— И схватить при этом с неба несколько звезд для ее ожерелья? — перебил Рокамболь, бывший в веселом расположении духа. — Как все это прекрасно и какая веселая вещь — эта любовь!
      — На следующий день, — продолжал Роллан, — я бродил целый день по аллее Лихтенталь, на гулянье, около Maison de conversation, в надежде встретить графиню. В пять часов я был в английской гостинице, где она остановилась, и, к великому своему прискорбию, узнал там, что она еще утром уехала из Бадена.
      — И, конечно, в Париж?
      — В Гейдельберг.
      — Вы, вероятно, последовали за ней?
      — Без сомнения.
      — И опять встретились с нею?
      —  Яспас ей жизнь, — ответил самодовольно Роллан.
      — Позвольте, — перебил Рокамболь, — вы спасли жизнь графине?
      — Да.
      — А только что перед этим говорили, что видели ее мельком и даже не говорили с ней?
      — Совершенно верно I
      — Скажите, пожалуйста! Как это мило!..
      — А я, — заметил в свою очередь Фабьен, — положительно не понимаю ничего и предполагаю даже, что сумасшествие моего друга Роллана перешло в мономанию.
      Роллан пожал плечами.
      — Ты поймешь все, — сказал он, — когда узнаешь, что со мной случилось.
      Но Фабьен не дал ему продолжать.
      — Пойдем лучше завтракать, — сказал он, — а после ты доскажешь нам свои интересные приключения.
      Рокамболь пошел вслед за ними.
      — Черт возьми! — подумал он. — Кажется, сам дьявол начинает помогать мне, и если он потребует у меня какого-нибудь вознаграждения за свои услуги, то мне придется свести с ним прескверный счетец!
      По окончаний завтрака виконт Фабьен д'Асмолль увел опять в кабинет своего шурина и своего бывшего Друга.
      У Роллана де Клэ хватило такта не упоминать во время завтрака о Баккара.
      — Любезный друг! — заметил Фабьен, предлагая своим гостям сигары. — Не думай, что ты отделаешься дешево от нас.
      — То есть как это?
      — Мы желаем слушать продолжение твоих любовных похождений.
      — А я, — добавил Рокамболь, — кроме того, горю нетерпением узнать, каким образом вы спасли жизнь женщине, которую вы видели только мельком.
      — И с которой ты никогда не говорил…
      — Извини, мы обменялись с ней несколькими словами.
      — Когда ты спасал ей жизнь?
      — Нет, когда я вальсировал с ней. Фабьен и маркиз расхохотались.
      — Пожалуйста, не смейтесь, — заметил Роллан.
      — Да ведь, право, нельзя не смеяться.
      — Неужели?
      — Еще бы, я не раз слышал о Баккара, но она не была тогда немой.
      — Да и на бале же она говорила, — добавил со своей стороны Рокамболь.
      — Конечно, нет, — возразил Роллан, — но ведь она была такой только тогда, когда я спас ей жизнь.
      — Это почему?
      — Оттого, что она лежала тогда в обмороке.
      — Резон! — заметил Рокамболь.
      — Но надеюсь, что она пришла же в себя?
      — Конечно.
      — И не поблагодарила тебя?
      — Меня уже не было там, я даже ретировался не добровольно, а меня просто прогнали.
      — Ха, ха, ха!
      — Это целая история.
      — Ну, рассказывай ее.
      Роллан кашлянул, принял преважный вид и, откинувшись на спинку кресла, начал свое повествование.
      По его словам, оказалось, что он последовал вслед за графиней Артовой в Гейдельберг и терпеливо ожидал, в продолжение нескольких дней, встречи с ней. Однажды это ему удалось следующим образом: графиня Артова, или Баккара, ездила ежедневно кататься на лодке, гребцами которой были два бородача самого свирепого вида. Отправившись в один прекрасный день на такую прогулку, она опрокинулась вместе с лодкой и гребцами в воду. Роллан де Клэ бросился в воду и вытащил ее из воды. На другой день после этого происшествия он послал ей свою визитную карточку и взамен получил письмо, в котором графиня писала ему, что никогда не забудет того, что обязана ему жизнью, и надеется, что он пожалует к ней в Париж через две недели, где она лично поблагодарит его за спасение своей жизни.
