вы, что Баккара восхитительная и очаровательная женщина?
      — Проклятие! Кому же это вы говорите? И если вы только хотите хоть отчасти поделиться с ней вашими миллионами…
      — Ну, так что же тогда?
      — То, что она сумеет отлично обобрать вас.
      — И полюбить меня?
      — Нет, вы слишком богаты, и притом же ведь у ней нет сердца.
      — Но… ведь она же любила…
      — Этим-то еще хуже. Такие женщины, как она, любят только один раз, но она будет с вами восхитительна и сделает вам даже честь.
      Говоря таким образом, барон вошел в хорошенькую курительную комнату, примыкавшую к большой зале клуба.
      В этой комнате человек двенадцать молодых людей играли в карты.
      Между ними находились уже знакомые нам виконт де Камбольх и Оскар де Верни, то есть Рокамболь и Шерубен.
      Несмотря на значительные суммы, лежавшие на зеле-, ном поле, игра шла очень вяло. Играли небрежно, но зато говорили с большим одушевлением. Новостью дня было воскрешение Баккара.
      Даже Рокамболь не хотел этому верить.
      — Господа! — заговорил один из игроков. — Даю вам слово, что та особа, которую мы видели сегодня в лесу, была, наверно, Баккара.
      — Но ведь она умерла, — заметил один из не верящих этому известию.
      — Я сам видел ее.
      — Но я все-таки не верю.
      — Господа! — заметил важно виконт де Камбольх. — Я могу засвидетельствовать, что Баккара жива.
      — Слышите!
      — Но в лесу вы видели не ее.
      — Ее!
      — Я убежден в противном, — проговорил опять Рокамболь.
      — Вы ее знаете?
      — Никогда даже и не видал.
      — Так на чем же вы основываетесь?
      — Это моя тайна.
      — Господа! — проговорил, входя, барон де Манерв. — Я м[5гу вас уверить, что доказательство виконта недействительно.
      — Что? — произнес придирчиво и вызывающе Рокамболь.
      — Я видел Баккара, — продолжал барон.
      — Вы ее видели?
      — Да, и даже говорил с ней.
      — Черт возьми! — подумал Рокамболь. — Может быть, тут замешан сам сэр Вильямс, а потому лучше замолчим и послушаем. — И вслед за этим громко добавил:
      — Если вы, милостивый государь, говорили с нею, то я беру назад свои слова.
      — А я приглашаю вас на ее первый зимний бал, — ответил барон. — У ней танцуют в следующий четверг.
      — Это странно, — заметили в толпе.
      — Да, но тем не менее вполне верно.
      — Но откуда же она явилась?
      — Этого никто не знает.
      — Она богата?
      — Кажется — будет.
      — Что? — послышалось с разных сторон почти одновременно.
      — Мой молодой друг, — проговорил барон, указывая пальцем на молодого графа, — хочет позаботиться об ее будущности.
      — О, господа, это еще не решено, — заметил скромно граф Артов.
      — Тем лучше! — проговорил чей-то голос. Все обернулись к говорившему.
      Это был Оскар де Верни — Шерубен.
      — Черт возьми! — засмеялся барон, — верно, и у вас, г. Верни, есть притязания на нее.
      — Милостивый государь! — ответил ему на это холодно Шерубен. — Если вы мне позволите, то я вам расскажу мою генеалогию. И потом уже пойду далее.
      — Посмотрим! Слушаем! — раздалось опять с разных сторон.
      — Господа! — начал Шерубен, принимая позу рассказчика. — Цвет лица и волосы достаточно указывают на то, что я не француз.
      — Вы итальянец?
      — Нет, креол, креол испанского племени.
      — И вы происходите?..
      — От Дон-Жуана.
      — Вы шутите!
      — Нет.
      — К чему же тут генеалогия?
      — А очень просто. Это значит, что мое ремесло обольщать.
      — Браво!
      — Есть только три женщины, — продолжал Шерубен, — которыми бы я желал быть любим.
      — Кто же?
      — Клеопатра — египетская царица, прекрасная Империя и Баккара. Знаете ли, почему?
      — Говорите.
      — Потому что у ней не было сердца. Но опыт был невозможен над двумя первыми, потому что нас отделяет пыль веков.
      — Достаточно.
      — Но так как третья из них воскресла, то я и попытаю с ней свое счастье.
      — И вы думаете, что вам удастся?
      — Несомненно.
      — Мой милый, — заметил барон де Манерв, — вы потеряете время. Баккара любит только золото. О! Вы можете с гордостью улыбаться, можете бросать вокруг себя удивленные взгляды, можете вспоминать с самодовольством о Дон-Жуане в лакированных сапогах, о множестве ваших успехов, но вам не удастся там, где нет ничего, где даже сам король теряет свои права.
      — А я найду их.
      — Милостивый государь, — заметил молодой граф, оскорбленный самоуверенным нахальством Шерубена и чувствовавший, что сам начинает приходить в ярость, — позвольте мне сказать вам только одно слово.
      — Сколько вам угодно, господин граф.
      — Вы богаты?
      — Нет, у меня не больше тридцати тысяч годового дохода.
      — А у меня с лишком двадцать миллионов.
      — Ну, так что же из этого?
      — То, что я решил победить Баккара.
      — Так же, как и я.
      — Хотите держать пари?
      — Пожалуй.
      Тогда Артов предложил ему пари, которое должно было состоять в том, что если г. Верни удастся влюбить в себя в течение двух недель Баккара, то граф обязывался уплатить ему немедленно пятьсот тысяч франков, если же он проигрывал пари, то граф вместо денег, хотел просто застрелить его.
      Шерубен после долгого колебания принял его.
      Шепот удивления пробежал по всему собранию.
      — Подумайте хорошенько, — сказал еще раз граф.
      — Все уже передумано, — ответил Шерубен.
      — Итак, вы принимаете пари?
      — Да, принимаю.
      Но в дело вмешался Рокамболь, и, спросив у графа позволение, он отвел Шерубена в сторону.
      Отойдя в сторону, Рокамболь заметил Шерубену, что он не имеет ни малейшего права выходить на Дуэль без разрешения их начальника, а потому и предложил ему сказать графу Артову, что он даст ответ на его предложение только завтра.
      Когда Артов узнал об этом решении, то он вполне согласился с ним.
      Через несколько времени после этого все общество разошлось.
      Рокамболь велел Шерубену ожидать завтра инструкций и разрешения и возвратился к себе на квартиру. Здесь его уже ждал сэр Вильямс.
      Председатель клуба червонных валетов поспешил сообщить все своему начальнику.
      Сэр Вильямс молча выслушал его и задумался.
      — Говоря по правде, — сказал он, — я не вижу причины, почему бы Шерубену не следовало принимать этого пари.
      — Неужели?
      — Да, и вот почему. Когда ты пришел, я отыскивал средство избавиться от Баккара, которая меня сильно стесняет. Может быть, я и нашел его.
      Больше он ничего не сказал.
      Шерубену было послано разрешение принять пари.