      — Это значило, — добавил он, — что она не желала видеть меня в Гейдельберге.
      — Ну, что же ты сделал?
      — Я еще не знал, на что мне решиться, когда получил другое письмо.
      — От кого?
      — От моего дяди шевалье. Ему нужно было видеть меня по одному семейному делу… Я поехал, надеясь вылечиться там от своей любви… но я страдаю теперь еще больше, чем в Гейдельберге, — графиня приедет через неделю, и я должен непременно видеть ее и добиться ее любви.
      — О-го-го!.. — проговорил Фабьен. — Это «добиться» мне очень нравится.'
      — И мне тоже, — заметил Рокамболь и удалился под предлогом, что ему нужно ехать…
      Мнимый маркиз прошел к сэру Вильямсу.
      — Дядя, — сказал он, — я нашел восторженного юношу.
      — Который может влюбиться в Баккара? — написал наставник.
      — Который уже влюблен в нее.
      И Рокамболь рассказал сэру Вильямсу все виденное и слышанное им.
      Отвратительная улыбка осветила лицо калеки.
      Спустя несколько часов после продолжительного и таинственного разговора с сэром Вильямсом Рокамболь отправился в Сюренскую улицу, где находилась побочная сестра Баккара — Ребекка.
      Приехав к ней, он велел ей переодеться в привезенное им платье.
      Когда Ребекка переоделась, то он взял ее с собой и отвез в Пасси в улицу Помп, где и поместил ее в хорошеньком маленьком домике.
      Ребекка, видя действия Рокамболя, пришла, наконец, к тому убеждению, что он действует совершенно серьезно, и решила так: ,
      — Я, кажется, напала на порядочного человека, который не смотрит на издержки.
      Но каково же было ее удивление, когда Рокамболь сказал ей:
      — Я готов держать пари, что ты воображаешь, будто я сделаюсь твоим другом.
      — Еще бы! — ответила она, нахально улыбаясь, и наливая себе стакан шампанского. — Вы, я думаю, имеете на это полное право!
      — Ты находишь?
      — Но если вы действуете таким образом…
      — Ты ошибаешься…
      — Что-о!? Что же вы хотите сделать из меня?
      — Порядочную женщину… с хорошим положением в свете…
      — А, — заметила, смеясь, Ребекка, — уж не филантроп ли вы, обращающий на путь истинный бедных порочных женщин?..
      — Не совсем так, но я хочу сделать тебя достойным того имени, которое ты теперь должна носить.
      — Вы дадите мне имя?
      — Конечно.
      — Какое же?
      — Тебя теперь зовут графиня Артова, то есть Баккара, — медленно и отчетливо проговорил Рокамболь.
      Здесь мы должны заметить, что Рокамболь, прежде чем быть у Ребекки, заехал на квартиру убитого дона Хозе и, припугнув Цампу тем, что знает всю его историю и может отправить его на эшафот, завербовал его в свои агенты и немедленно определил его слугой к герцогу де Шато-Мальи. Исполнив это, он отослал своего лакея Жермена к Роллану де Клэ и снабдил его надлежащими инструкциями, как ему действовать, когда он будет находиться в услужении у него.
      Через неделю после этого мы находимся в квартире Роллана де Клэ при его разговоре с его новым лакеем Жерменом, которого он принял к себе в услужение по рекомендации мнимого маркиза де Шамери.
      Жермен, посвященный в тайны своего барина, сообщил Роллану, что ему удалось узнать, что графиня Артова приехала в Париж.
      — Так тебе сказала это горничная ее? — спросил Роллан де Клэ, внутренне радуясь этому известию.
      — Да-с… третьего дня… инкогнито и без мужа.
      — Но зачем же инкогнито?
      — Этого она сама не знает.
      — Но… где же она живет? .
      — В Пасси, только я не мог узнать ни улицы, ни дома. Надеюсь, что сегодня вечером…
      — Жермен! — перебил его Роллан де Клэ. — Если вы узнаете мне адрес ее, то я подарю вам десять луидоров.
      — Помилуйте! — ответил презрительно лакей. — Я служу барину не из интересов.
      — А из чего же?
      — Из гордости. Я бы был очень рад, если бы моему барину удалось сделаться любовником графини, и я очень бы гордился этим.
      — И я сделаюсь им! — произнес важно Роллан. Он ровно ничего не подозревал.
      В это время к нему позвонили.
      — Прикажете отказать? — спросил лакей.
      — Нет, проси!..
      — Так вы изволите дать мне надлежащие инструкции вечером?
      — Да.
      Через несколько минут после этого к Роллану вошел Октав. Де Клэ обернулся и увидел сзади себя своего приятеля. Он был в трауре.
      — Откуда ты? — спросил его Роллан.
      — Из провинции, где только что похоронил своего отца, оставившего мне после себя Пятьдесят три тысячи ливров годового дохода и отличное имение.
      — Это недурно.
      Затем товарищи завели обыкновенный пустой разговор, во время которого Роллан не преминул похвастаться своими успехами в отношении Баккара.
      Октав, конечно, не придавал особенного значения его словам и все время шутил.
      Роллан вынул письмо, полученное им от Баккара на водах, и показал его своему приятелю. Октав прочел его и важно сказал:
      — Это ясно, что она любит тебя.
      — Из чего же ты заключаешь это?
      — Обрати Внимание на этот дрожащий почерк, которым написано это письмо, — сказал он, — и ты придешь к тому же заключению.
      Роллан вздохнул.
      — Ия думаю даже, что она приехала, собственно, для тебя в Париж.
      — Полно, пожалуйста, — заметил скромно Роллан.
      — Давай держать пари, — продолжал Октав, — что ты увидишься с ней не позже, как через два или три дня.
      — Полно! — проговорил Роллан. — У меня кружится голова от твоих слов.
      — Идет пари?
      — От всего сердца!
      И приятели держали пари на двадцать пять луидоров. Затем они собрались идти в cafe de Paris.
      Но в самую минуту их выхода Жермен подал Роллану письмо.
      — Я, верно, выиграл пари? — заметил, улыбаясь, Октав.
      И не ошибся.
      В письме было написано, что Роллана де Клэ ожидают в одиннадцать часов ночи у заставы Звезды, куда он должен приехать верхом и дозволить сделать с собой все, что найдет нужным тот человек, который проводит его к одной особе в улицу Помп.
      — Ну, что? — вскричал Октав.
      — Удивительно! — прошептал Роллан и позвал к себе Жермена.
      — Знаком тебе почерк субретки, о которой ты мне говорил утром? — спросил он.
      — Да… Как, эта дрянь осмелилась писать? — вскрикнул лакей, взглянув на письмо.
      Роллан больше не сомневался, что это письмо было от Баккара.
 
      Через час после этого приятели сидели в cafe de Paris, и Роллан, не стесняясь, рассказывал своим сотоварищам о том, что он пользуется взаимной любовью графини
      Артовой, которая единственно для него приехала тайком от мужа в Париж и назначила ему свидание.
      При этой беседе присутствовал и мнимый маркиз де Шамери, который, впрочем, скоро уехал из cafe de Paris и, вернувшись домой, рассказал обо всем слышанном Фабьену.
      — Я не верю этому, — заметил Фабьен, — и, во всяком случае, жалею Роллана, которого, наверно, убьет граф Артов, если узнает об этом.
      При этих словах Фабьена дверь отворилась, и вошел Роллан де Клэ, спешивший поделиться со своими приятелями успехами в любви.
      — Ты забываешь, — заметил ему Фабьен после того, как Роллан в подтверждение своих слов показал письмо, присланное ему утром, — что я дружен с графом Артовым и что я буду поставлен в очень неловкое положение, если его жена полюбила тебя.
      Роллан де Клэ понурил голову.
      — Смотри, не мистифицируют ли тебя, — заметил ласково Фабьен, — а ты, вероятно, уже успел повсюду разболтать о своих мнимых успехах.
      Роллан побледнел.
      В эту минуту дверь кабинета, где они сидели, отворилась И в него вошла виконтесса д'Асмолль, приглашая всех к обеду.
      Роллан подал ей руку, и гнев этого человека утих перед лицом ангела.
      Ровно в полночь Роллан был у заставы Звезды.
      Шел мелкий и частый дождь. Ни один экипаж не проезжал по улице, ни один огонек не мелькал в окнах домов, стоявших редко между садами, образующими длинную улицу Пасси от юго-запада к северо-востоку,
      — Черт побери! — подумал Роллан. — Пожалуй, Фабьен был прав, сказав мне, что меня мистифицируют.
      Прошло десять минут… четверть часа… Дождь резал ему лицо.
      Кругом него царствовало то же безмолвие.
      Роллан уже начинал терять терпение, когда вдруг вдали, около леса, мелькнул огонек каретных фонарей.
      Его сердце забилось; он пустил свою лошадь навстречу экипажу.
      В нескольких шагах от него остановился крытый купе, с козел которого спрыгнул лакей.
      — Не вы ли господин де Клэ? — спросил он.
      — Я, — ответил Роллан.
      Тогда лакей попросил его сойти с лошади и, посадив Роллана в купе, захлопнул дверцу и велел кучеру ехать. Лошади помчались крупною рысью.
      — Графиня осторожна, — подумал тогда Роллан, — она не хочет, чтобы я знал, куда меня везут и где меня принимают.
      Через четверть часа после этого карета остановилась, и лакей высадил его и на немецком языке предложил ему следовать за собой.
      Роллан поднялся за своим проводником на крыльцо и, пройдя лестницу, вошел в первый этаж и остановился на пороге той самой комнаты, где находилась Ребекка — графиня Артова.
      Комната, куда он вошел, была освещена только одной лампой под матовым абажуром.
      Но как ни мало было освещение этой комнаты, а молодой человек все-таки мог приметить женщину, сидевшую в большом кресле у камина.
      У нее была грустная улыбка, грустный взгляд и роскошные золотистые волосы графини Артовой, и сходство было так поразительно, что Роллан подбежал к ней, упал на колени и впился губами в протянутую ему маленькую ручку.
      — О! — прошептал он. — Как вы благородны и добры, графиня!
      Она безмолвно пожала ему руку, как бы под влиянием сильного волнения, затем приподнялась и сказала ему дрожащим голосом:
      — Сядьте тут… подле меня.
      Роллан был фат, болтливый хвастун, но он веровал в свои иллюзии и до такой степени был убежден, что любит графиню до безумия, что вся кровь прилила ему к сердцу, и прошло несколько Минут, прежде чем они смогли обменяться хоть одним словом.
      Изучила ли мнимая графиня свою роль знатной барыни, или свобода обращения, живость ума и рассчитанная сдержанность бывают врожденными у некоторых женщин, вышедших из грязи на уровень хорошего общества, сменивших лохмотья на шелковые платья, нищету — на относительную роскошь. Вопрос этот трудно решить.
      Как бы то ни было, но с той минуты, как Рокамболь сказал Ребекке: «Тебя зовут графиня Артова», — она так освоилась со своей новой ролью, что могла бы даже провести мужчину более опытного, чем Роллан де Клэ. Свидание их продолжалось около четверти часа, и, наконец, они расстались, условившись, что будут встречаться тогда, когда она будет иметь возможность и время.
      — А теперь уезжайте, — сказала Ребекка, — до завтра!
      — Где?
      — Здесь.
      — Как я попаду сюда?
      — Вы найдете купе на том же месте, где он был и сегодня.
      Затем она проводила его до дверей на лестницу.
      — В моем сердце рай! — прошептал молодой человек, выходя на улицу.
      Роллан де Клэ любил метафоры.
      На другой день после того, как Роллан был на свидании у Ребекки, во двор отеля графа Артова въехала почтовая карета, из которой вышла настоящая графиня Артова.
      Случай, казалось, благоприятствовал темным замыслам Рокамболя, так как графиня приехала действительно двумя днями ранее своего мужа.
      Целых два года путешествовала она и совершенно преобразилась.
      Баккара уже не существовала.
      Ее везде ждали с нетерпением и везде встречали радушно.
      Графиня приехала ровно в пять часов. Вся прислуга ее стояла на дворе и почтительно приветствовала свою госпожу.
      Она прошла прямо в кабинет своего мужа и занялась рассматриванием полученной, в ее отсутствие, из Парижа корреспонденции второстепенной важности.
      Внимание ее остановилось раньше всего на пригласительном билете с черною каемкой.
      Этот билет извещал о смерти дона Хозе — жениха Концепчьоны де Салландрера, единственного человека, который мог препятствовать, по мнению Баккара, браку молодой сеньориты де Салландрера с герцогом де Шато-Мальи — протеже графа и графини Артовых.
      Графиня задумалась, узнав о смерти дона Хозе. Затем она написала записку в три строчки и отдала ее лакею, приказав отправить ее немедленно к герцогу де Шато-Мальи. Эта записка была следующего содержания:
      «Любезный герцог! Я два часа в Париже и жду вас к себе на чашку чаю. Мне необходимо переговорить с вами о многом.
      Графиня Артова».
      Отправив это письмо, Баккара написала еще несколько строчек своей сестре и, уведомив ее о своем приезде, просила ее приехать к ней вечером или на другой день поутру.
      Едва окончила она это письмо, как ей доложили о приезде герцога де Шато-Мальи.
      Герцог любил Концепчьону де Салландрера, и любил безнадежно, безропотно.
      При жизни дона Хозе герцог получил отказ и держался с тех пор в отдалении, стараясь забыть ангельскую красоту Концепчьоны. Когда дон Хозе умер, то молодой герцог, повинуясь человеческому эгоизму, невольно порадовался его смерти и стал опять надеяться.
      Но герцог де Салландрера уехал с семейством в Испанию хоронить дона Хозе, и Шато-Мальи не видал ни Концепчьоны, ни ее отца, как того требовали высшие приличия. Однако же в его душе мелькнул сладкий луч надежды, и он не смел признаться себе в нем, но все-таки надеялся.
      И вдруг он получил записку от графини Артовой, и эта записка увеличила его надежду. Если графиня звала его к себе как можно скорее, то это значило, что она хотела сообщить ему что-нибудь особенно важное или желала говорить с ним о Концепчьоне.
      Когда герцог вошел, графиня сидела в кабинете мужа перед столом, на котором лежала тетрадь, исписанная крупным мужским почерком.
      — Здравствуйте, герцог! — сказала она, протягивая ему руку. — Садитесь здесь подле меня!..
      Герцог поцеловал протянутую ему руку.
      — Я поспешил, — сказал он, — воспользоваться вашим любезным приглашением, графиня! Что граф?
      — Он приедет дня через три, — ответила она, — и я, может быть, не решилась бы беспокоить вас до его приезда, если бы не прочитала вот этого письма.
      И при этом она указала на пригласительный билет на похороны дона Хозе.
      Герцог мгновенно побледнел.
      — О! — прошептал он. — Я был на его похоронах и…
      Он приостановился, как бы в нерешительности.
      — И вы все еще любите Концепчьону де Салландрера?
      — Все еще, — пробормотал герцог едва слышно и вздохнул.
      — Может быть, вы станете вздыхать не так печально, — сказала она, — когда прочтете вот эту тетрадку.
      — Что же это такое? — спросил герцог.
      — Позвольте, не хотите ли вы сперва ответить на мои вопросы?
      — Спрашивайте, графиня.
      — Нет ли в России, в городе Одессе, одной из ветвей вашей фамилии.
      — Есть, кажется, кузен.
      — О нем-то я и хочу говорить с вами.
      — А, вы его знаете?
      — Да, это он и передал мне эту рукопись. Герцог протянул свою руку к тетрадке.
      — Подождите же! — проговорила графиня. — Эту рукопись я прочту вам.
      Герцог превратился весь в слух.
      Из этой рукописи, прочитанной самой Баккара, герцог де Шато-Мальи узнал, что он родственник герцогов де Салландрера и даже должен носить их фамилию.
      — Это сон! — бормотал герцог, пораженный этим открытием…
      — Ну так проснитесь же, — сказала Баккара, — и потолкуем!
      Герцог де Шато-Мальи не отвечал.
      — Так вы разлюбили Концепчьону? — спросила графиня, желая вывести его из нравственного оцепенения.
      — О нет… я люблю ее!..
      — И отлично!.. Дон Хозе ведь умер, а он был наследником герцога и всех его имений.
      — Ну, что же из этого? — проговорил де Шато-Мальи, по-видимому, ничего не понимая.
      — Как, вы не понимаете того, что герцог отказал вам потому, что хотел иметь зятя из своего рода, а теперь примет ваше предложение с громадною радостью? Все
      Салландрера вполне одинаковы, любезный герцог, они не хотят, чтобы их род пресекся… Когда последний из них прочтет письмо своего предка и сличит его почерк с фамильными бумагами и узнает, в чем заключается свидетельство епископа Бургосского, тогда, мой друг, от вас уже будет зависеть, сделаетесь ли вы мужем сеньориты Концепчьоны.
      — Не обольщайте меня безумными надеждами, — прошептал герцог. — если мне откажут, я убью себя.
      — Послушайте, — сказала тогда Баккара, — поезжайте домой и напишите полковнику де Шато-Мальи, — чтобы он прислал вам обе бумаги, служащие подтверждением всего того, что вы только что слышали… я завтра же пошлю своего человека в Одессу.
      — И вы получите их?
      — Через две недели.
      — Но должен я написать об этом герцогу де Салландрера?
      — Нет.
      — Почему?
      — Потому что надо дать время остыть праху дона Хозе. Я говорю это о герцоге с герцогиней, так как уж мне известно, что Концепчьона ненавидела своего будущего мужа.
      — Вы думаете? — заметил герцог, и глаза его сверкнули радостью.
      — Я убеждена в этом… Когда мы получим бумаги, когда герцог с семейством воротится в Париж — вы предоставите мне действовать и вести переговоры о вашей свадьбе… Прощайте… я слышу звонок и хорошо знакомый мне голос. Сестра моя, кажется, ждет меня в гостиной.
      — Прощайте, графиня! — сказал герцог, целуя ее руку. — Вы позволите мне взять с собой «моего родственника»?
      — Возьмите… но приезжайте к нам обедать ровно через три дня… Граф приедет послезавтра в ночь.
      Герцог ушел, унося с собой рукопись, в которой заключалась история его странного происхождения, а графиня Артова отправилась навстречу своей сестре — Серизе.
      Благодаря Цампе Рокамболь на другой же день после этого имел возможность прочесть тетрадь кузена герцога де Шато-Мальи, а также и письмо, которое он написал в Одессу.
      Когда Рокамболь прочел эти важные для него документы, то он немедленно отправился к сэру Вильямсу и рассказал ему содержание их.
      — Ну, дядя, что ты думаешь насчет всего этого?
      — Я думаю, — написал сэр Вильямс, — что из десяти шансов девять говорят в пользу того, что герцог де
      Шато-Мальи непременно женится на Концепчьоне де Салландрера.
      — Не говори этого, дядя! — воскликнул Рокамболь. — А то я, пожалуй, задушу тебя.
      На губах слепого мелькнула добродушная улыбка. Он пожал плечами и написал:
      —  .Чтобы этого не случилось, надо прежде всего сделать так, чтобы Баккара не могла заниматься герцогом. Следовательно, нужно поспешить с исполнением маленькой комедии, которую мы придумали.
      — За этим дело не станет, дядя, будь вполне уверен и спокоен.
      — Затем надо сделать так, — написал слепой. — Надо устроить так, чтобы графа не убивали.
      — Графа Артова?
      — Да.
      — Почему?
      — Потому что если Роллан убьет его на дуэли, то Баккара станет его оплакивать и ради скуки займется герцогом де Шато-Мальи.
      Рокамболь как-то недоверчиво посмотрел на сэра Вильямса.
      — Однако, — сказал он, — дядя, мне кажется, что горе и печали помрачили твой рассудок.
      Слепой пожал плечами и насмешливо улыбнулся. Он взял грифель и написал:
      — Ты просто дурак, мой милый племянник.
      — Почему?
      — Потому что нужно все разжевать, прежде чем положить тебе в рот, — был ответ.
      — Но если графа не нужно убивать?
      — И не убьют.
      — Так зачем же и устраивать эту дуэль?
      — Необходимо.
      — Не для того ли, чтобы убить Роллана де Клэ? Слепой покачал отрицательно головой.
      — Я придумал гораздо лучше, — написал он, — граф сойдет с ума.
      — Когда?
      — Во время дуэли.
      — Как же это? Должно быть, сам черт поможет тебе в этом.
      — Именно… ты узнаешь это со временем.
      — Теперь все?
      — Не совсем, нам надо будет перехватить то, что пришлют герцогу из Одессы, и убить самого герцога.
      — Ты сошел с ума, дядя, я еще не хочу идти в каторгу.
      — Тебе давно уже пора быть там, — появилось на доске.
      Рокамболь расхохотался.
      — Ну, — заметил он, — в таком случае я бы не хотел быть на одной цепи с такой рожей, как у тебя, дядюшка, она у тебя до того безобразна, что наводит страх на людей.
      — У маркиза де Шамери не больше проницательности, чем у виконта де Камбольха, и ему гораздо лучше обращаться за всем к своему добрейшему дядюшке — сэру Вильямсу, — появилось опять на доске.
      — Чтобы попасть в каторгу?
      — Нет, милый, чтобы жениться на Концепчьоне.
      — Эта развязка недурна.
      — Но мой ветреный племянничек должен во всем повиноваться мне и не расспрашивать.
      — Ладно, что же я должен делать?
      — Отправиться тотчас же к Ребекке и продиктовать ей следующую записку: «Мой влюбленный Роллан, я не свободна сегодня вечером. Но завтра буду дома ровно в пять часов… Мы увидимся — я пробуду у тебя целый час. Любящая тебя»
      — И больше ничего?
      — Ничего. Иди себе.
      И сэр Вильямс величественным жестом выпроводил своего ученика, который отправился к Ребекке.
      На другой день после этого он виделся с Ролланом де Клэ, который поспешил сообщить ему, что получил еще письмо от Баккара и показал его Рокамболю.
      Убедившись, что оно дошло по адресу, мнимый маркиз де Шамери отправился к виконту д'Асмоллю и предупредил его, что ему, вероятно, скоро придется быть секундантом у Роллана де Клэ, который, как кажется, действительно успел подвинуть свои любовные дела с графиней Артовой.
      — Сомневаюсь, — заметил Фабьен, — ведь Роллан фат и хвастун.
      — В таком случае, — проговорил мнимый маркиз де Шамери, — было бы очень хорошо, если бы граф Артов проучил его хорошенько.
      — Что, вероятно, и будет, — добавил Фабьен.
      — Тебе бы следовало побывать у него, — сказал Рокамболь, — и заметить ему, как глупо навязывать всякому встречному свои тайны.
      — Я так и сделаю, — ответил Фабьен, — так как, кстати, мне нужно побывать в одном месте недалеко от него.
      Фабьен исполнил это намерение и, спрятанный Ролланом в другую комнату, увидел сам, как ровно в пять часов к нему приехала мнимая Баккара.
      — Ты видел и слышал? — спросил его Роллан, когда Ребекка ушла.
      — Видел.
      — Я солгал?
      — Нет.
      Де Клэ принял победоносную позу. После этого Фабьен вернулся домой.
      — Что с тобою? — спросила его жена. — Ты так бледен!..
      — Ничего, — ответил Фабьен, стараясь улыбнуться, — успокойся, пожалуйста.
      — Ты не обманываешь меня? — спросила она тревожно.
      — Нет… мне только пришлось разочароваться в порядочности одной женщины… вот и все, моя милая Бланш.
      Виконтесса не настаивала больше. Когда Рокамболь и виконт остались одни, маркиз де Шамери посмотрел на него пристально и спросил:
      — Ну, что?
      — Роллан не солгал, — ответил виконт, — его не мистифицировали.
      — Графиня любит его?
      — Я видел ее там, — ответил ему Фабьен и рассказал все, чему был свидетелем у Роллана де Клэ.
      В эту самую минуту, вошел лакей и подал маркизу письмо. Рокамболь взглянул на почерк, которым был написан адрес, и невольно вздрогнул.
      Это было письмо от Концепчьоны, в котором она полупризнавалась ему в любви и просила его тотчас же повидаться с ней, как только они приедут в Париж.
      — Черт побери! — пробормотал Рокамболь. — Нам остается очень немного времени… Успею ли я избавиться в такой короткий срок от этой очаровательной Баккара, которая, пожалуй, разрушит все мои планы, когда они уже так близки к исполнению? Пойду посоветоваться со старым философом.
      Через несколько минут после этого он был уже у своего наставника, который слушал, как лакей читал ему газеты.
      — Дядя! — начал Рокамболь, выслав из комнаты лакея и садясь около сэра Вильямса. — Право, наша комедия разыграна довольно недурно… Фабьен пребывает в полном убеждении, что видел графиню Артову у Роллана де Клэ.
      Сэр Вильямс радостно улыбнулся.
      — Я получил письмо от Концепчьоны, — продолжал Рокамболь.
      Слепой зашевелился.
      — Она любит меня по-прежнему и через неделю будет здесь.
      Слепой слушал и радостно улыбался. Рокамболь прочел ему письмо Концепчьоны.
      — Ну, дядя, — сказал он, — что ты думаешь обо всем этом?
      — Мы должны поторопиться в деле Баккара, — появилось на доске.
      — А ты отвечаешь за успех?
      — Конечно.
      — Следовательно, мне нечего опасаться скорого возвращения Концепчьоны?
      — И думать нечего.
      — А относительно герцога де Шато-Мальи?
      — Видишься ли ты с доктором-мулатом, который лечил меня?
      — Иногда.
      — Ты должен повидаться с ним.
      — Зачем?
      — Слушай, ты знаешь, что такое белладонна?
      — Да, ядовитое растение.
      — И да и нет… она не отравляет, а только сводит с ума через час после приема ее. «
      — Ты, право, все знаешь, дядя, и я удивляюсь, как это ты не составишь себе карьеры.
      Слепой вздохнул глубоко и продолжал писать:
      — Белладонну-то мы и пустим в дело, если мы не придумаем только чего-нибудь лучшего и если ты…
      — Понимаю, — сказал Рокамболь, — ты желаешь, чтобы я попросил у мулата какого-нибудь снадобья, которое сводит с ума?
      — Именно так!.. — появилось на доске.
      — Но… для чего?
      — Узнаешь со временем, а теперь это моя тайна.
      В этот же день вечером мнимый маркиз де Шамери был в опере, куда собрались почти все друзья и знакомые Роллана де Клэ, желая убедиться своими глазами в том действительно, что он не хвастает и не лжет, будто графиня Артова будет сидеть у него в ложе.
      Было уже восемь часов, а к Роллану все еще никто не входил.
      Но наконец в дверь его ложи постучались, и он поспешно встал, чтобы отворить.
      Раздался шелест шелкового платья; нежный аромат духов разлился по ложе-Маркиз де Шамери, Октав с приятелями, словом, все, заметившие нетерпение Роллана де Клэ, обратили свои глаза на его ложу.
      Вошла дама под вуалью, подала Роллану руку и села подле него, не подымая вуали.
      Если бы графиня Артова явилась сама с открытым лицом и в оперном туалете в ложе Роллана де Клэ, то она, конечно, не произвела бы таких скандальных толков, как появление этой женщины, упорно сидевшей под вуалью в продолжение двух часов.